Карета подана. Нора. 3 часть

Через дорогу от бирюзового дома пятнадцать по улице Кофейной располагался дом аппетитно лососевого цвета, номер шестнадцать. Здесь, в первой квартире проживала Нора, бывший директор той самой школы, где Бэлла преподавала географию. Конечно, обе они, будучи соседями и коллегами, знали друг друга давно, но вот по-настоящему сдружились только около трёх лет назад, когда обе почти одновременно вышли на заслуженный отдых.
Первой это сделала Нора. Её супруг, любитель сигар и вечернего бокала сливочного хереса, при жизни был неиссякаемым источником премудростей. Он одинаково и от души, как никто другой, умел насладиться всем, что его касалось, и тем, чего касался он сам: домашним уютом, вкусной едой, удобной одеждой, ездой на собственном автомобиле. После насыщенного трудового дня с превеликим удовольствием позволял себе вдохнуть лёгкий сладковатый дымок сигары, ощутить её травянистый вкус, прочувствовать многогранность винного послевкусия, а также изречь между делом своё личное мнение обо всём на свете, облекая его в шедевральные афоризмы. В речевом искусстве он был удивительно оригинален и талантлив и достаточно высоко ценил каждое удачно подобранное слово. Мужа не стала шесть лет назад, а Нора то и дело вспоминала и цитировала его жемчужные мудрости. Одна из них её и спасла.
Однажды тихим весенним вечером, не без усилий влача утомлённое думами и чужими проблемами тело, она возвращалась с работы домой по тихой безлюдной улочке. Сгущались розово-серые сумерки. Уютный жёлтый свет из окон падал на влажную землю. Пахло молодой зеленью, прохладной свежестью, дымком из каминов. Ещё несколько тёплых солнечных дней и городок превратится в разноцветный сказочный мир.

Кончился долгий рабочий день, подумала Нора. Вечер такой прекрасный. Можно отдыхать и радоваться жизни. Но радости не было. Мысленно заглянула к себе в душу. Там было пусто и чисто, словно в вымытой с Fairy кастрюльке. Ни чувств, ни эмоций - ничего. Не на что смотреть. Единственное, что она чувствовала и в чём была уверена, так это то, что чертовски устала. Каждой клеточкой. И что прямо сейчас, посреди чужого двора, того  и гляди расползётся по швам. И в какое-то мгновение вдруг сжало холодным страхом грудь, и стало трудно дышать. Ноги подкосились, и она плюхнулась на скамейку.

- А хотелось бы на берег моря, - сказала себе Нора. - Слушать шум волн и пить шампанское. Но чувствую себя старым, изношенным платьем. Ветхим, стёртым до дыр платьем, которое вот-вот рассыплется.

И тут она вспомнила одно из высказываний мужа: не взваливай на себя то, что может изменить лёгкость твоей походки.
Поздновато вспомнила. Пятнадцать лет назад взвалила. Должность, которая сейчас может её убить.

- Нора Аркадьевна, вам плохо?             Рядом в накинутой на плечи шали стояла Бэлла. - Может скорую вызвать ?               

- Ах, нет. Немного отдохну и уйду. Мой дом через дорогу.

- Я знаю. Я вас в окно увидела. Подумала,  помощь нужна. А знаете что, милая, пойдёмте ко мне. У меня есть хороший чай, немного рома, крыжовенный джем и пирог - верные  средства от усталости. Слишком тяжело слабым женщинам иметь железные нервы. Они отнимают много сил. Пара чашечек горячего "Английского садовника" и добрый кусок сладкого яблочного пирога вернут вас к жизни.
 
Спустя полчаса Нора, согретая до самого сердца умело заваренным чаем,  сдобренным ложечкой рома, теплом протопленного камина, душевным общением с заботливой хозяйкой, почувствовала, как уходит беспредельная усталость, как, словно дешёвая душистая вода, испаряются чувства разбитости, одиночества и несчастности. Боль внутри постепенно отступила, разжала свои холодные объятия, не оставив следа.

