Последний день

Я проснулся рано. Жёлтый, яркий свет показался в заляпанном окне оставляя жёлтые круги на дощатом, грязном полу. Было какое-то странное предчувствие, странное и немного страшное. Захотелось попить и я подошёл к корыту, зачмокав втянул в себя грязную, чуть солоноватую жидкость затем прислушался: вроде бы всё, как всегда.   

Надоедливая муха, зелёная и большая снова села на моё ухо, я махнул им и она, жужжа улетела. Невдалеке прокричал петух: значит скоро будет кормёжка. Обычно двуногий приносил ведро и выливал в кормушку после чего убедившись, что мы встали и начали есть, уходил. Если кто-то не делился или кусал другого он мог взять длинную палку и стукнуть виновного. На его двух ногах (странно, как он может так ходить) обычно были чёрные смешные накидки, которые почти не вымазывались. Обычно, он заходил в них и убирал у нас, либо кормил.   

Лето - хорошая пора, кроме обычной кормёжки могут принести траву или желудей. А позже, когда будут яблоки нам могут кинуть и их, подгнившие или недозрелые, а бывает ещё груши. Позже наступает пора слив, тогда становится прохладнее, сливы вкусные и ещё в них есть хрустящая косточка. 

Зимой холодно. Мы спим рядом, прижавшись друг к другу, так немного теплее. Хорошо если ты в средине и не очень тепло если с краю.

Если нам долго не несут еду мы начинаем кричать - тогда прибегает двуногий и может кричать и стукнуть, за-за забора, и у него есть длинная палка, чтобы не заходить и не пачкать свои две ноги. Но обычно он просто прибегает смотрит, что у нас нет кормёжки и приносит нам ведро новой. 

Я дружу с Мохнатым. У него большая шерсть, может поэтому его так прозвали. Когда он находит что-то интересное он подзывает меня и показывает носом находку, конечно первое съедает он, ведь он нашел, но второе что я найду он отдает. Он хороший друг. Когда мы были маленькими часто гонялись друг за другом повизгивая. 

Ещё у нас есть "Машка", я не знаю, что это значит, двуногие всех самок называют "Машка", она жадная и любит кусаться. Она больше меня и Мохнатого поэтому мы обычно не связываемся с ней. 

Иногда кого-то уводят, они обычно не возвращаются. Я не знаю, что с ними потом бывает может быть их просто отпускают, а может они сидят где-то по соседству и у них своя кормушка. Меня это не слишком беспокоит. Вот сейчас зачесался мой бок и это сильно беспокоит. У двуногого есть рука - ему, наверное, удобнее ею чесаться, ну всё не так плохо: я могу подойти к стенке и потереть свой бок об неё — вот, так уже лучше.   

Иногда нас выгоняют во двор, там можно найти и пощипать травку и поваляться на солнце. Правда, если долго валяться потом печёт шкуру. Но это быстро проходит, зато можно порыться в земле и поискать что-нибудь съедобное, иногда там можно найти что-то вкусное. Запах там другой, здесь он спёртый, я бы никогда не жил в таком, но наш загон закрыт, и я не могу выйти на улицу сам. Я пробовал подпирать эту штуку, которая должна открывать проход, я тыкался в неё носом, но она не открылась. Как-то раз, когда я подпирал эту штуку, чтобы выйти это увидел двуногие и стукнул меня по боку - я отбежал.

На улице, не в загоне рыть можно не всё, есть деревяшки, на которых нацеплена какая-то штука, чтобы мы не побежали дальше. Так вот эти деревяшки толкать и рыть под ними нельзя, иначе двуногий может стукнуть палкой. Наверное, они не хотят, чтобы мы гуляли или убежали, не знаю кому от этого было бы хуже, после нескольких ударов запоминаешь, где рыть нельзя.


* * *


Пацанёнок стоял в стороне. Словно хотел бы отречься от всего того, что здесь будет происходить, но он знал, что это ему не удастся и надо быть рядом и помочь, если попросят: подать нож или сделать что-то ещё. Но даже эта, казалось бы, простая роль его тяготила. Он с удовольствием бы ушёл отсюда и не слышал, и не видел того, что здесь будет происходить. А то, что будет происходить он знал и видел уже неоднократно. 

Собирались мужики, их было двое, оба на подхвате, а отец сделает основную работу.

