Невесомость

«Каждый поэт – почти каждый, пишет критик Илья Фаликов – локализован в своём времени-пространстве; да, он голос времени, да, он певец своей земли, но в жилах его пульсирует поток неблагополучия всего мироустройства, вселенское сиротство, поверх себя самого и быстротекущей действительности: то самое «космическое чувство отчуждённости и одиночества».

Я всегда с недоверием открываю сборники т.н. «современной поэзии» (словосочетание-оксюморон, в моём восприятии) и без особых ожиданий – даже книги друзей. Памятуя об истине вне срока давности: поэзия не должна и не может быть чрезмерно привязана к любой эпохе – в равной степени мытарств или изобилия. Столь же невозможно её служение политической конъюнктуре и стадионным аудиториям. Спустя десятилетия «голоса оттепели» большинства шестидесятников звучат наивно, хоть и складно, а «современная поэзия» (примерно от начала 2000-х) – лоскуты клиповой эпохи, в которой прежние советские ценности преданы забвению, а новые не сформированы. Лирический герой оказывается заперт в мелковатом безвременье, тщетно отыскивая соль в авангарде, в том числе верлибрах. Что предсказуемо, меняются тренды и такие стихи не выдерживают минимального испытания временем, на дистанции хотя бы одного десятилетия. 

Выход из этой «матрицы» известен, но между «осознавать» и «воплотить» чаще всего пролегает пропасть, создаваемая привязанностью к своему времени и поколению, пусть даже речь идёт об избранных друзьях. Поделиться тем, что «вне», не следуя моде, дано немногим. Это состояние точно сформулировано у Анатолия Наймана: в процессе создания стихотворения автор сам узнаёт о себе нечто неизведанное. Или, как у Бродского в «Мексиканском романсеро» – «так при этом взираешь на себя ниоткуда».

Как мне видится, именно это состояние ощущается в новой книге литератора Иванны Дунец. Сама она именует его «Невесомость», обращаясь к космосу как к средству уйти от притяжения примет времени и (как я полагаю) надеясь на восприятие читателей, не ограниченное – ни датами календаря, ни в принципе трёхмерным измерением.

Восприятие, требующее, как бы сказали критики, «подготовленного читателя», способного отрешиться от прямых образов и линейной логики. Я бы уточнил: посвящённого. И не привязанного сверх меры к Серебряному веку, как автор этого отклика.

В этом смысле, мне было непросто воспринять часть образов Иванны. Не только воспитанный на ясном слоге вне кокетства рифм, но и считающий классическое стихосложение Логосом Поэзии, я не всегда чувствовал автора, или проживал стихотворение иначе. Музыка слов образовывала неизвестные мне мелодии, но – поднимаясь над частностями восприятия – оставляла чувство инаковой и самобытной школы. Это то самое «я так вижу», ставшее кладезью интеллектуальных мемов, но с ощущением  п р а в а  автора уже в послевкусии.

Впрочем, это не было совсем уж столкновением разных планет, и не только благодаря многолетнему знакомству с Иванной. Общими у «наших колоколен» оказались не школы стихосложения, а ценности литераторства: спонтанное создание на «вдох-выдох» (иначе нет смысла марать страницу) и то, что подметил в рецензии на книгу «Невесомость» критик Владимир Крюков: жёсткий самоанализ и сдержанная взволнованность даже в лирической части книги. Поскольку всё лучшее из-под пера/клавиатуры автора возможно произнести при любом времени – например, «Проснувшись», «Иной», «Река забвения», «Так не бывает», «Предчувствие», «Крылья», «Если жить» и ещё десяток образов, которые лучше воспринимать и впускать дозированно, осознавая главное: нахождение автора в трёхмерном пространстве и мечты, а где-то даже и знание о его бесконечности. (Если обратиться к астрологии, мне, двойному знаку Земли (Бык – Дева) было сложно разделить упования автора на космос, кажущийся пусть и не бессмысленным, но непостижимым человеческим умом).*

Но в этом дерзновении – соль литераторства Иванны. Вот что насущно понимать, вместо умных бесед о школах поэзии, влиянии классиков, точности рифм и соответствии сегодняшним трендам. Для полноты восприятия стихов насущна настройка внутренней «стереосистемы» и дар взглянуть на суть – не отстранённо, но хоть отчасти глазами автора. Что часто подменяется математическим анализом строк, который я совершенно не жалую; им невозможно ухватить то, что англичане именуют словом Feel.

Субъективной ложкой дёгтя для меня стала разве что проза. Я не считаю в принципе удачным объединение в одной книге поэзии и прозы, прекрасно понимая, что в наш антигуманитарный век не до жиру. Тем не менее, моё отношение к прозе – во всяком случае, её внушительной части – схоже с отношением Бродского: она является дорогой, но обслугой для поэзии. Конечно, ценно то, что автор – и уже более доступным языком – рассказывает нам о личностных маяках. Но восприимчивому читателю они видны из поэзии Иванны Дунец.

