Семимысль. гл. вторая. отрывок

   Термин "семимысль" явлению присвоил теоретик Пирогов, профессор Политена. Он же допустил как её существование, так и регулярность. Согласно ему, проявлялась она у всех желающих, но не то, чтобы совсем без разбору — какая никакая, а предрасположенность иметься была должна. А вот что влияло на необойдённость такой предрасположенностью, профессорская теория ответа не давала.
   Солнце шастало из восток в запады. У "Почты" с синими вывеской, гербовым ящиком для писем, табличкой местного индекса и расписанием работы отделения два матершинника-старика лихо распекали собес, задержавший прибавку к пенсии. Над входом в фирменный магазин мебельной фабрики "Заря" намалёванный чёрный петух трубил, разинув клюв, о чём-то, что нарисовано не было, очевидно "Купи диван!". Через остановку, из-за жестяного белого облака, укреплённого на крыше сборочного цеха Механического завода, вышла большезубая шестерёнка, выкрашенная жёлтым. Она служила заводским логотипом, одновременно знаменуя общеиндустриальный расцвет. Трудовой день упрямо сопя наваливался на колесо рабочего времени, скрипящее от перекура к перекуру до большого обеденного перерыва, тесно заставленного столовыми, буфетами и столами для игры в домино.
   Ваньки это не касалось. Новый образ жизни автоматически освобождал от забот трудоустройства, и тротуары, в это время сортировавшие граждан кого на заработки, кого за покупками, без дела несли Ивана в центр, разостлавшись под стопами странного пешехода стезями в экшн с чудесническим уклоном. Беззаботно насвистывая, Ванька перепрыгивал ручьи, один раз без интереса перешагнул валявшуюся в сырости чумазую купюру в сто рублей, но не потому, что она испачканная, а просто отныне деньги были больше не нужны. Он был весел и беспечен, в полном ладу с собой и миром. Он был дитя. Минуя сопровождавшие его торговые ряды с пельменными и кондитерскими, ювелирными салонами,  фотопроявочными ателье "Кодак", полосатыми киосками "Союзпечать" и прочим приворотным зельем, он на ходу грозил наиболее заманущим из них пальцем, миролюбиво приговаривая:
   — Да-да-да, даже не мечтайте! Больше вам из меня потребителя не сделать!
   Что при этом другие граждане на него оборачиваются, Ваньку ничуть не смущало.
   По сторонам зима давала последний бой, отстреливаясь от неприятельской весны рвущимися с крыш сосульками. Её регулярные части, откатываясь, в спешке бросали тыловые обозы серых сугробов с истёкшим сроком давности. Трофейные снеговики не напрягаясь сбрасывали лишний вес. Конкурирующее время года взялось за дело с энтузиазмом дачницы на выделенном от предприятия участке. Её гонцы несли в магазины первые весенние рубли, на вешних прогревах показались плеши прошлогодних клумб, и проклюнулись из-под снега красные, жёлтые, серебристые, синие литрушки от моторных масел, лысые покрышки да пропылённые воздухофильтры на задах авторынка. Парк им. Гагарина весь стоял по колено в одной бескрайней талой луже. Из дедмазаевских водных гладей там торчали тонкие пеньки, качались серые шейки стеклянных бутылок и вверх дном плавал среди деревьев красный огнетушитель. За трамвайным переездом гурьба армейцев в пятнистых бушлатах выталкивала забуксовавший командирский вездеход. Нагретые скамейки готовились принять первый груз ежегодных влюблённых; в кооперативных гаражах первый мотоциклист уже дёргал подножкой уральского тяжеловоза, с остервенением высекая из застоявшегося за зиму мотоцикла бесперебойное тарахтенье. Всё катилось к тому, что через месяц-полтора в воздух поднимется первая пыль, а в глаз попадёт первая мошка.
