Ч1. Глава 10. Медвежья низина

Дорогой читатель! Вы открыли десятую главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с начала. Помимо первой главы, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к книге.
Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!

Приятного чтения!

* * *

ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 1. Слуга колдуна
Глава 10. Медвежья низина


Они ехали уже много дней. Гиацу давно бросил считать, сколько: лишь наблюдал, как круглая, налившаяся молоком луна в небе уменьшается до половины, потом — до четверти, а потом — и вовсе превращается в еле видимый тонкий серп.

Миновав болота, путники стали вновь делать остановки ночью, а день проводить в седле. Дороги, как и раньше, не было, но под копытами коня больше не чавкала грязная жижа, подёрнутая тиной. Кругом тянулся лес — настолько старый, что местами он напоминал бурелом, и Оллиду приходилось спешиваться и расчищать путь от поваленных деревьев, заросших мхом и грибами. Мёртвые, трухлявые стволы покорно откатывались прочь, но, едва пройдя их, колдун заставлял деревья ложиться обратно — чтобы никто не мог последовать за ним.

Гиацу уже знал названия почти всех алльдских растений и животных, которые встречались вокруг. Он мог, не видя листьев, по коре отличить дуб от ясеня. И лося от оленя — по оставленным следам копыт. Однажды, тихо раздвинув густые заросли, семанин успел ухватить силуэт самого лося — огромного зверя с рогами, похожими на гребни гор. Но лось не желал встреч и тотчас скрылся в чаще.

— Такой может и с медведем поспорить, — негромко промолвил Оллид из-за спины мальчика.

Гиацу содрогнулся, вспомнив о трёхголовом чудище из маминых историй, и о страшных ранах, оставленных на теле Фьягара из Илльгирки. Оллид давно заверял семанина, что у ченам атау на самом деле всего одна голова, однако мальчик не верил.

— Ну, возможно, однажды увидишь сам, — пообещал колдун, но Гиацу взмолился, чтобы этого не сбылось — и без того хватает кошмаров на дикой алльдской земле!

Вскоре лес начал редеть, бурелом кончился, и из-под земли показались валуны. Их становилось всё больше: порой попадались просто огромные каменные плиты, и на многих из них каким-то чудом держались деревья вперемежку с раскидистыми папоротниками и лопухами. Иные валуны перерастали в ряды гор, настолько низких, что с них едва ли можно было осмотреть окрестности. Но они преграждали путь, и Оллиду приходилось огибать их, сворачивая всё сильнее на восток.

Лес зато стал свободнее, и теперь путники останавливались на ночлег на просторных полянах. Стоило глянуть вверх, как в широком колодце из ветвей мелькали звёзды, казавшиеся больше и ярче с каждой ночью, будто земля приближалась к небу и в конце пути должна была слиться с ним в одно. И тогда Оллид обучал Гиацу чтению звёзд.

Сегодня, оставив Туринара с вещами внизу, он взял семанина с собой на крутой каменный склон. На его вершине обнаружилась небольшая ровная площадка. Днём отсюда открывался удивительный вид на бесконечный лес, залитый солнечным сиянием. Но сейчас лишь тьма клубилась у ног путников, и ветер едва слышно бродил в ней, шурша листьями вдали. Гиацу вдруг представил, что мир прекратил своё бытие, и даже Туринара больше не существует. Только мальчик и колдун сидят на забытом всеми богами камне. Сверху раскинулась куполом такая же необозримая тьма, но разбавленная бесчисленным количеством серебристых огоньков: никакие кроны теперь не мешали рассмотреть их. Месяц — и тот закатился куда-то.

— Вон те семь ярких звёзд — это Лось, — сказал Оллид. — Самое большое созвездие в алльдском небе. Видишь, две ноги и большая шея?

— А где же рога?

«Пообломали рога», — подумал Оллид, но вслух произнёс:

— Возможно, это лосиха. У неё нет рогов, — и помолчав, добавил: — Когда-то неподалёку простирались земли Тусарского княжества. Лось являлся их священным животным: его изображение красовалось на флагах, вышивалось на плащах командиров и наносилось на щиты и борта кораблей. Тусарцы даже имели свой собственный выход к Риванскому морю, которое вы зовёте Тагихам, и их город, Тусар-град был большой пристанью.

Гиацу поразился:

— Почему же тогда мы столько дней скачем по земле, а не приплыли сюда по воде?

— А, это непростая история... — произнёс колдун. — На западе, за лесом, протекала река, известная у вас как Таканау.

— Хвост мирового дракона... — прошептал Гиацу.

— Именно. У алльдов её звали река Норна, что на древнем языке означало: связующая нить. Она связывала Тусарское княжество с Риванским морем. Но семьсот зим назад Лисья Падь разгромила Тусар-град. Тогдашний лисий князь Огьяр давно жаждал пробиться к морю, но сделать этого с юга не мог, и потому решил зайти с запада. Однако по легенде, едва он порубил всех тусарцев и подошёл, наконец, к холодным водам Норны, река вздыбилась, поднялась в небо и улетела.

