Кукушонок

             

Лизавета любила всякую живность. В её в хозяйстве водились корова по кличке Красуля, поросята Жорка и Обжорка, куры-утки-гуси и даже экзотичные для нашего села пышнобокие индюки, внешний вид которых портили «красные сопли» - своеобразные мясистые наросты под клювом и на шее.
Гордостью же Лизаветы была именно корова Красуля. Корова оправдывала свою кличку не только красивой, серебристо-белой мордой и крупной, гордой посадки головой - Красуля давала богатые надои жирного молока. Годовалую тёлочку от неё, Зорьку, Лизавета в прошлом году продала в соседнюю деревню и первое время тосковала о ней как о собственном единственном дитяте, сыне Романе, обосновавшемся в далёком городе.
- Да не убивайся ты так! - успокаивал Лизавету муж Валентин, в просторечии Валик.  - Табе што ль забот не хватаеть? Вон, работы цельнай двор!
Валик работал в колхозе трактористом и днями пропадал на сельских угодьях: пашнях, лугах, полях. Лизавета барахталась одна. Конечно, в таком большом хозяйстве ей никак было не обойтись без помощи мужа и Валентин всегда не без удовольствия откликался на её просьбы. Трактор Валика только рабочим днём был колхозным - в обед и вечерами он являлся уже его личным транспортом и простаивал возле родной хаты. Вернее, не простаивал. В обширном дворе Валика и Лизаветы стояли и лежали припасённые ранее прицепы-тележки; остриями лемехов поблёскивали разномастные плуги; железными зубьями щерились в небо бороны... С помощью этого инвентаря Валик на тракторе и пахал, и боронил, и сажал, и косил, и возил - у хлеба, ведь, не без хлеба!
В это лето в добротном хозяйстве Валика и Лизаветы неожиданно возникла проблема: Красуля с пастбища стала приходить с пустым выменем. Один день, другой выдерживала паузу Лизавета, надеясь на какую-то случайность, объясняющую непонятное состояние коровы, а на третий, сразу после утренней дойки, подошла к пастуху Ивану: - Вань, ты понаблюдай-кя за моей коровой, пожалуста! Ай она приболела? Щиплеть травку ай голодуеть? Ить к вечеру у сиськях совсем молока нету!
Удивился пастух Иван, озадачился, однако же согласился: - Ладно, погляжу за твоей красавицей.
Вечером, пригнав стадо, он с намеренно серьёзным видом сказал Лизавете: - Ну вот што, дорогая! Бяги к Гашке Кукушкиной и требуй алименты!
Лизавета недоуменно хлопала глазами. Иван же, уже со смехом, докладывал: - Завёлся у стаде кукушонок! Вот ён и облюбовал твою коровку хотя рядом ходить яго мамка. Но, видать, Лизуха, у твоей Красули  молочко скуснее. Можеть, оно прямо как магазинная сгущёнка!
- Вань! Да ты што, смеешься?  Говоришь такоича! Можа ты бредишь? Перегрелся за цельнай день? - Лизавета махала руками и тут же вопрошала, - а што, што же делать?
- А вот ето ты с Валиком своим и решай! У него не голова, а дом Советов! - отмахнулся пастух и добавил недовольно: - Еще и не верить...
Рассказала Лизавета историю мужу, Валик расхохотался: - И правда, ласковое теля двух маток сосёть!
Поздним вечером они отправились к Агафье Кукушкиной, вдове, жившей по соседству. «Кукушонком» оказался милый, действительно ласковый телёночек по кличке Черныш. Был он весь будто обтянут чёрным бархатом и лишь на кучерявом лбу белела маленькая шелковистая загогулинка. «Ну и красавчик»! - невольно заулыбались Лизавета и Валик, к своему удивлению совершенно не испытывая никакого негодования к молочному нахлебнику.
Агафья, выслушав историю, сначала рассмеялась, но потом озадачилась: что же и впрямь делать? - А вы, бабы, головУ не ломайте. Вспомните, как своих ребят от сисек отучали! - хитро сощурившись, произнёс Валентин. - Я вот помню, как ты, Лизуха, груди свои горчицей мазала! Самай вернай способ!
- Етого толькя не хватало! - возмутилась Лизавета. - Корову мне хочешь испортить?
- Ну у тибе ж сиськи не испортились! - уже смеялся Валик.
- Дурак ты! То ж мы бабы, а то животные... Да и мазали мы чуть-чуть, на минуту, когда надо было покормить...
Агафья поддержала Лизавету: - Не-е, не дело говоришь, Валик - . Ить, ето надо ей с утра вымя намазывать и будеть она, бедная, цельнай день ходить у горчице. Того и гляди молоко прогоркнет ай вообще пропадёть...
