Рынок Выживания

Долго мы стояли возле входа на кладбище. Дочь не понимала почему, а муж молча стоял рядом, ожидая моего возвращение в реальность. Для меня кладбище всегда было печальным, даже жутким местом. Сколько же здесь лежит людей, которые могли бы всего добиться, да просто не успели? Сколько тех, кто добился, но внезапно ушел из жизни?
Однако из мрачных мыслей меня вывела моя дочка.
- Мамочка, почему мы стоим здесь? Пойдем к прабабушке.
- Да, конечно, Полиночка. Яш, пойдем.
Мы с мужем и дочерью прошли вглубь кладбища и пошли к могилке моей бабушки-блокадницы. Проходя по тропинкам между могил, я постоянно наблюдала, какие молодые люди уходят из жизни, и это по-своему пугало. Через некоторое время мы пришли на могилу бабушки Нади. Ушла из жизни она почти год назад. Яша открыл дверку ограждения, и мы прошли к памятнику и начали убираться возле него. Муж обрывал траву возле могилы, а я протирала памятник, вновь вглядываясь в бездонные, но уже не живые глаза бабули. Для меня она была дорогим человеком, и в детстве заменяла мать, которая погибла в авиакатастрофе, когда я была еще совсем маленькой.
Вдруг посреди тишины раздался голос моей дочери:
- Мам, скажи, а почему прабабушка всегда доедала все, даже когда невкусно было? И крошки хлеба не оставляла... — десятилетняя Полина сложила ладони в замочек и опустила их на ограду, наблюдая за нами. — Как можно было есть невкусную еду?Кашу овсяную, цветную капусту...
На этот вопрос я знала ответ, но сказать первое время ничего не могла, ком встал поперек горла, затрудняя возможность что-либо сказать дочери на этот счет. Заметив мое состояние, Яков вздохнул и взглянул на Полину:
— Полечка, ты знаешь про блокаду Ленинграда?
— Конечно, пап, что за вопросы? Вы с мамой мне ведь рассказывали про неё, и в школе проводятся мероприятия разные... Не помнишь, что ли? Я же рассказывала вам стих про блокаду.
- Помню конечно. Так вот, твоя прабабушка была блокадницей. Её город взяли в кольцо, когда ей было всего пятнадцать. В те годы в городе царил ужасный голод, в день умирало очень много человек, и большинство от голода.
— Но им ведь давали хлеб! На хлебе можно было выжить, — возразила девочка, явно не представляя, что такое 125 грамм хлеба на целый день. И она даже не имела понятия из чего готовили этот хлеб.
— Солнышко, это не совсем...
— Мы когда домой приедем, я тебе покажу записи из её дневника про черный рынок. Она делала записи в блокадные дни, — вдруг сказала я дочери, поднимая на нее взгляд. Она лишь одобрительно кивнула, а после пошла смотреть на ближайшие могилы - на месте ей было скучно стоять, а помощь её была не очень нужна.
Через некоторое время мы с мужем почистили бабушкину могилу, положили ей цветы и вместе с дочерью пошли к машине. Я понимала, что разговор мне дастся очень нелегко, но Полине нужно было объяснить то, что происходило в блокадном Ленинграде. Порой информации из школы недостаточно, особенно в начальных классах. Учителя, чтобы совсем не вгонять детей в ужас, не рассказывают им самого страшного про войну, а стоило бы, быть может тогда они бы с раннего детства учились уважать ветеранов и павших на той кровавой войне. Зачастую блокадного Ленинграда касаются совсем слегка: упоминают количество дней, дату снятия блокады, дорогу жизни, дневник Тани Савичевой и все. О самом главном даже не рассказывают.
Зайдя в квартиру и сняв обувь, я прошла в комнату и села на колени возле тумбы. Оттуда я достала коробочку, внешне напоминающую большую шкатулку, и открыв её, достала оттуда страницы из дневника моей бабушки.
— Поль, иди сюда, — я села на кровать и взглянула на пожелтевшие от времени листы. Вскоре подошла дочка и села рядом.
— Это записи из её дневника?