— Что?! — оторопел Гиацу.

— Сам я не видел, так что не знаю, как всё случилось, — Оллид лёг спиной на камень, чтобы удобнее было смотреть вверх. — Но река действительно исчезла: на её месте осталось лишь пересохшее русло. Все считали, что какой-то колдун унёс реку. Такое, пожалуй, могло быть под силу Ингу Серебряному, но он этого не делал. Семанские торговцы все как один твердили в ту пору, что это Великий дракон махнул хвостом и переложил его в другое место — подальше от Лисьей Пади.

— Вот это ничего себе! — восхитился семанин. — И где же он опустил свой хвост?!

— На востоке, в алимских пустынях. У алимов есть легенда о том, как однажды с неба на них рухнула огромная река, затопив несколько деревень и разрезав пополам гору.

— Не повезло Лисьей Пади, — подытожил Гиацу. — Победили тусарцев, и всё — зря. К морю так и не вышли.

Оллид ничего не ответил, лишь поглядел на очертания огромного небесного Лося. В те дни — незадолго до битвы с Лисьей Падью, на которую решились Ярган и Виллинар, — это созвездие внезапно потухло в ночном небе, словно предвещая гибель всего Тусарского княжества. Колдун понял: теперь уже всё бесполезно. Но тем не менее покинул Дикие горы и явился ко двору Яргана, чтобы убедить брата не действовать опрометчиво. Но тот не захотел ничего слушать.

«Убирайся! — велел Ярган в гневе. — Мне не нужны твои советы! Дурное знамение здесь только одно: это ты сам! Не хочешь помогать нам, так не мешайся».

Оллид попытался ещё раз, но добился лишь того, что его выставили вон. Ни Ярган, ни Виллинар не стали говорить с ним. Тогда колдун отправился на поиски Инга Серебряного, но даже вдвоём они не смогли остановить бой, подоспев лишь к его окончанию.

Огьяр обманом заставил Яргана напасть первым и вступить в битву далеко от своих земель. Лисья Падь давно готовилась и набрала большое войско: часть его отправилась окольными путями в Тусар-град, оставшийся без своего князя. Но победа в итоге оказалась горькой: ни реки, ни кораблей, ни выхода к морю... Ничего, кроме горстки выживших тусарцев, ошеломлённо глядевших, как их река поднялась в воздух и исчезла за горизонтом, смыв большую часть вражеского войска, затопив город и уничтожив пристань. Не повезло Лисьей Пади, не повезло...

Ветер, устав сновать внизу, взлетел над лесом и обдал холодом каменную возвышенность, где молча сидели колдун и мальчик. Оллид поднялся, и зелёный плащ яростно забился за его спиной.

— А кое-где в нашем алльдском краю думают, что это не лось, а медведица, — вспомнил колдун.

Гиацу поразился:

— Правда?! Мне кажется, на лося больше похоже!

— Ты же не видел медведя, как ты можешь так говорить?

— Ну, — замялся семанин, — если ты, господин, считаешь, что это лось, значит это лось! Вот и всё.

Оллид тихо рассмеялся.

— Пойдём, — позвал он мальчика. — Ветер гонит нас отсюда. Да и надо бы поспать перед дорогой.

Место, где они ночевали, находилось совсем недалеко от границ Лисьей Пади. Пришлось подойти к ней почти вплотную, чтобы обогнуть каменные лабиринты, простиравшиеся вдоль высохшего русла Норны. Уже в паре дней пути отсюда на восток можно было повстречать первые лисьепадские деревеньки. Одну из них, Медведянку, колдун хорошо знал: именно там жила Мевида. Но Оллид не жаждал встречи со старой знакомой, и на утро намеревался пуститься строго на север, чтобы она даже не почуяла его присутствия.

Лес, объятый тьмой, сонно шуршал: еле заметный ветер бродил по нему. Колдун улёгся на спину на подготовленной заранее подстилке, подложил под голову руки и поглядел в небо. Огонь сегодня он разводить не стал: ночь выдалась на удивление тёплой, а обед на прошлом привале оказался такой плотный, что есть больше не хотелось. Так что, лёжа на земле, Оллид с трудом различал очертания елей, сливавшихся с чернотой ночи. Их верхушки покачивались от ветра, то и дело прикрывая звёзды. Небесный Лось уже сместился, и сейчас осталась видна лишь его голова, будто он подглядывал, что там делается на лесной поляне. Ведает ли он, в каких чертогах теперь погибшие тусарцы?

Кругом стрекотали кузнечики, слышались редкие пересуды птиц неподалёку, ухала в чаще сова... Раздались лёгкие торопливые шаги — это Гиацу вернулся из кустов. Мальчик едва не упал, споткнувшись об еловые корни, на ощупь нашёл подстилку и лёг, свернувшись калачиком возле самого бока своего господина. Оллид молча набросил на Гиацу его плащ и закрыл глаза.



