Хранители

- Держите его! Держите!

- Вот так, за плечи! Ох, как же мы вовремя успели, ребят!

- Эликсир! Эликсир передайте скорее! – и, шепотом в ухо: - Ты пей. Он горький, но надо. Поможет.

Глотая нечто, по вкусу и запаху похожее на настояную на полыни и перце летнюю ночь, я даже кивнуть не мог. Сил не было. Мир вокруг меня дрожал, одновременно тусклый, как будто я смотрел на него через толщу воды, и резкий, как будто его через эту же толщу подсвечивали мощным прожектором. Кружилась голова, непонятной тяжестью налились плечи. И грудь. Сердце внутри неё горело болью! Как будто ножом по нему полоснули...

Но ведь и правда же полоснули! Да что там – ударили, так, что должны были насквозь пробить! И дёрнул же меня чёрт пытаться тем людям объяснять... что? Вот же напасть, что спорил – помню, с кем спорил – помню, а вот о чём – как отрезало. Наверное, это было как-то связано с безумием, охватившим в последние годы мой город. Во всяком случае те, кто меня убили, вели себя в точности как отравленные безумием люди – жаждали крови, не слушали никаких доводов...

- Тебя не убили. Собирались, но им не удалось, - сказала мне сочувственно хрупкая светловолосая и светлокрылая женщина, стоящая передо мной. – Мы вовремя успели перевести тебя через Грань. Ты и сам нам в этом немало помог, давно уже был готов. Так что тебя они только задели, кожу рассекли, потому кровь и идёт. Но этому горю помочь легко.

И я понял, что окончательно перестал что-то понимать.



Впрочем, непонимание моё исправили легко, как и сняли отнявшую было силы боль. Ночь, в которую меня чуть не убили, ещё не успела стать рассветом, а я уже сидел у костра и разговаривал с другими Хранителями. Оказывается, нас называли именно так. И крылья для нас – нормальная часть тела.

- В этом мире просто закон природы такой – если душа сильная, чистая, то тело будет крылато, - рассказывал Алев, невысокий хрупкий парень с вороными крыльями. – Но кроме этого и нашей способности взаимодействовать с Гранью мы точно такие же люди, как все остальные. И боимся порой, и грустим, и отчаиваемся. Не слишком похоже на то, как в нашем мире ангелов описывали, да?

- Не слишком, - согласился я. И украдкой покосился за плечо на собственные крылья. То, что они у меня есть, я чувствовал, а вот увидеть в темноте не мог. Да и что с ними делать понимал пока не очень.

- Белые они, - рассмеялась Беата, та самая светлокрылая женщина, которая говорила, что меня не убили. – Светло станет – разглядишь. И летать научишься, это легко. Легче только Грань от мрака охранять. Остальному учиться придётся, а это – как будто с рождения знаешь.

- Никогда раньше не приходилось сражаться. Я же поэт, а не вояка, - усомнился я. – Так что насчёт «легче» не уверен. Да и оружия у меня нет никакого.

Это было правдой. Оружия не только у меня – ни у кого из окружавших при себе не было. Хотя ножны носили все. Только, похоже, они были не для мечей. В моих, например, лежал мой походный письменный набор – перья, чернила, несколько листов хорошей, плотной бумаги. Удобно лежал, хоть всегда за собой его в ножнах вози теперь, а толку? Что этим навоюешь?

- Есть у тебя оружие, - усмехнулся Алев. – В ножнах и лежит, а что выглядит не как клинок... Тут, на Грани, всё просто и сложно одновременно. В каждом из нас есть свет – потому мы и здесь, потому крылаты. И каждый из нас умеет как-то по-своему этот свет проявлять. Ты, например, всю жизнь это делал тем, что стихи писал. Кто-то ещё, как вон Гамил, - он кивнул в сторону высокого темнокрылого парня, сидящего по другую сторону огня, - людей лечил. Я хлеб растил, Беата витражи творила. У всех у нас в ножнах то, чем мы миру свет несли. И всё это становится оружием, когда время приходит. Словами трудно объяснить. Пойдёт тьма – сам поймёшь, как это работает.

Я кивнул. И закурил очередную протянутую кем-то сигарету. Горькие они тут были, как тот эликсир, но сам процесс курения успокаивал привычностью. И спросил:

- Так всё же, зачем мы здесь? И где это – «здесь»? Что такое эта ваша Грань?

Объяснять начали все хором, но потом верх взял Гамил. Строгими точными формулировками – врач всё же – он описал ситуацию настолько страшную, что я в неё так до конца и не поверил до первой атаки тьмы. Ну его, в такой кошмар верить!