   Часам к двум крикливая свита глянцевых витрин шумно вынесла Ваньку к Комсомольской площади и тут отстала. Площадь ещё блюстила внекоммерческую целомудренность, не пропуская в периметр ни ларьки, ни зазывальные стенды "Два утюга по цене одного!", разве что самому памятнику Приамурским партизанам ввиду служебного положения дозволялось  открыто рекламировать диораму волочаевских боёв, ознакомиться с которой, уплатив пять копеек за вход, можно было тут же неподалёку, в краеведческом музее. На огороженном чугунными цепями монументе мужчина с героическим лицом лишайникового цвета тянул с собой заре навстречу замшелый пулемёт "максим", пока двое других его патинированных товарищей - один с винтовкой - стоя высоко глядели далеко под зеленоватым от времени медным знаменем.
   — Отличное место для старта! - со знанием дела постановил перешагивающий сторублёвые бумажки пешеход и помедлил.
   Площадь лежала  почти пуста, редкий горожанин занимал множество свободных скамей. Прицелясь к ландшафту взглядом инженера, оценивавшего будущую пусковую площадку для лунной программы, Иван ещё раз вдохнул полной грудью воздух современья, вновь удостоверился, что эпоха выдохлась как старые духи, и со словами "Отсюда и начнём" окончательно шагнул из прежнего Ваньки в абоненты иных забот по направлению к ближайшей скамейке. Разумеется, данная инициатива не поразила Амур-град исключительностью момента — нигде не грянул гром и ровным счётом ничто не поменялось, мало того, никто ничего не заметил. Тем не менее, именно ей предстояло стать причиной, по которой городская общественность ещё до вечера начнёт применять к Ваньке особенный взгляд вздыхающего сочувствия и с молчаливого согласия всех акционеров выведет его за штат своего дружного кооператива с пометкой — псих-одиночка.
   На дальний край Комсомольской площади напирали белые ограды парка культуры, сползавшего по склону к восьмой реке мира, широко посещаемой некоторыми школьниками вместо занятий. Не имея чёткого драматургического рисунка дальнейших действий в новом качестве\статусе, Ванька развлекался, наблюдая воробьиные виражи, похожие на пролетающие мимо вас камни. Рядом две деловые деловые женщины судачили о загранпаспортах. Раскидав руки на спинке, обновленец для забавы повторял за пернатыми стремительные траектории полётов, быстро водя головой от плеча до плеча, что комплектно с непрерывной улыбкой призёра "Спортлото" и дамами по соседству придавало населению их скамьи схожесть с послеобеденным выгулом накрытого лёгким помешательством счастливца под присмотром сиделок. На противоположной лавочке студенческих лет щеголиха в блескучем пальтишке качала детскую коляску, листая журнал "Крестьянка", и ссорились у раскрашенного красками большого поролонового зайца три фотографа, не поделив клиента — никаких предпосылок к происшествиям в пределах площади.
   Видение стало полным сюрпризом.
   Жужжали троллейбусы по кругу, топтались голуби у ног, на соседней скамейке шумно курили участницы конкурса "Предприниматель года", высыпавшие из ресторана "Сянган" на первом этаже здания Крайсовпрофа. В тот миг, когда щурясь и моргая Иван глядел на солнце, силясь приручить его к глазам, под светилом вдруг обозначились контуры лица! Нет, как перерожденец Ванька допускал всякие резкие обновления, вроде грёз и забытья, и даже накрапывающую семимыслями тьмудрость, которые новой радостью разнообразят его отщепенческое существование, но глюки... О них в сервисной инструкции к новой доле не было ни слова.
   Вопреки здравому смыслу иллюзорный лик продолжил наливаться. Чуть очертились надбровные дуги, совсем прозрачные глаза, нос и улыбка! Ну точно, огромное улыбающееся лицо, сотканное из окружающей среды, да ещё с солнцем во лбу. Видение! Одновременно как-то приглушился фон городского шума, отодвинувшись куда-то вглубь слуха, но зато отчётливо повеяло комплексным ароматом губной помады, хрустальной туфельки, женской бани, 8 Марта, салона красоты, вышивки ришелье и лака для волос — запахло любовью.