***



Но едва рассвет пробрался сквозь ветви, разгоняя утренние сумерки, как колдун понял: Мевида уже знает, что он здесь. Лес, только что переполненный гомоном и стрекотанием, вдруг испуганно стих. Стайка маленьких птичек с пронзительным щебетанием сорвалась с веток и взметнулась в розовеющее небо. Ветер с тревогой обогнул деревья и затаился в кронах, шурша отдельными листочками. Туринар переступил с ноги на ногу и затряс головой. Оллид, складывавший в этот момент костёр, чтобы поджарить собранные ещё со вчера грибы, нахмурился и поднялся, отбросив в сторону поленья. Взгляд его устремился в чащу, откуда доносился шорох ступающих по земле лап — всё ближе и ближе.

— Оллид-тан, — прошептал Гиацу, мгновенно очутившись подле него, — сюда кто-то идёт, да? Чуют мои пятки: кто-то опасный! Вон как лес затаился!

— Не отходи от меня, — напомнил колдун.

— И не думал даже!

Хрустнула сухая ветка, раздробленная мощной лапой, и меж тёмных кривых стволов замелькало огромное тело, всё поросшее густой шерстью. Под толстой шкурой волнами перекатывались мышцы, ноги ступали уверенно и быстро, оставляя глубокие следы в мягкой земле. Лес испуганно раздвинулся, и на поляну вышел огромный зверь. Голова его с длинной пастью напоминала собачью, только уши были маленькие и круглые. Тело же поражало силой и размером. Чёрный нос втянул воздух, а маленькие злые глаза, казалось, воткнулись в самое сердце семанина. Мальчик едва не задохнулся от ужаса. Дрожь прошла по всему телу: откуда-то Гиацу точно знал, что перед ним сейчас — самый страшный зверь из его кошмаров. Ченам атау, бурый медведь.

Зверь остановился. Взгляд его недобро скользил по людям, голова медленно двигалась из стороны в сторону, будто он смотрел то одним глазом, то другим, пытаясь понять: что перед ним такое? И вдруг медведь шумно выдохнул и встал на задние лапы, сделавшись сразу неизмеримо огромнее. Гиацу отшатнулся, но Оллид ухватил его за руку, не давая упасть, и крепко сжал предплечье:

— Не шевелись, — шепнул колдун.

Постояв немного, медведь вновь опустился на все лапы и молча двинулся вперёд. Гиацу зажмурился, ожидая худшего, но с изумлением услышал, как огромный зверь проходит мимо. Мальчик распахнул глаза: и точно! Медведь, обогнув их, пересёк поляну и неожиданно скрылся в чаще. Какое-то время его тёмное тело ещё мелькало меж стволов и кустарников, и раздавались тихие шорохи удалявшихся шагов, но затем зверь полностью слился с лесом.

Гиацу колотило. Он упал на землю и стал хватать ртом воздух, словно задыхавшаяся рыба, которую вытащили на сушу. Ченам атау не съел его! Не съел! Он просто прошёл мимо. Но почему?

— Это приглашение, — раздался голос Оллида.

— Приглашение?! — Гиацу решил, что ослышался.

— Здесь неподалёку живёт колдунья Мевида, — пояснил господин. — Она хочет, чтобы мы зашли к ней.

— Что? Как ты понял, что она хочет?!

Оллид наклонился, подобрал брошенные дрова и принялся вновь складывать костёр. Что-что, а поесть перед дорогой в любом случае надо: путь до старой знакомой не близкий.

— Ты же заметил, в каком направлении пошёл медведь? — спросил он.

Гиацу огляделся:

— На... на восток?

— Да. В сторону деревни Медведянки — там и живёт Мевида.

— И это всё? Оллид-тан, ты понял, что нас пригласили, потому что медведь пошёл на восток? — семанин сел на траву и озадаченно уставился на колдуна.

Их вдруг разделил густой тёмный дым, устремившийся в небо: это Оллид сушил дрова, чтобы лучше горели.

— Я не первую зиму знаю Мевиду, — пояснил колдун. — Она и раньше присылала медведей, когда хотела, чтобы я заглянул к ней.

— Почему именно медведей? Она не могла прислать... зайца? Или хотя бы лося? Так было бы вежливее. Мы ведь всё-таки гости!

— Это место зовётся Медвежьей низиной...

— Так оно кишит медведями? — прошептал Гиацу, в ужасе оглядываясь.

— Я бы так не сказал. Но их много. И главный медведь здесь — сама Мевида.

Семанин остолбенел.

— Она — колдунья, которая может обращаться в зверя, — костёр разгорелся, и Оллид опустился на землю, скрестив ноги. — И она хорошо ладит с другими медведями. Они ей как слуги.

— Удобно... наверное, — с сомнением выдавил Гиацу и осторожно спросил: — А ты тоже можешь... становиться медведем?

Оллид покачал головой:

— Нет.

Он вытряхнул из дорожной сумки грибы и принялся нарезать их в котёл. Затем добавил туда же разных собранных листьев, кореньев и даже ягод. Гиацу тихонько вздохнул: коренья и ягоды — ещё ладно, а вот алльдские грибы ему не слишком нравились. Но ничего другого всё равно не было.

