Дорогой войны. Сила духа

Эту историю о своем дяде Михаиле, родном брате его отца, рассказал мой знакомый Александр. Меня очень впечатлила судьба этого человека, поэтому я решила рассказать ее читателям журнала. А далее рассказ пойдет от имени Александра.
- Мой дядя родился в 1906 году, мой отец в 1912 году. Семья наша была зажиточная, в роду было много мужчин, в каждой семье рождались сыновья, поэтому у моего деда было большое хозяйство. Сыновья выросли, но хозяйство вели сообща. Семья была не только богатая, но еще и набожная. Все члены семьи верили в бога и в смутные времена революции от веры не отреклись. Прошла революция, война, а потом наступила коллективизация. Активистами выступила деревенская беднота, у которой никогда своего хозяйства не было, впрочем, их такая жизнь вполне устраивала. Все любили погулять и выпить, зато после революции нацепили кожаные куртки, обзавелись револьверами и подались в начальство. И, конечно, пришли раскулачивать моего деда Афанасия. Михаил, старший из сыновей, был парень крутой, очень сильный, и слово имел крепкое. Все знали, что сказал, то сделает. Выскочил Михаил из избы, подошел к местным революционерам, сказал: «Только посмейте ко мне в дом войти, всех оглоблей по одному зашибу!» Испугались комитетчики, в этот раз раскулачивание не состоялось. Но моя бабушка Аграфена была женщина мудрая, она знала, что с властью, какая б она не была, спорить, все равно, что против ветра плевать. Поэтому она нашла своим старшим сыновьям невест, купила каждому по собственному дому и разделила хозяйство. Теперь если что и заберут, то не все. Коллективизация состоялась. Только вот половина коров, конфискованных у сельчан, сдохла в первую же зиму от голода. У всех, кто смотрел на страдания своих бывших буренок-кормилиц, сердце кровью обливалось. Горе революционеры коров отобрали, а вот о сене не позаботились, да и вообще, как вести общее и большое хозяйство, не знали и не умели.
А потом пришла Отечественная война. Многие мужики из нашей семьи ушли на фронт. Михаила забрали в первую очередь. Попал он на Ленинградский фронт. И в первых рядах уже в ноябре 1941 года его отправили воевать на Невский пятачок, плацдарм на левом берегу Невы, у Невской Дубровки. Сейчас уже это название знают все, там в общей сложности погибло около ста тысяч наших солдат, а может быть, и больше. Наши войска много раз пытались оттуда начать наступление, чтобы прорвать блокаду. Хотя, некоторые военные говорят, что этот плацдарм был отвлекающим внимание от основного направления наших войск. Мой дядя Михаил побывал на этом пятачке трижды. Каждый раз туда отправляли 5-6 батальонов, через несколько дней упорных боев оставалось около десятка бойцов и командир. Формировали новые батальоны, и снова повторялась та же история. И в третий раз мой дядя Михаил остался живым среди горстки солдат. Он был, как заговоренный. В тот раз он крепко поругался с командиром. «Зачем вы нас сюда гоните на убой? Если наступление здесь как следует не подготовлено, разве нам справиться малыми силами?»  «Ты что ли руководству будешь указывать, как поступать? – закричал он на Михаила, - может ты и Сталину будешь указывать, как поступать?» Командир оказался злопамятный, он тут же доложил про Михаила сотрудникам НКВД, особистам, и они стали его пасти, ждали случая, чтобы арестовать. И такой случай вскоре представился. Всем солдатам в батальоне выдавали махорку, а вот бумаги не давали. И скрутить самокрутку было невозможно. Над расположением фронта часто летали фашистские самолеты и разбрасывали листовки с предложением русским солдатам сдаться. Вот Михаил однажды и взял одну листовку, чтобы сделать самокрутку. Листовку взял, а особисты тут как тут, взяли под руки и повели на допрос. «Сдаваться собрался?» - зловеще спрашивали они. Допрашивали с особым пристрастием, а потом кинули в холодный неотапливаемый подвал здания на Литейном, 4, так называемый Большой Дом, управление НКГБД. Была холодная, голодная зима 1942 года, все солдаты, которые были арестованы вместе с Никитой, через несколько суток просто замерзли в этом холодном подвале. Выжил один Михаил. Потом он рассказал, каким способом ему это удалось. До войны он плотничал, а также знал и столярные работы, мог сам и мебель сделать, и телегу починить. И чтобы спастись от холода, он стал представлять себе, что он занимается любимым делом, строгает на верстаке доски, он мысленно представлял работу, ходил, двигался, строгал доски невидимым рубанком. От холода и голода он вошел в такое состояние, что и верстак, и доски, и рубанок казались ему настоящими. Вот так он целый месяц без сна и отдыха он трудился на своем воображаемом производстве. Конвоиры решили, что он умом тронулся. А через месяц его отправили в ГУЛАГ, в Сибирь, под Магадан. Там он провел 12 лет, вплоть до смерти Сталина. Жизнь в лагерях была очень тяжелой, голод, холод и тяжелая работа на лесозаготовках. Многие умирали, не выдержав даже года каторжной жизни. Работали они в лесу, по пояс в снегу, одежда легкая, обувь быстро промокала, сил на тяжелую работу не было. И тогда их бригада придумала способ выживания: они по очереди ломали себе руку или ногу, подставляя под падающее дерево. Со сломанной рукой или ногой отправляли в лазарет, а в лазарете кормили то тем меркам хорошо, давали лекарства, можно было спокойно отоспаться и отдохнуть. Так вот мой дядя выжил на каторге, в ГУЛАГЕ. Также я думаю, потому он остался он жив среди всех выпавших на его долю испытаний, что моя бабушки Аграфены, его мать, молилась за него каждый день утром и вечером. Вернулся дядя домой в 1953 году, когда после смерти Сталина выпустили на волю всех невинно осужденных. И мне довелось много раз встречаться со своим дядей и слушать его рассказы. Дяде было 47 лет и ему удалось еще пожить мирной жизнью на родине.