Глава 10. Раннее детство

Глава 10. Раннее детство

Родилась я в рабочем поселке Лебяжье Курганской области 31 августа 1953 года.

Мои родители приехали сюда с Дальнего Востока т.к. отец был демобилизован из рядов Советской армии, где он служил в пограничных войсках около г. Гродеково. Тогда шла знаменитая хрущевская демобилизация: сокращалось количество военнослужащих, уничтожались укрепления на границах

«Большой урон хрущёвская «десталинизация» («перестройка-1») нанесла Вооруженным силам СССР.

Согласно направленному в ЦК КПСС секретному докладу министра обороны Г. К. Жукова и начальника Генштаба В. Д. Соколовского, на 1 марта 1953 г. численность ВС СССР составляла 5 396 038 чел. Планировалось ее уменьшение на 500 000 человек за три года, что укладывалось в норму. Однако вмешался Хрущёв, и за период с 1 марта 1953 г. по 1 января 1956 г. было сокращено 989 822 военнослужащих. А к 1 декабря 1959 года в штатном расписании оставалось 3 623 000 должностей.»

 «До сих пор не понятно, почему потребовалось проводить столь масштабные мероприятия без всяких расчетов и подготовки, причем в столь короткие сроки? Да, давно уже было ясно, что содержать армию фактически по штатам военного времени СССР дальше больше не мог (на 1 марта 1953г. ВС СССР всего насчитывали 5. 396. 038 чел. (свыше пяти миллионов человек). Да, было понятно и то, что необходима срочная модернизация всей военной машины государства, однако о служивых людях, которых тогда увольняли или, проще говоря, выбрасывали на улицу без пенсий, жилья и работы не особо оказывается, подумали.»

У моего отца было направление на работу в Челябинск на оборонный завод. Но т.к. мама должна была вот-вот родить, то поехали в Лебяжье, где в это время проживала моя бабушка Пелагея Алексеевна.

Роддом тогда находился в небольшом купеческом особняке красного дерева. Это здание разрушили лет через 15 с большим трудом.

 Итак, в четыре утра 31 августа появилась я.

Отпуска по родам в то послевоенное время в соответствии с законодательством предоставлялся всего на 63 дня, 28 из которых приходились на период после рождения ребенка (детей).

Моя мама была вынуждена выйти на работу в вечернюю школу рабочей молодежи.  Меня нянчила баба Поля и младшая сестра мамы Тамара, которую я называла «нянька Томка»., а также  дед Семен который был вторым мужем бабы Поли.

Как я уже описывала в главе «Происхождение Галина Павловны Шабалиной (Тютневой) Семен Афанасьевич Фадеев являлся по тем временам «врагом народа» и был репрессирован и, отсидев десять лет, выпущен на свободу. Человек он был грамотный, в прошлом бухгалтер на московском предприятии. Характер у него был уравновешенный, в семье он ко всем относился с любовью. Что стало с его прежней семьей – неизвестно, ведь тогда многие семьи отрекались от своих родственников – врагов народа.
 Жили все в избушке, которая стоит до сих пор по улице Матросова. А всех было ¬- баба Поля, дед Семен, мама, папа, я и нянька Томка. Изба была пятистенка, т.е. горница и кухня. Горница в той избе была квадратов 25, а кухня – 15 квадратов, кроме того были сенки (сени) квадратов 15 и кладовая – казенка как её все называли. Двор был полон живности, огород был 20 соток. В огороде была баня, которая топилась «по- черному».
В этом «поместье» я провела все свои годы до школы.
Отец стал работать по специальности в Лебяжьевском районном узле связи, вначале просто дежурным, но скоро, вследствие природного ума и умения ладить с людьми, пошел на повышение. Ему предоставили для семьи дом по улице Первомайской на двух хозяев. Там у нас была кухня и большая комната. Проход на нашу кухню шел почему-то через соседскую кухню. Соседка Раиса женщина лет сорока была одинока, работала учительницей. Характера она была злобного и мои родители с ней не общались.
Из воспоминаний того периода.
Летним утром я сижу на теплом деревянном крыльце со сковородкой, на которой жареные караси и не спеша поедаю их. Ко мне подходит соседская девчонка Галя и голодными глазами следит за мной. Гале столько же лет сколько и мне – лет пять. Я осознаю, что она хочет есть и делюсь с ней карасями. Галя, проникнувшись ко мне уважением, решает показать самое ценное для неё на сегодняшний день и ведет меня к себе в гости. Её дом это мазанка с земляным полом позади нашего огорода, такие мазанки строили поздние поселенцы с юга России. В мазанке полутемно, несмотря на солнечный день. Немудреная мебель из дерева,  возле стены я замечаю кровать, на ней сидит Галина мама, а на руках у неё в тряпках крошечное существо с красным лицом. Мне Галя объясняет, что это её очередной брат. Я не помню сколько, но детей в семье было много, что не соответствовало традициям семейного быта в пятидесятых годах. Меня очень поразило счастливое выражение лица Галиной матери, и я навсегда его запомнила.

