На Реках Вавилонских. Глава 17

Где-то там, за пределом познания,
Где загадка, туманность и тайна,
Некто скрытый готовит заранее
Всё, что позже случится случайно.
Игорь Губерман.

- Так говоришь, это «малая родина»? – Азария озирался по сторонам с видом человека, испытывающего дежавю.
- Да. Мы здесь выросли. Наверное, поэтому свою штаб-квартиру я обустроил именно здесь. – Фрэнк, с видимым удовольствием подставил лицо, проникающему сквозь стекло, солнечному свету.
- А кто такие «мы»?
- Я и Виктор. Мы когда-то дружили. По-юношески, бескорыстно и искренне… пока я не получил наследство. Кстати, свой «Стальной Город» он тоже основал здесь поблизости.
Они сидели в небольшом, нарочито провинциальном ресторане, размещающемся в одноэтажной постройке с белыми стенами под серой черепичной крышей. Их столик, а точнее – стол, в таком же нарочито добротном деревенском стиле, располагался у окна, выходящего на Барнетт-роуд административного центра округа Джэксон – города Медфорд, что в южной части штата Орегон, на Западном Побережье. Перебраться сюда их сподвигла глубокомысленная фраза Фрэнка: «Близится развязка. Нам надо быть поближе к Юрию». Сопровождаемые Валентином, Давид и Рита отправились в гольф-клуб, а Азария вызвался составить компанию Фрэнку в его ностальгической прогулке по городу.
- И что же случилось, когда ты получил наследство?
- Виктор заявил, что это НЕСПРАВЕДЛИВО – никакой «личной доблестью» я это наследство не заслужил, и то, что намереваюсь воспользоваться плодами этой «несправедливости» переводит меня в категорию ДРУГИХ людей, качественно ИНОЙ, иждивенческой, ментальности. Настолько чуждой нашему юношескому восхищению СОЗИДАТЕЛЬНОЙ СИЛОЙ ТАЛАНТА, что ничего общего с такими людьми он иметь не только не хочет, но и не может.
- Что не помешало ему оттяпать половину?!
- Да. Там было сложно. Да я и не очень сопротивлялся…
- Очень похоже на коммунистические постулаты «классовой теории»: «бенефициар» производственного процесса, сиречь ЭКСПЛУАТАТОР, порочен уже в силу этого своего статуса, и никакие личностные качества, включая организационные способности, заботу о персонале и уж тем более – интеллигентность (про «лицемерие благотворительности» даже вспоминать не стоит!) этой порочности ни отменить, ни изменить не могут. Как ты сказал: «несправедливо»? Кажется, я уже это слышал! И именно здесь! Лет 12–13 назад, увлечённость одним очень любопытным «проектом» привела меня проездом в этот городок. В поисках сколько-нибудь съедобно приготовленной пищи я зашёл в ресторан. Кажется, именно этот. Внимание моё привлёк странный юноша. Это был молодой человек, лет 20–23, бедно и неряшливо одетый, с угрюмым лицом, отталкивающие физиогномические свойства которого усугубляло нервическое возмущение какой-то безысходностью. Мне стало любопытно, и я подсел за его столик. В то время я представлялся как Луис Сайфер.
- А как мне называть Вас? – Спросил я, форсируя нарочито уважительное «Вас».
- Лучше всего никак. – Довольно недружелюбно ответил юноша.
- Видите ли, молодой человек, – начал я, довольно быстро раскусив «драматургию конфликта» – причина Вашей, столь «утончённой», агрессивности весьма банальна. Это ЗАВИСТЬ! Довольно сильное чувство! И прежде, чем Вы наговорите мне кучу обидных (как Вы думаете) глупостей, должен Вас предупредить, что ни в самом чувстве, ни в его банальности нет ничего предосудительного…
В конечном итоге, я даже не взял с него расписку. Впрочем, это мало что меняет.

* * *
Виктор сидел за столом у окна, выходящего на Барнетт-роуд, морщась от яркого, проникающего сквозь оконное стекло, солнечного света. Обвинительный пафос, высказанной другу, обиды приносил некоторое мазохистское облегчение при мысли о, спровоцированном им, чувстве вины, но этого было явно недостаточно: даже заставив его страдать, он не мог изменить главного – фатально разделившей их несправедливой слепой удачи, выбравшей не его, а его, ещё совсем недавно, самого близкого друга.
