Петровки. Глава из романа Дети Авеля

                Петровки

          После Петрова дня мимо дома Марьиных потянулись на луга косари. Рано утром, самым первым проезжал на тракторе хозяйственный Иван Кузин. Он косил дальнюю делянку за Длинным озером. Там колыхалось под ветром настоящее зеленое море. Иногда Кузину помогал Ермил.
          Около восьми утра проезжала косилка на конной тяге. Лошадью правил белобрысый Витька Кузин или его брат Вовка. Витька никогда не проезжал тихо: кричал, свистел, матерился. Особенную радость доставляла ему случайная встреча с Сергеем.
          - Интеллигент сраный! – орал тогда Витька на всю деревню. – Где-то здесь должна быть дырочка?!
          Марьин с ним не связывался. Он просто в это время из дома не выходил и тем самым портил Витьке настроение на весь день.
          Сенокосный пай Витькиной семьи был возле Круглого озера, ближе к деревне. Здесь трава была разная. На высоком месте переплелось стеблями буйное разнотравье: пырей, клевер, лабазник, мышиный горошек, тысячелистник, ромашка. Возле озера начиналась колючая осока.
          Часиков в девять проезжали на телеге другие кузинские, мужики, бабы и ребятишки. Ехали весело, разговаривали громко, гремели косами и граблями. Иногда за ними мчался Санька на мотоцикле.
          Последними, около одиннадцати часов, проходили Надька и Васька с литовками. Они шли тихо, говорили о чем-то своем, очень личном.
          Что касается остальных обитателей деревни, то они косили сено на других лугах и Марьиных не беспокоили. У Костяни коровы не было. Бабка Сорока хоть и держала коровенку, но косила траву возле дома. Странная у ней была корова, тощая, дикоглазая, под стать самой бабке. Жрала она всё: от лопухов до акации. Шумелов раз предположил, что она дает не молоко, а напиток «Байкал».
          Бывший врач иногда ходил деревенским помогать, бесплатно. Его благодарили, а за глаза осуждали, считая помощь прихотью городского дачника. Марьину это напоминало, если бы помещик вдруг пошел помогать косить сено своим крепостным.
          Хотя сам Сергей пару раз всё же на покос сходил. Не сколько помог, сколько посмотрел, как другие трудятся.
          Работы Ивана Кузина Марьин не видел, только слышал дальний шум трактора. Трактор не останавливался до поздней ночи. Уже когда Сергей и баба Зина спали, Кузин на тракторе с горящими фарами ехал домой.
          Витька Кузин работал зверски. Белая рубаха пропиталась потом, волосы на голове стояли проволокой. Гнедая кобыла, вся в оводах, неутомимо тащила косилку. Косилка стрекотала. Скошенная трава расходилась от нее волнами.
          На покосе Витька был серьезен и собран. Если даже видел Марьина, не задирал, только кривил рожу и плевал сквозь зубы.
          Надька и Васька косили самый ближний луг. Поработав часа два, возвращались домой и на покос в этот день больше не ходили.
          В полдень, когда зной становился непереносимым, садились обедать. Идиллическую картину обеда в тени стога писали многие художники: усталые крестьяне режут каравай, по кругу идет кринка с квасом. Здесь всё было по-другому. Деревенские стелили на траву клеенку, доставали литровую банку, в которой болтались хлопья разведенного водой малинового варенья. Это называлось «компот». В качестве закуски прилагались вареные яйца, пряники и хлеб с маслом. Брали иногда на покос и брагу.
          Наевшись и напившись, укладывались возле стога. Дремали и тихо переговаривались. Пацаны убегали купаться.
          - В полдень работать нельзя, -  говорили старики. – Поцелует солнышко в темечко.
          В их представлении, в полдень по полям ходит Полудница и высматривает особо усердных. Найдет такого, обнимет и поцелует. От такой ласки упадет человек в обморок. Унесут его в тень и скажут, что голову солнцем напекло.
          - Случай был, -  рассказывала старики, -  на покосах в одну спящую женщину змея заползла. Позвали знахаря. Он повел ее в баню и стал парить. Змея выползла и тут же пропала.
          После обеда работалось труднее. Все ждали вечера, когда можно будет пойти домой. Вечер был временем отдыха.
          Вечером косари возвращались домой тихо. Устало проезжали мимо их дома.
          - Измельчал народ, -  сказал как-то старик Полушкин. – А как мы работали? День робим, а ночь – гуляем. Придем с работы – гармошка почти в каждом доме. Тогда, если парень на гармошке играть не умел, так его и за парня не считали.
          Дед Марьина был гармонист известный. Гармонь «Кубань» в его руках звенела, рассыпалась серебряными колокольчиками. Мотив был не здешний, не сибирский.
          - На работу – с радостью,  - говорила баба Зина,  - а с работы – с гордостью.
          Интересно, что бы бабка сказала про офисных работников. Бумажная работа удивила бы ее. Сплетни, интриги большой фирмы, тихое стукачество, тайная зависть. Пресловутая корпоративная культура, которая проявляется в совместных «дебилдингах» и пятничных пьянках. Плюс еще постоянные стрессы и перегрузки. Не знала она про суету и беготню большого города, когда в пять утра нужно вставать, но не для того, чтобы корову подоить, а чтобы к восьми на работу добраться.