А ведь в такой нищете тогда жила часть населения страны.

Утром, открывая глаза, в своей кровати я постоянно видела гобелен, вывезенный отцом из Германии, это была единственная памятная вещь, которую он смог вывести, и я сохранила его до сих пор. На гобелене был Тадж-Махал, но об этом я узнала намного позже.

. Каждое утро в шесть часов звучал на весь поселок гудок местного ремонтного завода, это была старинная традиция, ведь часов у многих не было, а наручные часы были роскошью.

Мое утро начиналось с пробуждения от хлопот по хозяйству бабы Поли. Она ни свет, ни заря приходила к нам в дом, убирала все и готовила родителям обед. Надо отметить, что перед этим она еще управлялась и со своим хозяйством: коровой, свиньей, курами. После уборки у родителей она забирала в любую погоду меня к себе домой

Надо отметить, что в 50-х годах в рабочем поселке Лебяжье, помимо довоенного элеватора, работали ремонтный завод, сырзавод, маслозавод, пивзавод, хлебопекарня, автобаза, типография, пищевой комбинат, кирпичный завод.

Все эти предприятия исчезли в первые годы перестройки в лихих 90 - ых годах, были просто растащены.

В доме у бабы Поли до 1957 года не было электричества,

В длинные зимние сумерки я ждала отца, который забирал меня каждый вечер домой. У нас дома было электричество.  Вечера проходили в хозяйственных хлопотах: отец топил печь, мама готовила ужин, т.к. не было холодильника, то еду готовили постоянно свежую. Родители бурно обменивались новостями по работе.

После ужина все затихали, мама проверяла тетради, отец читал вслух какую- либо художественную книгу, я висела у него на спине и тихо засыпала. Меня относили в кровать и если, я что-то требовала и капризничала, дверь горницы открывалась, и мой отец грозно объявлял: «Еще один писк и кто-то вылетит из казармы!». Я впадала в задумчивость, понимая, что я дома, не в казарме, но вылететь куда- то не хотелось, и с этим я засыпала.

Надо сказать, что наше питание состояло из экологически чистых продуктов. Моей маме никогда было готовить разносолы, но мы всегда питались очень вкусно и сытно. Каждый день отец приносил бидон коровьего молока (три литра), если не от бабушки, так от соседей, мы пили молоко, из него простоквашу и ели творог.

Надо отметить, что в те годы по каждой улице поселка собиралось стадо коров и отдельного мелкого рогатого скота, утром пастух гнал их в поле, а вечером обратно.

Это было грандиозное зрелище: коровы мычали, подымали клубы пыли, мы, маленькие дети прятались за заборами. Представьте себе, каждую корову утром надо подоить и вечером тоже, т.е. женщины вставали в четыре утра, чтобы успеть по хозяйству.

Многовековая привычка много работать была заложена в генах, так я на старости лет стала просыпаться в четыре утра с чувством внутреннего беспокойства, хотя хозяйства у меня никогда не было. Умение вести натуральное хозяйство спасало нашу нацию в самые трудные годы.

