Басня Крылова Мор зверей - развенчание зла

Басни И.А. Крылова составляют неотъемлемую часть русского культурно-языкового кода. Крыловские образы и выражения мы буквально впитываем с молоком матери, они оказывают влияние на наше восприятие мира и отношение к нему. Крылов был любимым писателем Амвросия Оптинского и других оптинских старцев, которые использовали его образы для поучения. Младший брат Ивана Андреевича, трогательно почитавший его и называвший «тятенькой», под впечатлением его басен писал: «ты, любезный тятенька, пишешь – это для всех: для малого и для старого, для ученого и простого, и все тебя прославляют... Басни твои – это не басни, а апостол» [Киневич 1982: 355].

Литература, посвященная «девятикнижию» Крылова весьма обширна. При разборе его произведений в работах лингвистов и литературоведов XX века обращается внимание, преимущественно, на их нравоучительное содержание и народно-речевую основу*. В течение последних десятилетий появляются работы, где рассматриваются отдельные черты поэтики писателя. [Исупова 2016; Калевич 2019; Сорокин 2020; Сюй 2021; Федосеева 2003; Трахтенберг 2019 и др.]. Проблема читателя-адресата басен Крылова исследуется Н.А. Артемьевой [Артемьева 2008].  Однако лингвоэстетический анализ произведений писателя до сих пор не осуществлялся.
 
В отечественном литературоведении и публицистике можно встретить работы, где, прямо или косвенно, проводится мысль об элементарности, однозначности и даже художественной примитивности творчества Крылова**. Причем, подобные работы, кладутся преподавателями русского языка и литературы в основу методических разработок, посвященных творчеству писателей, некритически цитируются учеными-филологами***. Между тем,  басни Крылова представляют собой образцы виртуозного владения художественной формой, обладают достаточно сложным вторым смысловым планом, раскрыть который помогает методика замедленного чтения, лежащая в основе «лингвоэстетического» (Б.А.Ларин) анализа художественного текста. В настоящей статье предлагается вариант подобного анализа – с учетом ритмо-смыслового аспекта. Предмет разбора – одна из известнейших басен Крылова - «Мор зверей», написанная в 1808 году. Следует подчеркнуть, что задача исследования семантики ритма и метра всего текста басни в статье не ставится. Помимо этого, укажем, что смысл в отличие от нормативного, обобщенного значения (семантики) всегда индивидуален; сама внутренняя форма данного термина (со-мысль) предполагает соучастие воспринимающего его читателя. Цель работы заключается в том, чтобы  при помощи лингвоэстетического анализа текста басни  обеспечить более глубокое понимание ее смысла учителем-словесником, раскрыть органическую связь между ее содержанием и формой, важнейшим элементом которой является ритм – ее метрика и строфика.  В качестве дополнительных задач статьи отметим знакомство учителей с некоторыми стиховедческими понятиями, элементами теории подтекста (в частности, пониманием его как диалогического и противоречивого соотношения формы и содержания).

По объему басня напоминает маленькую поэму, в ней 89 стихов.  С поэмой сравнивал «Мор зверей» еще В. Жуковский [Жуковский 1960: 414]. Внимательное знакомство с метрикой и строфикой этой басни позволяет сделать вывод о недостаточной обоснованности отнесения И.А. Крылова к «архаистам» (в соответствии с классификацией Ю.Н. Тынянова). «Мор зверей отличается изощренной ритмической организацией, в ряде случаев новаторской. Чуткость Крылова к новым тенденциям  развития стиха, в частности, отмечает М.Л. Гаспаров [Гаспаров 1984: 109].
В «Море зверей» мы встречаемся с пятью видами ямба – от шестистопного до двустопного. В количественном отношении это выглядит следующим образом: 6-ст. – 47 (52,8%); 4-ст. -25 (28,1%); 5-ст. -7 (7,9%); 2-ст. – 6 (6,7%); 3-ст. – 4 (4, 5%).

Фабула басни заимствована из одноименной басни Лафонтена. На зверей напал мор, от которого они впали в страх и уныние.  Лев созывает совет, на котором в качестве причины бедствия называет грехи зверей и предлагает тому, кто грешнее всех, предать себя в жертву богам. Он кается публично в своих грехах и предлагает остальным сделать то же.  Однако льстивая Лисица оправдывает во всем Льва. Следующее за этим покаяние хищников превращается в цепь самооправданий. Когда же черед доходит до вола (у Лафонтена осел) он признается, что съел клок сена из стога попа (у Лафонтена осел попасся на монастырском поле). Вола (осла) все дружно приговаривают к казни. Лафонтен выводит следующую мораль: «Кто слаб или, кто силен -/Тот и по суду выйдет один черным, другой белым.». У Крылова же мораль выглядит следующим образом:

И в людях так же говорят:
Кто посмирней, так тот и виноват.

