Острова
Выбираться из волнующегося моря на каменный остров без некоторого опыта довольно сложно. Особенно, если на тебе кроме плавок ничего нет. Цепляться мокрыми пальцами за скользкие камни, покрытые водорослями, не всегда выходит. Швырнёт волной в сторону, то локоть, то коленку обдерёшь. Но приспособиться можно, найти уступчик, ноги-руки расставить пошире и выкарабкаться к следующей ступеньке, и так – выше да выше. Авось лето, тепло и берег крымский видно, хотя без очков Пал Палычу людей на набережной не различить: что-то там движется, а кто, на самом деле - люди или другие какие существа - догадаться за триста метров с его зрением проблематично. Да оно, по большому счёту, и не требуется. Главное направление запомнить. А к вечеру фонарики зажгут – не потеряешься.
Устал в этот раз. Лет десять назад легко от пирса до этого островка плавал. А то и до следующего, ещё метров пятьсот. Растолстел за зиму, немного силы не рассчитал. Но, ничего. Впереди две недели. Наберёт форму. А сейчас надо продышаться, прогреться и – назад… Волна поднимается…
Оглядываясь на восток, Палыч искал белые буруны на гребнях волн и находил их в таком количестве, что они заставляли его корчить кислую рожу и упрекать себя в мальчишестве, с тою лишь разницей, что вокруг не было никого и спустить с него штаны и всыпать по-отцовски ремнём поперёк задницы лекарства от молодецкой дури тоже некому было.
Сам уж дед. Стыдно, Палыч… Ах, как стыдно…
Вот и думай теперь: то ли на этом двадцать на двадцать метров островке оставаться и, если волна выше не поднимется и не смоет тебя за ночь, ждать под укрытием скалы утра и плыть обратно, коли получится. Или не ждать, а сейчас броситься в волну и грести к берегу, пока окончательно не стемнело.
Но море решило по-своему. Снизу из разыгравшихся волн раздался женский крик:
- Эй, люди! Выбраться помогите!
Палыч нагнулся и, присмотревшись, увидел плещущуюся у камней пловчиху, которая пыталась ухватиться за водоросли, а те, обрываясь, не выдерживали тяжести её молодого белого тела, частями светящегося из-под купальника, и плетей длинных волос из-под бейсболки.
Ни верёвки, ни палки, чтобы помочь, Палыч возле себя не обнаружил. Пришлось указать место, где он поднялся сам, и сползти на мокрой пятой точке по колкому базальту на метр ниже, чтобы протянуть даме, глотающей солёную воду, свою дрожащую руку.
После нескольких неудачных попыток молодая особа всё-таки смогла уцепить Палыча за запястье, и тот, тужась и оскальзываясь, вытянул её верхнюю половину на плоскую часть острова. Ноги несчастной ещё находились в воде, а голова со сбившейся набок бейсболкой непрерывно посылала волнам крепкие проклятия, не обращая внимания на то, что море не собиралось отпускать её всю на берег, волнуясь и шумно подсмеиваясь над неуклюжестью сердитой матерщинницы. Наконец, перекатившись с живота на бок, громкая дама примолкла, подтянув круглые коленки к груди, успокоилась, и Палыч наконец услышал, как его сердце стало переходить с рваного ритма на свой обыкновенный стук пыхтящего от перегрузки старого поршневого насоса. Тогда он попытался освободить свою руку из клещевого захвата, на что молодость молча ответила только судорожным погружением острых ногтей в его сухожилие. Палыч проскулил и попросил шипяще-вежливо:
- Вы делаете мне больно… Цепляйтесь лучше за выступ. Давайте попробуем забраться повыше. Так безопаснее будет, - и зачем-то прибавил: - … и вам, и мне… Шторм ведь только начинается.
Дама его услышала. Подняла голову и, разглядев что-то знакомое в его лице, подчинилась, разжав пальцы.
Тут же ухватившись освободившейся рукой за хвост её волос, Палыч помог спасаемой подняться на вершинку скалы и, подталкивая треугольник мокрого купальника перед собой, добраться до ниши, знакомой ему с тех пор, как он приплыл к этому острову в первый раз во время своих последних студенческих каникул. Девушка с опаской начала заползать на корточках в тёмную выемку. Тогда, решительно подпихнув сзади, Палыч заставил пловчиху побыстрее переместиться с разбитых коленок на круглый бочок и, развернув, как куклу, усадил её мягким местом на сухой плоский камень спиной к пенным брызгам. Здесь волны, разбиваясь о скалу, пролетали над головой, не задевая прятавшихся под укрытием людей.
