Хлеб

Хлеб всему голова, вернее глава, старший, почётный. У наших предков было, хлеб да каша пища наша. Сейчас всё наоборот, во всех советах, во всех диетах, меньше хлеба ешьте. Конечно меньше, если на столе и мясо с хреном и рыбка и икорка, а если на столе «хрен тебе», тут без хлеба не обойтись, в животе от такой недостачи, даже урчать нечему будет. Вот хлеб и ест русский народ. В шестидесятые годы в советских столовых хлеб и чай были бесплатными и это не от почтения к главному продукту, а от всеобщей голодухи. Потом, правда слесарь Хрущёв Никита Сергеевич это отменил, нечего на халяву жрать.
     В Советской армии, не знаю, как по нормам, но хлеба на столах в столовой хватало. Молодым солдатам в карантине, когда сержант гонял денно и нощно, есть хотелось всегда, и карманы были всегда набиты кусками хлеба, по принципу, не успел кашу ложкой, пихай хлеб в карманы, ночью, после отбоя, этот мятый, грязный хлебушко был вкуснее любого пирожного на гражданке, вот и чавкали под одеялом, чтобы сержант не увидел. А как вкусен ломоть хлеба с кусочком масла в десять граммов. В обще-то положено было двадцать граммов, но толстомордый хлеборез отрезал десять граммов себе и на нужды офицерской братии и их семей, которые тоже любили хлебушко с масличком, но чаще на халяву, за счет солдатика. Хлеб в армии пекли правильный, а когда вечно жрать охото, то очень вкусный. У нас в полку хлеба привозили много, правда одну треть вечером увозили хрюшкам, у которых от него бока были толстые, наливные. Свинарник, любимое детище командира, был большой, хрюшек много, их обслуживали солдаты свинари, тщательно подобранные из какой-то особой породы призывников, с мордами толстыми, блестящими, цвета молодой ветчины. Хрюшки жили лучше, чем солдаты первогодки, правда не долго. Очень командир и его окружение уважали свежую свининку, мясную с прослоечкой. А на солдатскую кухню попадало одно сало, с которых повара, срезав для себя остатки мяса, варили супы и каши, вкусно, жирно, но не аппетитно. Куски варёного сала солдаты выкидывали на столы, а когда сержант не видел, то и в амбразуру столовской раздачи. Короче, хлеб и армия едины.
     На Тюменском севере, в восьмидесяти километрах от Сургута, в тайге, стоял затерянный хантыйский посёлок Октябрьский, Это главная усадьба хантыйского оленеводческого совхоза, Сами оленеводы, всю жизнь бегают за олешками по тундре, а в посёлке в интернате живут и учатся их дети, находится Советская власть руководство совхоза, которое и является этой властью. Ещё власть представляют два-три учителя, милиционер, бухгалтер, продавщица мырлавки Анна Филиповна и начальник пекарни, она же единственный пекарь баба Дуся. Жили ещё какие-то немногочисленные приблудные ханты и русские, видимо обслуга советской власти, наверняка не имеющие даже паспортов. Все вышеперечисленные замечательные люди, или скорее примечательные, все ели хлебушек, который умело пекла баба Дуся.
Хлеб продавался в магазине-мырлавке, развозился по ближайшим стойбищам. За её хлебом приезжали геологи, сейсмологи и нефтяники и даже любители из Сургута. Баба Дуся, по видимому, знала какие-то секреты или колдовала, когда делала хлеб. Её хлеб был произведением вкуса. Большие неаккуратные буханки, но вкуснее я ни до этого, ни после не ел. К ней прикрепляли помощниц-учениц, хантыек и русских девок, но она вскоре их выгоняла, ругаясь, что им только мусор трясти. Говорили, что она месит тесто руками, я в начале поверил этому, а потом трезво рассудил, что столько теста вымесить, надо десяток бабок. Конечно везде, где пекли хлеб, имелись тестомешалки и разные приспособления.