На примере Лебяжья, совершенно очевидно, что развитие заводов, производств, перерабатывающих продукцию сельского хозяйства, никак не мешало производить самому населению экологически чистые продукты.

Естественно, что в те годы все питались и экологически чистым мясом, т.к. отсутствовали всякие добавки в корма скоту, прививки и прочие достижения цивилизации.

На зиму мои родители закупали половину коровы, пополам с семьей няньки Томки. Свинину добавляли только в пельмени.

Итак, по утрам мама жарила строганину – это тонко строганая стылая говядина или варила пельмени.

Пельмени всегда готовили в воскресение на неделю.

Надо отметить, что в те времена воскресение было одним выходным днем у всего работающего населения.

В воскресение наша семья с утра чистила дом, пылесосов тогда не было, и все половики, ковры, постельные принадлежности хлопались на улице вручную. Кроме того, вымывался пол на два раза, что теперешним молодым женщинам не ведомо.

Вечером воскресения садились за изготовление пельменей. Мясо отец прокручивал на мясорубке вручную, что требовало немалых сил. Тесто мама делала сама, покупного не было, и после этого вся семья садилась за изготовление пельменей. Их делали не одну сотню штук и на деревянных досках выставляли на мороз.

Ещё в воскресение надо было посетить баню. Если мы мылись у бабы Поли, то это был большой семейный вечер. Если мылись в общественной бане, то на это уходило полдня, такие были очереди.

Культурные мероприятия бывали редко, это, как правило, были походы семьей в кино.

Вернёмся к меню нашей семьи. Итак, утром – пельмени или строганина, в обед суп из костей с картошкой, вечером, опять пельмени или строганина. Еду разнообразила баба Поля, она готовила по воскресениям блины, шанежки с творогом, морковью, делала домашнюю лапшу, сухарницу, пекла разнообразные сладкие пирожки. Баба Поля сама делала шпиг: в деревянные ящики с отверстиями помещала сало с солью, чесноком и клала это под пресс. Я очень любила это сало и когда просила: «Дайте что-нибудь сладкое», то близкие знали, что имелось в ввиду сало-шпиг.

Я помню, как иногда оставшись ночевать у бабы Поли, просыпалась рано утром от того, что бабушка на кухне стряпала. Отсветы от русской печи метались по кухне, бабушка с деревянной лопатой у печи творила волшебство, дом был полон запахами стряпни.

Все дни я проводила с бабушкой. Детей моего возраста поблизости не было, за исключением мальчика Бори Дурницина. Он жил с мамой, папой и бабой Таней в доме напротив. Так как он тоже не ходил в детский сад, то мы с ним и играли вместе – других вариантов не было. Отец его служил курьером на спецпочте, мать работала медсестрой, баба Таня была известной сплетницей на всю округу, стоило у кого-либо из соседей появиться гостям, как она бесцеремонно заходила к ним в дом и встревала в любой разговор.

Летом и зимой наши игры с Борькой проходили на улицах, в ненастное время – у бабы Поли дома. Когда лил дождь, и на улице была непролазная грязь, баба Поля приносила Борю на руках к себе в дом, иначе он мог бы утонуть в луже. На улицах тогда не было асфальта, а деревянные тротуары были только в центре, коим улица Матросова не являлась.

Улицу Матросова пересекало шоссе – земляной грейдер на то время главная дорога в поселок. По этой дороге проходил один грузовик примерно в час, легковых машин почти не было, т.к. в личной собственности автомобили почти отсутствовали. Под этой пыльной дорогой лежала водопроводная труба, по которой я время от времени ползала, меня за этим занятием никто даже не застал, т.к. пешеходы тоже отсутствовали. 

Иногда в Лебяжье по делам приезжали родственники  бабы Поли, останавливались, как правило, на одну ночь. У бабы Поли было очень много сестер и братьев, как родных, так и двоюродных. Жили они в основном в близлежащих деревнях. Приезжали они на лошадях в телеге или санях, в зависимости от времени года. Меня лошади приводили в трепет, тянуло поиграть с ними, но бабушка решительно пресекала это общение. Все родственники бабы Поли относились ко мне с большим вниманием, целовали руки,  серьёзно разговаривали, потом я поняла, что любой выживший ребенок в те времена ребенок представлял для всех родственников большую ценность. На мой день рождения деревенские родственники дарили мне барашка. Барашки были очень милые, но зоопарк мне разводить не давали и, вскорости барашек тайно от меня превращался во вкусные блюда.

