Повесть о мутном времени. Глава седьмая

- Как съездили? – сразу же спросила меня Ника, когда, поставив машину в гараж, я вошел в гостиную, где она, сидя на диване, читала тот самый толстый журнал, в котором должны были опубликовать мои миниатюры.
- Можно сказать, с приключениями, - ответил я и подробно рассказал о нашей поездке, начиная с эпизода в Рублёвке, когда её мама отказала в приеме какому-то Акимову, и закончив грустной сценой на кладбище, где ей захотелось остаться одной для разговора с бабой Фросей.
Ника задумалась, отложив в сторону журнал, а потом печально сказала:
- Для человека, не знающего, кем была и кем стала моя мама, это, действительно, покажется странным… Особенно, для тебя… Ты ведь всегда считал себя гордым и независимым человеком, и тебе было неприятно, когда мои родители так щедро одарили нас своей милостью. А мама была простой крестьянской девушкой, которой захотелось стать учительницей, и она приехала в Москву, чтобы поступить в пединститут, но получила «неуд» за сочинение. Возвращаться в деревню ей не хотелось, и она спросила молодого аспиранта, пробегавшего по коридору с портфелем в руке, не найдется ли для неё в институте какой-либо работы. Как она выразилась, по хозяйству… Аспиранту Волынскому, конечно же, было неприятно, что его приняли за завхоза, но девушка была такой красивой и несчастной, что он, пожалел её и, не задумываясь, предложил ей место домработницы вот в этой самой квартире, где мы сейчас с тобой живем. Его родителям девушка тоже понравилась, и вскоре они были в восторге от её умения убирать квартиру, готовить еду и заботиться об их здоровье, привозя из деревни целебные травы, ибо её бабушка была в Екатериновке знаменитой травницей и знахаркой. И, когда спустя месяц сын сообщил им, что намерен жениться на Фаине, они рассудили весьма мудро: в семейной жизни главное достоинство жены – ‘это не высшее образование, а умение грамотно вести домашнее хозяйство и заботиться о муже, то есть стирать и, гладить его рубашки кормить его вкусной и полезной пищей и ублажать в постели. И пока были живы папины родители, она жила, как у Христа за пазухой. Но спустя пять лет после .её замужества они летели на отдых в Сочи и погибли в авиационной катастрофе. И вот тогда у мамы началось, как говорят психологи, раздвоение личности. С одной стороны, она – простая крестьянская девушка, чудом очутившаяся в хоромах московской элиты, с другой, - она теперь хозяйка этих самых хором, жена известного профессора, в обязанности в которой входит принимать гостей и сопровождать мужа на всевозможные банкеты и мероприятия. И вскоре до неё доходят слухи о том, что говорят о ней в свете: «профессорша» Волынская – безграмотная дура, которая совершенно не знает правил этикета, не посещает театры и музеи и путает Рембрандта с Рерихом. Мне было тогда уже семь лет, и я видела, как тяжело она переживает это неприязненное отношение к ней со стороны ее близких знакомых. И папа тоже видел это и делал всё возможное, чтобы оградить ей от, как ему казалось, несправедливых нападок. Ты заметил, в какой компании мы отмечали её день рождения в ресторане «Славянский базар»? Две её подруги ещё со школы, соседка и папины сослуживцы, которые не терпят сплетен. А знаешь, сколько усилий она прилагает, чтобы содержать их огромный новый дом в порядке? А когда ты её повез в бывшую Екатериновку, она вдруг ощутила себя прежней простой крестьянской девушкой и вспомнила, как её мама говорила ей на кладбище: «Иди погуляй, детка, мне надо поговорить с моей мамой наедине». Поэтому не удивляйся, что она забыла твою фамилию и попросила тебя оставить её одну у могилки бабы Фроси.
- Почему она не ездила к бабе Фросе, когда та была еще жива?
- Когда я была еще школьницей, ездила, и очень часто. Но меня не брала с собой, чтобы я не видела в каком убожестве она жила. Именно мама подарила бабе Фросе стиральную машину, пылесос и холодильник, которыми мы с тобой так долго пользовались.
- А почему она ни разу не приехала, когда мы жили в деревне?
- А потому, что мы были как бы в ссоре. Она не могла мне простить, что я вышла замуж за тебя. Ну, а на похороны ты знаешь, почему  они не приехали,  были на Кипре
После этого разговора я понял, что Ника не ставила целью оправдать Фаину Анатольевну в моих глазах, она хотела заставить меня самого быть более мудрым и снисходительным к людским слабостям.
А у меня возникло желание написать миниатюру о нашей поездке на кладбище, что побудило меня в спешном порядке закончить обустройство нашего жилья в посёлке. И уже в конце мая там у меня горел свет, были подключены к плитке газовые баллоны и электронасос качал воду из колодца. Я протопил печь, чтобы обогреть избу после зимних холодов, и написал заявление с просьбой предоставить мне очередной отпуск.
- Я буду приезжать к тебе на выходные, - сказала Ника. – Отпуск мне не дают в связи с летней сессией в институте.
И в первый же вечер после переезда в посёлок, я сел за стол, взял из стопки чистый лист бумаги и написал вверху:
                Кирилл Акимов.