          - А чем люди в городе занимаются? – спросила как-то у Марьина бабка Сорока. Представление соседки о жизни в городе было ограничено телевизором и рассказами земляков, променявших сельскую жизнь на каменные джунгли. Она была уверена, что мужики в городе, либо вкалывают на заводе, либо сидят в офисе. Но большинство ничего не делают – на диване валяются и пиво пьют. Потому, как не крути, все городские – бездельники. Дров не надо – батареи. Воду таскать не надо. Крутанешь в одну сторону горячая вода идет, крутанешь в другую – холодная. Магазины рядом – бери, что хочешь.
          - Да много чем занимаются,  - сказал Марьин. – На предприятиях работают и в организациях, в образовании, в медицине…
          - У станка стоят, -  подсказала бабка Сорока.
          - Конечно, -  согласился Марьин. – Только теперь станки сложные, с программным управлением. Учиться надо.
          - Долго учиться?
          - Минимум полтора года. И то это только начальный уровень.
          Бабка Сорока очень удивилась. Она считала, что достаточно показать, как работать, как инструмент держать, чтобы все пошло. Будет рядом мастер ходить да показывать. Тут и дурачок Ванюша научится. Делов-то!
          - Без образования, без специальности сейчас в городе никуда не устроишься,   продолжал ее просвещать Марьин. – Разве дворником возьмут или грузчиком. Капитализм, бабушка, пришел.
          - А бабы что в городе делают?  - Представление бабка Сороки о современных горожанках тоже было наивно-романтичным, очень далеким от реальности. Подпитывали его сериалы о красивой жизни, в которых присутствовали ослепительно-красивые женщины на дорогих машинах, в мехах и бриллиантах, с маленькими собачками в сумочках. – Неужто все дома сидят, пока мужики работают?
          - Не все. Есть такие, что и дома сидят, чаще многодетные. Это ведь тоже работа – обед свари, мужа накорми, детей накорми. Одного ребенка в школу, другого   в садик, а третьего   в поликлинику. Сейчас женщины даже водителями автобусов работают. Я тебе больше скажу, если жена больше получает, то муж может в декрет вместо нее уйти.
          - Это как? Грудью что-то ребенка будет кормить? – бабка даже представила это. Сидит на диване толстый мужик и волосатой грудью ребенка кормит. Жуть!
          - Зачем? Из бутылочки.
          - Это что же он гладит, стирает и обед готовит?
          Марьин всё подтвердил. Добавил, что домохозяин еще с ребенком нянчится, гулять с ним ходит.
          Бабка не поверила. Да как такое вообще может быть! Как раньше в колхозе работали? Паша на тракторе пашет, а Клава дояркой на ферме трудится. И нельзя их местами поменять, нельзя доярку на трактор посадить, а тракториста отправить сиськи дергать.
          Бабка решила, что совсем городские чокнулись, если уж мужик с бабой местами поменялись. Эта версия ее вполне устроила.
          - Был у нас в Кузиной Дальней шизофреник Малинин, -  сообщила она. – Жена работала, а он детей нянчил.
          Объяснение бабки было простое: так мог поступить только больной на всю голову, шизофреник. Многие деревенские мужики и пеленать-то не умели и жопки мыть не хотели – не мужское это дело.
          - Есть еще феминистки…   Марьин, похоже, решил бабку совсем добить.
          - А это кто такие?
          - Это женщины, которые борются за права женщин.
          - Я про таких знаю, -  вдруг блеснула бабка Сорока неожиданной эрудицией. – Клара Цеткин и Роза Люксембург. Они за права женщин боролись.
          - И до сих пор продолжают.
          - Сейчас-то им чего не хватает?
          На одном курсе с Марьиным училась красивая миниатюрная блондинка, которой казалось, что все мужики хотят затащить ее к себе в постель. В один прекрасный день девушка объявила себя феминисткой. Коротко постригла волосы, надела мешковатый свитер и джинсы. Мужчины перестали обращать на нее внимание. Это стало задевать еще больше: почему меня не хотят?!
          - Сначала феминистки, которых называли «суфражистки», боролись за право носить брюки, -  начал Марьин. – Потом стали бороться за право работать на «мужских» профессиях.
          В нашей стране, где мужики, как ценный ресурс, всегда скитались по войнам или тюрьмам, феминизм не имеет смысла. Как говорится: «Нет ничего глупее, чем реклама водки в России». Лично Марьин ничего не имел против женщин на мужских специальностях. Он сам встречал женщин-водителей автобусов и маршрутных такси. Женщины-военнослужащие и полицейские воспринимались обыденно. Но некоторым дамочкам этого было мало. «Хотим в шахту!». С такими Сергей тоже, к несчастью, имел опыт общения. Помнится, одна женщина (или девушка) долбила ему, что христианство – религия, изначально построенная на угнетении женщин. «Во имя Отца и Сына! – кричала она. – А почему не матери и дочери? Всё мужики под себя прибрали!».
          Феминистки для бабки Сороки, несмотря на объяснение Марьина, остались загадкой.

Иллюстрация: Панишев Евгений. Зной. Холст, масло. 2016