У  бабы Поли в деревне Бочаговка жил двоюродный брат Василий с женой Анастасией, сестра Ульяна, племянник Михаил, а также сестра деда Павла Агнея. Помню, как меня однажды взяли в гости в Бочаговку. Мне было лет шесть, но до сих пор живы яркие воспоминания.  Одна улица деревни тянулась между двух озер. Воздух был напоен свежестью, летняя жара не чувствовалась. Взрослые долго сидели за столом и шумно разговаривали, помню, как Михаил Катков уже плохо стоящий на ногах пытался сесть на свой мотоцикл с люлькой. Его жена Лида молча забирала ключи от мотоцикла, а тот молча их отбирал и снова заводил. В итоге Лида победила. Судьба этой семьи сложится трагически. В поисках другой жизни они переедут в Лебяжье,  и устроятся работать на там ремзавод. Худенькая Лида заболеет от заводской копоти и надолго сляжет в больницу. В это время красавца Михаила быстро подберет какая-то местная женщина и родит ему двойню, естественно, от таких потрясений Лидия умрет, оставив сиротой их дочь с Михаилом Светлану.

Меня положили спать в чьем-то доме, где никого не было.

Только один брат Степан жил в Челябинске, где работал мастером на ликеро-водочном заводе.

Соседи бабы Поли были примерно одного возраста, лет пятидесяти, у всех были взрослые дети, хозяйство.

Справа от дома бабы Поли был дом Котеневых – Ивана Петровича и Анны Васильевны. У их дочери Тони был сын моего возраста Олег, которого иногда привозили на лето из Челябинска. Сын Котеневых кончил где-то мореходку, ходил заграницу и высылал родителям диковинные вещи, так однажды весь околоток разгадывал – что прислал сын: то ли ковер, то ли скатерть, оказалась – бархатная портьера. Сам Иван Петрович работал прорабом на стройке, а т.к. в те времена строительство почти не велось, то был редким специалистом, получал приличную зарплату,  и у него была своя машина «Победа» с серебристым оленем на капоте. Иногда Иван Петрович по-соседски  приглашал за ягодами  бабу Полю, деда Семена и моих родителей. В одну из таких поездок  он посадил меня за руль, и я рулила по проселочной дороге, в ту поездку я набрала полную корзинку костянки, но тут на меня села громадная стрекоза, от неожиданности я выронила корзинку и рассыпала ягоду. Мне этот случай крепко запомнился, я поняла, что можно долго и плодотворно трудиться, и мгновенное замешательство превращает результат твоих трудов в ничто.

Дальше к шоссе был дом тети Маруси, она жила одна и часто заходя к бабе Поле, заводила, шутя со мной разговор, что она заберет к себе деда Семена, я очень злилась и не скрывала этого, Марусю это забавляло. Но правильно говорят, что шутка, повторенная дважды уже не шутка, и спокойно обдумав слова Маруси, в очередной раз на её происки я ответила, что деда она может забрать, но зарплату он будет приносить бабе Поле. Присутствующие взрослые были поражены моим ответом, и долго это обсуждали, а тетя Маруся от меня отстала. Уже много лет дом тети Маруси стоит разрушенный, и куда она делась, я не знаю.

Напротив дома бабы Поли на углу улицы Матросова и переулка Пушкина стоит дом одинокого каменщика, который жил со своей матерью. Кто там живет, сейчас не знаю.

Напротив дома на углу улицы Матросова и переулка Пушкина вкопан столб диаметром сантиметров сорок и высотой полметра. Этот столб, очевидно,  мой ровесник, я помню, как обнимала его в самом раннем детстве, когда я приезжаю в Лебяжье, как идолопоклонница глажу этот столб и загадываю желание.