При всем сходстве содержания морали, нельзя не заметить той переакцентуации, которую осуществляет в ее формулировке Крылов. На это, в частности указывал еще Л.С. Выготский в «Психологии искусства» [Выготский 1968: 78].

 У Крылова речь идет не о слабости Вола, но о его смиренности, которую хищники только имитируют. Данное различие имеет принципиальное значение для понимания смысла басни Крылова.

Заимствованная фабула преобразуется у Крылова в оригинальный сюжет, который определяется Ю. Тыняновым как «событие рассказывания». Происходит драматизация действия (эту особенность басен Крылова отмечал еще Белинский). Читатель ставится в позицию непосредственного наблюдателя. Эффект соприсутствия обеспечивается красочными эпитетами и оборотами, воссоздающими эмоциональный фон, зрительные и слуховые образы: «Уныли звери»; «Смерть видя на носу, чуть бродят полумертвы»; «Не давит волк овец и смирен, как монах», …лиса постится в подземелье»; «Сбрелись и в тишине, царя вокруг обсев, / Уставили глаза и приложили уши»; «смиренный Вол им так мычит»; «поднялся шум и толки/ Кричат Медведи, Тигры, Волки»; «на костер Вола взвалили».

Атмосфера диалога создается серией вопросов, восклицаний, обращений – как в речи зверей, так и в ремарках автора: «С голубкой голубь врозь живет, /Любви в помине больше нет:/ А без любви какое уж веселье?»; ««О други! Начал Лев»; «Кому не ведомо из вас, друзей моих, / Что добровольных жертв таких/Бывали многие в истории примеры?» «Покаемся, мои друзья»! Овечек бедненьких – за что? – совсем безвинно/Дирал бесчинно»; «Не прав, и я!»; «А иногда – кто без греха? / Случалось, драл и пастуха»; «О цар наш, добрый царь!»
Большая концентрация эмоциональных вопросов и восклицаний в сочетании с экспрессивной оценочной лексикой присутствует в семистишье, состоящем из реплик хищников.

1.«Смотри, злодей какой!
2. Чужое сено есть! Ну, диво ли, что боги
3. За беззаконие его к НАМ столько строги?
4.Его, бесчинника, с рогатой головой,
5.Его принесть богам за все его проказы,
6.Чтоб и тела; НАМ спасть, и нравы от заразы!
7. ТАК, по его/ грехам, у нас и мор такой

U–U–U–
U–U–U–UU–U– U
UUU– UUU– ;– U–U
U –U–UUU–UUU–
U–U–U–U–U–U–U
UUU– ;–U–UUU–U
;UU–U–U–U–U–

В данном примере наиболее очевидна связь эмфатического синтаксиса и оценочной лексики с экспрессией ритма, играющего у Крылова ведущую роль в   создании «события рассказывания». «Мор зверей», как и другие его басни написан вольным ямбом [См.: Матяш: 2010; 2011; 2022], который отличается разностопностью, смешанной рифмовкой, свободой синтаксического строения и отсутствием графического деления на строфы, при том, что в таком стихе присутствуют повторяющиеся группы строк, замкнутые по своему ритмическому и рифменному строению и аналогичные строфам по структуре (двустишья, трехстишья, четверостишья и т.д.)****. Для обозначения таких подобных строфам стиховых конструкций используется термин «строфоид», предложенный М.Л.  Гаспаровым [Гаспаров 1995: 60].

Первая строка в приведенном строфоиде*****  значительно контрастирует по своему ритму с остальными стихами (трехстопный ямб на фоне  шестистопного). Данный контраст вкупе с риторическим восклицанием и бранным словом «злодей» резко выделяет инвективную фразу: читатель тем самым получает возможность оценить всю фальшь непомерного обличающего пафоса хищников и всю абсурдность обвинения. Укажем также и другие ритмические экспрессивные средства, использованные здесь Крыловым. Обращает на себя внимание внеметрический акцент на местоимении НАМ******, подчеркивающего групповую солидарность хищников. Но этим не исчерпывается его функция. Данное некоторое ритмическое «спотыкание» предваряет солецизм «спасть», дополнительно способствуя его введению в «светлое поле сознания» читателя.