Наш мир, тот, в котором мы все когда-то родились, умирает, сказал Гамил. На первый взгляд он такой же, каким был всегда, все горы, леса и реки на месте. Но когда-то в недавнем прошлом что-то случилось, что открыло путь тьме. Сейчас она по капле день ото дня протекает в мир, сжирает сердца и разумы живущих там людей, вытравливает из них свет. Тьма уверена, что так и надо, ведь пока в мире есть хоть искорки света, он не может принадлежать ей целиком. Но в этом и дело. Пока хоть какой-то свет остаётся – мир живёт и растёт. Когда его не станет – мир рухнет. Ведь тьма не умеет творить, растить, воспитывать. Она умеет только отнимать и разрушать.

Это больно, говорил Гамил, но так порой бывает. И ещё – всегда, когда так случается, рядом с отравленым тьмой миром возникает другой, похожий на обречённый будто бы отражение. Сходство таково, что большинство людей, попав в него, даже не почувствуют, что куда-то перешли и продолжат жить как жили. Тут, например, у сильных духом есть крылья, а кроме этого всё как там. И к этому люди привыкнут, причём так быстро, что станут считать – смелые и добрые были крылаты всегда.

А между мирами, объяснял он, как между любыми предметами, лежащими бок о бок, есть граница. Грань. То место, где мы сейчас. Она как будто то самое зеркало; и, как в зеркале во время гадания можно увидеть будущее, так и на Грани можно заметить прицепившуюся к переходящим из мира в мир людям тьму и не пустить её. Потому-то мы и здесь. Граница ведь сама по себе не тёмная и не светлая. Для того, чтобы свет её преодолеть мог, а тьма нет, нужно чтобы кто-то светлый на ней стоял.

- Но почему я? – спросил я. – Почему мы? Чем мы такие особенные?

- Ничем, - пожал плечами Алев. – Просто так совпало. Ты же не спрашиваешь, почему тебе легко писать стихи, а кому-то ещё – не то чтобы?

- Иногда спрашиваю. Сам себя, - признался я. – Потому что и правда не понимаю, почему для меня это легко и естественно, а прочим кажется, будто это почти подвиг. А уж про Грань мне и того менее ясно!

- Ничего, поймёшь, - уверенно сказал Алев. – Как пойдёт первый раз при тебе тьма, всё почувствуешь. Точно говорю. Было б иначе, ты б тут не удержался. Проснулся бы уже в новом мире от собственного крика – ах, кошмар такой приснился, будто убить меня пытались!

Так он смешно эту последнюю фразу сказал, что все остальные прыснули. Даже я... ну нет, не засмеялся, конечно. Но почти не обиделся. Спросил только:

- Так разве вы меня не именно сюда, на Грань, вытаскивали из того переулка, где меня чуть не...? Я-то так понял...

- Конечно нет, - хором ответили Алев и Беата. Потом она одна продолжила: - Путь между мирами открывать любому, кто готов измениться – это да, это то, зачем мы тут. Но ничего иного мы не делаем. Не имей ты сам в душе того, что удерживает на Грани, так и прошел бы её, как прочие проходят.

- А они как проходят? – заинтересовался я.

- Скоро увидишь, - пообещал Алев, прислушивавшийся к чему-то пока Беата говорила. – Далит протрубил, слышали сигнал? Кончился наш отдых.

- Как раз к рассвету. Вот же умеет человек время подбирать, - вздохнул Гамил, поднимаясь. Подошел ко мне. – Пойдём, дружище. Встанешь со мной чуть в стороне, пообвыкнешься. В самую гущу пока не лезь. Для тебя это первая битва.



Мы стояли в проломе стены – я, Алев, Беата, Гамил, и ещё почти десяток таких же крылатых мужчин и жещин. За нашими спинами всходило солнце. Мы чётко видели простёршуюся перед нами долину – такую же, как та, в которую открывались главные городские ворота в моём мире. Только ни хуторов, ни дорог там не было. У нас, правда, тоже – больше не было. Ну а здесь их будто и не предполагалось, только трава в пол человеческих роста. И вот через неё как через зелёный поток шли... Сначала мне казалось, пастух ведёт стадо, ведь лишь одну шагающую впереди окрылённую фигуру я признал человеческой. Потом, когда они подошли ещё на десяток-другой шагов, я увидел...