Валик почесал в затылке и предложил сшить телёнку своеобразную уздечку, а в кожаный ремешок на морде  вбить маленькие гвоздочки. Станет телёнок тыкаться губами в вымя коровы - а ей больно от ремня с гвоздями, она и отбрыкнет его. Женщины согласились, а радостная от такого исхода Агафья поставила магарыч, предложив выпить на мировую. Выпили.
Валик - мужик на все руки. Утром следующего дня пастух Иван в своём стаде обнаружил заузданного «кукушонка». С обеих сторон его сопровождали Лизавета и Агафья. Иван засмеялся: - Не телёнок - жеребец!
- Ванюш! Погляди ты за нашим «жеребёночком»! Как оно дальше пойдеть... - ласково просили бабы пастуха.
- Не бойтеся! Погляжу. Мне самому аж антиресно!
Вечером Лизавета встречала Красулю и уже издали видела её полное, раскачивающееся из стороны в сторону  вымя. «Помогла уздечка!» - обрадовалась она. Пастух подтвердил: - Ловко придумал твой Валик! Кукушонок только ткнётся к корове, а она от него и давай отбиваться и хвостом, и головой, и ногами...
Но радость Лизаветы длилось недолго. Подойник выпал из её рук, когда в один из вечеров Красуля вновь явилась с пустым выменем. Лизавета -  к пастуху. Иван возмутился: - А я што, токо теперь и должон глядеть за твоей коровой и гонять от неё етого кукушонка?! У меня их больше ста голов и за каждой догляд нужен! Табе надо - вот сама приди и погляди на ету сладкую парочку!
И хотя далеко гонял стадо Иван, не поленилась Лизавета, отправилась на пастбище. Она миновала небольшую дубраву, прошла берёзовой рощицей, задержавшись взглядом на опушке: невысокий холмик сплошь алел земляникой. Разомлевшей, уставшей от жары Лизавете хотелось упасть в этот земляничный рай, но тревожность в сердце не давала ей остановиться. Сорвав на ходу несколько ягодок, бросила их в рот, наслаждаясь необыкновенным ароматом и нежным вкусом. «Ладно, на обратном пути, всё ж, соберу  сколько-то, - думала она и удивлялась: - Надо же, дикие ягоды вкуснее, чем мои, садовые! А ведь никто за ними не ухаживаеть... я-то ползаю на коленках возле своих до самой осени...»
Стадо паслось на влажном лугу и сейчас отдыхало. Будто бы огромный разноцветный ковёр или пространное лоскутное одеяло раскинулось перед Лизаветой. Вместе с коровушками отдыхал и пастух Иван. Спросонья он даже не сразу узнал Лизавету, а узнав, удивился и как-то растерялся: - Пойдем, пойдем, поглядим, - бормотал нехотя. Не быстро среди множества коров Лизавета нашла свою. Под боком Красули лежал телёнок Агафьи Кукушкиной. На его шее, как ожерелье, болтались «уздечка» и кожаный ремешок, нашпигованный гвоздями.
- Вот, любуйся, Лизавета, на идиллию на ету! - улыбался пастух Иван. Улыбнулась и Лизавета: Иван говорил ладно, стихами и удивил её незнакомым словом «идиллия», но спросить его она постеснялась. - Что тут скажешь, Вань! И правда, сладкая парочка! Ну, и Черныш! Вот хитрец-молодец! Скинул-таки свою упряжку! - неожиданно для себя самой похвалила она телёнка.
... Опять Валик с Лизаветой навестили вдову Кукушкину. Решали, как быть и что делать...
- Ну, не знаю!  Я, ить, каждое утро надевала яму ету збрую! И как ён ее скидывал? - сокрушалась Агафья. А потом вдруг предложила: - А давайте я вам вечерний надой от своей коровы буду отдавать?!
Валик с Лизаветой переглянулись, но ответа не дали.
- Да и недолго Черныш будеть ие сосать - ён, ить, растеть, -  успокаивая себя и соседей, оправдывалась Агафья.  - Вообще-то,  я думаю отдать яго у колхозное стадо. Нагдысь председатель говорил, шту крепко нужны молодые бычки...
Домой Лизавета с Валиком возвращались в тревожном молчании.
- И неужели бы ты согласилась брать у неё, у одиночки молоко?! - не выдержал напряжения Валик. - Вот бы людей насмешили! Табе што, не хватаеть своего? Ить, наша Красуля утром даёть почти целое ведро!
- Нет, а што ты на меня кричишь? Я, што, согласилась? - обиженно отозвалась Лизавета. - Потерпим немного. Ведь и правда, скоро  кончится детство у нашего «пасынка» - вон какой красавец-бык растёть на молочке Красули...
                               11.01.25.