 Хищники бесстыдно манипулируют высокими понятиями: они выставляют в качестве мотива осуждения Вола сохранение чистоты «нравов». При этом в разбираемом строфоиде обращает на себя внимание большое количество облегченных стоп с пропущенными метрическими ударениями, что также используется в качестве средства эмфазы. Наиболее ярко это проявляется в метрически облегченной анакрузе третьего стиха: «За беззаконие…». Апелляция к «богам» призвана подчеркнуть, что речь в данном случае идет, прежде всего, о нарушении высшего нравственного закона, поборниками и защитниками которого выставляют себя зубастые обвинители.
Метерлинк однажды заметил: «Рядом с необходимым диалогом почти всегда идет другой диалог, кажущийся – лишним. Вы увидите, что достоинство и продолжительность этого бесполезного диалога определяет качество и не поддающуюся выражению значимость произведения» [Метерлинк 1915:72].

Подобный диалог присутствует и у Крылова. При этом ритмические средства играют для его создания ведущую роль. Достаточно показателен в данном отношении монолог Лисицы, которая, наряду с Львом и Волом, выступает в роли «коммуникативно активного персонажа» басенной драмы Крылова. Ее речь внутренне перекликается с серией реплик хищников.

«О царь НАШ, добрый царь! От лишней доброты»,
Лисица говорит: «в ГРЕХ это ставишь ты.
КОЛЬ робкой совести во всем МЫ станем слушать,
ТО прийдет с голоду пропасть НАМ наконец;
Притом же, наш отец!
Поверь, что это честь большая для овец,
Когда ТЫ их изволишь кушать».
А что до пастухов, мы ВСЕ здесь БЬЕМ челом:
ИХ чаще так учить – им это по/делом.
Бесхвостый этот род ЛИШЬ глупой спесью дышет,
И нашими себя везде царями пишет».

U–;–U–U–UUUUU–
U–UUU–;–U–U–
;–U–UUU–;–U–U
;–U–UUU–;UU–
U–U–U–
U–U–U–UU–UU–
U– ;–U–U–U
U–UUU– ;–;–U–
;–U–U–;–UUU–
U–U–U–;–U–U–U
U–UUU–U–U–U–U

Речь Лисы развернута при помощи четырех строфоидов: пятистишья и трех двустиший: 2522. Рифменная схема отрывка: ааБвввБггДД. Двустишья с мужскими клаузулами и субстантивными рифмами опоясывают пятистишье и соотносятся с его серединой – тремя смежными строками с аналогичными окончаниями. Женские рифмы по краям квинтета и в третьем двустишье носят глагольный характер. Активную роль в диалоге с читателем играет рифма наконец - отец – овец. В контексте басни актуализируется внутренняя форма слова наконец: от «отца» приходит овцам «конец».

Лисица начинает свою речь с похвалы морали льва, называя его «добрым» и, тем самым, по умолчанию, апеллирует к общей иерархии нравственных ценностей, вершину которых составляет добро. Однако в следующей же фразе абсолютное значение этих ценностей подвергается сомнению. Доброта, оказывается, может быть «лишней». Дальше – больше. Лиса отвергает главный критерий нравственности – совесть, называя ее «робкой», оправдывая поедание других угрозой смерти от голода. Параллельно происходит нарастание хвалебных оценок, обращенных ко Льву – до крайней возможной степени. Обращение лисы «наш отец» в инвертированном виде соотносится с началом Господней молитвы что, косвенно, повышает статус Льва до царя небесного, во власти которого жизнь всех тварей, которых он «изволит кушать».

 Заметим, что у Лафонтена Лиса ограничивается наименованием Льва «сеньором», что, в общем-то ниже «царя». В этом оценочном контексте на фоне говорящей, намекающей рифмовки для читателя становится очевидной издевательская подоплека слов Лисы и беспощадная ироническая экспрессия автора, голос которого слышится между строк. Ведущим средством эмфазы выступает ритм. Вершины цинизма («наш отец» и «изволишь кушать») выделены перепадом ритма в пятой и седьмой строке. Первые три строфоида, репрезентирующие речь Лисицы перенасыщены сверхсхемными ударениями*******, наиболее значимым в данном отношении является внеметрический акцент, выделяющий слово «ГРЕХ». Цепочка сверсхемных ударении, падающих на личные местоимения в первых двух из рассматриваемых строфоидов: МЫ – НАМ – ТЫ – ВСЕ – ИХ  передает бытийное единство и групповую моральную солидарность хищников.