Дальше, напротив дома бабы Поли жила дружная семья Дунаевых, их взрослый сын где-то был большим начальником, и я его не видела, дальше стоял дом Дурнициных. За ними дом, почти конура, где очень бедно жила молодая женщина с дочерью-подростком Людой. Иногда баба Поля оставляла меня с ней, а та с видимым удовольствием запугивала меня «боженькой». В доме не было никакого хозяйства, за исключением огорода, где Люда поедала зеленые помидоры.

 Дальше стоял также маленький домик на одну комнату. Там жили Севастьяновы мать и дочь - подросток тоже Люда. Мать была швеёй, и в доме было не совсем бедно.

Слева от дома бабы Поли был дом Климовых, у них была молодая дочь «на выданье». Перед домом в палисаднике постоянно цвели многолетние мальвы. Климов, хозяин дома неожиданно умер, и я первый раз оказалась на похоронах. Для пятилетнего ребенка это было зрелище пугающее и шокирующее.

Еще я помню, как весной на родительский день мы с бабушкой посещали кладбище, как и многие другие. Там, как положено, ели крашеные яйца, оставшиеся с пасхи, поминальную кашу. Как правило, стояла чудесная весенняя погода, в воздухе плыл сладковатый запах тления. Кладбища я посещать не боялась и часто весной, когда бабушка брала меня с собой в поле сажать картошку, убегала от неё на кладбище, оно было рядом, помню, что бабушка жаловалась из-за этого на меня маме, та удивлялась, но ничего не могла сделать с моим любопытством.

Еще раннее детство помнится мне сенокосами, дед и бабушка заготавливали сено для коровы. Луга были близко – через соседнюю улицу, так резко заканчивался поселок в те времена. Я лежала в свежем сене и от его запаха впадала в забытьё. Ощущение полной безопасности и чувство умиротворенности заполоняли все моё маленькое существо.

В мои обязанности по хозяйству входило кормление кур. Я самостоятельно курам вместо чистой воды наливала сок от ягод бузины, который делала сама, бабушке это не нравилось, и я объясняла ей, что это витамины. Что такое витамины я помню с самого раннего детства. Меня постоянно поили вонючим рыбьим жиром, аскорбиновая кислота и гематоген были вкусные, но мне их много не давали.

Еще я с бабушкой в теплые летние вечера ходила встречать корову к карьеру. Карьер возник от взятия глины местным кирпичным заводом и был местом купания. К этому карьеру пастухи пригоняли по очереди стада для водопоя. Как я уже писала, коров было очень много.

Помню длинные вечера: весенние, летние, осенние, когда всё женское население из нескольких близлежащих домов выходило  на улицу к дому, где стояла самая большая  лавочка. Телевизоров тогда не было, и после того, как все «управлялись» с хозяйством была истинным успокоением неторопливая беседа соседок. Ни у одного психоаналитика я до сих пор не встретила такой атмосферы душевного спокойствия, которое возникало на этих посиделках.

У бабы Поли в те времена жила собака Жучка. Не знаю, откуда у неё взялся странный экстерьер для тех мест.

Она была высокая, сантиметров шестьдесят в холке, с черной длинной волнистой шерстью. Хоть она и сидела на цепи, как было собакам положено в то время, но умудрялась раз в год рожать щенков. Уж не знаю, какой пес был её почитатель, но щенки расходились в лёт, особенно двоюродные братья бабы Поли, забирали их в деревню, где они пасли скот.

Однажды, в прекрасный тёплый весенний вечер, когда мои родители были у бабы Поли, я играла с собакой и щенками, то в один прекрасный момент я пошла в дом и обнаружила замок на двери и никого из своих родственников. Куда они делись и почему без меня, я не представляла. Уже начинало темнеть, очевидно, из чувства самосохранения, я залезла в будку с Жучкой вместе со щенками, та меня не выгнала, а легла греть нас всех. Родители, находясь в полном ужасе от пропажи ребенка, через какое-то время обнаружили меня у собаки. Всеобщей радости не было конца. Оказывается, замок на двери не был закрыт, я этого не рассмотрела.
 