А Бэлла в который раз кипятила чайник,  подливала свой волшебный напиток в её цветастую чашку, предлагала отведать четвёртый по счету кусочек тёплого, посыпанного кленовым сахаром пирога, укутывала шерстяной шалью плечи и всё ворковала и ворковала. О том, что как женщина её понимает и сочувствует, но у каждого есть свои  пределы, и важно знать, где они находятся. О том, что как бы ни было прекрасно начало очередного этапа жизни, завершение его должно быть не менее величественным: уйти вовремя - уйти красиво. О том, что она, Нора, давно уже не смеётся и даже не улыбается, и от этого же умом можно тронуться. Что деньги, конечно, нужны, но не всё можно выдержать ради них. О том, что, может быть, пора позволить себе в одно из ближайших утр начать жить и отправиться не в школу, а вслед за мечтой, чтобы однажды, не дай Бог, не остаться лежать в своей постели навсегда, словно выброшенная на берег рыба. О том, что уход с работы вовсе не обязывает заняться выпечкой, вязанием свитеров или посещением театральных премьер, когда на самом деле в искусстве ничего не смыслишь. Просто не делай ничего такого, что навредит тебе или не нравится. Слушай себя, и всё сложится так, как надо. Своей жизнью мы никому не обязаны.

- А если вдруг вас удивило благозвучие моих суждений, - призналась Бэлла, - то знайте: все эти слова я говорю себе каждый день уже последних пару месяцев. У меня нет глупого желания умереть на работе с глобусом в руках. Уволюсь по окончании учебного года, стану варить джемы, читать, немного путешествовать, наслаждаться жизнью. Жить спокойно и чтобы меня не беспокоили. Делать то, что велит сердце и не бояться перемен.

Как хорошо, когда кто-то тебя понимает и поддерживает, несмотря ни на что, подумала Нора. Вытаскивает на поверхность твои заблуждения и удручающие факты, чтобы показать голую истину, не провоцируя при этом обиду и  уныние. Возможно, это смешно, но я действительно разучилась смеяться.  Прав был муж, когда сказал про походку. Надеюсь, ещё не поздно для того, чтобы вернуть ей легкость. Пора набраться смелости, уволить себя с изнурительной  работы, заняться тем, что по душе, наполнить её всяким прекрасным и больше ни о чем не думать. Жить так, будто мне нет дела до успеха, будто не знаю, что такое амбиции...

Слова Бэллы текли, как равнинная река, как поток невесомого сияния, вселяли веру в хорошее, успокаивали, убаюкивали. Незаметно для себя Нора задремала...

Спустя время она вдруг почувствовала, как кто-то ткнул её в нос и сказал:

- Пиип!   

Нора открыла глаза.

- Вы неподобающе одеты для сна, дорогая, - произнесла Бэлла.
- Моя пижама вам тоже не налезет. Я провожу вас домой, там вам будет намного удобнее. 

Через пару недель, той же весной, сняв с себя ставшие слишком тяжёлыми должностные доспехи, Нора навсегда ушла с работы. И теперь, просыпаясь по утрам, испытывала не усталость, а удивительные чувства  лёгкости и восторга.
В июне, как и было обещано, ей выпала честь одной из первых оценить вкус джема, сваренного счастливой маленькой леди - вышедшей на заслуженный отдых Бэллой. Он был земляничным, и, честное слово, всем остальным джемам, сваренным раннее, было до него далеко. Ведь он был со вкусом свободы.


  Не исключено, что три последующих года их жизни стали самыми счастливыми. Если сказать без преувеличения, то одни из лучших. Две почтенные дамы идеально вписались в жизнь друг друга и так энергично принялись открывать для себя мир заново, будто до сих пор были полностью оторваны от реальности. Обе позволили себе забыть о возрасте, не ограничивать эмоции, время от времени уверяя друг друга, что они вовсе не сумасшедшие, а просто очень впечатлительные.
Вдвоём уезжали за тридевять земель, чтобы полюбоваться бескрайними цветущими полями, сказочными ландшафтами, мятными лугами, горными вершинами, дарящими покой. Окунались в морские воды, умывались из ледяных ручьёв, тонули в безмолвном ночном небе, усыпанном холодными огоньками звёзд, похожем на океан. От природных красот забывали обо всём на свете.
Они бродили по уютным улочкам незнакомых городков, пропитанных ароматами пряностей, специй, копчёностей, хлеба, кофе. По утрам просыпались то от яркого солнечного света, то от шума дождя, то от пения птиц, то от завывания ветра.

На третьем году обе пришли к пониманию того, что достаточно насытились впечатлениями, положительными эмоциями, собрали лучшие плоды жизни. Но не нужно портить музыку. Пресыщение чем бы то ни было всегда опасно.
Дамы несколько угомонились. Погрузились в неспешный мир книг, музеев, выставок, театров, уже не столь удаленных от дома. Жизнь обеих вошла в относительно спокойную колею, прямую и почти предсказуемую, как тисовые  аллеи местного парка.

