Жизнь прожить гл 54 Родной колхоз

Гл. 54                РОДНОЙ КОЛХОЗ                06. 45г.
Подошли к развилке и Иван Пантелеевич не утерпел:
-Нина, дорогуш, ты иди , наверное, а я зайду, посмотрю, что там…
-Вы на дворы? Время- то к обеду, навряд кто там есть, если только дедушка Авдеич- Нина, только на секунду остановилась- ну, я пойду, дядь Вань, а то, небось, мамка заждалась.
Шел по знакомой тропинке, может в тысячный, а как в первый раз- все бесконечно мило, знакомо и ново- хочется смотреть, не отрывая глаз. Со всем этим, он, мог уже расстаться навсегда и ни когда не увидеть, остаться прикопанным своими сокамерниками за тем колючим забором. Прошел год, и все на своем месте, словно он покинул двор на час, на два… но нет, вон у риги дверь какой- то палкой подперта. Подошел ближе: «Во, да у них дверь с навеса соскочила, и что вставить некому? Вот ба…»
И опомнился- да, бабы. Нет его, мужика. Но, все. Надо не ахать, а засучать рукава. Не раздумывая откинул от двери подпорку, приподнял дверь, накинул навес на петлю, зашел в ригу- тишина, никого. Ток подметен, цепы сложены стопкой в углу, вил и граблей- ни одних, понятно- на сене. Как и знал. Потому и Таю искать надо там. А так, все, как надо, молодцы. И от счастья навернулись слезы- скрипнул зубами:
-Черт, старею что ли!- и пошел к двери. Выйдя, услышал, что- то в сарае громыхнуло- прямиком туда, аж в больной коленке хрустнуло. Про себя ухмыльнулся- погоди, не до тебя! Открыл дверь сарая, остановился осматривая его пустоту
Стр.139
и…в упор- в пяти метрах на него смотрит растерянное лицо Авдеича, вилы из старческих рук выпали наземь.
-Ой, ой, ой…
-Авдеич, что с тобой?- Иван Пантелеевич сделал шаг навстречу, остановился и хотел напускно сдержать себя, но ничего не получилось. Подковылявший старик повис у него на плечах и затрясся в рыданиях.
-Дед, успокойся, все в порядке- Иван Пантелеевич одной рукой придерживал за плечо старика, другой тер глаза- всё, всё- дома! Показывай хозяйство!
Авдеич отстранился от него, словно чего- то испугавшись, рукавом потер глаза и тихо выговорил:
-Эх, малай, какой же в порядке, осиротил ты, нас. Я ж болел, апосля того, да разве я один, спроси любого.
-Всё, всё- Иван Пантелеевич легонько встряхнул старика за плечи- Будем считать, из командировки вернулся. И давай так: кто старое помянет…
Старик ловко развернулся,  сморкаясь в сторону и взяв за рукав  нежданного, но дорогого гостя, повел его по проходу сарая.
-Эт, ты, правильно гутаришь, надобно людям нонча жизню строить, а не морды бить за учарашнее. А теперь слухай, я тебе доложу обстановку.
И Авдеич, понимая, что это исторический момент, когда он первый имеет возможность описать самому председателю, в его отсутствие, происходившее в колхозе, а тот, будет обязательно внимательно его слушать, с великим удовольствием раскрыл книгу о прошедшей за эти месяцы деревенской и колхозной жизни. 
Как мог, подробно, рассказал о ходе прошлогодней уборки, о собранном урожае и трудоднях, что выдали колхозникам, о зимовке коров и дровах, что получили от района, даже намекнул, что табак- то  без Ивана Пантелеевича так и не посеяли. О Тае вспомнил: «Исхудала, тоскует, сердешная. Девку растит и от колхозных дел не отлынивает- кады только успевает»? Но ни словом не заикнулся старик о Владимире и Антонине. Промолчал и о Сергее, может, видя какую- то связь их всех с историей председателя, но, пока до конца не понимая ее. Иван Пантелеевич отметил это про себя и выспрашивать не стал, сейчас его интересовало другое.
-А теперь- то где все, небось на сене?
-А где ж им быть, там родимый. Пока за погоду. А ты что, аль туды сбираешься, и домой не заглянешь?
Иван Пантелеевич заулыбался, обходя деда:
-Хотелось бы везде побывать, а пока к ним схожу. Где они, в Каменном?- не стал спрашивать о Тае, знал- наверняка она тоже со всеми. Старик, сразу, заметно погрустнел- мало с ним поговорил такой важный человек, но посторонился к кормушкам:
-Там, гутарят, окончают, осталось чуть.
Обходя загон, возле сарая, Иван Пантелеевич увидел на поле два свежих, надежно уложенных скирда сена. Прикинул: «Еще б парочку сенца и пяток таких же, соломки- на зиму было бы в достатке. Не плохо поработали, а еще будет и «другак», если даст погода. На наше- то небольшое стадо даже с избытком.»
