нераскрытое

Душная комната опаляет щёки дымом от бычков сигарет. Под пластырями на руках медленно умирает галактика. Губы проиграли войну с собачьими зубами, клыки измучили их, превратив в месиво.  Я представляла в своих потаённых мыслях океан. Озиралась по сторонам, будто, если стены заметят, что я думаю о свободе – поглотят меня, не оставив ни косточки.  Я повзрослела где-то между синяками на хрупких локтях и пожаром в Нотр-Дам-де-Пари.  Повзрослела тогда, когда папа завещал мне полинявшую фуражку, пропахшую холодным морским ветром. Я до сих пор вдыхаю её запах до колик под рёбрами, а после прикладываю к уху, в надежде услышать шум прибоя и его звонкий голос. Взрослая жизнь настигла меня слишком рано, она кусалась подобно уличным псам, норовясь отхватить кусочек побольше.
Посеревшее небо усыпано дырками от балконов. Выходя из дома за пивом, я садилась на корточки и рисовала мелками улыбки на мокром, после дождя, асфальте. Они расплывались и корчили мне гримасы, будто подстёгивая. Люди сторонились мою фигуру, от меня тянуло омерзительной пустотой, потерянностью меж кварталов и подъездными пепельницами. У меня никого не было. Ночью я брала в руки старый карманный фонарик, чтобы подмигивать звёздам. Папа мне когда-то сказал, что, когда люди умирают, они становятся яркими точками на чёрном полотне. Каждую ночь в моём окне ненадолго загорался мелькающий свет, ведь я пыталась достучаться до самой яркой для меня звезды, азбукой морза.
У меня человечьи глаза и щенячья душа. Я всегда возвращаюсь домой, смотрю на заколоченную дверь зелёными лесами, в надежде встречи с хозяином. Чересчур сердобольная и легко привязываюсь, стоит лишь проявить ко мне хоть каплю заботы. Наверное, это всё из-за слов, которые постоянно звучат в моём подсознании: «Будь открытой к миру». Вот только этот мир меня поглотил, пережевал и выплюнул обратно. Каждый высасывал из меня то, что ему было нужно, словно дементоры из пыльной и выцветшей книги Гарри Поттера 1999 года.
Кровь в горле дразнится и зудит жутко, словно запихали внутрь стекловату. Я ребёнок белых ворон, бесхвостых котов и беззубых волков. Сплошное противоречие, которое никогда не сможет стать чьим-то достоянием.
Я вскакивала с кровати после очередного кошмара, в котором я была счастлива. Реальность не складывалась с вопиюще радостной картинкой из моего мира грёз. Очередной дурной сон, после которого я просыпаюсь в холодном поту, пытаясь жадно глотнуть воздух. Посиневшими пальцами пыталась разодрать горло. Мне казалось, будто алые розы пытаются прорасти из моих ключиц. Их острые шипы так и норовились прорезать мою глотку, и я хваталась руками за шею, лишь бы они не душили меня мертвой хваткой. Каждое утро я встречала неподвижным взглядом, убивая запотевшее окно с мёртвыми потрескавшимися рамами. Казалось, что, когда я вставала с постели, половицы под ногами визжали, а не до конца прибитые гвозди мечтали раскромсать мои ступни.
Мне нравилось выходить из дома ночью. Единственным минусом был свет фонарей, который бил по костям, словно раскалённая холодная кочерга.  Если призраки и существуют, они наверняка обходили меня стороной.  Не каждому мёртвому хочется увидеть живого, похожего на своего.
Я глотала кровавую слюну, промакивая рот дырявой, некогда белоснежной, рубашкой.  Я не выходила из дома днём. Люди угнетали, атмосфера становилась тяжелее, а лёд от чужих обид проникал в бронхи. Итак, заведомо больная, отхаркивалась желчью, пытаясь найти спасение в некогда родных лицах. Но мои крики о помощи встречал лишь мороз, что таился в озлобленных сердцах и не понятно, почему я его заслужила. Причина была с хрустом разломана и кинута в тёмный угол, будто её никогда и не было. Будто?
