РОЙ часть 2 эпизод 1

                ОТТЕПЕЛЬ

  -   Прочитайте и если не имеете замечаний, распишитесь внизу каждого листа протокола, - я пододвинул допрашиваемому заполненный с его слов бланк допроса, который тот стал внимательно изучать, читая про себя и шевеля при этом губами.
      Подследственный владел языком судопроизводства в рамках средней национальной школы, уровень которой  с трудом мог бы быть соизмерим с классом четвёртым такой же школы в пределах метрополии. За годы службы здесь в глухом гарнизоне строительных войск оборонного министерства на национальной окраине Союза я уже привык к тому, что провозглашаемая официально всеобщая грамотность и обязательность того же среднего образования в районах отдалённых как от столиц метрополии , так и от столиц национальных образований имеет весьма специфические особенности, что в подборе педагогических кадров, что в качестве образования их учеников. Сначала я по каждому следственному действию, в котором принимал участие представитель некоренной нации Союза, коих здесь служило чуть ли не девяносто процентов  личного состава, искал переводчика с его родного языка, как того требовал закон. Но потом, глядя, что мои потуги в соблюдении процессуальных тонкостей не нужны ни здешнему прокурору, ни суду, также сплошь укомплектованному «национальными кадрами», перестал быть таким уж строгим законником и прибегал к услугам «толмачей» только уж в случаях полнейшей лингвистической немоты допрашиваемых.
      Я отвернулся от читающего свои показания солдатика, который обвинялся в том, что решил из расположения части смотаться в свой кишлак по собственному желанию, да задержался там на срок, который законом предусматривал несколько лет каторжных работ в той же военной системе, но уже не в плоскости срочной военной службы, а в качестве отбытия уголовного наказания в гораздо более суровых условиях дисциплинарного батальона. Из окна моего служебного кабинета открывался вид на плац гарнизона, который , казалось, плавился под лучами местного жаркого солнца. Созерцание асфальта, покрытого множеством трещин от этой непрестанной жары, заставило меня её физически ощутить и в относительной прохладе кабинета, по пространству которого гонял горячий воздух практически бесполезный в здешних условиях вентилятор.
-    Прочитал... - голос подследственного вывел меня из этого удушливого оцепенения.
     Я ткнул пальцем в места протокола, где он поставил свои корявые подписи, после чего поручил его заботам конвоя из комендантского взвода, которые повели его на местную гауптвахту. После того как кабинет опустел, в нем опять воцарилась знойная тишина, которая, как мне казалось физически давила на меня. Я снова обратил взор к окну. Залитый солнцем плац слепил. Мне внезапно вспомнилось начало моей истории многолетней давности, которая начиналась очень похоже  - тоже со взгляда в окно служебного кабинета. Хотя начало, несмотря на промозглую погоду Северо - Запада, было климатически, наверное, гораздо комфортнее нынешнего пекла. Оно повлекло цепь стремительных событий, которые перевернули моё тогдашнее мироощущение и миропонимание, и привели меня в результате инстинкта самосохранения государства в эту знойную дыру на его окраине. Чем руководствовалось начальство органов безопасности, отправляя меня в этот богом забытый гарнизон, а Иконникова в такой же богом забытый НИИ, оставалось только догадываться. Вряд ли мы с ним своими рассказами могли как то расшатать могущество нашей империи, кто бы нам поверил, учитывая какие времена тогда стояли на дворе. Ну разве что, кто -  нибудь из нас написал бы на эту тематику фантастическую повесть. Но государственная машина, требовала, чтобы даже потенциальные разрушители привычного земного бытия оставались в изоляционном молчании. С той поры с Иконниковым, я ,понятное дело, не общался. И даже не делал попыток к этому, поскольку любой звонок или письмишко, направленное в его захолустный НИИ, сразу бы послужили сигналом для соответствующих служб, о том, что бывшие агенты Роя ищут связи друг с другом. А это могло говорить о том, что в них снова ожила и обрела свою структуру, якобы, ранее прекратившая своё существование матрица. Я не сомневался в том, что пассивное наблюдение за мной и за Иконниковым, как, впрочем, и за другими инициализированными субъектами до сих пор ведётся. Так, на всякий случай. А давать повода законопатить меня в ещё большую дыру я не собирался. Иногда я осторожно интересовался у моего теперешнего начальства о сроках моего пребывания здесь. Но всегда получал достаточно уклончивые ответы,о том, что сейчас именно здесь, в гарнизоне, имеется большая надобность в таких специалистах, как я. Так что для себя я пока определил своё пребывание в здешних пенатах равным установленному сроку службы в прокурорских органах, что не могло не вгонять меня в тоску. Наверное, я должен был бы спиться здесь от такой безысходности. Честно говоря, первое время своего пребывания здесь, я грешил сим пороком. Но в конце концов мне это просто надоело. Надоело, потому что не приносило ожидаемого забвения, не вычёркивало из памяти все, что мне случилось пережить. Ведь раз Судьба ввергла меня в эпицентр таких событий, что и иному фантасту представить невозможно, то , может быть, мне суждено как то распорядиться полученным Знанием о мире. Как знать?
     Некоторую надежду давало то, что в столице страны начались какие то перемены. Газеты стали смелее, вскрывались тайны прошлых режимов. То, что раньше замалчивалось, становилось достоянием общественности. Хотя все это происходило там, в центре. Здесь же, в нашей тьму-таракани все текло по прежнему. По крайней мере,  внешне все оставалось неизменным. Но все же я питал надежду, что если изменения по переустройству общества и структуры государственного управления продолжаться в том же направлении, что они начаты, то я смогу, наконец оставить службу, так как перекройка государственного устройства коснётся и всех органов безопасности, в том числе и той засекреченной фирмы, в которой,наверное, по сей день трудятся Рудольф и Боглаев. А может быть, учитывая все усиливающийся в центе ветер перемен, им придётся  срочно свалить за бугор, так как некоторые вещи, которые делались с их соизволения и под их непосредственным контролем никак не укладывались в рамки закона. О произволе спец.служб, судя по газетам и радио, говорили все больше и все смелее.