Мальчик попытался припомнить вкус пищи родного края, да с удивлением понял вдруг, что не может. В Илльгирке ему казалось, что даже алльдский хлеб совсем другой. Да только какой хлеб был дома?.. И был ли он вообще? Гиацу тряхнул головой: грибы — так грибы. Надо привыкать. Он расстроено поскрёб ногтем застарелое пятнышко на своей рубахе. Одежда после купания в Гиблых болотах, к счастью, вся отстиралась, но вот это пятно, подобно клейму, ничем не выводилось.

— А эта Мевида такая же жуткая как Инганда? — спросил Гиацу.

Оллид задумчиво протирал нож от грибов:

— Пожалуй, нет... — отозвался он.

— Мне показалось, ты не очень хочешь её видеть, господин.

Колдун невесело усмехнулся:

— Это по личным причинам.



***



В дорогу пустились сразу после завтрака. Туринар мчался сквозь лес так быстро, что перед глазами Гиацу мелькали лишь чёрные стволы да солнечные пятна. Встречный ветер забирался под одежду, холодил спину и трепал волосы. Привалов почти не делали, и вместо пары дней пути Медведянка показалась уже на закате. Конь остановился на поросшем травой пригорке: от его подножия разбегались деревянные дома — уютные, укрытые мхом и так похожие на срубы Илльгирки. Над некоторыми крышами торчали трубы, из которых струился лёгкий дымок. Пахло хлебом и жареным мясом, слышались громкие, задиристые крики ребятни, перемежавшиеся с кудахтаньем кур и стуком топоров.

Оллид направил коня вниз с пригорка — к самому крайнему в селении дому. На пороге уже стояла женщина в чёрном платье. Косы её, густые и тёмные, словно шкура бурого медведя, мягко окружали молодое лицо, спускались к самой земле. Казалось, женщине нет и двадцати зим. Невысокая, стройная — она совсем не походила на огромного зверя, явившегося с утра. Но её пронзительные зелёные глаза жёстко глядели на гостей, тонкие губы были плотно сжаты, а руки — скрещены на груди.

— Оллид! — голос её рассёк воздух подобно клинку. — Рада встрече...

— Мевида! — колдун спрыгнул с коня и слегка склонил голову в знак приветствия: — Обычно медведи обходят меня стороной. Чем обязан?

— Сразу к делу? — прищурилась женщина. — Ладно. Но не на пороге же...

Солнце последними рыжими лучами скользнуло по её лицу, и женщина растворилась во мраке дома, оставив открытой дверь. Оллид проследовал за ней. Гиацу же с удивлением оглянулся: казалось, ни один человек в деревне не заметил их приезда — все продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания на чужаков. Туринар невозмутимо принялся щипать траву на лужайке, отгоняя хвостом мошкару от брюха. Закатный свет тянулся всё выше, обливая медью крышу дома колдуньи. Ещё миг — и солнце совсем покинуло деревню. Какое-то время оно цеплялось за верхушки деревьев, но вскоре схлынуло и с них.

— Гиацу! — позвал Оллид, и мальчик поспешно забежал внутрь, прикрыв дверь.

Печи у Мевиды не было. Посреди просторного дома располагался открытый очаг, возле которого как раз присела сама хозяйка, складывая дрова. Вскоре занялось яркое пламя, зловеще заплясавшее в её глазах, и Мевида поднялась на ноги. Она отряхнула подол платья и подвесила над костром котёл с каким-то варевом. Гиацу вытянул шею: похоже, там еда... Хоть бы не грибы!

Сквозь распахнутые ставни сочились сумерки, обволакивая прохладой гостей. С сумерками летели и комары: Гиацу звонко прихлопнул одного, севшего ему на шею. Колдунья метнула на мальчика недобрый взгляд и, махнув рукой, сердито промолвила:

— Кыш!

Гиацу оторопел: это она его выгоняет? Только что ведь звали в дом! Но тут заметил, что вся мошкара покорно разлетелась, и назойливого писка больше не слышно. Семанин с облегчением выдохнул: значит, «кыш» — относилось к комарам.

Оллид сидел за столом, вплотную приставленном к очагу. Гиацу тихонько примостился рядом, и оба они замерли в молчаливом ожидании. Мевида тоже подошла к столу и устроилась напротив. Взгляд её полоснул по маленькому семанину и остановился на его господине. Помедлив немного, женщина вдруг выудила из чёрных складок платья красную шкатулку, которую со стуком поставила на стол. Позолоченные завитушки опоясывали её красные бока и ярко блестели в свете танцующего пламени. Огромный вороной конь, точь-в-точь Туринар, нёсся сквозь туман, а за ним виднелись побелённые пики высоких гор. Гиацу вытаращил глаза:

— Мамина шкатулка! — выпалил он по-семански.

Мевида и Оллид одновременно повернули к нему изумлённые лица.

— Что он сказал? — спросила колдунья.

— Это — моя... моей мама, — повторил Гиацу по-алльдски.

— Твоей... мамы?! — прошипела Мевида. — Оллид... Не объяснишься ли?