Один из мужиков был с красным лицом таким неестественно красным как будто он только что выскочил из бани, где парился целый день это нездоровая краснота очень бросалась в глаза, и пацаненок первое время долго смотрел на него пока краснолицый не взглянул на него и не подмигнул тогда мальчик отвёл глаза и начал заниматься другим более нужным делом. Принёс пару пустых вёдер одно ведро с водой два тазика.   

Второй же мужик был обычный, поэтому мальчик на него особенно и не вглядывался не примечательное лицо та же поношенная одежда как у первого загрубелые руки обгоревшие на солнце обветренные губы и какие-то белёсые, словно, выцветшие глаза.   

Было и утро, но от них уже пахло каким-то спиртным и проходя мимо мальчик немножко морщился настолько от них разило алкоголем. 

Отец достал ножи. У него их было много и про каждый из них он мог рассказать небольшую историю. Мальчуган слышал их уже много раз и знал. Однако при удобном случае отец все равно рассказывал, явно испытывая гордость за отдельные из них. 

Он достал точило, было оно видавшим виды, с одной стороны, частично выщербленным, по заверениям отца "служить будет ещё сто лет". Скребущие звуки стали о точильный камень словно сами по себе разрезали утреннюю тишину и негромкий гомон собравшихся мужиков. 

То был целый ритуал, нож должен был быть наточен особо остро, других отец и не держал, но в этот день он старался особо. 

Шик, вжик, шик, вжик. Лезвие нехотя скреблось о камень, словно нехотя отдавая частицу себя чтобы стать острее и исполнить свое предназначение.

Так могло продолжаться долго, затем отец пробовал лезвие большим пальцем и видимо недостаточно довольный результатом, прищелкнув языком продолжал заточку снова. 

Иной уже бы закончил эти приготовления, но отец пацаненка утверждал, что "подготовка — это половина дела". 

Тем временем мать мальчика принесла несколько тряпок и поморщившись от звука заточки хмыкнула: "Да сколько ты уже их точить будешь". 

Мужчина усмехнулся и мотнув головой продолжил заточку, поминутно проверяя остроту лезвие большим пальцем. 

Прибежала кошка с интересом посмотрела на приготовления, она чувствовала или точнее уже знала, что скоро ей может что-то перепасть.

Мужики травили байки, часть из них была о том, как проходила подобная процедура раньше, что-то было конечно придумано что-то было приправлено сальными шуточками и иногда гомон прерывался дружным смехом. Отец мальчика порой сам любил рассказывать подобные истории и пара у него была действительно коронных, но сейчас он сосредоточен был на инструменте, который затачивал поэтому упустил возможность притянуть внимание к себе.   

Мать вынесла бутылку с мутной жидкостью и такую-то не хитрую закуску для мужиков с несколькими гранёными стаканами. Мужики отвлеклись от разговора, явно заинтересованные и сразу стали разливать бутылку нахваливая хозяйку. Когда бутылка наполовину пустела лицо мужик с красным лицом казалось покраснело ещё сильнее. 

Мальчик склонялся по двору без дела, пока что работы особенно не было, поэтому он бездельничал, находил маленькие камешки и пулял их ногой. Двор был забетонирован и камешки летели далеко ударяясь о бетон подскакивали перекатывались и летели дальше. 

“Как бы он не порезался”: подумал мальчишка, поглядывая на отца. Ему отчего-то всегда казалось, что если нож сильно заточить он может потребовать крови и причем быстро, даже от того, кто его заточил. 

Собаку предусмотрительно закрыли, в её будке слышно было недовольная ворчание иногда её не громкий, глухой "гав" напоминал о том, что будка не пуста. Собака была злая. Она не любила чужих и могла лаять на них очень долго, разгонялась и бросалась вперед, но сдерживаемая цепью неизменно становилась на задние лапы, после возвращалась и пыталась снова броситься на чужих. Это нервировало всех поэтому собаку закрывали.

Наконец заточка кончилась удовлетворённый отец мальчишки кивнул как бы одобряя полученный результат и удовлетворяясь остротой ножа отложил точило и засунул нож в небольшие кожаные ножны, которые были прикреплены к его ремню. 

