Артек - Остров Дружбы

               
Апрель 1966 года, я вожатый Всесоюзного пионерского лагеря Артек. Нас, студентов разных факультетов ЧИГПИ (Чечено-Ингушский государственный педагогический институт) более двадцати человек. Не ведаю, с какими чувствами ехали другие, но я ехал, не имея представления, что и как буду делать в роли вожатого. Однако мне импонировал девиз – «Обязан, значит, могу», и я не сомневался, что справлюсь.
Лагерь расположен на десятках гектаров земли, в живописнейшем районе на берегу Черного моря, у подножья горы Аю-Даг и состоит из множества корпусов, которые разительно отличаются друг от друга по архитектуре и по цвету. Все лагеря и все корпуса очень красивы, но Морской лагерь стоит особняком. Он раскинулся у самого синего моря, где старик поймал золотую рыбку (помните у А.С. Пушкина). Даже у самой красивой вещи бывает своя изюминка, и ею в Морском лагере, был Синий корпус, куда вожатым направили вашего покорного слугу. Синий был первым в ряду корпусов и рядом со столовой, что стояла напротив. 
В Морской лагерь попали и двое моих сокурсников по историческому факультету. Дело прошлое, тогда я не придавал этому значения, послушал и забыл. Но для нынешней молодежи информация возможно пригодиться. Всю дорогу в Крым эти оба, что - то обсуждали, что - то плели и в конце мне выдали, что нам следует держаться вместе и если возникнет вопрос об избрании партийного руководства, то желательно на эту должность предложить одного из них.
Я всегда был противником создания ячеек в ячейках, противником территориальных объединений и всяких заговоров в коллективах. Желание быть на виду и отличиться должностью, а не образцовым поведением со всеми достойными людьми, я считал уделом мелких людей и карьеристов. Они и в группе вели себя подобно как здесь, поэтому я ничему не удивлялся и оставил без внимания их предложение. Те же двое все время пребывания в лагере продолжали шушукаться, а один из них, при беседе всегда прикрывал рот рукой. Позже я увидел, что подобное  совершает и футболист, по фамилии Месси. Только ради информации, ничего другого не преследую - они были не моей национальности.
На историко - филологический факультет я поступил после трех лет службы в рядах советской армии, один год из которых провел в г. Стерлитамаке, а два других в Германии. В институте меня избрали членом партийного бюро факультета, что я считал нагрузкой, но никак не предметом гордости.
Начальником всего комплекса лагерей в Артеке был Д.А. Трусевич. Его должность была столь ответственна, что он состоял членом ЦК КПСС Украины. Это был отличный организатор, душевный человек, болеющий за порученный участок. Особенно тщательный отбор вожатых проводился в Морской лагерь. Это было связано с тем, что только туда водили иностранные делегации, которые желали видеть работу молодежных организаций СССР. Поэтому у нас, почти через день, бывали дни стран, чьи пионеры отдыхали в Артеке. На такие встречи приезжали даже послы из этих стран со своими излюбленными напитками, коими после официальной части, угощали вожатых Морского лагеря. Мы всегда помнили, какую страну представляем и что советский вожатый, самый лучший вожатый в мире. На мне, как на чеченце, лежала двойная ответственность - я сын репрессированного народа и потому мое поведение должно было быть сверх образцовым. Это выражалось на моем лице, в моем поведении, в моих поступках, в моем отношении к работе.
В каждом корпусах бывало 44 детей, 22 девочки и 22 мальчика, вожатых двое, юноша и девушка. Моей напарницей была студентка из Латвии Эва Яновна Тарванс, латышка по национальности. Мы с ней были очень дружны, всегда ладили, что отражалось на наших детях. Работа у нас была посменная: день она, день я. При сложных моментах, каждый помогал друг другу.
Будучи человеком общительным и дружелюбным, Эва Яновна умела наладить дружеские связи с детьми, что были в других отрядах. Она заботилась о каждом ребенке независимо в нашем отряде он или нет. Две дочери первого космонавта Ю.А. Гагарина отдыхали в соседнем корпусе, но все свободное время проводили, общаясь с моей напарницей. Сам Юрий Алексеевич в это же время несколько месяцев отдыхал в 50 метрах от нас, в корпусе ЦК ВЛКСМ. Мы ежедневно встречались. За весь летний период здесь побывали все космонавты СССР, с которыми у нас тоже бывали встречи. Столовая у них была своя, но они регулярно прогуливались по нашей улице. На их территории была спортивная площадка, лодочная станция. Несколько раз я с другими вожатыми ходил играть с ним в волейбол. Часто, в дневное время, Юрия Алексеевича мы видели катающимся на водных лыжах. Вечерами его приглашали в отряды, где он выступал перед пионерами.