Впереди шел, наверняка, как раз тот самый Далит. Следом – десятка два... я даже не знаю, как их охарактеризовать. Если прищуриться так, чтоб почти не видеть – или же, наоборот, видеть их так же, как, наверное, они бы увидели себя, то приближалось к нам человек двадцать. Усталые люди, ослабшие, поникшие, сгорбившиеся, только и ждущие возможности дойти и упасть – уже неважно где, главное, не в пути. Но своими новыми, Гранью промытыми глазами я видел и иное. К каждой человеческой тени прицеплялось, как блёстка к карнавальному костюму... нечто. Сотканное даже не из темноты – из отрицания возможности света – оно шло рядом, одновременно гротескно похожее на людей и абсолютно иное, нечеловеческое... нет, даже не так – бесчеловечное. «Не-человеческими» можно ведь было назвать и фигуры зверей, и человеческие существа, родившиеся психически неразвитыми, но тем не менее живыми. Тому же, что шагало рядом с людьми из моего мира, имени не было. Это можно было описать лишь как кошмар, такой, где ты лежишь на кровати как мёртвый, а к тебе тянутся. Формы этого были разнообразны – человекоподобные твари, будто переломанные и потому гнущиеся в самых невозможных местах; звери с невероятными, природой недозволенными выростами на самых разных частях тела; скрученные в странные узоры тени; призраки, полные сияющей неживым светом ненависти. Ни одного похожего – и все схожи. Они пришли сюда откуда-то, где нечем было дышать от злобы. Они пришли заполнить своё пустое, голодное ничто, перебраться на чужих плечах из мира, где их было уже слишком много, в новое место. Я видел, как оно радовалось новой кормушке, как жадно тянулось к нам пародиями на руки и лапы, как корчило рот-пустоту, предвкушая, что сожрёт, выпьет до дна и мир за нашими спинами, и ещё столько других, сколько сможет.

И я понял, что не могу этого позволить. Если я сейчас просто останусь в стороне, просто ничего не сделаю, никак не помешаю мраку, оседлавшему людей и ползущему в новый мир на их спинах... значит, меня просто никогда не было. Если я сейчас ничего не сделаю, значит всё, что я читал и всё, что когда-то написал, не имеет смысла, и никогда его не имело. Если я их не остановлю... значит, во мне никогда не было света, я никогда не жил, не творил жизнь, ни слова не написал о ней. А это не так! Не так!

И оказалось, что Алев был прав. Когда я решил, что не могу не сопротивляться приближающемуся ко мне мраку, клинок сам возник в моей руке. Я не понял, из чего именно он оказался соткан – из света в моём сердце? из старых, когда-то написаных мною строк? из тех рифм, которые ещё только должны были ко мне прийти? Важно лишь, что в моей руке, будто продолжая её, лежал светлый меч. Им я, почти не осознавая, что делаю, наотмашь полоснул по ближайшей корчащей дикие рожи тварине, лишь в последний момент испугавшись – а ну как задену того, на чьём горбу она едет, а ну как поврежу?

Но никому из людей ни я, ни сражавшиеся со мной крылатые не повредили. Наши мечи, секущие воющую, рычащую, взбесившуюся тьму, сквозь бредущих к стене людей проходили как дым. Для них ни нас, ни оседлавших их тёмных тварей будто бы не было. Лишь один из них, мальчик лет тринадцати, заметил нас. Может, потому он и оказался единственным из не-крылатых, кто был в этом бою ранен? Глаза его вспыхнули ужасом когда он увидел тварь на своей спине, и я совсем чуть не успел придержать меч, рассёкший его тёмного наездника, слегка разрезав кожу на плече. Мальчик с удивлением поглядел на тоненькую, будто кошачью царапку, полоску, потом на меня – и улыбнулся, шагая к проёму в стене. Мне даже показалось, он что-то собирался спросить, да не успел. Он отвлёкся лишь на мгновение на какие-то слова шагающей рядом матери, а когда повернулся ко мне, взгляд его был таким же, как у всех – усталым и счастливым, что долгая и трудная дорога закончилась. Миг понимания прошел, будто и не было его.

- А парень молодец. Подрастёт – мы о нём ещё услышим, - заметил Гамил, вытирая пот со лба и хлопая меня по плечу. – Да и ты не оплошал. Ну как, понял, почему мы здесь?

- Понял, - выдохнул я. – И то, почему именно мы – тоже. Уж не знаю, найду ли когда-то слова, чтобы даже самому себе рассказать, что именно я понял, но...

- Найдёшь, - ободрил он. – Ты – человек слов. И это хорошо, будет кому рассказывать о Грани и необходимости противостоять тьме. А пока – пойдём. Поможешь мне.