                «Миниатюры».
Потом вышел на крыльцо, закурил и стал думать, о чем же мне написать мою вторую миниатюру.
Писать о трагикомическом новогоднем приключении Димы и Ларисы мне запретила Ника, недавняя поездка с Фаиной Анатольевной на могилу бабы Фроси еще не окончательно прояснилась в моем сознании, и тут я вспомнил случай, произошедший со мной во время службы в армии.
Я уже упоминал, что служить мне пришлось в Уссурийском автомобильном училище, где я был личным водителем заместителя командира части по политической работе в чине полковника.  Он  был очень добрым и покладистым человеком. Мне часто приходилось возить его во Владивосток в штаб округа, и, когда мы возвращались из утомительной поездки, он с трудом вылезал из нашего жесткого УАЗика и говорил мне:
- Глуши мотор, рядовой Акимов. Зайдем ко мне чайку попьём, а машину в гараж поставить ты всегда успеешь.
Мы поднимались с ним на второй этаж так называемого «дома комсостава», он открывал дверь квартиры своим ключом и, войдя в прихожую, кричал:
- Лиля, мы приехали! Срочно приготовь нам чаю с ватрушками, мы умираем от голода и жажды!
Его жена Лилия Игнатьевна, была очень красивой женщиной, и в нашей части вовсю гуляли сплетни о ее изменах мужу – ротозею.
Когда, поставив машину в гараж, я приходил в казарму и хвастался, что пил сегодня чай у полковника  там начиналось бурное веселье.
- Акимов! – кричал ефрейтор Масюк из Полтавы, - Его жинка, чую, на тебя глаз положила!
- Ты не теряйся, Кирюша! – присоединялся к нему рядовой Богатин из Ростова-на –Дону. - Стоять в одном ряду со всем офицерским составом части – это почетно!
А потом каждый солдат считал своим долгом рассказать, как он однажды застукал жену полковника с офицером (имярек) в лесу во время летних учений.
Сначала я не верил в эти сплетни, но постепенно, всё чаще и чаще, ко мне стал приходить мысль, что люди зря говорить не будут, и, в конце концов, я однажды отказался от приглашения на чаепитие, сославшись на необходимость срочно сменить на УАЗИке свечи. Мне было просто противно пить чай, которым меня угощает такая распутная женщина.
Но с полковником мы по-прежнему жили душа в душу, и по выходным ездили с ним рыбачить на его собственной «Волге», которую он водить не умел.
Замполит почему-то считал, что лучшим местом для рыбалки на Дальнем Востоке является озеро Хасан, которое находится более чем в двухсот километрах от Уссурийска, поэтому выезжали мы туда еще затемно, а возвращались ночью. И именно это послужило для меня поводом совершить поступок, за который я виню себя по сей день.
Мы приехали к месту рыбалки на заре, полковник стал готовить снасти, чтобы не пропустить время самого интенсивного клёва, а я, выпив кружечку горячего кофе из термоса, вытащил из машины сиденье, улегся на нём под утренним солнышком и и принялся за чтение занимательного романа Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Блада».
Рыба у замполита почему-то клевала, ему стало скучно, и он спросил меня:
- Рядовой Акимов, вы что, не любите рыбу ловить?
И вот тут-то во мне проснулся мелкий пакостник и авантюрист.
- Раньше любил, но потом перестал.
- Почему? – удивился полковник.
- А вы смеяться надо мной не будете?
- А ты видел когда-нибудь, чтобы я над кем-то смеялся?
Действительно, он был не из тех, кто смеётся над чужой бедой, да и, вообще, я редко видел на его лице даже улыбку. Поэтому я продолжил осуществлять свой подлый замысел:
- Когда я окончил школу , я поехал к деду в деревню со своей московской невестой, которую звали Люсей, И однажды мои деревенские приятели предложили мне пойти с ними на ночную рыбалку. В тамошней речушке на свет фонаря хорошо шел крупный карась, которого можно было брать простым сачком. Вернулись мы в деревню поздним утром, идем по улице, а девки, что стоят у заборов, над нами смеются. Мой друг Матвей Щукин, ясно дело, не вытерпел и пошел выяснять, отчего это на них такое веселье напало. Потом догоняет нас и смотрит на меня с такой, печалью, будто меня к смертной казни приговорили. «Что случилось, Матвей?» - спрашиваю его. И он мне честно отвечает: «Пока ты рыбалил, твоя Люся изменила тебе с Пашкой Непряевым, и укатили они вместе в Москву».
Прихожу домой, а там дед на меня чуть не с кулаками: «Ты где это вздумал шляться? Ты знаешь, что твоя невеста сбежала? Слава Богу, что не утопилась, люди её на станции видели, когда она на Воронежский поезд садилась». Вот с тех пор я и возненавидел рыбалку.
Рассказал я эту, лихо придуманную мною историю, взглянул на полковника, а он аж лицом почернел. Потом спрашивает меня:
- А ты что, с Люсей больше не встречался?
- Нет, не встречался. Решил в институт не поступать, пошел в военкомат и написал заявление о досрочном призыве.