     Под Нижневартовском на Самотлорском месторождении наша бригада стояла на берегу притока Оби реке Вах, в восемнадцати километрах от деревни Тархово. Сорок дворов русских потомков ссыльных, и царём и советской властью, и хантов, осевших на землю, обленившихся и спившихся. Школа на три класса, изба читальня-клуб, магазин повседневных товаров «мырлавка», контора рыбучастка и маленькая пекарня. В пекарне работали по переменке, пожилая женщина и молодая жена нашего электрика Татьяна, который пришёл к нам с открытием участка. Ночью они заводили «квашню», а утром пекли хлеб. К восьми утра горячий ароматный хлеб уже лежал ровными рядами на стеллажах. Два раза в неделю мы брали по мешку хлеба, приезжая часам к восьми на моторной лодке. Я заходил в пекарню и кидал булки в большой холщовый мешок, специально сшитый для хлеба. Однажды я как обычно зашёл в пекарню за хлебом, сильный запах свидетельствовал, что хлеб готов. Открыл дверь и обалдел. В большой лохани по колено в тесте стояла Танька, задрав юбку до подбородка и ногами месила тесто. От пупа и до пяток на ней были надеты только две тонкие резинки от чулок. Она взвизгнула, но картинка не изменилась, её крепкий круп продолжал ритмично двигаться, а тесто издавало утробно-сексуальные звуки. Я подозреваю, что моё маленькое косоглазие скосоглазилось ещё больше. Как не пытался я отвернуть морду, отвести глаза, сделать смущённый вид, ничего не получалось, глаза сами поворачивались на это сдобное, белое, одетое в ничего, танцующее в сдобном белом тесте. А Таньке, по моему, нравилось приводить в смущение здорового двадцатипятилетнего мужика. Я наполнял мешок булками, а голова насильно выкручивала шею в сторону «сцены». Взвалив мешок на плечи, с сожалением покинул этот театр одного актёра. Так я узнал, какие «тестомясы» применяются в хорошем хлебопечении, и почему мужики с таким удовольствием смакуют этот хлеб.
     На трассе Сургут-Уренгой наши объекты находились на больших расстояниях от жилых посёлков и хлеб бригадам доставляли вертолётами. Мешки с хлебом лежат на песке, а сопровождающий охламон не прикрыл их брезентом, а тут дождь, и вертолёт из-за погоды сегодня не прилетел, а завтра или послезавтра этот хлеб выгрузят на объекте, и есть эту несвежую мокроту невозможно, Мужики матерятся и жарят этот хлеб на сковородке. Первыми не выдержали мужики с объекта Тром-еган, по их заявке привезли два мешка муки, большие столовские кастрюли, дрожжи и рецепт выпечки хлеба. Рецепт был какой-то старославянский, фунты, золотники, вершки, аршины. Вначале все с энтузиазмом взялись за освоение пекарского искусства, но быстро охладели, ничего съедобного не получалось. Машинист Серёга всех успокаивал-«муку хантам продадим, а дрожжи на брагу пустим». Опытные булки пахли хлебом, но внутри были, как глина , другие снаружи чёрные, а внутри каменные. На третий день опыты ставили только электрик Юрий Герцович и повариха, которой по штату положено. Юрий сходил за десять километров по болоту на участок гидромеханизации и целый день торчал около их поварих, выведывая тайны хлебопечения. Эти поварихи, что-то пекли, что называли хлебом и даже ели, значит что-то они умели. Потом Юра ещё неделю портил муку, днём и ночью месил, пёк, жёг, лепил, выбрасывал, отскребал и отмывал. И вот однажды утром бригада пришла на завтрак, на столе лежал нарезанный белый запашистый, ноздреватый хлеб с румяной поджаристой корочкой. Мастер Гена Пыхарев, на правах начальника первый взял кусок хлеба, все затаив дыхание ждали чуда. Гена откусил, пожевал, расплылся в улыбке и засунул в рот весь большой ломоть, запихивая его грязным пальцем. Юру хотели качать, но вагон был низкий и его чуть не стукнули об потолок. Поварихину кашу никто не ел, все лопали этот чудесный хлеб, он был изумительный. Новость о Юрином хлебе разнеслась по тайге, тундре и ближайшим посёлкам. Однажды приехал большой вездеход с посланцами от геологов, буривших, что-то за сто пятьдесят километров. Юра, сжалившись, сделал им специальный замес. После этого на многих объектах мужики взялись за выпечку хлеба, но не всем это дано, как во всяком творчестве талант нужен, а хлеб творить это творчество, без сомнения.