Резать поросёнка было определённой наукой, потому что мало было нанести правильный удар, важно было нанести его в правильную точку и на правильную глубину таким образом если удар был нанесён верно, то животное меньше мучилось и процедура проходила быстрее. Существовало несколько подходов которые практиковали в деревушке, но отец обычно использовал свой. 

Также по деревням ездили закупщики они закупали поросят и резали их бывало по нескольку штук сразу, и работники настолько наловчились этому, что могли в одиночку заколоть сразу нескольких свиней в одном загоне и делали это молниеносно. Животные даже не успевали испугать друг друга. После этого туши взвешивали отдавали селянам деньги, грузили и увозили. 

- Выгоняй поросенка, - скомандовал отец мальчику, и тот пошел в сарай.

Поросенок неуверенно вышел во двор, как будто он подозревал что затевается что-то не хорошее. Резко поднял моржу и хрюкнув осмотрелся, от этого его большие, лопоухие уши смешно дернулись.

Отец скомандовал мужикам что бы они придержали поросенка за переднее и заднее копыто и стал наступать, поросенок прижался к стене и попытался проскочить, но тут его схватил один из мужиков за заднее копыто, краснолицый за переднее, резко крутнули, отчего поросенок оказался на боку, а отец в мгновение подскочив сделал удар ножом и отступил, при этом копыта животного стразу отпустили.
 

* * *
 

К нам зашел маленький двуногий он осмотрелся и начал выгонять меня на улицу. Я не очень хотел выходить, потому что это было странно в это время обычно нас не выгоняют на двор.

Нехотя выскочил из сарая во двор. Там стояли несколько двуногих, я захотел вернутся в сарай, но маленький двуногий уже захлопнул дверь и хода назад не было.

Я побежал возле стенки надеясь проскользнуть и выбежать из двора в загон, если он будет открыт.

И тут один двуногий схватил меня за заднюю, а другой за переднюю лапу и я упал.

Тогда я замахал всеми лапами и тут что-то острое впилось в меня, впилось и вышло. Боль! Я не могу терпеть, я кричу. Меня отпускают, я стараюсь встать на лапы и бежать. Как же больно, тяжело дышать. Я бегу, что-то красное выходит из меня, я падаю на передние лапы, встаю, бегу и снова падаю. Мне что-то кричит двуногий, мне все равно.

Я кричу, я никогда так не кричал. Как же больно. Пелена, я плохо вижу. Как будто эту штуку вонзили в меня и оставили или режут ей дальше, мое копыто все в красном, я чувствую слабость. Тяжело дышать, каждый вздох дается с трудом.

Уже не могу кричать сильно, не могу бежать. 

Падаю, пытаюсь встать, чувствую, что уже не встану, но пытаюсь. Падаю, скольжу в красной жиже, барахтаюсь. Падаю пытаюсь снова. Муть в глазах, я не разбираю ничего.

Мне уже не встать.


* * *


Поросенок завизжал, вскочил на свои лапы, передняя лапа уже была окровавлена и кровь лилась на бетонный пол двора.

Поросенок побежал от мужиков.

Краснолицый при этом гоготнул и крикнул "Ты куда собрался?". Мужик с бледными глазами ухмыльнулся и подбоченив стенку скучая ждал.

Он ждал, когда же эта свинья сдохнет, они ее освежуют, он получит бутылку самогона и немного денег. 

И дальше покатится его беспросветная деревенская жизнь такая долгая и такая короткая, что хочется прямо сейчас налить целый граненый стакан мутного самогону и выпить его, приправив этот сонный, замерший в мгновении мир. Освежить притупленные, покрытые копотью лет чувства. Но мыслям мужика мешал визг умирающей свиньи. Поросенок продолжал кричать.

Кричал он страшно. В этом крике, казалось, сочетается и боль, и страх и недоумение "за что" и "почему"? Наверное, выражение "за что?" подходило больше всего сейчас, но даже если бы мальчик и задумался сейчас об этом, вряд ли это помогло бы пережить эту жуткую минуту. А поросёнок всё кричал и кричал настолько громко что пацанёнку захотелось закрыть уши руками, что он и сделал.   

И уже не важно было ему что увидят мужики, да и отец потом будет стыдить. 

Хотелось, что бы все уже закончилось, это длилось считанные минуты, но казалось, что прошли часы. Как много он бы отдал что бы быть далеко и не видеть этого, не слышать этого. 