Как я уже описывала в главе «Очерки о тяжелом и прекрасном  времени» однажды летом 1958 года наш дом по улице Первомайской, где мы жили семьей, был подожжён. Кто совершил поджег осталось неизвестным. Я проснулась от того, что родители метались по дому, дом был уже полон дыма. Отец ударом ноги вышиб окно в комнате, потом выбросил туда маму, которая была почему- то совершенно голой, ей выбросил китайский халат, а потом выбросил меня ей в руки.

Мы пошли к соседям напротив – тете Шуре. В единственной пожарной машине не оказалось воды, и дом сгорел совершенно. Остался только гобелен из Германии, на который я смотрела часами. На следующий день дети, в основном ученики мамы, на пепелище разыскивали несгоревшие вещи и приносили нам. В основном это была посуда. Какое-то время мы жили  у старшей сестры отца Петровой Анны Ивановны, которая в свою очередь жила у свекрови, потом переехали к бабе Поле.

Вскоре нам дали опять казенный дом недалеко от бабы Поли. Дом был на двух хозяев. Соседская семья была с тремя детьми – мальчиками. Во дворе был необработанный участок, туалета не было. Видимо, предыдущие хозяева без этого обходились. По-прежнему я день проводила у бабушки, вечер – с родителями: отец читал книгу, мама проверяла тетради, готовила еду.

Этот период моей жизни запомнился одним случаем. Поужинали мы вечером свежезаваренным петухом, очевидно, он был не доварен. Ночью у всех членов семьи начались рези в животе с поносом. Каждый из нас в этом случае поступил по-своему. Я, не просыпаясь, обкакала часть кровати, и отползла на чистое. Мама устроилась на помойном ведре. Отец же стремительно бросился к входной двери и ударом ноги выбил её. Надо сказать, что дверь была сантиметров пять толщиной, но самое главное, она была закрыта на толстый кованый крючок. Таким образом, отец решил проблему посещения туалета.

Жили мы в этом доме где-то год. Потом нам дали казенный дом по улице Карла Маркса 66.

Наступал период посещения мной школы. В этот момент случилось несчастье у бабы Поли и деда Семена.

Дед Семен заболел туберкулезом, возможно, сказались годы, проведенные на лесоповале.

Дед Семен был грамотным, как я уже писала, посещал районную библиотеку, об этом небывалом явлении судачили все соседи. По натуре он был  очень впечатлительным, так я помню, как он говорил бабе Поле, о том, что убивать теленка, которого вырастили очень жалко. Для русского человека всякие переживания приводят к бутылке. И однажды дед Семен приложился к бутылке так, что у него началась белая горячка. Было жаркое лето, мои родители уехали на курорт отдыхать, и мне поневоле пришлось наблюдать первую стадию этой болезни. Причем, тогда никто из окружающих не понял, что это болезнь. Сначала приехали из деревни двоюродные братья бабы Поли, которые его уговаривали вести себя прилично. Я помню, как он прятал бабушкины пирожки под бузину и объяснял мне, что ему надо кого-то кормить. И только потом, когда  дед Семен закрылся в доме и объявил, что за ним следят, кто-то догадался вызвать врачей.

Через несколько дней дед вернулся из больницы очень тихий и подавленный. И как говорят, беда не приходит одна, у него еще и начался туберкулез. Мне объяснили, что дед заразный и ходить к бабе Поле я больше не буду. Мои родители срочно отдали меня в детский сад, и моя жизнь превратилась в сплошной плач по утраченному быту. Детский сад двором выходил во двор Районного узла связи, где работал мой отец, я думаю, он видел, что я сижу в сторонке и не играю со всеми детьми, но ничего не мог сделать. Кроме того, я не могла спать днем и сидела одна в столовой, когда другие дети спали. Моим утешением в тот момент были новые платья, которые мне постоянно шила мама из каких-то остатков от своих платьев. Я каждый день появлялась в детсаду в новом платье, чувствовала зависть сверстниц и меня это забавляло.

Так, с резких перемен моего быта началось моё взросление