Однажды моя напарница сказала мне, что в лагере Прибрежный, вожатой работает моя землячка, чеченка. В нашей группе наших девушек не было, и я решил найти сестру, возможно, ей понадобиться братская помощь. Девушка оказалась Тамарой Ацалаевой, очень симпатичной чеченкой, с семьей которой мы до сей поры дружим. Она вышла замуж за достойного человека, историка, выпускника МГУ, Хусейна Садулаева. Сегодня они живут в Париже, вырастили двух замечательных сыновей, один профессиональный переводчик, другой пилот. Спустя годы я познакомился и подружился с братом Тамары, известным в СССР хирургом Асламбеком Абуевичем Ацалаевым, выпускником Первого Московского Ордена Ленина Медицинского Института им. Сеченова. Примечательно, что он окончил институт в год, когда мы начинали свою работу в Артеке. 
Первые дни до прибытия пионеров мы занимались организационными вопросами и взаимным знакомством. Столовая лагеря находилась по соседству с нами и все идущие на обед проходили мимо нашего корпуса. Наблюдательный пункт был в нашем распоряжении. Но для наблюдения за другими мы с Эвой не подходили по характеру. Ни она, ни я, не интересовались чужими делами, У нас была своя работа и ее мы пытались делать достойным образом, чтобы наши дети не грустили и не скучали. Ничего, что делается вне поля наших обязанностей, нам не было интересно.
Морским лагерем руководили муж и жена из Ленинграда. Очень сожалею, что в моей памяти не сохранились их имена и фамилии. Это были интеллигентные, образованные и в высшей степени воспитанные люди. Не знаю, как они раскрыли наши с Эвой возможности, но их выбор послать нас вожатыми на Синий корпус, был верным. С задачей мы справились отлично, что было отмечено отношением к нам наших пионеров, в наших аттестациях, поощрениях от ЦК ВЛКСМ и руководством Всесоюзной пионерской организацией.
В эти же дни в лагерь прибыли и двое музыкантов, студенты института Гнесиных в Москве. Они по расписанию должны были работать среди всех отрядов. Первое знакомство с одним из них, Валерием Скребковым, у меня состоялось на нашей костровой площади. Будучи у себя в корпусе, занимаясь повседневными делами, я услышал чарующие мелодии. Игра продолжалась довольно долго, и я решил посмотреть на виновника торжества. Подходя к костровой площади я увидел группу вожатых, стоящих вокруг пианино установленного здесь же. За пианино сидел высокий, симпатичный парень, с кучерявой, вьющейся шевелюрой. Его обступили так плотно, что ни подойти, ни увидеть его всего, было невозможно. Играл он просто изумительно. Я не предполагал, что на этом инструменте можно выдавать такие аккорды. По желанию вожатых он играл классику, эстраду, джаз.
Мы все наслаждались его игрой довольно долго. Когда расходились, я подумал, что счастлив тот, в друзьях которого этот музыкант числиться. Я не знал в тот вечер, что завидую сам себе. Через сутки, Валерий Михайлович Скребков все свое свободное время проводил в моем отряде. Мы стали большими друзьями на долгие годы. К нам присоединился и второй музыкант Евгений Конов. Оба они были жителями Москвы. Наш с Эвой отряд всегда занимал первые места во всех
музыкальных конкурсах. Другие вожатые, как бы оправдываясь и обвиняя меня, говорили начальству: «Не мудрено, музыканты все время пропадают у Мусы Рашидовича». Начальник отвечал: «Они это делают только в свое свободное время, что вам мешает подружиться с ними?».
До моря от Синего корпуса было всего 5 метров. Когда поднимались волны, они подкатывали близко к зданию, наблюдать за бурлящим водоворотом, ярость которого остужали бетонные плиты, было красивым зрелищем. Через несколько часов, успокоившись, море начинало
ласкаться у твоих ног, словно котенок. Но тот, кто забывал, что котенок имеет острые когти, мог сильно поплатиться. Однажды ночью поднялся сильный ветер, появились высокие волны. Дети наши боялись спать одни, и мы постоянно были вместе, пока море не успокоилось, и ветер не утих.