Наиболее изощренной акцентуацией обладает двустишье, следующее за квинтетом. Это двустишье начинается с сразу с двух метрически облегченных стоп, что в сочетании с безударным слогом третьей правильной ямбической стопы создает впечатление некоторого ритмического зияния, провала. Данное «зияние» резко выделяет начало инвективы лисы, направленной против пастухов, создавая уничижительную, презрительную интонацию. При этом во втором полустишье строки присутствует сразу два сверсхемных ударения, которыми выделены слова ВСЕ и БЬЕМ. На фоне облегченного ритмического начала этого стиха возникает впечатление скандированного звучания. Лиса претендует на роль представителя всех зверей, хотя на деле, подыгрывая Льву, она выражает только коллективную позицию хищников.

Активная роль контрастного ритма в организации подтекста   наиболее ярко проявляется в монологе Льва, который занимает более трети текста басни. Лев призывает зверей к покаянию, широко используя религиозные аллюзии и характерные обороты: «по множеству грехов», «гнев богов», «теплое усердье нашей веры», «исповедует», «покаемся», «погрешил… вольно иль невольно», «жертва». При этом слова «грех» и «жертва» употребляются Львом трижды. Также три раза Лев называет зверей друзьями. Крылов не дает открытых оценок речи царя зверей, но здесь присутствует иронический подтекст, создаваемый, в том числе, за счет особого построения стиха.

Итак, смиря свой дух,
ПУСТЬ Исповедует здесь всякий вслух,
В ЧЕМ погрешил, когда ОН вольно иль невольно.
Покаемся, мои друзья!
ОХ, признаюсь – хоть это мне и больно –
Не прав и я!
Овечек бедненьких – за что? – совсем безвинно
Дирал бесчинно;
А иногда – КТО без греха?
Случалось, драл и пастуха:

U–U–;–
;UU–UU– U–U–
;UU–UU;–UUU–U
U –UUU–U–
;UU– U–U–U–U
U–U–
U–U–UUU–U–U–U
U–U–U
UUU–;UU–
U–U–UUU–

В «Море зверей», как уже было указано выше, преобладает шестистопный ямб.  Однако в приведенном фрагменте из одиннадцати строк данный размер встречается только в двух. Бросается в глаза насыщенность текста короткими строками, которые при этом обладают наибольшей экспрессивностью. Выстраивается цепочка ритмически усеченных стихов: «Итак, смиря свой дух» – «Не прав и я!» – «Дирал бесчинно». Просторечное «дирал» контрастирует с высокими «смиря свой дух» и «бесчинно». «Смирение духа», оказывается, заключается в отказе от разбоя и убийства, пожирания других. Ретроспективно данный мотив соотносится с началом басни, где возникает картина смирения хищников. Волк «не давит овец» и сравнивается по смирению с монахом. Лиса же «дает мир» курам, т.е. перестает их душить и есть. И это оценивается как «пост»…

Двухстопный стих: «Дирал бесчинно» – рифмуется с шестистопнным: «Овечек бедненьких – за что? – совсем безвинно». Эта игра ритма и эпитеты «бедненьких», «безвинно» обнажают лицемерие Льва, его глумление над жертвами. Истинную цену смирения царя зверей демонстрирует его открытое самооправдание:
А иногда – КТО БЕЗ ГРЕХА?
Случалось, драл и пастуха...

В данном случае местоимение «кто» дополнительно выделено внеметрическим ударением. Крылов преднамеренно создает в строфоидах, передающих речь Льва своеобразный «акцентный хаос» - за счет нагнетания безударные анакруз, прихотливого, непредсказуемого сочетания утяжеленных и облегченных стоп.  Тем самым передается расщепленное, дисгармоничное внутреннее состояние Льва, в корне непреодолимое расхождение между словом и делом.  Элементы хаоса в ритмике таким образом служат в качестве иконического обозначения хаоса страстей.
Надо сказать, что все строфоиды в басне отличаются точными рифмами, за исключением одного случая – в квинтете, завершающем «покаяние» Льва:
И в жертву предаюсь ОХОТНО.
Но лучше б нам сперва всем вместе перечесть
Свои грехи: на ком их боле есть,
Того бы в жертву и принесть, –
И было бы богам то более УГОДНО».–

Диссонансная рифма (охотно-угодно), резко выламывающаяся из всего гармоничного рифменного строя басни, вносит последний штрих в картину, воссоздающую внутреннее раздвоение Льва-фарисея.