   Очевидец сидел и смотрел. Он был хладнокровен и любознателен, как доброволец со здоровой психикой, помещённый в экспериментальную неизвестность. Теперь призрачное лицо виделось явственно. Даже больше. Чёткость воздушного изображения менялась, но на общем фоне стала проясняться восседавшая прямо на земле обнажённая женская фигура, громадная и дородная. Полуразвалясь словно в просторном кресле, молодая гигантесса сидела на площади, облокотившись о крышу Речного пароходства и слегка склонив голову набок. Ноги её обнимали монумент, игрушечный шпиль которого едва был ей по грудь. До самой земли спадали мощные и увесистые на вид, а на деле невесомые, косы. Несмотря на неподвижность, великанша несомненно была живою — она смотрела сверху вниз прямо на Ваньку и улыбалась. К тому же её левая рука теребила навершие гранитного шпиля на памятнике, Ванька это отчётливо видел. Само марево то сгущалось, расцвечиваясь сплошным цветочным узором, плёнкой покрывавшим всё несуществующее тело, и собственно благодаря переливам которого оно становилось видно. То меркло, почти растворяясь в воздухе так, что невооружённому глазу с трудом удавалось различать обводы фигуры. Неизменной оставалась лишь звезда во лбу — солнце, оно полыхало неизменно ярко.
   Как и свойственно оптическим иллюзиям, явление было явным до очевидности, при которой не заметить его невозможно, поэтому Иван поискал вокруг других возможных зрителей — глянул налево, направо, в конце концов на всех, однако спокойствия окружающих ничто не нарушало. Он был с наваждением один на один.
   — Что, никто ничего, да? - сочувственно посмеиваясь, вдруг промолвила воздушная гостья русским языком. - Это как всегда. Главное, и не поверит никто, скажут — ты совсем ку-ку что ли!
   — Нормальное начало, - разведя руками, искренне опешил Иван и от неожиданности понёс первое, что в голову пришло. - Значит, говоришь, сидим на холодном асфальте раздетыми, Минздраву простудную статистику портим. Да за такое в наше время и через Госуслуги оштрафовать могут. Будешь потом делать круглые глаза.
   И без того державшийся бесстрашно, Иван сказал это до пущей смелости погромче. На него обернулись и отвернулись. Необыкновенные собеседники тоже окинули обернувшихся женщин совместным взглядом, а когда вновь воззрились друг на друга, гига-девица продолжила как ни в чём не бывало:
   — Ванечка, не несите чепухи. Лучше подскажите невиданной даме, как у мух особь мужского пола называется, для кроссворда надо.
   — Ну "мух", наверное.
   — Пять букв.
   — Тогда "мУхен". Ты вообще кто?
   — Тёплой весны я хозяйка. Представляешь, неслась сюда сломя голову, хотела в Амур окунуться, а тут лёд ещё. Лучше б на выходных во Владик на Япономоре смоталась.
   — Так правильно, у нас ледоход-то на Амуре в конце апреля только. Надо ж знать такие вещи.
   — Ну просчиталась маленько, подумаешь. Ещё месячишко позагораю от нечего делать.
   — А у тебя крылья сзади есть? - счёл возможным полюбопытствовать Иван, чувствуя к себе расположение. 
   — Ой, - пренебрежительно цыкнув, зыбкое созданье устало закатило глаза по-прежнему не шевеля головой.
   — Да ну мало ли, интересно ж. Тогда сразу второй вопрос, ладно? Только не обижайся, ты случаем не раба звезды?
   — Ты больной?
   — А что я сказал. Просто сидишь не шелохнёшься, я и подумал — золотым гвоздём к небу прибитая.
   Ответчица удивлённо подняла бровь и, оторвавшись, наклонилась к собеседнику. Солнце при этом осталось на месте, а на её челе оказалась продублированная его копия. Дива вплотную приблизила к Ваньке свой двухэтажный лик, игнорируя его "Но-но, но", аккуратно чмокнула в лоб, напоследок хохотнула и - пыньк! - лопнула как мыльный пузырь, будто не было её вовсе.
   Взгляд по инерции упирался в опустевшее пространство, лоб пылал. Что к чему... Набег парусного ветра спугнул от бордюра ораву прошлогодних листьев, продув их через площадь как стадо миниатюрных бизонов.