Закрытые уши не помогали. Крик, дикий и сильный пробирал до самых костей. Чувство было такое что ещё немножко и лёгкие поросёнка просто разорвутся. Внезапно визг стал тише, он стал жалостливым, будто уже не укорял, а умолял. 

В один момент пришла тишина. Одновременно стало и спокойно ушам и неспокойно в душе потому, что было понятно, что поросёнок уже или умер или находится просто на последнем издыхании и у него просто нет сил кричать.   

Мальчик посмотрел на поросёнка - он припал на переднее колено тяжело дыша и сияющая кровавая, рваная рана выделялась на теле свиньи. Словно закипая, кровь пузырилась, выходя из раны, сердце медленно выталкивает кровь понемногу, но уже не так сильно. Но поросёнок не сдавался он всё равно пытался встать.   

Он снова падал, пытался встать и снова падал, поскальзываясь в своей собственной крови теряя силы. Но пытался встать опять, словно бы от этого зависела его жизнь. 

Поросенок вставал, делал пару шажков и спотыкался, возможно он пытался убежать чтобы ему просто не делали больно, чтобы его оставили в покое, потому что он не виноват, он ничего не сделал, по крайней мере так ему казалось. И он уже не кричал - он хрипел, кричать уже не было сил, но хрип был еще страшнее.

Животное прислонилось к стене и медленно, словно в замедленной съёмке соскальзывало на бетонный пол двора, оставляя на стене кровавый след. По нему, во дворе можно было понять, как оно двигалось. 

  - Чего стоишь? Смывай, мухи же налетят! - скомандовал мальчишке отец, нахмурившись. 

Мальчишка, подхватив ведро воды, выплеснул на самую большую лужицу крови, спугнув кошку, которая уже лакала красную жижицу. 

  Во дворе был уклон в огород, поэтому жидкость постепенно потекла к земле в огороде. Мужики по-хозяйски взяли поросёнка за задние копыта и потащили к сколоченному помосту для разделки. 

Смолили тушу, горелка работала шумно и витал запах жженого волоса. Кошка уселась неподалеку и внимательно смотрела на процедуру.

Разделывал свинью отец, одновременно с тем, давая лекцию по анатомии. Вначале отделили голову, поставив ее на пенёк, которую укрыли старой тряпкой, что бы та впитала кровь. 

С разрешения отца, краснолицый отрезал кусок уха от поросячей головы и махнув в стакан с самогоном, отправил себе в пот, похрустывая и причмокивая. Пацанёнок с отвращением отвернулся, давя приступ поступившей тошноты.

Затем перешли к туше, действовали по-хозяйски, уверенно и быстро, каждый знал своё дело. 

Вскоре туша поросёнка перестала существовать. Остались лишь части, кишки в тазу, отдельно вырезка, печень, сердце, легкие и прочее и прочее. Тушу предварительно разделили на 4 части, которые в последствии разделят ещё на несколько частей. Копыта заранее отрезали на холодец. Подходило на какую-то разобранную машину, только ещё совсем недавно она ещё хрюкала, ходила и жила. Возможно что-то чувствовала, пацанёнок не был уверен, он не знал. Но главное, что знал он точно - все закончилось. И звенящий, пронизывающий крик убираемого животного он теперь услышит только через несколько месяцев, а это ой как не скоро и хорошо. Можно будет потом побежать к другу и сходить вместе поиграть в футбол на полузаросшем от сорной травы поле. 

А семье нужны деньги и еда, часть туши продадут чтобы были деньги на продукты и вещи. Поросенка выращивали на убой никакой ненависти к нему не испытывали, но также не испытывали какой-то привязанности. он был словно вещь. Да, ему когда-то дали жизнь. Отвели будущую свиноматку к хряку, следили, кормили. Да, после его рождения за ним ухаживали кормили, когда-то ему делали прививки от болезней, но теперь он вырос теперь он большой и теперь он может принести пользу семьи. Пользу своей жизнью.

Пацаненок подошел к свиной голове, лежащей на пеньке. Глаза на осмоленной морде были зажмурены, рот приоткрыт и сквозь неровно торчащие, темные, кривые зубы был виден язык.

"А зубы то не чистил": хмыкнул мальчик и пошел помогать родителям дальше.