Двустопный ямб в «Море зверей» служит в качестве яркого средства эмфазы, с помощью которого автор преодолевает автоматизм восприятия читателя, направляя его мысль по нужному руслу – к пониманию глубинного художественного смысла текста. Рассмотрим следующий пример.

За Львом Медведь, и Тигр, и Волки в свой черед
ВО ВЕСЬ НАРОД
Поведали свои смиренно погрешенья;
Но их безбожных самых дел.
Никто и шевелить не смел
И все, кто были тут богаты
Иль когтем, иль зубком, те вышли вон
СО ВСЕХ СТОРОН
Не только правы, чуть не святы.
В свой ряд смиренный Вол им так мычит: «И мы
Грешны. Тому леть пять, когда зимой кормы
НАМ БЫЛИ ХУДЫ,
На грех меня лукавый натолкнул:
Ни от кого себе найти, не могши ссуды,
Из стога у попа я клок сенца стянул».

Первое из выделенных словосочетаний: «Во весь народ», – содержит иронический подтекст: публичный фарс покаяния только усугубляет зло, высвечивая всю глубину и меру нравственного падения хищников. «Народ», на своей шкуре испытавший зубы и когти хищников, тем не менее боится что-либо о них сказать: «Но их безбожных самых дел. /Никто и шевелить не смел». Второе словосочетание: «Со всех сторон», - переводит басенное повествование и его оценочный фон в новый регистр. Речь уже идет не о грехах хищников, но о том, что они претендуют на правду и святость, выставляя их мотивами своих действий. высоту нравственности и морали.  Третий выделенный оборот: «Нам были худы», - из речи Вола – исполнен двойного смысла. Вол вслед за хищниками пытается тоже оправдаться, но как показывает дальнейшее повествование, неудачно. Сюжет басни выступает явной иллюстрацией к крылатому латинскому выражению: «QUOD LICET JOVI, NON LICET BOVI» («Что позволено Юпитеру, не позволено быку»). Ирония писателя горька и сокрушительна: КРЫЛОВ ЗДЕСЬ МЕТИТ ВО ВСЮ СИСТЕМУ НЕСПРАВЕДЛИВЫХ ПОРЯДКОВ, УСТАНОВЛЕННЫХ ЛЮДЬМИ ОТ ВЕКА И ОПРАВДЫВАЮЩИХ ЕЕ В ИЗЯЩНЫХ ВЫРАЖЕНИЯХ.

В отличие от хищников, вол говорит всю правду, не умалчивает об «отягчающем обстоятельстве»: сообщение о краже у попа могло дать повод обвинить бедолагу в святотатстве. Мы на деле убеждаемся в искренности Вола. Эпитет «смиренный» по отношению к нему лишен «двойного дна» и отражает истинное положение вещей.
В басне между строк настойчиво пробивается голос автора – в защиту «униженных и оскорбленных». Он обращается к нам как беспристрастным судьям, давая возможность оценить и меру преступленья героев басни, и меру их смирения. Мысль и чувство Крылова отличаются большой силой и глубиной, именно эта сила определяет выдающуюся суггестивность, внушающую силу его басен. Именно этим обусловливается могучее воздействие писателя на русский национальный менталитет, а не его способностью доходчиво излагать общие места, прописные истины. Главное, что составляет нерв, суть басни «Мор зверей» – это идея подлинного смирения, которое демонстрирует Вол своим поведением и самим строем своей речи. Хищники же, начиная со Льва, разыгрывают комедию, фарс покаяния. Высокие слова Льва о «смирении духа», обращенные к зубастым его единомышленникам, обозначают всего лишь призыв к ним умерить свой аппетит: какое-то время не давить, не драть овец, не душить кур. «Смиренное» исповедание хищниками своих грехов оборачивается их самооправданием, претензиями на нравственное совершенство и святость.
Последний раз двустопный ямб возникает в двустишье, которым завершается повествовательная часть басни:

ПРИГОВОРИЛИ –
И на костер Вола взвалили.

Слово «Приговорили», составляющее самостоятельный стих, резко, подчеркнуто выделенное, исполнено энергии внутреннего протеста. Не только содержание, но и форма этого стиха нацелена на то, чтобы вызвать максимально сильное возмущение у читателя против неправедного суда, против бесстыдного попрания справедливости и нравственности.