   — Заста-авочка, - протянул Ванька, потирая горевший лоб. И тут же обратился к соседкам по лавочке, простерев руку в сторону памятника с непосредственностью ребёнка: - Кто бы мог подумать, видения-то становятся обязательными!
   На него опять обернулись и отвернулись, и на всякий случай немного отсели. Весело щебеча, с соседней скамьи обратно в ресторан снялась стайка конкурсанток-предпринимательниц, а у Ваньки, минуты через две-три по пропаже могучей девицы, во лбу своя звезда занялась. Из неё ударил чахлый луч фонарика, безусловно незримо — Ванька поцелованное место щупал, ничего не нащупал.
   Меж тем, шахтёрский луч во лбу крепчал. Голова набрала мощь, самоизготовясь к нечто неизъяснимому, мельтешащая перед взором повседненвнось потускнела, и предчувтвие пошло наносить по ней неясные переспективы. Ваньку медленно стало затягивать в себя. Все необычайные эти частности, нарастая, приводили любимчика весны в состояние некой повышенной готовности неведомо к чему, грозящему прогреметь в любую секунду.
   "Огогошеньки!" - давался диву Иван.
   Тем временем солнечные окрестности Амурграда поблекли, потом померкли и почти вовсе потухли. В ушах ни с того, ни с сего прозвучал сразу третий театральный звонок. Запаздывающий к началу событий главный участник озабоченно вскочил на ноги, хватая взглядом направления — да куда податься-то, ведь вот-вот шарахнет! И вдруг глядь, во глуби загудронившегося мира окошко русское белым бело, самостоятельно висит над землёй, прямо в воздухе, а в нём свет домашний теплится. Ставеньки резны ещё открыты, да закрываться начали — видать, урочный час уходит. Ну Ванька к нему! Вокруг всё непрогляднее и глуше, путь освещает тот самый фонарик во лбу, которого так не доставало прежде... А тут как нарочно женский голос - хлоп! - по плечу:
   — Баталов! Привет!
   На пути стояла очаровательная парочка в одинаковых береретиках, та и другая прелестные той девичьей красой, которой в прошлом отличались божественная Делегатка с Комсомолкой и их подражательницы венеры, а с изобретением солнцезащитных очков сделавшейся общедоступной для всех. Они нашли Ивана неподалёку от его судьбоносной скамейки среди колеблемых ветром рваных бумажек — не замечая что творит, он терзал свой паспорт, бездумно и методично, как бедняга Электроник со сбоем в программе.
   — Узнаёшь? Ты где пропал! - одна из девушек бойко приспустила и вновь надвинула непроницаемые свои очочки, как знакомая не нуждавшаяся в особом узнавании, а тем более припоминании.
   Ванька смотрел сквозь неё для удержания в поле зрения запримеченного оконца. "Надо спешить", - молвил он тихо, отрывая от страницы с личными данными клочок и отпуская его на землю.
   — А мы тебя не отпустим! Знакомьтесь: это Рита, Рита это Ваня!
   Рита протянула ладошку, но Ванька не отзывался.
   — Кажется, у него не все дома, - шепнула Рита подруге.
   — Баталов! - знакомая капризно топнула ножкой. - Ну ты совсем что ли чиканулся!
   Ничего не ответил ей Ванька, только чуть на ногу не наступил и, задумчиво повторив "Спешить...", бочком-бочком да и -юрк!- рыбкой в то окошко, пока совсем не запечаталось.
   И он успел. Тотчас ослепительно полыхнуло, на всю голову грянула Семимысль и стало тихо-тихо. Кончились заставки. Общегражданские очи вконец захлопнулись, а вместо этого старт взяли первые кадры странновидения.
   Рита смешливо двинула подружку локтем:
   — С психом хотела познакомить?
   — Ой, Капитонова, не беси меня. Ну честно говорю, он нормальный! Был...
   — Был. Люська, на "репу" опоздаем. Пошли уже, пока наш бедный режиссёр до тапочек не выкипел.
   Отпуская на ходу взаимные колкости и весело ойкая, ветреницы кинулись к остановке с отходящим троллейбусом.
   
   Казалось, тут бы и остановиться, так нет — события дальше разворачиваются.