Я тебе не доверял...

         Не кажется ли вам, что в новогодние дни мы заметно чаще погружаемся в воспоминания, просматриваем в памяти лица людей, с которыми тебя сводила жизнь, задумываемся о превратностях судеб?
         И в такие минуты перед глазами будто наяву вспыхивают эпизоды встреч и неожиданные открытия, которые не так уж существенны и по сути мелки, но они тебя некоторым образом задевают. Пожалуй, что даже больше, чем просто задевают, если ты не забываешь об этих открытиях минут через десять. Ты не ожидал что-то подобное услышать и не понимаешь, как к этому относиться. А по прошествии времени вдруг до тебя доходит, что не узнаешь этого больше никогда.

         Я вспомнил один не слишком далекий по времени эпизод. Мы встретились с однокашниками на юбилее, посвященному окончанию нашей альма-матер. По отдельности с большинством из приехавших на встречу я как-то пересекался, а так, чтобы одновременно со всеми, то это впервые.

         Дата выдалась почтенная – сорок лет окончания вуза. Мы все не молоды, но и не настолько убелены сединами. Что важно, и до полномасштабной войны было ещё время. Я бы высказался более определённо: в том году ничего не предвещало, что в недалеком будущем начнется бойня.
         Тогда люди ещё могли заезжать на неподконтрольную территорию Донбасса, не говоря о более или менее свободном посещении Крыма. Встречались родственники и друзья-приятели, ездили не только к близким людям, но, как я подозреваю, по тайным соглашениям исполнялись даже какие-то бизнес-проекты.

         В общем, сейчас об этом времени вспоминаешь, как о некой небылице. Не может такого быть, чтобы «русский мир» и «нацисты» могли так свободно общаться!.. Неужели тогда не было никаких нацистов? Или их потом за четыре года резко вывели в натовских лабораториях?!

         Отвлекся я, не об этом хотел рассказать. Так вот, одним ярким и солнечным майским днем мы встретились в Киеве, засели в кафе с видом на майдан, где предались воспоминаниям и отдались тому радостному настроению, в каком мы пребывали, когда являлись студентами. К сожалению, компания наша получилась не очень многолюдной: «одних уж нет, а те далече...»
         Уверен, что еще человека три могли к нам присоединиться. Мы передавали им информацию по всем каналам и как будто интерес у них был.

         «Отличная идея! Надо постараться встретиться! А когда встреча-то?!» - доносилось к нам то по вайберу, то по вотсапу.

         Но или их леность, или стесненность в средствах, или даже неожиданное опасение, что «как бы чего не вышло в/на этой Украине», перечеркнули все «души прекрасные порывы». Хотя почему я их так оправдываю? Какие еще «порывы», если они их в себе заглушили, как глушат атомные реакторы? Вполне вероятно, что для них эта встреча, как ни горько констатировать, ничего не значила. Да Бог с ними, раз они так решили, то зачем горевать из-за их отсутствия?    
         Как показали три последних года, так оно и было: какая ещё «отличная идея», если оттуда ни разу не спросили, живы мы или нет?.. И чтобы к этому добавили:

         «Мы не верим, что вы стали нацистами…»

         Значит, не очень-то и нужно было их лицезреть.

         Но об отсутствии только одного институтского приятеля я искренне сожалел. Он давным-давно жил в Киеве, и я вызвался его во чтобы то ни стало найти. Помнил его дом на Смирнова-Ласточкина, в котором он когда-то обитал со своей семьей. Тридцать лет назад я там даже побывал в гостях, но вспомнить точный номер квартиры был не в силах.
          И сейчас в поисках провел в том районе немало времени, пытаясь через соседей найти хоть какую зацепку, чтобы с ним связаться. Одно выяснил, что с той квартиры они уехали. Но следы-то ведь должны остаться?! И я продолжал расследование. Появлялись версии, разыгрывались почти детективные истории, но в конце концов, увы, у меня ничего не выгорело. Пришлось смириться и радоваться присутствию хотя бы тех ребят, которых всё же удалось собрать.
         