- Шаг влево, шаг вправо – смерть. Сообразила?
- Да идите вы!.. Все волосы выдрали! – огрызнулась девушка, ощупывая голову.
- Молчите уж! – пригрозил Палыч расцарапанной рукой.
Пока они устраивались, быстро стемнело. На берегу затеплились рыжие, мерцающие светлячки огоньков, пытающихся добавить к настроению островитян хоть какую-то надежду на чудесное спасение. Но это пострадавших не утешило. Кроме всматривания в обрушившуюся на голову беспроглядную тьму и подсчёта методичных звуков крепких, злых ударов волн о камень развлечься было нечем. Ночь предполагала стать чёрной, нервной и прохладной. Чтобы унять дробное постукивание зубов спасённой им девушки, Палыч спросил:
- Вас есть кому искать?.. Простите, я не представился… Пал Палыч…
- А я Нина… Как будто есть кому, а вроде и нет… У меня бабушка в номере осталась. Но она рано спать ложится. А я обычно с вечера до утра гуляю.
- Одна?
- А вам что за дело? – ехидно прыснула Нина. – Вы к бабуле моей лучше подкатите. Она моря как огня боится. Может, плавать научите. Перестанет на балконе сидеть и меня пасти. Ей с третьего этажа далеко видать. Я на пляж вечером ухожу, она уже спит. Утром на завтрак прихожу, она ещё спит…
- В платье возвращаетесь? – неожиданно спросил Палыч.
- Зачем платье? Кто тут в платьях ходит? Да и куда ходить-то? Ни танцев, ни караоке… А в местные кафешки можно вообще и без трусов прийти, в одном парео… – пожала плечами Нина. – Я, бывает, и сплю на пляже… У меня из постельного белья - полотенце, а из кровати - шезлонг есть… Тут после одиннадцати вечера – мёртвый час, покойники позавидуют… Зато на пляже спать не жарко… И кондиционер включать не надо, и бабушка рядом не храпит… Это вот сегодня только волны. А ветра нет. Откуда они взялись? Непонятно…
- Море, оно такое, - философски пробормотал Палыч, поёживаясь. - За полчаса погода может измениться, не угадаешь… Я вот тоже думал: успею, окунусь перед сном, а не рассчитал немножко…
- Так вы добровольно в такую воду полезли? Не с бугра упали? – удивилась Нина. – Вы сумасшедший!
- Есть немножко, - грустно улыбнулся Палыч. - А вас-то что погнало в шторм?
- Уснула, - горько хохотнула Нина. – На надувном матрасе. Часа три проспала… Хорошо так покачивало… Далеко унесло, а тут волна поднялась, с головой накрыло – за матрас ухватиться не успела. Уплыл он. Я назад и погребла… Откуда и куда – не знаю… Если б не этот остров… Не вы… Это… Спасибо вам, Палыч…
- Да ладно… А с вами обычная история случилась. Это тягун, течение от берега так называется, - просветил девушку Палыч. – Море, оно шутить не любит.
- Ничего себе шуточки! Море такое, море сякое… А я-то откуда это должна знать? А спасатели ваши куда смотрят? – капризно отбрыкнулась Нина. – Только флажки меняют…
- И какого цвета флажок был?
- Не помню!
- То-то! – нравоучительно добавил Палыч и вдруг хохотнул: - Я, признаться, тоже не обратил на флажок внимания.
- Ну вот точно не красный! Я бы красный запомнила! – подвела итог Нина и надула губы.
За их спинами, как могучей кувалдой, грохнуло волной о скалу и сверху осыпало солёной пылью. Инстинктивно они придвинулись спинами к неколебимой каменной опоре и чуть ближе друг к другу.
Просидели в молчании, наверное, с четверть часа.
Палыч чувствовал себя в глупейшем положении. Будучи один, он давно бы уже свернулся калачиком под этой защитной стенкой и постарался уснуть, чтобы сберечь тепло и силы до утра, а теперь и этого не мог себе позволить: убежище было явно мало для двоих. Два взрослых человека могли уместиться в нём только к плечу плечо и поджав ноги. А если лечь, то совсем вплотную друг к другу.
Тем не менее Нина, видно, немного согрелась, прилепившись к нему мокрым купальником, всё реже стучала зубами и стала не в меру словоохотливой.