Блуждающий взгляд Виктора буквально «споткнулся» на необычном, появившемся в ресторане, посетителе: коричневый замшевый пиджак поверх светлой рубашки, ворот которой был перехвачен чёрным, в мелкую белую крапинку, галстуком-бабочкой, тёмные, классического покроя, брюки и мягкие, в тон пиджаку, замшевые туфли – всё это венчал живописный беспорядок густых огненно-рыжих волос, обрамляющих волевое лицо с массивным несколько выдающимся вперёд подбородком и «аристократическим» чуть с горбинкой носом. Завершали композицию любовно ухоженная «3-х дневная небритость», трость из тёмного дерева с серебряным набалдашником в виде черепа и чёрный пудель на красном поводке. Увидев Виктора, экстравагантный посетитель решительно направился к его столу. «Разрешите?» – спросил он и, не дожидаясь ответа, уселся напротив.
- Меня зовут Луис Сайфер. – Лицо его неожиданного собеседника озарила, показавшаяся зловещей, улыбка. – А как мне называть Вас? – Спросил он, форсируя нарочито уважительное «Вас».
- Лучше всего никак. – Довольно резко ответил Виктор.
- Видите ли, молодой человек, причина Вашей, столь «утончённой», агрессивности весьма банальна. Это ЗАВИСТЬ! Довольно сильное чувство! И прежде, чем Вы наговорите мне кучу обидных (как Вы думаете) глупостей, должен Вас предупредить, что ни в самом чувстве, ни в его банальности нет ничего предосудительного.
- Да, я завидую! – Неожиданно для самого себя, выпалил Виктор.
- Вот видите, признать это оказалось совсем несложно. А вот попытки замаскировать это чувство пафосом стремлений к социальной справедливости, как это присуще, например, марксизму и некоторым производным социально-философским теориям, не только кроваво-убоги, но и унизительны. А главное, абсолютно непрдуктивны! Идеология лежит вне сферы моих интересов, а вот утолить Вашу зависть я вполне в состоянии.
- ?!
- Всё гораздо проще, чем Вы думаете. В данном случае – достаточно просто владеть необходимой информацией, но открыть Вам её я могу лишь за определённую цену.
- Вот вы и попались! Я думал, мошенники такого уровня, какой вы пытаетесь изобразить, проницательнее – я беден. И чтобы понять это не нужно быть столь «утончённым психоаналитиком».
- Неужели Вы так примитивны, что могли заподозрить во МНЕ материальную меркантильность. Если так, то Вы не стоите моего внимания.
С этими словами собеседник демонстративно проявил готовность покинуть его общество.
- Стойте! – Воскликнул Виктор раньше, чем осознал, что делает. – Что же Вам нужно? – В его голосе наконец проявилось недоумённое уважение.
- То, во что Вы так декларативно не верите, но подсознательно боитесь потерять, что сейчас наполненно столь ценным для меня «артефактом», завистью – Вашу ДУШУ! – Последние слова Луис Сайфер (Люцифер?!) произнёс зловещим шёпотом, а в глазах возникло нечто, чему в человеческом языке нет названия, но что лучше любых аргументов логики доказывало «серьезность его намерений».
- Как же я смогу расплатиться тем, во что не верю. И уж во всяком случае, тем, что мне не принадлежит! Кажется, это один из базисных постулатов того облака понятий, которое Вы пытаетесь представлять!
- Браво, юноша! Вам ЭТО, действительно, не принадлежит, но «условия аренды» дают вам право ЭТИМ распорядиться!
- И как же будет зафиксирован факт оплаты? Даже признав эту субстанцию существующей, вряд ли я смогу провести её через кассовый аппарат.
- Нет, Вы мне положительно нравитесь! Интуиция меня не обманула.  И так, причиной Вашего угнетённого состояния является НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ, воплощённая, как Вам кажется, выпавшим Вашему другу, наследством!? Вы получите его половину. Исправит ли это фатальную несправедливость стечения обстоятельств?
- Да, конечно!
- И Вы перестанете чувствовать себя ущемлённым, настолько, что сама мысль о несправедливости покажется Вам нелепой?
- Если предположить, что я действительно получу 250 миллионов долларов, то мысль о «несправедливости» кажется мне нелепой уже сейчас.