Оллид казался удивлённым не меньше. Он озадаченно потёр висок и обратился к Гиацу:

— Эта шкатулка принадлежала твоей матери?

— Да. Но сначала — отец. Он торговал на рынок, и кто-то дать... — семанин по слогам произнёс новое алльдское слово: — шка-тул-ка... вместо монета. Отец хотеть продать, но мама хотеть оставить. А потом... приплыли шамьхины.

Мевида хлопнула ладонью по столу:

— Значит, вот как ты обходишься с моими подарками, Оллид, сын Калли! Шляешься по семанской земле и расплачиваешься ими с первым встречным торговцем! Прекрасно!

— Мевида, подожди... Я...

— А, может, мальчишка просто не в курсе, и шкатулку ты на самом деле подарил его матушке?

— Мевида! — рассердился Оллид. — Я не обязан отчитываться перед тобой! И не просил дарить мне шкатулку. Это была твоя воля.

— Моя, конечно, — холодно согласилась Мевида. — Но некрасиво так поступать с моими подарками. Небось, думал, я не узнаю никогда?

— Мне неизвестно, как шкатулка попала именно к семье Гиацу, — ответил Оллид. — Я был в тех краях очень давно, зим четыреста назад. Ещё до того, как не стало Инга.

— Рада слышать! — ядовито воскликнула женщина. — Значит, ты вручил её какой-то семанке сразу, как получил от меня?

— Не сразу...

— Ах, стало быть, всё-таки семанке!

— Мевида...

— Обидно, знаешь ли!

Оллид устало вздохнул. Помолчав немного, он взял шкатулку и повертел её в руках. Да, и в самом деле подарок Мевиды: как давно он его не видел... Нехорошо вышло.

— Я не желал тебя оскорбить, — промолвил колдун тихо. — Когда я был на семанской земле в последний раз, один человек приютил меня и очень помог. Я хотел как-то отплатить ему, и отдал шкатулку в качестве свадебного подарка для его возлюбленной.

— Какая прелесть, — мрачно обронила Мевида, скрестив на груди руки. — И всё равно обидно, — она перевела злой взгляд на Гиацу: — А этого ты где подобрал? Тоже свадебный подарок?

— Это мой слуга.

Колдунья хмыкнула, но промолчала.

— Лучше расскажи, как шкатулка попала обратно к тебе, — попросил Оллид.

— О, это не так интересно, — отмахнулась Мевида. — Я забрала её у одноглазого хёгга, который рыскал по округе в поисках колдунов. Особенно его интересовал колдун, что носит богатый красный плащ, разъезжает на огромном вороном коне и имеет раба-семанина, — она облокотилась на стол, и глаза её сузились: — Но мы-то с тобой не знаем таких, верно?

Повисла тишина. Оллид смотрел на Мевиду, Мевида — на него, а Гиацу переводил непонимающий взгляд с одной на другого. Он вновь услышал это алльдское слово — «колдун», но так и не знал, что оно означает. Оллид обычно не произносил его сам и ни разу не пояснил для своего слуги. Но семанин понял почти всё остальное и испуганно замер: речь ведь явно шла о ком-то, кто преследует их с господином! Пламя в очаге взметнулось, облизав цепь, на которой висел котёл. Во все стороны выстрелили горячие искры, рассекая сгустившийся в доме мрак. Яростно забулькало варево, и Мевида встала, чтобы проверить его готовность. Оллид тихо спросил:

— Давно он здесь был?

— Да уж почти целую луну назад! Малина только начала спеть.

«Ясно, — понял колдун. — Значит, как раз, когда мне показалось, будто опасность повернула вспять».

— Куда же он направился?

Мевида сняла котёл с цепи и поставила рядом с очагом. Огонь теперь пылал у неё за спиной, и лицо колдуньи тонуло в полумраке, так, что невозможно было разглядеть его выражения:

— А ты угадай, — вкрадчиво предложила она.

Оллид молчал, и тогда она продолжила:

— Я поведала ему, что неподалёку живёт кое-кто...

— Да ты заботливая подруга! — поразился Оллид. — А что, если болота не остановят его и он дойдёт до Инганды?

— Такое хоть раз случалось?

— Мне он не понравился. Этот человек очень опасен.

— Ах, ну, конечно: он же запомнил, как ты выглядишь. Ещё бы он тебе нравился!

Мевида налила похлёбку в деревянные миски и поставила их на стол. Гиацу с нескрываемой радостью потянулся к своей порции: наконец-то, еда! Сейчас он уже готов был и грибы съесть, но, к счастью, в похлёбке их не оказалось: её сварили из курятины и овощей. Мевида вновь уселась напротив и поглядела на Оллида:

— Скажи на милость, почему он не в силах тебя забыть?

Колдун покачал головой:

— Не знаю. Я столкнулся с ним в Тюлень-граде — он привёз рабов с семанских земель. И больше я его не встречал. Но у меня была уверенность, что он преследует нас... Так ты считаешь, он — хёгг?

— А кто же ещё? — удивилась Мевида. — Ты его видел вообще? Да он бы в эту дверь не пролез! — она кивнула на вход в дом.