Использование метода ритмо-смыслового анализа обусловлено самой природой стихотворного текста. Ритмика в сочетании с фоникой, грамматикой и лексикой выступает фактором формирования смысла стихотворного текста, конституирующей чертой которого, по определению Ю.Н. Тынянова, выступает «единство и теснота стихового ряда» [См.: Бобылев 2009]. Метрика и строфика текста обусловливают возникновение семантических связей, «приращений смысла» (Б.А. Ларин), которые отсутствуют в узусе, способствуют выдвижению важнейших смысловых моментов стиха в «светлое поле сознания читателя» (Л.П. Якубинский). В рассматриваемой басне Крылова ритмика также выступает средством создания диалога с читателем, роль которого в формировании смысла художественного текста является активной, выступает ключом к подтексту произведения, в основе которого лежит «противочувствование» (Л.С. Выготский).

Линейная фабула произведения преобразуется через многомерный сюжет  («событие рассказывания»); при этом подтекст выступает в роли своеобразного «оппонента» тексту, заключая в себе символическое указание на образ автора. В самой формулировке морали (И в людях так же говорят:/Кто посмирней, так тот и виноват) Крылов, в отличие от Лафонтена, ничего не говорит о суде. Русский баснописец переводит все в плоскость речи, молвы: «говорят», продолжая диалог с читателем [Артемьева 2008]. САМО СЛОВО, ГОВОРЕНИЕ СТАНОВИТСЯ ИСТОЧНИКОМ И КРИТЕРИЕМ СУДА И МОРАЛИ. Участие в диалоге с текстом, важным моментом которого является его организация, его ритм и музыка помогает развитию нашей духовной чуткости, чувства гармонии и совершенства, источниками которых является Бог.

В свое время С.С. Аверинцев, своеобразным образом развивая мысль Л.С. Выготского,  писал, что что форма в русской классике******** выступает как контрапункт по отношению к содержанию, и сама несет в себе иконическое, содержательное начало. Если понимать под «содержанием» отдельную человеческую жизнь, то «форма» выступает как путь к преодолению этой отдельности и самозамкнутости, всего частного, случайного, греховного, заключая в себе напоминание о Божественной целостности и красоте, «о Божьем Мире». В «содержании слышится человеческий голос, в форме же звучит органный фон для этого голоса, музыка сфер». [Аверинцев 2001: 205].

Басня И.А. Крылова «Мор зверей» может служить в качестве убедительного подтверждения, яркой, наглядной иллюстрации данного тезиса С.С. Аверинцева.

Проведенный лингвоэстетический анализ басни «Мор зверей» позволяет углубить понимание ее смысла, наглядно показать неразрывность содержания и формы, которая представляет собой не просто «вместилище» содержания, но активное смыслообразующее начало, выступающее средством организации диалога автора и читателя. В совершенной художественной форме басни получает свое воплощение не только образ автора, но, прежде всего, образ Автора авторов, Премудрости, создавшей мир. Смысловой анализ ритма ключевых фрагментов басни обеспечивает раскрытие ее подтекста. При этом роль ритмических средств далеко не исчерпывается подчеркиванием, выделением ключевых слов и оборотов. С их помощью устанавливается контакт с читателем, ведется внутренний диалог с ним, оказывается сильнейшее воздействие на его сознание и подсознание.

Высокие нравственные истины выражаются здесь не в явных, отрытых, «лобовых» оценках действия персонажей басни,  не в формулировке морали, представляющей собой   «общее место»,  но через создание у читателя чувства реального присутствия Бога в созданном Им мире, ощущения непреложности законов правды и красоты, явленных нам в Евангелии. Отступления от них воспринимаются как резкая дисгармония, диссонанс, что передается, в том числе, ритмикой стиха Крылова.  В «Море зверей незримо, между строк присутствует образ Страшного Суда и образ Христа, обращающегося к нам со словами: «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25:40).

ПРИМЕЧАНИЯ

* Начало исследования народной основы языка басен И.А. Крылова было  положено классическими работами В.В..Виноградова[ Виноградов 1945] и А.С. Орлова [Орлов 1946].

** Ср.: «Крылов   --   всегда   рядом.  Удобный, простой, запоминающийся, однозначный. Снабдивший набором нетленных истин про мартышек и кукушек. Избавивший от хлопот альтернативного мышления… [Вайль и Генис 1995: 34] «В безусловной, широчайшей славе Ивана Андреевича Крылова ощущается привкус второсортности.  Эта терпкость– конечно, от оскомины, которую набили за два века крыловские басни». [Там же: 33]; ««Крылов не видит кругом себя ничего сложного… удовлетворенность баснописца, его ленивое благодушие, не есть то просветленное благоволение к жизни, та высшая мудрость, которая побуждает жить с миром в мире, принять и благословить его». [Айхенвальд 1906: 8.]