 Уникальность Морского корпуса, была и в том, что это был лагерь, где отдыхали дети из разных стран мира, вплоть до Америки. А Синий корпус отличался тем, что только сюда водили зарубежные делегации, и нам следовало всегда быть в форме и при параде.
Когда нам предстояло провести у себя день Кубы, всех вожатых и руководство Морского лагеря, собрал в своем кабинете начальник комплекса Д. А. Трусевич. В связи с напряженными отношениями Кубы и СССР на тот момент, Дмитрий Александрович попросил нас быть особо внимательными при встрече с послом Кубы в СССР, Карлосом Оливаресом Санчесом. Он пошутил, что в будущем, чтобы исключить переживания, будет всех приглашать в свой кабинет, поить их водкой и по их дальнейшему поведения распределять по корпусам. Встреча наша прошла на уровне, все разошлись довольными.
Когда в Артек стали прибывать дети они знали, в какой лагерь попадут, но не ведали в какой корпус. Большинство детей прибывало самолетами до Симферополя, оттуда комфортабельными автобусами до Гурзуфа и потом к нам. Всех детей высаживали на площадке прямо перед нашим корпусом. Детей каждый вожатый выбирал на свое усмотрение, по своему вкусу. Пока другие вожатые подойдут, мы с Эвой Яновной успевали отобрать тех, кто нам по нраву. Как это происходило, могут знать те, кто служил в армии. Чаще Эва доверяла отбор мне, а сама только уводила очередную партию в корпус. Я же их выбирал желая, чтобы в отряде были дети всех национальностей и разных сословий. Опрятный вид, симпатичное лицо тоже имели значение.
Валера кроме музыки увлекался и подводной охотой. Он исколесил всю Карелию, побывал почти на всех ее озерах и имел хороший опыт подводной охоты. Нас с Евгением он заразил тем же и мы собрав деньги купили подводное ружье и каждую свободную минуту ныряли в море. Рыбу мы имели всегда, от избытка дарили каждому, кто пожелает. Покупая ружье, мы условились, что оставим его тому, кто сумеет подстрелить самую крупную рыбу. Рекорд долго держался за мной, но, когда мы поехали с экскурсией в Севастополь, у Валеры был выходной день и он, удалившись на большое расстояние от лагеря, ближе к горе Аю – Даг, смог подстрелить кефаль, что превысил мой рекорд. Его я смог улучшить только в самом конце осени, перед нашим расставанием. Но
ружье оставил Валере, ибо на Грозненском море, с его мутной водой оно мне не понадобилось бы.
Какие интересные места порой человеку приходиться видеть. Понятно, чтобы осознавать это следует быть информированным. Гора Аю-Даг, рядом с которым расположен Морской лагерь, образовалась 150 миллионов лет назад от «несостоявшегося» вулкана. Она напоминает огромного медведя, а в морской глубине, рядом с горой, всегда бывает рыба и неисчислимое количество крабов. Мы их ловили в очень большом количестве; для этого нужны были фонарик, темнота и ведро. Крабы на ночь выползали греться на сушу, и наполнить ведро, достаточно было 20 минут. Нам было удобно еще и тем, что весь лагерь находился под охраной, а наш корпус охранялся более других, поскольку здесь жили космонавты и другие гости. Посторонние люди не бывали ни в лагере, ни на горе. 
По прошествии лет, я бывал в гостях у Валеры в Москве, он был замечательным человеком и хорошим другом. К сожаления рано погиб. Я нашел дочь Валерия Михайловича, она с мужем была у нас в гостях, живет в Польше, имеет сына, который похож на дедушку и так же хорошо играет на всех музыкальных инструментах. Отец у Валеры был корейцем, а мама русской.
Валера мне подарил бобины с кассетами Владимира Высоцкого. Это были уникальные записи, сделанные Валерой в ранний период жизни Высоцкого, когда тот играл свои песни перед студентами и молодежью в малых клубах. Увы! Они пропали, когда российские войска заняли Грозный. С Евгением мы тоже не теряли связь, он бывал у меня в гостях в Грозном, я у него в Москве, дружим, до сей поры.
Первая смена ребят в Артеке оставила у меня неизгладимое впечатление. Таких хороших и образованных детей я не встречал к тому периоду жизни. Советское школьное образование было лучшим в мире, поэтому его наши общие враги уничтожили. Сейчас враги упиваются своими успехами, глядя на бездуховных и безграмотных россиян. К сожалению, процесс очень затянулся.