— Я думаю, он из тех, кто давно покинул крайний север, — задумчиво проговорил колдун. — Ещё до того, как Инг заключил всё в вечные снега. Потому что всё-таки... мелковат этот одноглазый для нынешних хёггов.

— Каких ещё нынешних хёггов? — зло хохотнула Мевида. — Кто там вообще остался? Отрубленная башка и полтора её приспешника? Нынешние хёгги... Не смеши меня!

Оллид покачал головой:

— Не стоит недооценивать Фёнвара, — он подвинул к себе миску. — Когда ты собираешься заглянуть к Инганде?

Мевида сверкнула глазами:

— Волнуешься за неё?

— Волнуюсь за всех нас, — поправил Оллид.

— Зим через десять, может, зайду.

— Мевида!

— Оллид! — она раздражённо всплеснула руками: — Даже хёгги не вылезут из Гиблой трясины! Загляни к ней сам, если так хочешь.

Колдун отвёл взгляд:

— Мне это не нравится.

— Да тебе ничего не нравится, господин «хочу-назад-в-свои-горы»!

Оллид отложил ложку:

— Вокруг Гиблых болот что-то творится. Мы ехали через лес, со стороны Горнской Выси, и я не мог оттуда выбраться. Туринар ходил кругами. Я отчётливо ощущал, что лес меня ненавидит... из-за моей силы.

Мевида прекратила язвить и нахмурилась.

— Инганда слишком давно сидит на своём болоте, — продолжил Оллид. — Это не кончится для неё добром. Ей не следует так пользоваться...

— А тебе, конечно, лучше известно, что следует делать с болотом! — перебила Мевида. — Знаешь ли ты, сколько раз она помогала нам всем со времён Рована? Целые княжеские дружины просто погружались на дно! Ни ты, ни я за такое бы ни взялись. А Инганда берётся и не ропщет.

— Это плохо для неё кончится. И я не считаю, что губить столько людей — это выход...

— Не считаешь? — усмехнулась колдунья. — А не ты ли высадил Вязкий лес по пути к Диким горам?

— Через него есть тропа, — возразил Оллид. — И я пытался также защитить окрестных жителей от лисьепадских мечей. А Инганда...

— А как насчёт осколков Гадур-града? Ну, знаешь, древние развалины, проклятая равнина — её у тебя из окошка должно быть видно, — Мевида махнула куда-то рукой, будто проклятая равнина начиналась сразу за её домом. — Да, не ты проклинал гадурских воронов. Но ты так удачно живёшь рядом! Не думаешь, что все, кто там гибнет в поисках колдунов, на твоей совести?

Оллид промолчал, и Мевида тихо добавила:

— Так чем ты лучше Инганды? Каждый защищается как может.

— Я не говорил, что я лучше. Но я просто живу рядом с Гадур-градом, а Инганда заставляет болото служить себе. Оно уже сопротивляется. Даже лес поблизости сопротивляется.

Мевида покачала головой:

— Оллид, одноглазый ушёл давно. Он либо уже плавает в трясине, отдав душу Халльфре, либо добрался до Инганды. И как думаешь, неужели мы бы этого не заметили? Если болото останется без хозяйки, оно сильно изменится.

Это была разумная мысль.

— Я ничего особенного не чувствую. А, значит, он мёртв, — указав ложкой на Оллида, колдунья серьёзно добавила: — Будь благодарен Инганде за это!

И она принялась за еду.

Гиацу уже давно доел свою похлёбку и даже вылизал миску. Он вполуха слушал загадочный диалог, из которого теперь понимал едва ли половину, и всё косился на котёл, оставленный возле очага.

— Хочешь добавки? — услышал он вдруг.

Мевида пристально смотрела на него, ожидая ответа. Мальчик кивнул, и колдунья раздражённо махнула рукой:

— Так вставай и накладывай! Ещё я мелочь всякую не обслуживала.

Гиацу тотчас вскочил и с пустой миской двинулся к котлу. Мевида перегнулась через стол, оказавшись почти вплотную к Оллиду, и с усмешкой спросила:

— А этот твой узкоглазенький знает, кто ты?

— Знает.

— Всё-всё знает? — усмешка колдуньи стала шире, и пламя очага таинственно заплясало в её глазах. — И не пытается убить тебя?

— Об этом я не рассказывал.

— Отчего же? — хохотнула Мевида. — Зачем он тебе вообще?

— Он мне нравится. Умный мальчик.

— Осторожней, Оллид... Рован тоже был умным мальчиком.

Колдун не ответил ей. Гиацу тем временем наложил себе добавки и вернулся обратно, жадно накинувшись на еду. Мевида смерила семанина взглядом и спросила Оллида:

— А если я себе такие узенькие глазки сделаю, стану, наконец, тебе тоже нравиться?

Оллид поперхнулся и начал кашлять, уронив ложку в похлёбку. Лицо колдуньи потемнело:

— Да не переживай ты так, — мрачно посоветовала она. — Ешь спокойно.