И тут в Норе проснулся директор. Она наивно думала, что распрощалась с ним навсегда, но оказалось, от него так просто не отвяжешься. Где-то внутри неё директор отдохнул, сладко выспался, воспрял,  нашёл себе подопечного, то есть Бэллу, и принялся ею руководить. Нора незаметно для себя стала испытывать превосходство над ней. Смотреть на её вышедшие из моды наряды с осуждением и даже немного стесняться. Себя она считала дамой гламурной, привлекательной, более образованной. Не позволяла выйти в мир без макияжа, сумочки, украшений и в одежде, которую носила вчера. Тогда как Бэлла принимала за эталон красоты лишь чистоту, простоту и опрятность. 
Постепенно в их маленьком пруду Нора  стала главной рыбой. Это ей нравилось. Она думала, что так будет всегда. Она ошиблась.

И теперь, тайно наблюдая из окна за тем, как из подъезда соседнего дома выходит её подруга с никчёмной дворнягой на поводке, понимала, что перегнула палку.  Люди получают друзей, которых заслуживают. И, по совести говоря, они с Бэллой прекрасно уживались и с удовольствием проводили время в обществе друг друга во время путешествий. А потом она немного зазвездилась, это правда. Да ещё этот пёс. Как она и предвидела, он отнял всё внимание подруги.

Навряд ли Бэлла скучает по мне так же, как я по ней, размышляла Нора.
Она вдруг впервые и неожиданно для себя  испытала горечь одиночества. Исключение Беллы из её жизни образовало огромную болезненную брешь, которую, как оказалось, и заполнить-то  нечем.

Каждый день, словно приговорённая, Нора следила за счастливой парочкой из окна, прячась за дорогой итальянской занавеской. В своей большой квартире, напоминающей дорогую шкатулку. Слыша, как большие настенные часы торжественно отсчитывают минуты. Тоскуя по ничем не примечательной кухонке Бэллы, пропахшей сахарным сиропом. По их долгим чаепитиям и разговорам. По чувствам тепла и умиротворения в душе, которые умела вселить туда подруга своим удивительным пониманием, спокойствием и философским принятием событий.
В мире полно чудес, но самое чудесное всегда рядом. И чаще всего это всё-таки люди. 

Ни разу в жизни Нора не проводила в одиночестве недели и месяцы. Это было непривычно. Угнетало и тревожило. Она никак не могла снова обрести равновесие.  Пару раз Бэлла звонила и предлагала встретиться за чашечкой чая, но чувство ревности и гордости не позволили ей принять приглашение. Лицо её в те дни было непроницаемо, как камень, в сердце жила обида.

У меня всё хорошо. Я не нуждаюсь в утешениях. Буду страдать молча, - говорила себе Нора. Но с течением времени стала чувствовать себя мышью в ловушке.
Подсматривая за тем, как счастлива Бэлла без неё. Как она помолодела, похорошела, сменила платочки на очаровательные  шляпки, завела новых знакомых. Один из них, обладатель длинной шеи и головы, лишённой шевелюры, провожал её с вечерней прогулки до подъезда несколько недель кряду, а потом, к облегчению Норы,  внезапно исчез.

А этот лохматый, словно им помыли пол, пёс!? Надо же, влюбил в себя полгорода. Нора пристально разглядывала Джоньку, сдвигая в сторонку кружевную тюль, уже второй год. Она не желала ему зла и даже однажды, заметив через театральный лорнет седину на его загривке, испытала чувство жалости. А потом, уже без лорнета, стала замечать симптомы его старения.
Джонни шёл тринадцатый год. Их с Бэллой прогулки были всё короче. Они уже не ходили за три квартала к кондитерской, чтобы полюбоваться  роскошными булками и пирожными. В мясную лавку и на рынок Бэлла ходила одна. Пёс сопровождал хозяйку лишь до ближайшей библиотеки или в аптеку, что была за углом. Да и то всё реже. Джонни уже не был тем резвым парнем, каким был ещё пару лет назад. Он выглядел усталым. Нога за ногу доходил до парка, делал в укромном месте свои дела, отдыхал, лёжа на траве, и плёлся обратно.
Всё в нашей жизни приходит неожиданно. Зима, старость, болезни...
(Продолжение следует)