В нашем отряде была девочка из Мурманска, Наталья Оськина, она стала известным журналистом, работала в администрации области. Ее статья о вожатом, обо мне, была напечатана в областной Мурманской газете. С ней произошел интересный случай. Однажды в походе, Наташа увидела курицу и, подбегая ко мне, сообщает: «Посмотрите, Муса Рашидович, живая курица бегает». Она полагала, что и я за свою жизнь не видел живую курицу.
Помню всех своих пионеров, все вместе и каждый в отдельности были просто замечательны. Почти с каждым переписывались долгие годы. Я был единственным вожатым, среди многих сотен в Артеке, который получил письмо от отъезжающих ребят, менее чем через сутки. Они в поезде
узнали, что вожатый соседнего отряда, в последнюю ночь перед расставанием рассказывал о компартии Боливии. Они мне писали: «Когда вы нам говорили, как себя вести в жизни, какие книги читать, быть полезным друг другу, своим близким, такой-то вожатый, рассказывал о том, что им никогда в жизни не пригодиться» - удивлялись они.
Каждый при расставании писал пожелание в блокнотах и на буклетах. Слез, было море. Всего
лишь месяц, но он оставил в наших сердцах впечатлений на всю жизнь. Понятно, что в целом в Артеке дети были высокопоставленных людей, но оно не сказывалось на наших мероприятиях, они были как все. И ничем не отличались  одни от других.
В нашей группе была внучка Л.И. Брежнева, ей было уже за 18 лет. Она бывала подряд несколько лет и под разными фамилиями. Начальник лагеря попросил меня быть с ней внимательным. Скажу, что она не отличалась от других и вела себя так же как и мальчик или девочка из Тюмени или Кзыл Орды. Никаких недоразумений с ней не было. Мы с Валерой Скребковым спустя годы были у них дома в гостях. Они приняли нас радушно, хотя в тот день они были заняты переездом в другую квартиру. 
Дни в Артеке были долгие, спать детей укладывали рано, и они порой выбегали и ходили по улице. Так было в первые дни. Мы с Эвой и ребятами договорились, что каждую ночь посменно будем рассказывать разные истории, отвечать на их вопросы в течение тридцати минут. За это дети не будут создавать нам никаких проблем после отбоя, потому, как и мы нуждаемся в отдыхе и в свободном времени. Не помню, кому из нас с Эвой Яновной пришла эта идея в голову, но она нас выручала все месяцы нашего пребывания в Артеке. Наш отряд был единственным, дети которого после отбоя не показывались на улице. Получилось, что кроме музыки, мы занимали первое место и по дисциплине.
Однажды ночью я рассказывал детям историю, где были слова «скелет», «мертвец». Девочка из Баку Динара, просит меня заменить их на «икс» и «игрек», иначе ей приснятся дурные сны. Слов пугалась, но не захотела, чтобы я прекратил повествование.
После первой смены получил письмо по поводу меня и начальник лагеря. Оно было от участника ВОВ, который просил поощрить меня за то, что я научил плавать его внука. Он писал, что в войну много людей тонуло из за того, что не умели плавать. Утверждал, что я патриот и хороший вожатый.  Я доводам ветеран войны не стал возражать. Плавание у нас было каждый день, но
короткий период, оно не давало никакой пользы. Поэтому я всегда оставлял детей на больший срок и следил за каждым ребенком.
После отъезда детей первой смены, на душе у меня была пустота. Ничто меня не радовало, никого не хотел видеть и ни с кем не хотел общаться. Я не видел ни ярко светящееся солнце, не бегающих в суете вожатых соседних отрядов. Тьма на душе, тьма  вокруг. Ожидал, что меня поймет только моя напарница Эва Яновна, которая на несколько дней отпросилась по своим делам. И … о Ужас! Встречая ее, я вижу, сияющее лицо мой напарницы и вместо слез широкую улыбку. Я удивленно смотрю на нее, моему возмущению нет предела, она же ласково
обнимает меня и говорит: «Мусенок! Я тебя понимаю, я уже здесь второй год и переболела той болезнью, что напала на тебя. И у тебя все будет хорошо. Через неделю поступят такие же дети, что были, и ты успокоишься».
Я ей не верю. Таких детей больше нет на земле. Но после ее слов, хочется, чтобы 5 дней пролетели быстро. Подождем и мы с вами.