— Верно, здесь много про что написано, и я тебе потом прочитаю, если ты захочешь. Но ты говорила, что хлебом можно было наесться. Вот скажи, — я начала отбирать листочки с записями про голод тех лет, параллельно разговаривая с дочерью, — 125 грамм хлеба... Это сколько? Покажи.
— Ну... — девочка ладонями очертила достаточно большой круг в воздухе.
— Нет, это очень много, — я подняла взгляд и оглядела комнату, а после кивнула на совсем тонкую книгу, которая лежала на столе. — Вон, видишь книгу? Возьми её. Она весит примерно 150 грамм.
Дочка кивнула, встала с кровати и взяла книгу. Она не ожидала, что 150 грамм это очень маленький вес, а 125 - еще меньше.
— Так мало?
— Да, иди сюда, — я опустила взгляд в записи, откладывая лишние бумажки в сторону. Дочь села подле меня.
— Читать?
— Конечно, — кивнула Полина. Я же, слегка откашлявшись, начала зачитывать первую страницу, морально приготовив себя к страшным записям, хоть я читала их уже не раз.
“Сегодня мамочка пошла на рынок менять свое любимое дорогое красное платье на еду. Она обещала подарить его мне после войны, но нам нужно было что-то менять на еду, а денег почти не осталось. После прошлого похода на рынок мама сказала, что 400 грамм хлеба стоят уже 535 рублей, но это ведь огромные деньги! Папа с мамой в месяц до войны столько не получали, а 400 грамм надолго растянуть не получиться”.
“Я выменяла свои кожаные туфли и отрез юбки на 700 грамм хлеба, должно хватить на какое-то время, пока живём. Мама почти не ходит, и давно к нам дядя Дима не заходил, может, он уже умер? ”.
”Сегодня мама принесла домой килограмм риса, и мы сварили рисовую кашу, я очень рада! Только она не сказала, что выменяла на него, это странно”.
“Мамочка больше не встает с кровати, мне приходится кормить её. Она только моргает и поворачивает голову, почти не разговаривает.
В шкафу отца я нашла 4 пачки папирос. Думаю когда он приедет с фронта то простит мне то, что я выменяла их у солдат на сахар и сухари. Одну пачку я сберегла, может обменяю на что-то другое. Дядя Дима умер, я ходила хоронить его. Боюсь, что скоро и маму придется хоронить.“
“Какая же я дура! Сегодня приходил мужчина и предлагал мне в обмен на шубу семь килограмм картошки, а я закрыла перед ним дверь. Лучше бы обменяла, картошка сейчас очень дорогая, а еды почти не осталось“.
“В городе участились случаи каннибализма. Страшно выходить на улицу, и странно видеть людей со здоровым румянцем на щеках, но совершенно обезумевшим взглядом“.
“Мама умерла. Я схоронила её, а потом пошла за песком и водой для тушения зажигательных бомб. Сил почти не осталось, но сегодня моя очередь дежурить на крыше. Надеюсь дожить до утра“.
“Папочка, прости! Я обменяла твой любимый патефон на полтора килограмма макарон и килограмм хлеба. Не осталось почти ничего, только мамина одежда и отцовский фотоаппарат в шкафу, но если я обменяю его, то папа мне точно этого не простит! Я постараюсь растянуть это на месяц“.
На моих глаза начали наворачиваться слезы. Я, запрокинув голову назад, выдохнула. Стерев слезы ладонью, взглянула на дочь: все её щеки, скулы, нос и глаза были красными и мокрыми от слез, однако до конца моего чтения она не произнесла ни слова.
Отложив страницы из дневника, я обняла дочь и успокаивающе погладила её по спине.
— Теперь ты поняла, какие ужасы переживали жители Ленинграда в те годы? Они все недоедали. Никогда нельзя сомневаться в их подвиге и высмеивать его.
Дочь еще какое-то время не могла мне ничего ответить. От осознания произошедшего она долго-долго плакала мне в плечо, постоянно всхлипывая и утирая лицо ладонями. Она наконец поняла, что это были за страшные годы.
Ей предстояло еще много узнать о блокаде и войне в целом, но я была уверена в одном - она никогда не станет высмеивать подвиг ленинградцев, как это делали дети в мое время.