         Среди присутствующих есть мои близкие друзья, есть просто добрые приятели, но был еще один парень. Для простоты изложения назовем его Юрой. Так вот этот Юра никогда не входил в круг моего общения. И не сложно понять – почему так. Он всегда держался особнячком.
         Родился, жил и учился в сельской школе Киевской области, в то время как география остальных студентов группы была более, чем просто обширная. Я думаю, что выходцы из Баку, Ташкента, Ашхабада, Тбилиси, Еревана, Минска в немалой степени смущали нашего Юру раскованностью и уверенностью в себе. Не исключаю, что и уровнем своей теоретической подготовки и общего развития тоже. Всё же парни городские, и не просто городские, а по факту «столичные штучки». Кроме этих условных «небожителей» были еще ребята из Сибири и Дальнего Востока, которые тоже себя подавали с соответствующим достоинством.

         Но и Юра тоже оказался не лыком шит. Он происходил из семьи, как у нас говорят, сельской «старшины». Отец его, как мне казалось, возглавлял колхоз. И если колхоз зажиточный, то голове колгоспу почёт и уважение, а его отпрыску это сулило в будущем серьезные дивиденды. Не буду гадать: наверное, кто-то о Юре знал больше, но только не я.
         На выходные Юра всегда уезжал к себе домой на электричке. Пожалуй, он мог это делать и не только на выходные, а сразу после занятий. А что тут такого необычного? Сорок, от силы пятьдесят минут, и ты дома. При нынешней жизни, когда люди на работу добираются по полтора часа, это вроде как режим лакшери. 

         На старших курсах он жил в общежитии в соседней комнате, но мы почти никогда не общались. Юра будто тень появлялся после занятий, скрывался в комнате, а на выходные ехал домой за припасами. Да, у него было чем поживиться. Моя голодная компания таким обилием продуктов похвастаться не могла. И кухонный шкафчик, который был выделен каждой комнате, у него ломился от снеди.
         Нет, там не было деликатесов, но картошка, лук, олия, сахар, какие-то крупы, домашние яйца и ещё что-нибудь из сельских разносолов наверняка в его закромах водились. Не скрою, наша компания научилась вскрывать любые шкафчики без взлома. Признаюсь: иногда мы, которые жили от своих домов за тысячи километров, могли проявить «преступную» инициативу и что-нибудь в его шкафчике аккуратно позаимствовать. Ну, чуть-чуть. Он же не станет пересчитывать каждую крупинку сахарного песка или вести подсчет, сколько в шкафчике имелось картофелин? Но мы не наглели, оттого никогда между нашими комнатами не происходило серьезных сцен из-за «смутных сомнений».

         Имелись у Юры и плюсы. Он ни с кем не воевал, то есть – не ссорился, не лез в бутылку. А в студенческой жизни конфликтов за шесть лет учебы набегало немало. Он как бы смотрел на всех остальных со стороны, но подозреваю, что свое мнение имел. Всё же кое-чему его в «старшинской семье» научили. Наверное, присматривался и ко мне, потому что я случайно попал в местное начальство.

         Смешная история, но здесь к месту её вспомнить. Когда мы впервые встретились на первом курсе и отработали первый месяц на стройке, то перед началом уже настоящих занятий куратор группы нас собрал в аудитории и объявил:

         - Командир группы у нас есть, но нет комсорга. А он в группе быть должен. Вот сегодня мы этим и займемся, проведем комсомольское собрание и выберем комсорга группы.

         В этот момент все парни напряглись: никому не хотелось водружать себе на шею такой хомут. Зачем он нужен в беззаботные студенческие годы?! Мне кажется, что в нынешнее время к распределению должностей молодежь отнеслась бы совсем по-другому. Сейчас эпоха прагматизма, и упускать возможности любого роста никто не намерен. А тогда мы все думали – Боже, пронеси.

         - Ну, что? Есть предложения? – не унимался куратор.

         Мы были тогда так воспитаны, чтобы не выскакивать. Сиди себе молча и не дергайся, и будет тебе счастье. Этот принцип сработал и сейчас: в аудитории стало тихо...

         - Что ж, посмотрим сейчас по списку, кто у нас тут имеется, - понимающе ухмыльнулся тертый калач-куратор.