- Вы не спите? Нет?.. А знаете, почему меня бабушка сюда возит каждый год?.. На поминки… Потому что у меня дед тут утонул, ровно двадцать лет назад, мне ещё годика не было, я его и не помню совсем… И не нашли деда…
- Во как! – заинтересованно воскликнул придремнувший Палыч. – Пьяный был, что ли? Где тут тонуть-то, люди кругом…
- Издеваетесь, да?.. Кому тут кто нужен?.. Меня вот на километр отнесло, и никто не вздрогнул: ни спасатели с биноклями, ни погранцы… Бл…! – вновь выругалась Нина.
- Так что же вас бабушка одну к морю отпускает? Утопить, как деда, хочет? Чтобы мата вашего не слышать? – съязвил обозлённый Палыч и прикрикнул строго: – Вы успокойтесь, дамочка! Расслабьтесь. Вздохните глубоко и дыхание задержите. Тогда перестанете зубами клацать… Вот так, правильно… Теперь язык не прикусишь… Про деда лучше рассказывай, внучка! Куда это он подевался?.. И не дрожи, не спи, и ноги три, а не то замёрзнешь, краля…
Нина послушалась и, сопя носом в темноте, принялась растирать икры и подошвы ног пальцами, обиженно приговаривая:
- Он странный был дед. Бабушка его побаивалась, как я поняла… Очень он море любил. Будто оно не просто живое существо, а, простите, женского рода. И голое всё время, и всё у этой морской стихии, понимаете ли, наружу – все её девичьи прелести и недоступности, не то, что у людей. Скалы эти, как соски на грудях. Острова – как локти и коленки. Утёсы – как ягодицы… Дед даже плавал по-своему: наобнимается с морем, нацелуется и давай при всех с ним любовью заниматься… Такие телодвижения в воде совершал, что не приведи Бог! Бабушка мне показывала, ей рядом с дедом очень неудобно было плавать, правда… Вот и разучилась… Она у меня брезгливая…
- Так, так… Интересно, - торопил Нину Палыч. – Они тут рядом жили? Он кем раньше работал, дед твой?
- Они из Темиртау. Дед шахтёром был. В Казахстане. Море это его мечта была несбыточная.
- Врала тебе бабушка! - неожиданно зло признался Нине Палыч, стукнув кулаком по коленке и понимая, что сейчас его сорвёт с катушек и понесёт: – Знал я твоего деда, как себя. Из Кузбасса он, из Междуреченска… Нет, но это надо же старой дуре придумать про Темиртау?! И при чём здесь Казахстан какой-то?.. Ты меня, Нина, слушай! Я тоже сын шахтёра. И об этом месте в Крыму я твоему деду рассказал, давно, мы с ним ещё в Италии на острове Искья это поняли. И на Капри вместе были. И на Мальдивах. И на Сейшелах. И на Кубе… Он всё место искал, где оно, его море любимое находится. Оказалось, здесь. Прав я был. До смерти он в него тут влюбился… Твою бабушку не Олей, случайно, зовут? А маму - не Верой?
- Да-а… - Нина открыла рот. – А деда Пашей звали…
- Так вот, я тебе покажу завтра место, где твою маму дедушка с бабушкой зачали. Прямо в море, между прочим. Тут неподалёку есть такой островок, а в нём как будто озерцо посредине плещется, «Ложе любви» называется. По колено такая лужица, тёплая, в неё волны воды чистой да тёплой намывают. Если в этой лужице ребёнка по любви зачинают в лунную ночь, то получаются самые красивые на свете дети. А мужчин-родителей рано или поздно море себе потом забирает. Вроде дани за подаренную миру красоту… Об этом тебе бабушка не рассказывала?!
- Н-нет… - опешила Нина и отодвинулась от Палыча. – Зачем вы меня пугаете?
- А чего тут бояться? – развёл руками Палыч. – Закон природы: кто-то рождается, кто-то умирает, а стихия животворящая остаётся. Красивые женщины, как камень и песок, без моря и воды бесплодны. Суша недвижна и тупа. А море всему мать и кормилица… Разве не так?
И будто в подтверждение его слов о скалу за их спинами грохнула многотонная волна, да так мощно, что Нина прижалась к Палычу, ухватив его за руку от страха, и зажмурила глаза, словно окружающей тьмы было недостаточно.
- Я же говорил! Вот оно опять меня к себе зовёт, как сорок лет назад, - проговорил он театральным утробным голосом. – А ты, внучка, не пугайся. Ложись к деду на колени, отдохни, поспи немного, и я «валетиком» рядом лягу, тоже посплю чуток… Утро вечера мудренее…
Они свернулись в позах эмбрионов по образцу срамного числа 69 и примолкли на долгое время. Волна ударяла о камень всё реже. Всё глуше шелестела пена. От остывающего базальта пахло йодом водорослей и чуть-чуть аммиаком бакланьего помёта. Этот светлый помёт был неразличим во мгле и твёрд у Палыча под щекой, но другого места для сна его седой голове не нашлось: Нина через несколько минут засопела, припечатав хрупким ухом его бедро к камню, а пошевелиться до рассвета дед так и не решился.