И я помог. Это ведь только перешедших людей наш бой с мраком никак почти не коснулся. Среды крылатых в какой-то степени ранены были все. Даже я и Гамил, на что уж сбоку держались, а и то могли похвастаться целым сонмом отметин от тёмных клыков и когтей на державших мечи руках. Далиту же досталось сильнее всех. Он хоть и успел в самом начале тёмной атаки отскочить в сторону, а крылья ему подрали, левое даже вывихнули. Но он оптимизма не терял. Сидя у давно погасшего костра, улыбаясь и морщась от манипуляций Гамила, он разговаривал со мной, отвечая на заданый ещё до рассвета и Алеву вопрос:

- Как ты уже понял, для тех, кого мы ведём, ничего похожего на недавний бой не происходит. Бывают, естественно, уникумы вроде твоего мальчика, но... Чаще же люди идут за мной, думая, что я просто знаю какую-то потаённую тропу. То, что перешли в результате не из города в город, а на самом деле из мира в мир, они уже тут узнают. Но когда мы бьёмся с приставшей к ним тьмой, они, конечно, чувствуют её уход. Только им кажется, что это они сами, в долгом пути передумав всякое, к лучшему меняются. Нас они видят разве что только в самом конце, уже проходя через пролом. Думают, их встречать вышли чтоб убедиться, что все нормально дошли. Да и пролома для них в каком-то смысле нет. Им кажется, тут ворота.

- То есть Грани они не видят? – уточнил я.

- Видят конечно, - хмыкнул он. – Собственно, за мной только те и идут, кто её уже в каком-то смысле увидел. Невозможно же уйти от тьмы, не решив сначала, что она тебе мешает! Просто остаться на Грани им, в основном, не под силу. Они... ты пойми правильно, ладно? – я кивнул – обещаю, мол – и он продолжил: - Понимаешь, все эти люди – обычные. В них есть свет, как во всех живых, в людях всегда изначально свет. Но им не хватает того беспокойства, того стремления прожить более одной жизни за раз, которое движет нами. Это не плохо, и даже приятно, наверное – просто жить. Только на Грани с таким подходом не удержишься. Тут-то как раз и важно – видеть больше, чем есть, чувствовать больше, чем просто нервами. А они... не умеют, им и не надо было такому учиться потому что мы есть. Раз есть – то что уж, можно нам и доверить Грань, а самим жить как всегда... как раньше.

Потом он помолчал некоторое время. Вскрикнул от боли, когда Гамил и Алев, дёрнув вместе с разных сторон, вправили ему вывихнутое крыло. Переждал ещё немного, вытирая выступившие было слёзы о перья правого. И добавил тихонько:

- И знаешь, я им иногда завидую. Я бы очень хотел жить так, будто мой мир никогда не рушился под напором мрака. В нём, знаешь ли, было довольно много того, чего здесь нет, я проверял. Мне этого будет не хватать.

Мы после этого очень долго молчали, сидя вокруг погасшего – впрочем, кем-то вновь разжигаемого – костра. И думали мы, готов поклясться, все об одном. Не одному Далиту ведь было что оплакать в том, умирающем, мире! Не одному Далиту было больно от того, что там теперь властвовала тьма! Только я думал и ещё об одном. Глупой эта мысль казалась, явно достойной «новенького», потому что не может же быть, чтобы все, кто здесь, до такого не додумались! И в конце-концов я спросил:

- Далит, а разве мы не можем исправить это? Разве мы не можем... спасти наш собственный мир? Прогнать оттуда тьму...

- Как ты собираешься это сделать, друг? – грустно спросил он.

- Так же, как мы это делали только что! Мы же можем видеть и уничтожать её в людях, разве нет? – объяснил я уже с надеждой. Потому что может и правда... никто до меня о таком не подумал... и теперь...

- Можем, конечно. Но только тут, на Грани. А всех на Грань не затащишь, - Далит покачал головой. – Да и мечи наши только здесь способны отсечь мрак, не поранив того, кого он пытается сожрать. В мире же тьму придётся вырезать вместе с теми, кого она оседлала. Кажется мне, света такой подход не прибавит.

- Не прибавит, - грустно согласился я.

Мне было больно. Я ведь правда хотел того, о чём недавно говорил Далит. Чтобы всё -как раньше. Эту мечту трудно было терять.

Беата подошла ко мне, приобняла за плечи. Сказала дружески:

- Не грусти. Этот мир тоже хороший, я проверяла. И в наших силах перенести сюда столько живого света из нашего, сколько в принципе возможно. Не зря же мы теперь Хранители!

Я кивнул. Я очень хотел ей поверить.