- Ну что ж, когда в следующий раз Вы воскликните: «Это несправедливо!», я явлюсь взыскать обещанное. Подумайте ещё раз, устраивают ли Вас условия этого «пари»?!
- Более чем! Или Вы слишком великодушны, или – плохой «бизнесмен», что обусловили свою «выгоду» столь зыбким прецедентом!
- Да будет так! – С этими словами джентльмен, назвавшийся Луисом Сайфером, погладил по голове своего пуделя, словно приглашая его в свидетели, на что тот оскалил неожиданно грозные клыки ЗВЕРЯ. – Ну а теперь я должен выполнить свою часть сделки. Ваша сестра, Жанна…
- Вот только не нужно впутывать её во всё ЭТО! – Угрожающе прорычал Виктор.
- К сожалению, а может быть, к счастью, она во всё это уже давно «впутана». Сколько ей, 15? Так вот, уже 15 лет. Дело в том, что она Ваша СВОДНАЯ сестра. Её отцом является отец Фрэнка, что нетрудно доказать простой, на сегодняшний день, проверкой – ДНК тестом. И таким образом, Жанна является законным претендентом на половину наследства, завещанного именно детям Жюля Саразена загадочной бегумой, эпизодом жизни которой он когда-то стал. Могу дать координаты парочки, обязанных мне, адвокатов, которые легко справятся с этой задачей. Вот только не нужно – насмешливо спародировал собеседник возглас Виктора – этих мелодраматических «сверканий очами». Да, такое случается: эмоционально открытый, импозантный сосед, с чисто французскими представлениями о супружеской верности, неизбежно стал компенсацией угрюмого нрава Вашего родителя. Не Вам их судить! Они испили свою порцию стыда и страданий, кстати, уйдя из этого мира вполне достойно. Впрочем, это уже не моё дело. Остаётся только добавить, что, согласно ханжеским представлениям о «совершеннолетии», этого времени, Вы являетесь её опекуном, сиречь, законным распорядителем её денег. Ау-у-у! Молодой человек?! – Луис Сайфер участливо заглядывал в глаза, впавшего в ступор, Виктора.
Его заторможенность, видимо, была естественной защитной реакцией организма на противоестественную плотность «информационного потока», обрушенного на него случайным (???) собеседником. Эти 15–20 минут нарушали все мыслимые законы – природы и социума. Например, столь любимый им закон Парето: ничтожный в процентном отношении промежуток времени кардинально изменил ВСЁ – не только настоящее и будущее, но и прошлое. Родители никогда не воспринимались им как «образец подражания». Напротив, примерно лет с 15 они жутко раздражали его своей, как он тогда считал, ограниченностью. Оказалось, им были доступны истинные страсти и высокое милосердие: сейчас, вспоминая некие мелочи, которым раньше не находилось объяснения в аксиоматике их семейного уклада, он вдруг понял, что отец знал об измене жены и её (измены) последствиях, но он искренне любил Жанну, внушив эту любовь и сыну. На глаза навернулись слёзы, а в ДУШЕ, уже ставшей предметом заклада, но ещё «своей» и чистой бушевали, сменяя друг друга ЖАЛОСТЬ – к себе, к ним, к Жанне, ТРЕПЕТ перед, ставшим реальностью, обладанием огромным состоянием, что позволит ему наконец реализовать свои честолюбивые планы, а ещё странную, будто пришедшую извне УВЕРЕННОСТЬ в предначертанности случившегося, его «астрального» СООТВЕТСТВИЯ …

* * *
- Значит, это был Виктор! «Как причудливо тасуется колода» . Я почти забыл об этом эпизоде. Странно, твоя сакраментальная фраза о том, что близится развязка, теперь приобретает совсем иной смысл – он МОЙ.
Фрэнк пристально смотрел на Азария, сумев сконцентрировать в этом взгляде всё: ЖАЛОСТЬ к себе, Виктору, Жанне, как выяснилось – его сводной сестре, ТРЕПЕТ перед Величием Силы, выходящей далеко за рамки возможностей чувственного постижения этого мира, УВЕРЕННОСТЬ в созидательной, конструктивной предначертанности своего таланта, наполняющей ДУШУ радостью СООТВЕТСТВИЯ…