Рыбалка в тот день у него не удалась, вернулись мы ни с чем, а на следующий день мне зачитали приказ о переводе меня в роту техобслуживания, то есть, в ремонтные мастерские. И я понял, что полковник догадался, для чего я ему рассказал историю об измене мне моей невесты Люси. И не захотел, чтобы у него водителем был человек, который думает, что его жена тоже изменяет ему, когда он уезжает на рыбалку.
Потом меня перевели в автороту, и я возил на «ЗИЛе» курсантов на полигон и продукты в столовую. А заведовала этой столовой чудесная женщина, капитан Софья Андреевна, как мы её не по уставу называли. Она меня, как говорится, опекала, потому что у неё был сын, которого тоже звали Кириллом, служивший на южной границе.
Однажды она угощала меня чаем с ватрушками у себя в кабинете, и я честно рассказал ей, почему я загудел в ремонтные мастерские, а потом в автороту..
И она сказала мне:
- Ты, Кирюша, как малое неразумное дитя, веришь всему, о чем болтают сплетники,  коими в нашей части хоть пруд пруди. Лилия Игнатьевна сроду не изменяла мужу и не изменит ему никогда, потому что любит его с курсантских времен за его честность и справедливость. Да, она очень красива, и её любви добивались почти все офицеры нашей части, но она деликатно, без скандала, отшила их всех, и тогда те, кто поподлее, стал распускать слухи об ее изменах мужу. Я это хорошо знаю, потому мы с ней давно дружим.
После этого разговора, я понял, что тогда на рыбалке я совершил подлость, которую никогда не смогу себе простить.

К полуночи эта миниатюра была готова, я набрал ее в компьютере, распечатал в трёх экземплярах на принтере и, созвонившись с Андреем Михайловичем, отправился в Москву.
Он открыл дверь, протянул мне руку и, после пожатия, торопливо спрятал её в в левом рукаве махрового халата, как женщины прячут руки в муфте от мороза. Он щурился от яркого света в прихожей, и я не ощутил на себе доброго взгляда его серых глаз, каким он встретил меня в прошлый мой визит.
- Вы не здоровы? – тревожно спросил я. – Может, я приду в другой день?
- Нет, нет, со мною всё в порядке, - тускло ответил он, - Просто ночью не выспался, бессонница замучила. Проходите в гостиную… Сегодня будете читать свой рассказ сами, у меня с глазами что-то неладно.
В гостиной он выключил работавший телевизор, занял свое привычное место за столом и с улыбкой сказал:
- Читайте с чувством, толком, расстановкой. Терпеть не могу гнусавых авторов, которым кажется, что такая манера чтения своих произведений заставляет слушателей содрогаться от их гениальности.
Когда я закончил читать, он тут же не , не задумываясь, высказал свое мнение:
- Совсем не похоже на первую ваше миниатюру, но это говорит о том, что вы не захотели идти по проторенной дорожке. А главное в ней – это чувство вины,, которую не побоялись признать. Вы даже употребили слово «подлость», не опасаясь, что читатели осудят вас за ваш проступок. Но я вас понимаю, потому что в молодости тоже был самонадеянным, а порой и жестоким .Я думаю, что и главному редактору понравится такой подход к собственной персоне. А как насчет третьей миниатюры?
- Она почти сложилась.. Пока только в моей голове, но отпечатать её я смогу уже завтра.
Андрей Михайлович задумался, потом решительно встал из-за стола и приказал:
- Садитесь на моё место, включайте ноутбук и пишите… А вот тот старик, что сейчас у вас а спиной, будет следить, чтобы вы не нагородили глупостей. А я пойду отдохнуть в спальне, Если засну, разбудите….
Я обернулся и увидел на стене большой портрет Льва Толстого, сурово смотревшего на меня пристальным взглядом из под густых бровей.

Ровно через час я закончил печатать миниатюру, в которой описал нашу с Фаиной Анатольевной поездку на могилку её мамы. Её Андрей Михайлович прочёл сам и тут же похвалил:
- Тоже необычно и глубоко.... Вы на машине? Подбросьте меня, пожалуйста, на Тверскую. Нет, в редакцию вы заходить не будете, я управлюсь сам. Не хочу знакомить вас с главным редактором. Мрачная личность, скажу я вам . Но в литературе толк знает, ошибается редко, потому что в лагерях три года провел, еще при Сталине.
- Так сколько же ему лет?
- Недавно стукнуло девяносто . Говорят, что люди творческих профессий живут и работают долго…
А спустя месяц вышел номер журнала с моими миниатюрами, в редакции мне выдали гонорар и десять авторских экземпляров, и еще десять я приобрел за изрядную сумму из заработанных денег. Вернувшись домой, я соорудил на стене полку и выставил на неё журналы со своим творчеством.
А вечером приехала Ника и достала из своей суки и еще пять экземпляров..
- Поздравляю, Акимов, - сказала она. – Забыла только коньяк купить, чтобы обмыть твой успех на новом поприще. Смотайся на станцию, купи сам… Деньги тебе дать или купишь на свои? Ведь. ты у нас теперь богатенький Буратино…

   (окончание следует)