         И в этот момент до меня дошло, что дело швах: я пропал... По списку я шел первым и если сейчас куратор бросит в толпу на съедение мою фамилию, все, как в римском Колизее, опустят большой палец руки вниз и радостно проголосуют.
         Так оно и вышло:

         - Как вы отнесетесь, например, к кандидатуре…, - палец куратора замер в начале списка.
 
         И не успел он произнести мою фамилию полностью, как на последнем её слоге несколько голосов счастливо проорали:

         - Достоин! Давайте его!..

         И всё. Собрание закончилось, прежде всего для меня... Как оказалось, что и на всех последующих шести курсах я пребывал в ипостаси местного «начальства»: никто на мою должность не претендовал. Кого запрягли, тот и везет...

         Теперь, когда я вспоминаю этот эпизод, задумываюсь:

         «Не в этом ли причина, что Юра по отношению ко мне держался наиболее отстраненно? Вдруг его дома учили быть подальше от всяких непонятных начальников?»

         Да, может, и так. В то время, как остальная наша братия все шесть лет меня уважала и считала своим парнем, с которым можно поговорить обо всем, поделиться чем угодно, и даже душу излить, когда в жизни случаются минуты, что нужно выговориться.

         Вот в деканате меня не особо терпели, ибо туда я был не ходок, старался обойти их дальней дорогой, а не бегать к ним и светиться при любом удобном случае. Ну, если только не вызовут в приказном порядке. Не лояльный я был к местному начальству, они это чувствовали и бывало, что не сдерживались в эмоциях. Тогда происходили стычки с замдекана по несущественным вопросам, но как по-другому он мог разрядиться?

         Возвратимся в чудесный майский день в Киеве, когда мы собрались на встречу.
         Кто и как из моих близких друзей жил после окончания института, я знал. И о многих приятелях тоже кое-что. А вот про этого самого Юру не знал вообще ничегошеньки. Как оказалось, он не зря ходил по институту молча и никуда на встревал: его семейная «старшина» свое дело знала туго.

         Юру распределили в вотчину всех «козырных» хлопцев – аэропорт Борисполь. Более того, через какое-то время ему удалось поработать за границей в представительстве Аэрофлота, а после распада Союза, там же продолжить занятия авиационным бизнесом. По-моему, что-то связанное со снабжением запасными частями, при том, что его бизнес-карьера проходила в Китае. По всему выходило, что всё у него сложилось весьма достойно.

         На следующий день мы побывали возле альма-матер, где появились ребята из других групп, но тоже с нашего курса. После обмена приветами с коллегами большинство из нас решило, что главным событием для нашего коллектива стала вчерашняя встреча, а посему здесь задерживаться не нужно. А что нужно?
         Неожиданно этот самый Юра выступил инициатором.

         - Поехали в китайский ресторан! Я знаю здесь очень достойный, - объявил он на правах человека, прожившего немалое время в Китае.

         Я был с автомобилем, к которому мы все и направились. И в этот момент, когда мы с Юрой идем рядом и никого вблизи нас не наблюдается, он мне говорит:

         - Ты знаешь, а я тебе, когда учились в институте, не доверял. Думал, что ты в деканат бегаешь и про всех докладываешь. А ты оказался нормальным парнем...

         Признаться, я настолько опешил, что не знал, как ответить. Его откровение выглядело как высшая похвала и подтверждение моей порядочности, но ведь через сорок лет?! Как это понимать?.. Меня нисколько не оскорбили его давнишние подозрения в отношении моей персоны, потому что это была полная дикость. Я уже говорил, что в деканате меня не любили. А сейчас он про меня такое рассказывает, что это можно сравнить, например, с «я думал, что ты с Марса, а ты оказался наш, земной перец…»

         Иду рядом и пытаюсь свою первую реакцию по поводу услышанного перевести из обсценного вида в толерантное выражение вроде «ни фига себе», чтобы ответить. Но удержался и промолчал. А потом сдержанно проговорил:

         - Что ж, спасибо за откровенность...