     В 1986 году в Афганистане на контракте организовали свою пекарню и очень успешно. Инженер Миша Гусев из Тольяти взялся за это дело, научился по рецептам и выпекал великолепный хлеб. У афганцев можно было купить только их лепёшки, мы называли их лаваш, хотя на кавказский лаваш они совсем не походили. Есть их можно было только горячие и совсем немного, а лучше совсем не есть, Половина муки «седьмого» сорта, половина соломы первого сорта. В кабуле на рынке я наблюдал за производством этого хлеба. Большой глиняный тандыр нагревается дровами, лепёшки наклеиваются на внутреннюю часть стенки, и готовую лепёшку нужно вовремя снять со стенки, иначе она упадёт на дно тандыра и сгорит. И всем этим занимается ватага мальчишек, бачи. Два бачи поддерживают огонь под тандыром, два месят тесто с соломой, два лепят лепёшки, один лепит лепёшки на стенки тандыра и вынимает их, а два бачи держат его за ноги, чтобы он не упал в этот раскалённый глиняный чан. Тот, что лепит и вынимает самый маленький, но самый главный, все подчиняются его командам, а он в тряпичных перчатках, закутав лицо мокрой тряпкой, беспрерывно по пояс ныряет в тандыр, выкидывает лепёшки, хватает сырые и опять, сменив мокрую тряпку , лезет в тандыр. Готовые лепёшки продавал рядом в дукане, такой же шустрый бача. С содраганием я смотрел, как маленький мальчишка окунается в это раскалённое жерло, а страховка две пары детских рук. После увиденного, кусок лепёшки застревал в горле, хотя эта солома и так не была пригодна в пищу. В Кабуле мы случайно обнаружили китайскую пекарню. Белоснежные, поджаренные батоны выглядели божественно. Обрадованные, набрали полную спортивную сумку, и вечером ими лакомились, но они были без запаха и вкуса, как вата, а утром стали, твёрдые, как доска. Из чего их китайцы делают, до сих пор гадаю. Когда летели в Афганистан, в Москве покупали чёрный бородинский хлеб, селёдку в больших банках и сало и потом закусывая русскую водку русским хлебом с хохлятским салом, балдели, вспоминали родной дом и некоторые плакали.
     Кстати Миша Гусев в пекарне контракта выпекал очень вкусный хлеб и опять же, кроме него, никто не мог такое сделать, даже руководствуясь Мишиными подробными инструкциями, сколько граммов, сколько минут, какая температура. Он делал хлеб с любовью, ему это нравилось, он обращался к хлебу на Вы, разговаривал с ним ласково, и никто не думал, что у него крыша потекла, все с нетерпением ждали, когда Миша вынесет готовый хлеб. Заходить в пекарню, когда там колдовал Миша, никто не смел. Когда Миша уехал в отпуск, все считали дни и часы до его приезда. Хлеб, который делали его приемники есть было не возможно. Один из них мне сказал-: «наваждение какое-то, всё делаю как у Мишки, а хлеб гад не получается».-«Потому и не получается, что ты его гадом обзываешь» сказал я. В русской кухне, издревна было неписанное правило, кто готовит или печёт хлеб, должен быть хорошим человеком, нравственным, добросовестным, богобоязненным. Мысли его должны быть хорошие, радостные, душа петь должна, тогда и хлеб будет настоящий.
2019.