Так что завершая неблагодарную миссию – разговор о поэзии прозой – приведу избранное из новой книги Иванны.


******


Избранное из книги «Невесомость» 


Так не бывает

так не бывает, люди скажут,
не верь глазам,
словам,
его дыханию,
что в музыке звучит
подобно терциям бессмертным
 
так не бывает, что однажды
ты просыпаешься,
а явь с иллюзией местами
на время поменялись,
будто кто-то
позволил вам в одно мгновение
сквозь мир,
пространство -
услышать отголоски душ,
увидеть лица,
дыханием в музыке обнять,
в поэзии - сердец биение эхом
резонансно
принять
 
так не бывает, люди скажут,
что однажды
ты начинаешь в унисон звучать
с тем,
до кого дотронешься не смело
душой и сердцем,
и музыка его
тебе вселенные откроет
и вопреки всем расстояниям,
мирам,
теориям
и знаниям
всецело поглотит тебя,
и не оставит даже шанса
для
боли,
лжи
и для сомнений
 
так не бывает, люди скажут,
невозможно,
нельзя почувствовать прикосновение
сквозь мира пелену,
забвение
для призрачной теории прими,
пойми,
так не бывает, люди скажут
 
отвечу им
на констатацию достойно,
и, может даже,
чуточку отважно -
поверьте, люди,
так бывает,
бывает
с каждым,
но
 
только
лишь однажды


Невесомость

пустота
всеобъемлющая
живая
 
гравитацию
миръ
любовь поглощает
 
к себе возвращая меня
 
каюсь
рассыпаюсь
на пять элементов
 
смутно
попутно
все прощая моменты
 
у себя их пытаясь отнять
 
не себе
не тебе
не миру
не мило
 
мне милый в том миръ; не мило
 
и тело
и разум
и сердце
всё сразу
 
в невесомости отпустила


Аркоз

глаза закрою, вижу себя идущей по берегу средиземного моря,
открываю — реальность, скупая на цвета, структуру и бремя.
кому-то нравится мрамор, мне песок, текущий сквозь время.
 
закрываю, продолжаю идти, тщетно пытаясь объять суть вод.
сколько можно не слышать вопросов вам — те, что потом сереют
с прожилками, малыми трещинами на поверхности в тишине аллеек?
 
вмешиваясь ногами в песок, ощущаю бренность нашу и сиюминутность.
риторикой, как верность взбивают, венчая больную мозоль кнуту,
вверяя истории палый лист, что обычно на мрамор, а не на корм скоту.
 
если по щиколотку холод от воды проникнет в самое горячее сердце,
под силу кому-то согреть следы, пеною дней, загнанных в вечность?


Так надо

когда вдруг станет минорно, так нарочито грустно,
когда в порыве перелистнуть главу о любви и надежде —
открой окно, впусти ветер, вдохни воздух колюче-снежный
и улыбнись, пусть через силу, — трудно пусть, но
 
попробовать стоит, поверить, и даже вспомнить,
как нежность рождается точечно-кожно на выдохе слова,
как смотришь на горизонт, веря линиям, формулам и основам,
как обернувшись, смотришь секунду, чтобы на годы запомнить
 
родную, чуть сутулую спину, походку и пальцы у губ
в поцелуе воздушном, скрытом от постороннего взгляда,
и полушёпотом грустная мантра: так надо, так надо, так надо,
с надеждой, что расстояние не вечно, что звёзды и цифры не лгут.


Проснувшись

«Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же – лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан, а теперь пребывают эти три: Вера, Надежда, Любовь; но Любовь из них больше...»
первое послание Коринфянам
(13:13)
 
 
Люблю тебя. Обыденно, банально. Без хитроумства и интриг сплетений, жеманства без, упрямого страдания, обычно так — без всяческих стремлений быть понятой, услышанной, желанной, единственной и очень, очень нужной, и без иллюзии упорного желания делить с тобою ежедневно ужин.
 
Люблю тебя не нарочито. Безусловно. Со всеми страхами, делами, суетою, с успехами, провалами и шансом стать непременно яркою звездою на небосклоне человеческих созвездий, что сонмом вереницей только в вечность безудержно кружат её уезды, не покидая, к сожалению, млечный.
 
Люблю тебя открыто и безгласно. Лишь про себя себе признавшись, что не указ мне, что не властно — ни прошлое, что призраком увядшим воскреснуть вновь и вновь стремится, ни будущее, что уставшим и воспалённым сновидением смыто
 
капелью утренней в стекло...



*В моём восприятии беспристрастный Логос символизирует не космос, а океан. «Из воды вышли», да. Но это всё равно знакомое знаку Земли пространство.