Дорогами судьбы, или Тайна её светлости. Глава 4
Глава 4
***
Эта жара, что стояла уже ни день, ни два, а третью неделю к ряду, Зою Николаевну просто выматывала. С утра она выходила на веранду, садилось в плетёное кресло, читала. А после полудня вновь в дом возвращалась, чтобы хоть как-то от зноя спрятаться.
Но сегодня было всё иначе. Ночной дождь и гроза не оставили жаре ни единого шанса и, наконец-то, стало прохладно. Но это только усугубило ситуацию. Потому что уже спозаранку к особняку госпожи Бакер начали съезжаться двуколки, брички, коляски. И вскоре большой дом Зои Николаевны наполнился гостями, которые в отличие от самой хозяйки, чувствовали себя здесь прекрасно. Тут их угощали закусками, сладостями. Господа и дамы дегустировали лучшие вина и шампанское, сидели в креслах на лужайке, играли в карты, спорили, смеялись, слушали граммофон, танцевали, а ещё с нетерпением ждали приезда цыган.
И лишь Зоя Николаевна не принимала в этом участия. Она уединилась в своём кабинете с князем Горбатовым, который был на десять лет её младше. Наивный, прыщавый, он умолял женщину выйти за него замуж. Но она, конечно же, столь «достойное предложение» принять не могла.
– Ну, хватит, князь, ну что вы, в самом деле, как маленький? Нам лучше остаться друзьями. И передавайте привет своей матушке – улыбнулась Зоя Николаевна.
И юный кавалер с полными слёз глазами, сбежал.
И это было не первое предложение за последнее время. Она всем отказывала, а её всё сватали и сватали. И лишь полковник Азаров куда-то пропал. Зоя Николаевна не видела его после ресторана, не встречала на улицах и в парке. Может быть, захворал?
И вдруг женщина услышала голос, который знакомым ей показался. Она быстро накинула на плечи шаль и поспешила к гостям. На лужайке перед особняком уже плясали цыгане, а вместе с ними, забыв о приличиях, солидные господа и дамы. Кто-то продолжал сидеть в беседке, кто-то просто гулял. Слуга Герасим у стола, покрытом белой скатертью, всем желающим наливал шампанское, а уж закуски гости накладывали себе сами. В общем, судя по довольным лицам, пикник удался…
– Зоя Николаевна! – вдруг окликнул её голос сзади.
Она обернулась и увидела графа. Азаров быстро приближался к ней взволнованный и какой-то странный.
– Зоя Николаевна, Серж Варламов скончался…
***
В рождественскую ночь 1905-ого Варвара не была в храме, не молилась на службе и свечи не ставила. В церковь ей ходить запрещалось. А потому праздновала девушка Рождество Христово дома одна. Она долго стояла на коленях перед иконой Божьей Матери и что-то всё шептала, плакала. А потом так и легла на пол…
Теперь Варвара жила словно в тумане, ничего не чувствовала, не ощущала. Уже два года её навещал купец Баранов. Этот потный жестокий мерзавец, не только избивал Варю в пьяном угаре, но и унижал морально. А в последнее время, видимо пресытившись скромной особой, он начал подсылать к ней своих компаньонов и товарищей. И однажды к Варваре явился незнакомый господин, представился коллежским регистратором, сказал, что он от Евграфа Евграфыча, и что, мол, она сама знает, что делать дальше. И несчастная перечить не стала…
Так и потянулись к дому сироты бесконечные толпы женатых мужчин, богатых и совершенно жалких, молодых и старых. Все пользовались ею безнаказанно, не испытывая ни стыда, ни страха. Баранов девушкой расплачивался за сделки с купцами, одалживал чиновникам, чтобы им понравиться или просто дарил именинникам в подарок. В общем, выгоду от содержанки имел не малую. Конечно, он её одевал и деньжат подбрасывал, но она-то знала, что деньги эти плохо пахнут, да и сама Варвара давно уже стала грязной. И выход у неё был только один, но девушка на него пока не решалась…
А в городе о ней рассказывали гадости. Замужние дамы Варю проклинали, кто-то из них ворота сироты дёгтем измазал. А потому несчастная лишний раз людям на глаза не показывалась. Сидела взаперти и если и общалась, то только с Марфой. Та продолжала приходить, помогала по хозяйству и, Варя в знак благодарности даже справила ей очки и новое платье. И теперь щеголяла Марфуша не только прозревшая, но и нарядная.
Время шло, но ничего не менялось. Но однажды всё вдруг встало с ног на голову. Потому как в городе начались беспорядки. Рабочие заводов и фабрик уже ежедневно устраивали забастовки и стачки, из всех щелей повылезли воры и провокаторы, и покатилась по округе волна погромов такого масштаба, что власти с ней уже не могли справиться. Жандармы рыскали в поисках бандитов и социал-демократов. На улицах то и дело стреляли, а потому ночью выходить стало опасно. Из-за этого или по какой-то другой причине, но посетители Варю на время оставили. Она уже не верила своему счастью, как вдруг в дом к ней ворвался незнакомый парень в картузе, сапогах, в полосатых брюках и красной рубахе. Он навёл на испуганную хозяйку наган.
– Облава. Спрячь меня … – сказал взволнованный гость, бледнея и задыхаясь.
– Хорошо – кивнула Варвара. – Наверх поднимайся…
И незнакомец кинулся на второй этаж…
Так и поселился у неё в доме Савельев Макар, рабочий горного завода и член какой-то неизвестной ей партии. Сам парень называл себя эсером и очень гордился этим обстоятельством. Внешне щуплый, рыжеволосый, кареглазый, он казался Варе несколько странным. Прямолинейный эмоциональный по характеру, к женщинам новый знакомый относился прохладно. Например, красавицу Варю будто бы не замечал, а скорее видел в ней своего товарища, которая спасла его не только от ареста, но и от неминуемой каторги.
Ночью этот малый на чердаке прятался, а утром огородами снова уходил куда-то. А уж как возвращался, то и переслушать его было нельзя. В запале рассказывал о забастовке, о лозунгах и ультиматумах, о революции, которая случится ни сегодня, завтра, о мучениях народа, о том, что власть совсем распоясалась, лишая людей последних заработков, и что он, Макар вместе с боевыми братьями, сделает всё, чтобы её наказать…
Вот только Варя не верила пустым словам. К тому же она помнила о восстании на Сенатской площади в 1825-ом, которое закончилось крахом. Однако спорить с парнем девушка не решалась, тем более что бесполезно было его переубеждать.
А однажды, когда в городе ночью стреляли, Макар явился к ней совершенно подавленный. К груди он прижимал какой-то саквояж и кровью то и дело кашлял. А как переступил порог, в последний раз вздохнул и упал…
Свидетельство о публикации №225011101521