И, оставив свой ужин почти нетронутым, встала и вышла из дома. Оллид тоже поднялся, но направился в один из тёмных углов, куда совсем не попадал свет очага. Как и ожидал, он обнаружил там вёдра с водой и валявшуюся рядом плошку для питья. Отпив немного и прочистив горло, колдун вернулся к столу, но доедать раздумал. Он бросил Гиацу:

— Посиди пока здесь, — и покинул дом.

Ночь выдалась безлунной и тёмной. Она стелилась по деревне, прохладой обнимая крепкие жилые срубы и более худые пристройки, обтекая замершие деревья и спускаясь к бегущей в низине речке. Люди попрятались в своих домах: многие уже спали. Лишь из-под редких ставен сочился тёплый свет, тонкими полосками разукрашивая подёрнутую росой траву. Но вот, будто ветром, сдуло и его, и тьма легла на Медведянку.

Мевида сидела на низеньком заборе, опоясывающем двор. Её дом находился в стороне ото всех, и вдобавок — на небольшой возвышенности, откуда виднелась вся деревня. Притихшая, сонная, укрытая куполом из звёзд. Совсем рядом недвижимо стоял Туринар, совершенно слившийся с ночью. Мевида протянула руку, желая коснуться его, но пальцы словно прошли сквозь сырой туман. В час, когда мгла застилала людям глаза, Туринар переставал быть конём и становился тем, кем он являлся на самом деле.

Колдунья слышала, как Оллид бродит вокруг дома, пытаясь найти её, и мстительно желала ему во что-нибудь больно врезаться. Но Оллид шагал легко даже во тьме: таким он всегда был — лёгким, похожим на ветер... Не поймать, не приручить. Мевида подумала, что пожелай он обратиться в животное, наверняка это стала бы какая-нибудь птица. Но Оллид не желал ни в кого обращаться.

— Мевида... — он, наконец, нашёл её.

— Не говори ничего, — раздражённо перебила она. — Ненавижу тебя!

Оллид вздохнул: теперь ещё и Мевида... Ну что ж.

— Это был год, когда Туринар стал служить тебе! — с упрёком промолвила колдунья. — Приручить такое создание! Как будто это случается каждую зиму... И как ты обошёлся с моим подарком? Решил, что кому-то он нужнее!

— Я не привык к вещам.

— А шкатулка прям такая громоздкая! — съязвила Мевида. — Плащ Инга вон до сих пор на тебе...

— Шкатулку на шею не наденешь.

— Да?! Хочешь, помогу? И захлопну ещё, чтоб у тебя кровь горлом пошла.

— Я хотел бы отдать её Гиацу, — тихо, но твёрдо сказал Оллид. — Это всё, что осталось от его семьи.

— Ах, Гиацу!.. Ну, конечно! Какой-то бездомный семанин тебе...

Мевида отвернулась, так и не сказав «дороже, чем я». И без того всё было ясно. Поднялся ветер, принеся прохладную свежесть от реки и тонкий запах хвои из леса, и колдунья зябко повела плечами. Шелохнулся подол её чёрного платья и легонько затрепыхался зелёный плащ Оллида.

— Ты знала, что у Инганды был сын?

Мевида удивлённо обернулась:

— Ты встретил его?

— Я помог ему рассеяться.

— Чудесно! — она зло рассмеялась. — Инганда тебе вовек этого не забудет.

— Она пользовалась им, как и болотом. Он давно хотел уйти.

— Я бы не вмешивалась, — отрезала Мевида. — Как будто у тебя врагов мало!

Она вновь отвернулась. Оллид стоял рядом в молчании, ощущая неловкость и грусть: Мевида всегда была резкой и вспыльчивой, но сейчас это переходило все границы. И колдун чувствовал себя отчасти ответственным за её состояние. Всё-таки, хоть она и не слишком нравилась ему, но обидеть он её не желал точно. А вышло с этой шкатулкой действительно некрасиво. Наконец, он сказал:

— Спасибо тебе за еду. Мы можем сейчас же уехать.

— Что?! — воскликнула Мевида. — Ну уж нет. Ты останешься до завтра.

Колдун нахмурился:

— Я не хотел бы тебя стеснять.

— Ну что ты, какое стеснение! Думал, я постелю тебе на своей лавке? Вот ещё. Ляжешь... — она задумалась, — ...в бане! — и добавила тише: — Будет легче сжечь тебя ночью.

— Мевида!..

— А завтра я тебе её натоплю, попаришься. Давно ты в нормальной бане был? И наверняка ещё зим триста не побываешь. И слугу своего можешь моим веником отхлестать: он-то уж точно алльдской бани отродясь не видал! Соглашайся, сделай мне одолжение. Я хоть полюбуюсь на тебя лишний денёк, — в порыве уговоров она коснулась его плеча, но тут же отдёрнула руку. — Ты и так уже обидел меня. Не обижай дважды!