       После этого дня, повергшего меня в тягостные воспоминания о прошлом, прошла неделя - другая. Сей же день ознаменовался неожиданным вызовом меня к прокурору гарнизона.
-     Присаживайтесь! - всегда невозмутимое по восточному лицо прокурора явно выдавало признаки большого волнения, которое передалось и мне.
-     Ви часто спрашивали меня, - как всегда с небольшим акцентом сказал он, - когда можете вернуться в гражданскую прокуратуру.
-     Да! - сердце моё в волнении забилось ещё на несколько тактов быстрее.
-     Так вот, если напишете заявление об увольнении, я повторяю, об увольнении, а не о переводе, то я его подпишу, хоть сегодня!
-     Увольнении? Почему об увольнении?! А, впрочем... - я схватил предложенный мне лист бумаги и, торопясь, как будто через минуту прокурор мог передумать, стал размашисто писать «по собственному».
      Прокурор быстро поставил в углу свою резолюцию о согласии, и , не глядя не меня сказал:
-     Советую сегодня же сдать дела, и...уехать!
-     Конечно, - растерялся я, - но что за спешка?
-     Г-м-м... дело в том,что события, аналогичные прибалтийским, в любой момент могут начаться здесь! Могут возникнуть вопросы к кадрам...м-м-м, присланным из центра и...
-     Понял! - что ж, видимо, предсказания некоторых футурологов о трагичном развитии начавшихся перемен, все - таки начали сбываться.
      Я , молча, крепко пожал руку теперь уже бывшему своему начальнику и быстро вышел из кабинета. По всему было ясно, что мне нужно спешить и весьма...

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