***
Солнечный свет пробился сквозь веки Палыча оранжевыми разводами в узкую щёлку из слепленных ресниц. Левую, подложенную во сне под голову руку он почти не чувствовал: она затекла от бездействия между ухом и камнем; правая рука покоилась на белом бедре Нины, мирно посапывающей в тени базальтового укрытия. Море вокруг острова, придавленное, как и каменная поверхность, солнечной августовской мощью, в бессилии шевелило уставшей за ночь кожей, прикидываясь паинькой – утомлённой за ночь любовницей, которая ласкается теперь виновато к своему утреннему огненному другу, слегка потягиваясь, цепляясь пальчиками за мятое полупрозрачное одеяло облаков, но не пуская дружка глубоко внутрь: чтобы - не дай-то бог! – милый не догадался, что она вытворяла ночью в его отсутствие. Недалёкое огромное солнце вылизывало свою неверную подругу с плотским наслаждением. Стайки мелких рыбёшек, подыгрывая хозяйке, образовывали местами подобие мурашек удовольствия на морской поверхности, и солнце это вполне удовлетворяло. Ему, как и Палычу, верно, чудилось, что хотя бы так дремлющая возлюбленная откликается на его ласки. И распаляясь, ярило всё больше набирало самодовольного неистового жара…
Палыч осторожно перекатился из ниши ближе к краю каменного обрыва, оставив в тени скалы спящую Нину, привстал, наклонился вниз и, оттолкнувшись от камня, бесшумно вошёл с головой в нежные и тёплые объятья вязкой волны. Нырнул и проплыл под водой столько, на сколько хватило дыхания. Потом, ухватив с поверхности воздуха, ушёл под воду ещё глубже и стремительней, расталкивая для себя руками и ногами место между дном и солнцем. А уже минут через пятнадцать, улыбаясь, поднимался по лестнице на пирс и здоровался с первыми рыбачками, шедшими к молу за ставридкой. Они спрашивали у него лукаво, не видел ли он где там, под водой, косяка? А Палыч шутя отвечал, что с утра не курит, пока не позавтракает…
***
Нина вернулась в номер к полудню. Босиком.
Баба Оля оторвала глаза от сканворда и взглянула на неё строго поверх очков:
- И как это понимать?
- А как угодно! – бросила в ответ внучка и, запрокинув руки, плюхнулась спиной на кровать рядом с её креслом.
- Где была?.. Шезлонг твой с полотенцем смыло с пляжа. И сланцев не нашли. И надувного матраса…
- Какой матрас? Какие сланцы? Я на «Ложе любви» ночевала… Ну, ты знаешь…
Бабушка, не торопясь, отложила очки и сканворд в сторону и внимательно посмотрела на Нину.
- Что я, по-твоему, должна знать?
- Да знаешь, знаешь… Мне дедушка всё рассказал…
- Что ещё за дедушка?
- Ой, ну не надо, бабуль, не прикидывайся! – поморщилась Нина. – Я не маленькая девочка уже… Пал Палыч, дед мой, что типа утонул… Живее всех живых между прочим! И плавает как дельфин…- Нина рассмеялась. - А ты тут с балкона не на него любуешься каждый день? А?
Баба Оля отвела глаза к окну, выходящему на море, и промолчала.
С минуту они просидели в полной тишине, прислушиваясь только друг к другу.
Первой не выдержала Нина: поднялась на кровати и обняла Олю за плечи.
- Ну, ладно! Успокойся… Прости меня, бабуль… Дура я, что тебе сказала…
Они ещё с минуту, обнявшись, просидели молча, глядя в окно на море. Но Нина вновь не утерпела, спросила шёпотом:
- Этот остров, это «Ложе любви» неужто отсюда видно? Ты мне его покажи, баб Оль.
Бабушка медленно подняла руку и указала пальцем на тёмную плоскую скалу в полукилометре от берега.
Нина присмотрелась и вздохнула:
- Далеко… Одной не доплыть…
- Надо вдвоём… - вырвалось у бабушки. – Обязательно вдвоём…
- Да я уж поняла, - шепнула Нина и прижала к себе бабушкины плечи двумя руками осторожно и нежно, стараясь не сломать под тонким халатом ни одного пёрышка на её сложенных крыльях.
Свидетельство о публикации №225011101196