         Позже я подумал, а как происходила трансформация его недоверия? Почему у него в студенческие годы такая мысль по отношению ко мне возникла и что его сейчас убедило в обратном?! Я выше отмечал, что в студенческие годы дома, в «старшинской семье», его могли настраивать быть сдержанным в группе, особенно с теми, кто входит в этот пресловутый «актив». Но потом? Неужели он получил доступ к спискам официальных стукачей и я был полностью реабилитирован?
         Детективная история, но она моё внимание при всей её «конспирологичности» долго не занимала, а наш разговор с Юрой почти тотчас же забыл.

         В китайском ресторане Юра выступил в роли устроителя вечера, был непривычно для всех и для меня в первую очередь разговорчив. Заказал стол и просветил – что и как будет подано, как надо есть... Передо мной предстал другой человек, хотя что я ожидал увидеть через сорок лет? Люди за пять лет бывает так меняются, что встретишь и ужаснёшься, а тут сорок годков... Целая жизнь. Пропасть...
         Наш обед закончился быстро: у кого-то поджимало время на самолет, у кого-то на поезд. В общем, и сам праздник завершился у дверей ресторана, где мы и распрощались.

          Ни у кого не было и тени сомнения, что на следующую юбилейную дату мы снова соберемся. Что нам пять лет? Мы будем по-прежнему активны, энергии у нас хватает с избытком, и, глядишь, кто-нибудь из проигнорировавших или ненайденных добавится к нашей компании... Вот на такой высокой ноте мы и расстались.

          Да уж...

          «Что нам пять лет...», - беззаботно рассуждали мы в тот майский день после посещения китайского ресторана.

          И вот они пролетели... Такие пять лет не пожелаешь никому. Каждый из нашей компании, кто встречался пять лет назад в Киеве, получил свою историю. Для многих – абсолютно печальную...

          Я всё же узнал о том приятеле-одногруппнике, которого прилежно искал перед майской встречей. Он умер за два года до того, как мы встретились в кафе на майдане. Известие об его уходе я добыл в таком же детективном стиле, как и тогда, когда «сидел в засаде» возле его дома, пытаясь найти хоть какие-то возможности обнаружить институтского кореша.
          Случайно наткнулся на фамилию женщины, которая в фейсбуке отреагировала на один из моих рассказов о Киеве. Фамилия редкая, но в точности такая, какую носил наш однокашник. И я рискнул: для начала «подружился» с ней в фейсбуке, а потом написал письмо. Ответ не заставил себя долго ждать.

         «Да, это мой покойный муж...»

         И рассказала историю их жизни, которая требует своего автора, но я им не стану. По крайней мере, сейчас и на этих страницах.
         Выходит, что я потерял своего близкого институтского приятеля только через несколько лет после того, как он умер.

         Потом в нашу жизнь вошла война. И сразу стало понятно, что мы никогда не дождемся тех парней, которых так ждали на своей встрече. Между нами разверзлась бездна и воссоединение невозможно. Так вышло, что к ним же отошел и один из нашей компании, что майским вечером заседала на майдане... Потери, одни потери.

         И самое горькое из этого пятилетия. Ушел мой самый верный друг: не выдержало сердце. В тот же год ушел и герой моего повествования. Юра умер осенью, аккурат в день своего рождения. Мне теперь никогда не раскрыть тайну его рассказа о моей благонадежности. Предположим, я не очень заморачивался на этой тайне, но истины ради хотелось бы узнать: как и почему?! Я же в некотором роде исследователь судеб человеческих, мотивов поступков и истории намерений.
         А теперь вот всё, ничего не узнаю... Гештальт останется незакрытым.

         На фронте воины гибнут от пуль, бомб и снарядов. В тылу жизнь у людей забирают ракеты, беспилотники и те же авиабомбы. Но немало народу уходит из жизни, истрепав себе нервы и сердце постоянными думами – когда же это закончится? А что дальше? Вернутся ли твои родные?
         Война, как мне обоснованно представляется, это ещё и катализатор всех болезней. Уточню: это у людей думающих и переживающих. Хотя рядом с ними всегда найдутся такие, кто живет по принципу «кому война, а кому мать родна». У тех, «кому мать родна», всё в порядке: набивают карманы и думают об условном «свечном заводике» где-нибудь в Испании. Но я о своих. Их так мало, а с каждым годом становится всё меньше. И какие-то тайны уходят вместе с ними...