С неба сорвалась звезда и, оставляя за собой быстро гаснущий след, упала за лесом. Оллид проводил её взглядом. Он понимал: Мевида явно что-то задумала, и это его беспокоило, но всё же прямой угрозы от её затеи он не чувствовал. Хоть колдунья и пообещала сжечь его, но Оллид знал: она этого не сделает. Уезжать на ночь глядя, после целого дня в пути — плохая мысль. Надо бы отдохнуть до утра. Да и в самом деле: когда ещё выдастся возможность попариться в бане? Если одноглазый и впрямь канул в Гиблой трясине, это значит, что никто больше не преследует колдуна и его слугу. Никто больше не знает, что они держат путь от Риванского моря на север через весь алльдский край...

— Ладно, — согласился Оллид. — Но к вечеру я уеду.

— Прекрасно! — Мевида соскочила с забора и направилась к дому. — Баня открыта, — бросила она на ходу. — Можешь взять пару шкур с лавок. И мальчишку своего не забудь.

Оллид усмехнулся. Да, только Мевида могла всерьёз предложить спать в бане. Для многих алльдов было плохой приметой даже приближаться к ней ночью! Что уж говорить о чём-то ещё...

Колдун окликнул Гиацу и вместе с ним отправился в дальний конец двора, где темнело небольшое строение. Они устроились на ночлег, и семанин, усталый и сытый, мгновенно провалился в сон. А Оллид всё лежал и лежал, глядя, как мгла клубится вокруг. В голове у него звучал голос Мевиды, который повторял: «Чем ты лучше Инганды?.. Не ты ли высадил Вязкий лес?.. А как насчёт осколков Гадур-града? Не думаешь, что все, кто там гибнет, на твоей совести?.. Всё, кто там гибнет... На твоей совести...».

Нет, Оллид так не считал. Люди гибли там по собственной глупости: нечего искать колдунов в столь опасных местах! И не он сделал равнину такой! Не он повинен в древней битве правителей Гадур-града, из-за которой боги прокляли их на веки вечные. И всё же сердце колдуна предательски заныло. А что же насчёт Вязкого леса? Ведь его Оллид высадил сам, желая защитить в первую очередь себя, а вовсе не раскинувшиеся поблизости деревушки. Лес быстро разросся, и сгинули почти все дороги, ведущие к Диким горам. А та единственная, что осталась, шла через Гадурскую равнину.

Вслед за голосом Мевиды, вновь раздался и отчаянный, полный ненависти крик Виллинара: «Ублюдок! Это всё из-за тебя! Ты оставил нас! Ты не помог нам в этой войне! Все тусарцы погибли!»

«Это всё из-за тебя»

«Чем ты лучше Инганды?»

Чем же? Оллид прикрыл лицо рукой и устало вздохнул. Пожалуй, он и впрямь такой же, как Инганда — прячется да ограждает себя всевозможными гиблыми ловушками. И это началось задолго до того, как Рован пронзил копьём Инга Серебряного. Тогда Оллид прятался от своих братьев, а теперь — вообще ото всех. Так какое он имеет право осуждать Инганду? Ведь в самом деле: сколько людей погибло в попытках отыскать колдунов в Диких горах? Вряд ли сильно меньше, чем на Гиблых болотах. И ведь не все люди искали, чтобы убить. Многие приходили, чтобы убедить колдунов выступить на своей стороне против врага — как когда-то делал это Виллинар. Колдовская сила могла бы стать мощным подспорьем в любой битве. Могла бы... Но не станет.

Однако есть и другие... В Лисьей Пади частенько бушуют болезни, которые некому лечить: князья перебили почти всех лекарей, а те, что остались, годны лишь травы собирать. И люди ищут того, кто помог бы им... Да только эти страждущие обычно не обладают достаточной решимостью, чтобы сунуться в Вязкий лес, а затем и в развалины Гадур-града. И в основном погибают те, кто жаждет славы, власти и смерти врагов.

И всё же, всё же! Князья ведут на поиски своих дружинников — а виноваты ли дружинники? Они просто верно служат предводителю и, возможно, даже не знают мира за пределами его приказов. Но ведь и не Оллид собирает их в поход. Не он заставляет их идти. Не он их убивает. Как и с братьями: они не стали слушать его и погибли по собственной глупости, уведя за собой к Халльфре и целое Тусарское княжество.

Оллид повернулся на бок и закрыл глаза. Тьма бани успокаивала его, но остатки мыслей, словно призраки на болоте, ещё бродили в его сознании...

Инганда ведь тоже никого не убивает сама. Однако она повелевает болотом, заставляя его губить десятки людей вместо неё. Мевида считает, что Инганда помогает всем колдунам — столько зим уже топит и топит тех, кто мог бы им навредить. Мевида сама просто пользуется близостью болот. Как Оллид пользуется близостью Гадур-града. Но Инганда навязывает Гиблым топям свою волю — не оттого ли они стали настолько гиблые? И если однажды болото взбунтуется против этой воли, жизнь старой колдуньи может резко оборваться. И чутьё подсказывало Оллиду: день этот уже близок.



* * *

Читать следующую, одиннадцатую главу, «Ченам атау» — http://proza.ru/2025/02/01/844

Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314