Шел, по укатанной воловьими возами дороге, такой знакомой, родной, с ершистыми обочинами зарослей придорожного бурьяна, словно встретился с дорогим другом детства. И бросались в глаза по сторонам лужайки, поросшие вместе с солнечными ромашками, яркими одуванчиками и теперь милым  белоголовником- рви, сколько твоей душе угодно. Он невольно вздрогнул- какой ценой доставался там ему чаек, заправленный этими невзрачными цветками- на век запомнится. Хотя, впрочем, раньше на них и не обращал внимания. А вот, там они сохранили ему жизнь.
Иван Пантелеевич не удержался, пробрался сквозь полынь и лопушистый репейник в сторону от дороги, и из первой попавшейся плешинки, поросшей белоголовником, нарвал букетик. Прислонил этот веер цветов к лицу, и закрыв глаза, наслаждаясь их скромным ароматом, постоял так несколько секунд. Словно благодарил их, прохладные невзрачные цветки, и  саму природу, за то что их создала,
Стр. 140
за то, что он, вот здесь, живой и невредимый, а заодно и того повара- поляка, имя которого, даже забыл спросить.
Овраг Каменный был не очень далек от деревни- по руслу, летом пересыхающего ручья, что впадал в их речку. Крутые стороны оврага- поросшие отменной луговым травостоем и торчащими изредка, каменными уступами. Три года назад, когда они были в эвакуации, в сторонке, более пологом его ответвлении, стояла немецкая дальнобойная артиллерия, что долбила по райцентру- прифронтовому железнодорожному узлу. Там, в некрутом и изрытом овражке, пока эти гнезда не
заросшие- косить нечего, а Каменный и раньше давал, да и теперь, не тронутый фашистами, как неудобное место для их пушек, мог дать прекрасный урожай духовитого сена.
Но, Каменный памятен Ивану Пантелеичу еще одним недобрым событием. Именно в том ответвлении разорвало миной сына Сашка и его друзей. Через несколько дней по приезду из эвакуации  в деревне услышали взрыв в направлении этого лога. Кто- то видел, как эти трое ребятишек тащили мину. И, почему только, не хватило ума их остановить… Этот день разделил его жизнь пополам- от его прежней семьи ни кого не осталось. К этому месту было страшно подходить- сердце  сжималось от невыносимой боли. Все, каждый бугорок, каждый кустик напоминали о недавнем прошлом. А надо… и приходить сюда, и смотреть- глаза не закроешь, и делать что- то…
Дорога поднималась на бугорок, начались прокосы. Вначале уже убранные, дальше пошли светлые, словно покрытые инеем, подсыхающие ряды, и  наконец показались косцы. Сердце вновь защемило, теперь от радости. Это, от них его вырвали, словно произрастающий злак, затоптали и бросили умирать, уверовав в том, что он больше не поднимет голову и не принесет своим землякам пользу. А он выжил, и он еще прорастет и даст колос этим, дорогим ему людям- они-то в том не виноваты. А в этом он, просто уверен, и уверен, что он им всегда будет нужен, как и они ему, и они его обязательно ждут. Вон, и Авдеич это подтвердил.
Иван Пантелеевич шел, и, глотая тугой ком, мысленно настраивал себя- только не распустить слюни, он руководитель и какой будет пример для колхозников. Не растягивать канитель, а побыстрее узнать о делах. Но, чем ближе подходил, тем более понимал- он что- то себе врет, валит на себя неподъемную ношу- справится ли?
Вот уже косцы по очереди стали останавливаться и смотреть в его сторону. Нога подвела- его хромоногого, как и соседская девочка, за версту узнают. А вот одна бросила косу, угнулась и идет навстречу. Боже, Тайка… Даже если б у него в этот момент вообще отказали ноги, он бы пополз, на руках … Тайка… Неужели мы сейчас встретимся? Тайка… Всё, всё… Он шел, как по воздуху, ноги не чуяли земли. А у Таи платок сполз набок и растрепались волосы. Она, нет, не бежала, но, то чуть ускорялась, то замедляла шаг, опуская глаза в землю. Дождалась…Верила… Хоть не Колюшок её, … а отец её дитя. Дождалась… 
Но, хмель встречи мгновенно вылетела из головы, как только случайно, увидел печальные глаза соседки Марии. Мягко отстранил удивленную, но почти сразу все понявшую Таю. И только глаза их встретились, Мария закрыла лицо смятою в руках косынкой. Иван Пантелеевич подошел, обнял ее.
-Прости Мария…прости…
Мария плакала и ничего не говорила. Многие женщины тоже вытирали глаза. Но в этот момент, наверное он больше всех понимал мать, потерявшую сына, как отец, потерявший всю семью, и тоже сына, ровесника Алешки. Только  в этой, вот, потере, кажется, есть и его вина.