История Жозефины

                /Рукопись, которая была бы написана,
                если у собак было бы на чём писать./
 
     «Земля была безвидна и не было кроме кустов ничего. Был пустырь в промзоне, и дух собачий носился над ним. Редко-редко сюда забегали наши. Это были пророки и отшельники, свободные, дикие кобели, а не такие ничтожества, как теперешние псы.
     На пустыре Бог воздвиг автобазу и сотворил шофёров, лучших из возможных людей.
     Вот присел шофёр на подножку своего «КАМАЗа», достал тормозок, и перед ним тут же нарисовался деликатный пёс. Они сидят как братья, как охотники на привале и любо-дорого на них глядеть. Шофёр, с кольцом «краковской» в руке и пёс, нет, уже два пса.
     - Что, морда блохастая, жрать хочется? – ласково спрашивает шофёр, и чёрный Цыган вьётся как пристяжная, всем видом показывая, что жраньё-жраньём, а я люблю тебя и так, хозяин! Всё в мире стройно и толково, и солнце улыбается этой братской картине. «Краковскую» - не «краковскую», но шкурку от неё, кусочек плавленой «Дружбы», консервную банку с остатками «Минтая, бланшированного в масле» - псы получат.
     Такие они, шоферА. А на базе их было много, по десять-пятнадцать штук на собаку.
     О тех днях остались песни и саги-подвывания нашего народа. Мы ни в какой мере не идеализируем нашу историю. И тогда случались неувязки в виде живодёрен или, что ещё похуже, моды на собачьи шапки. Эта мода здорово проредила наши ряды. Погибали лучшие. Красота была приговором. Красота убивала.
     Но мы не в претензии. Что может быть естественнее интереса одного разумного существа к меху и мясу другого? Потом, шапки, это ещё по-божески. Собачьи шубы нам бы вспоминались гораздо больнее.
     Таким было лучезарное прошлое. Мы же /мы – это я, Жозефина и сестра моя Матильда, главные суки современности/ ведём рассказ свой о временах новейших, об эре дог-хантеров, стерилизации и новой напасти в виде дешёвых беляшей. Вообразите, какая буря поднималась в душе у собаки, когда угощали её эдаким беляшом! «Кто следующий? – думала, чавкая, она. – Не я ли?..»
     Началось с того, что Бог прогневался и закончил советскую власть. Автобазу закрыли, шоферА разошлись, разбежались собаки. Наступила скудная эпоха четверых пьяниц сторожей.
     О том времени не осталось сведений. Брехал, брехал старик Тайсон, аксакал собачий, что кормилась возле пьяниц некая сука Мама Ира, впоследствии якобы ставшая нашей праматерью. Но эта фигура скорее сказочная, мифологическая, чем историческая. Тем не менее, за неимением других сведений, мы с благоговением относимся к преданию.
     Но шли года, и время взяло своё. Заброшенная автобаза приглянулась киевским бандитам.
     Вскоре засинела на въезде новенькая будка, а на выезде была зелёная будка и новые, бравые сторожа пошли в обход, светя фонариком по кустам и выбитым окнам.
     Восемь сторожей – это уже что-то. А там открылась тировская стоянка, вселились арендаторы, и жизнь наладилась. Наступил собачий Ренессанс.
     История наша вмещает восемь человеческих лет. Не много? Не много для людей. Этого мало даже для домашних любимцев, этих стриженых шкур, потерявших собачьи честь и подобие. А для собаки уличной это много, это больше чем жизнь. Короток век уличной собаки. Заметьте, уличной, не бродячей. С бродячими вообще беда. Статистика смертности ужасающая.
     Бродячая бродит, а уличная не бродит, а имеет, как-никак, свою территорию, свой дом, пусть это простая картонка под сторожкой, и своего хозяина, пусть даже это садист и ругатель дед Толян, и ничего-то у него не выпросить, кроме хлеба. Неважно! Это – дом, и это – хозяин. И вот, вчерашний пария, гражданский труп – уже респектабельный член общества и дико гавкает из подворотни на прохожего, и спасает мир от велосипедистов. Не суть, что гражданин облаян зря. Лай этот нужен всем, и псу и сторожу.
     - Как звоночек! – говорит дед Толян.
     Впрочем, к чему эти рассказы Сетон-Томпсона о животных?..
     Мы, Жозефина и Матильда, главные суки современности, хотим оставить для вечности имена наших вождей и патриархов.
     Праматерью нашей была легендарная Мама Ира.
     И родила Мама Кудлатку.
     И правили Кудлатка с Малышом. И был Малыш сыном Кудлатки. И познал маму Малыш.
     Могучий любовник своей мамы, Малыш, кроме геркулесовой силы, был ещё быстр и ловок. Помимо мамы, только охота интересовала его. И он переловил бы всех белок до одной, если бы не умер. Но подох Малыш и отошёл к народу своему.
     И правил сын его Барбос, внук Кудлатки и муж Кудлатки. И был Барбос так могуч и велик, что не уступил дорогу даже гружёному «КРАЗу» и пал Барбос, и правил брат его, Блондин.
     И умерла Кудлатка под тяжестью своих девяти лет, и правила Найда, здоровенная, психически нездоровая сука. И порвала Найда Каштанку, маленькую сучку, имевшую наглость ощениться.
     И подложили сторожа для смеху каштанкиных щенков к найдиным, и стало их одиннадцать, и сдохла Найда в морозы, высосанная щенками, и сдохли щенки.
     Потом царствовали Мальчик и Белка, последние из Кудлатингов. И передох тогда весь собачий народ, нажравшись чего-то не того в цехе вторсырья, чего-то, что пахло как копчёная сарделька, а оказалось ядохимикатом.
     И пришли из пустыни силикатного карьера мы, Жозефина и Матильда, мы, незаконнорожденные принцессы от семени Блондинова. И взяли мы с улицы кобелька Гаврюшу…
     Но что это? Кличет меня сестра моя Матильда. Тот самый велосипедист, которому мы с Мотей порвали столько штанов, оказался милым, приятным человеком, не хуже шоферОв. И он только что угостил Матильду куском ливерки, и для меня припас. Погодите, я только сбегаю, скушаю гостинец и сразу назад! Бегу, Мотя, бегу! Гав! Гав!..»
 
                /Рукопись обрывается./


         2017 г.