Я = самопожертвование. Я для всех, но не для себя. И если быть честной, в тот момент, когда меня душили стены, всё, в чём я нуждалась – это чьи-то успокаивающие объятия и трепетные поглаживания по волосам. Даже если бы в тот момент, мне сказали через чур банальную фразу: «Всё хорошо», я бы сиюминутно поверила. Ведь в тот момент мне нужна была простая надежда, что всё наладиться, ведь Анна Герман меня уже не спасала. Сбежать ведь можно всегда, но от воспоминаний – едва ли.
Беспричинный смех разрезал тишину, отскакивая эхом от холодных пустых стен. Остывшее одеяло свисало с моих плеч, глаза смотрели мертвым взглядом в одну единственную точку. Я будто кот, которому направили лазер, не могла сдвинуть зрачки с места. Хохот прекратился. Рот остался приоткрытым, на белую простынь начали капать слюни. Набравшись сил, пытаюсь встать, вытирая капли с подбородка тыльной стороной ладони. Всеми силами игнорируя чувство отвращения к самой себе. Сгорбившаяся спина тянет к полу, лёгкие не могут расправится, прилипли к позвоночнику намертво. Над головой мигает уже почти не работающая лампочка, свидетельствуя о том, что скоро мне явно отключат электричество, а за ним и отопление. Неуплата по счетам, я не могу заставить себя пойти заработать. В кармане затерялось несколько грошей. Возможно их хватит на хлеб, тогда крысам, что живут у меня под полом, будет приятнее поедать моё разложившееся тело. В комнате всё равно холодно. Осень, нет отопления. Окно открыто нараспашку. Продрогшие кости стучат в такт выдуманной мелодии в голове. Ветер колышет, в прошлом, белые занавески, которые сейчас заляпаны кофе и моей собственной кровью. Боюсь посмотреть на себя в зеркало. Осунувшееся лицо, кости туго натянуты кожей, глаза вываливаются из век.
-Тире, точка, точка. Точка, тире. Тире, точка, точка. -Вслух лепечу я, забыв обо всём. Прошло уже столько лет, а батарейки в старом карманном фонарике я меняла лишь однажды. Даже у них есть выдержка. Табачная пыль раздирает глаза. Я всё ещё верю, что та, самая яркая звезда мне ответит. Просидев несколько ожидающих часов с фонарём, голова тянется к земле. Последняя сигарета, которую я хранила в железном кулоне в виде ракушки, является моим последним компаньоном. Я закрываю глаза и погружаюсь во тьму. Душная комната шлёт мне привет.
Давлюсь собственной слабостью и разламливаю сигарету, думать о смерти было легче, чем о будничных делах. Хотелось залезть к монстрам под кровать, потому что начинаешь понимать, почему они прячутся от заляпанного грехами мира, утешаясь детскими грёзами. Я антрополог, что изучает собственное разложившееся тело. Даже чудища, что снились мне, не доедают мои остатки, потому что от меня веет моросью. Я перестала быть. Меня не существует. Я растворилась во времени, не понимая сколько дней прошло и сколько мне ещё осталось. Утра сменяло вечер, Лето сменяло зиму.
Моё лицо купалось, в обжигающих холодом, лучах луны. Ночное светило будто взъелось на меня, стараясь прожечь противные черты лица. Злой январский холод кусал щеки, одеяло совсем не согревало. Босые ступни не слушались моих импульсов, руки дрожали, не в силах даже поднести дымчатую смерть к губам.
Входная дверь давно уже не хлопала, половицы с гвоздями-злодеями больше не кромсали мои ступни. По пустой квартире гуляли призраки прошлого, напоминая о некогда хорошей жизни. Тени сгребают моё тело своими огромными лапами, каждый из них хочет ухватить кусочек побольше. Я больше не могу сопротивляться. Меня нет. Последними, едва работающими отголосками в памяти, я разрешаю себе открыть душу. Слышу довольные щелканья клыками. Они давно хотели есть и долго ждали. Как бы не противна была им моя кровь, они выпьют меня без отстатка. Самые страшные демоны. Демоны в моей голове.