*** Так, разбор и оценки Ю.Айхенвальда кладутся в основу сценария мультиурока учительницы из  Кисловодска Г.Э. Голышевой «Айхенвальд Ю.И. Статья "Крылов. Силуэты русских писателей" 5 класс», размещенного в сети Интернет [Голышева]. Старший научный сотрудник филологического факультета МГУ Р.С Кимагярова   не  видит «двойного дна»  в обороте «Евангелие от Ивана», вынесенного публицистами П.Вайлем и А.Генисом в название своей статьи о Крылове. Подчеркнутая замена высокого  «Иоанна» на  русский народный вариант этого имени -  «Ивана» призвана подчеркнуть упрощенный подход писателя к евангельским истинам и нравственности. Исследователь также сочувственно цитирует и другие пассажи публицистов, не замечая их иронического подтекста, воспринимая их как искреннее прославление классика [Кимягарова 2019: 98, 99].

**** В работах С.А Матяш прослеживается генезис басенного вольного ямба. В частности, отмечается, что басенный вольный ямб сформировался на пересечении национальной и западноевропейской традиции, взаимодействие которых обусловило  создание разнообразных его модификаций. При этом исследователь выделяет специфические черты вольного ямба (в сравнении с немецким и французским): ультракороткие строки, «сказовые переносы» (термин Матяш), наличие однородных строфоидов, высокий показатель парного рифмования. Все эти приметы вольного басенного стиха у Крылова получают отчетливое выражение, при этом в его строфике и метрике наблюдается тенденция к синтезу различных традиций, а также новаторские тенденции, отмеченные М.Л. Гаспаровым.

***** Всего в басне 26 строфоидов. По количеству строк они распределяются следующим образом: двустишья – 3; трехстишья (терцеты) – 2; четырехстишья (катрены) – 6; пятистишья (квинтеты) – 3; шестистишья (секстины) – 4; семистишья (септимы) -2. Разнообразие увеличивается вариациями рифмовки внутри строфоидов.

******В ритмической схеме используются следующие символы: U: безударный слог, соответствующий метру стиха; – : ударный слог, соответствующий метру стиха; ;: слог с внеметрическим ударением («утяжеленная стопа»). Слова, на которые падает сверсхемное ударение выделены в левой колонке СТРОЧНЫМИ БУКВАМИ.

******* Эта ритмическая дисгармония оттеняет лживость лисицы, служит для выражения иронизирующей позиции автора. Иконическая роль ритмической дисгармонии в стихотворном тексе на примерах из поэзии  Серебряного века убедительно показана в исследовании С. Н. Доценко. [Доценко].

******** И..А. Крылов прекрасно понимал роль формы. В воспоминаниях современников сохранились свидетельства о его тщательной, упорной работе над текстами баснями, о множестве их черновиков и вариантов. По свидетельству М.Е Лобанова, сослуживца Крылова по Публичной библиотеке, писатель говорил ему:: «Я до тех пор читал мои новые стихи,;—;говорил мне Иван Андреевич,;—;пока некоторые из них мне  не причитаются, то есть перестанут нравиться: тогда их поправляю или вовсе переменяю» [Лобанов 1982: 61].

Л И Т Е Р А Т У Р А

Аверинцев С.С. Ритм как теодицея // Новый мир. – 2001. - № 2.  – С.203-205.

Артемьева, Н. А. Образ читателя-адресата в баснях И.А. Крылова / Н. А. Артемьева // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. – 2008. – № 76-1. – С. 34-39.

Айхенвальд Ю.А . Силуэты русских писателей. Т.1. – М., 1906 – 249 с.

Бобылев, Б.Г. Ю. Н. Тынянов - исследователь теории поэтического языка / Б.Г. Бобылев .–Русский язык в школе, 2009, № 9 . – С.83-88.

Виноградов В.В. Язык и стиль басен Крылова // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. – М.: Изд-во АН СССР, 1945. – Т. IV. Вып. 1. – С. 24-52.

Выготский Л.С. Психология искусства.  – М.: Искусство, 1968. – 576 с.
Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха : Метрика, ритмика, рифма, строфика. – М.: Наука, 1984.- 319 с.

Вайль П., Генис А. Родная речь. Уроки изящной словесности: Сб. литературно-крити ческих эссе. М., 1995. – 190 с.

Гаспаров М.Л. Избранные статьи. О стихе. О стихах. О поэтах. – М.: Новое литературное обозрение, 1995. – 478 с.

Голышева Г.Э. Айхенвальд Ю.И. Статья "Крылов. Силуэты русских писателей" 5 класс». [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения 18.03.2024).

Доценко С.Н. К проблеме взаимосвязи ритма и смысла: «отчет» об одном стихотворении В. Брюсова // Toronto Slavic Quarterly. Academic Electronic Journal in Slavic Studies [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения 19.03.2024).

Исупова, С. М. Оппозиции - доминанты "добро и зло" в баснях И.А. Крылова / С. М. Исупова, Л. Хань // Новая наука: Теоретический и практический взгляд. – 2016. – № 4-3(75). – С. 118-121.

Калевич, Н. А. "Русская ментальность" басен И.А. Крылова в контексте их античных и европейских источников (на примере сравнительного анализа текста басни "ворона и лисица") / Н. А. Калевич // Русский язык и культура в зеркале перевода. – 2019. – № 1. – С. 122-129.

Киневич В.Ф. Лев Андреевич Крылов, брат баснописца// И.А. Крылов в воспоминаниях современников / Вступ. ст., сост., подгот. текста и ком- мент. А.М. Гордина, М.А. Гордина. М., 1982.- 503 с.

Кимягарова, Р. С. "Честь, слава и гордость нашей литературы" (В.Г. Белинский). Басня И.А. Крылова "Петух и Жемчужное Зерно" / Р. С. Кимягарова // Stephanos. – 2019. – № 2(34). – С. 90-100.

Жуковский В.А. О басне и баснях Крылова. Собрание сочинений [Текст] : В 4 т. - Москва ; Ленинград : Гослитиздат. [Ленингр. отд-ние], 1959-1960. - 4 т. – 1960- 783 с.

Лобанов М.Е.  Жизнь и сочинения Ивана Андреевича Крылова// И.А. Крылов в воспоминаниях современников / Вступ. ст., сост., подгот. текста и ком- мент. А.М. Гордина, М.А. Гордина. М., 1982. – 503 с.

Матяш, С.А. Вольный ямб русской поэзии XVIII-XIX вв.: жанр, стиль, стих / С. А. Матяш. – Санкт-Петербург : Филологический фак. Санкт-Петербургского гос. ун-та, 2011. – 491 с.

Матяш, С. А. Строфический вольный ямб в русской поэзии / С. А. Матяш // Вестник Оренбургского государственного университета. – 2010. – № 5(111). – С. 46-53.

Матяш, С. А. Поэтика морали в баснях И.И. Дмитриева и И.А. Крылова / С. А. Матяш, А. А. Шаульская // Филологические чтения: Материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, Оренбург, 18–19 ноября 2021 года. – Оренбург: Оренбургский государственный университет, 2022. – С. 625-632.
 
Метерлинк М. Трагедия каждого дня //М.Метерлинк Полн. Собр. Соч.т. 4. – Петрогр., 1915. – 290 с.

Орлов А.С. О языке басен И.А.Крылова. // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. – М.: Изд-во АН СССР, 1946. – Т. V. Вып. 4. – С. 267-300.

Сорокин, А. А. Трансформация аллегорических образов персонажей в баснях И.А. Крылова / А. А. Сорокин // Вестник Донецкого национального университета. Серия Д: Филология и психология. – 2020. – № 3-4. – С. 47-52.

Сюй, Ч. Метафора животных в баснях И. А. Крылова / Ч. Сюй // Terra Rusistica : Сборник материалов Первого международного форума молодых русистов, Псков, 17–19 декабря 2020 года. – Псков: Псковский государственный университет, 2021. – С. 339-341.

Тынянов Ю.Н.  Проблема стихотворного языка. – Москва: Сов. писатель, 1965. – 301 с.

Трахтенберг, Л. А. Басня И. А. Крылова "Мартышка и очки": источники сюжета / Л. А. Трахтенберг // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. – 2019. – Т. 78, № 4. – С. 37-47. – DOI 10.31857/S241377150006110-4. – EDN GIMPDE.
Федосеева Т.В. Художественная функция «игры стилем» в драме предромантизма («Илья-богатырь» И.А. Крылова) // Русское литературоведение в новом тысячелетии. — М., 2003. — Т. 1. — С. 301-306.

Якубинский Л.П. О диалогической речи. // Русская речь. Вып. I. – Петрогр. 1923. – С.96-156.