О диспуте в школе 8 октября 1926 г

Воспоминание Подобедовой Ольги Ильиничны

Мы были в девятом /выпускном/ классе. Как-то перед занятиями преподаватель естествознания Ювеналий Алексеевич Покровский сказал, что должен быть устроен антирелигиозный диспут. И на этом антирелигиозном диспуте поручают целой группе молодых комсомольцев провести ответы на вопросы по поводу религии. Эти вопросы будут задаваться по теме: «Совместима ли вера в Бога и научные знания». И так как это безусловно невозможно, то отвечающие на вопросы должны быть верующие. Со мною вместе училась очень милая молодая девочка, она, правда, была постарше меня года на два. Я окончила школу в 15 лет, а тогда мне было 14 с половиной. Эта девочка, звали её Катя Ускова, сказала: «Как же это так, они будут и говорить, что Бога нет, и они будут вести диспут, исходя из этой посылки, а кто же будут говорить, что Бог есть». – «Но, ведь таких, наверно, нету» - сказал Ювеналий Алексеевич. «Почему?» - сказали мы вдвоём хором, мы сидели на одной парте, – «Например, мы!» Он вытаращил глаза потому, что мы довольно прилично учились. «А вы согласны говорить на эту тему? Что, вы утверждаете, что вера в Бога согласна с научными знаниями?». «Да, конечно», - ответили мы ужасно задорно. – «Конечно, а как же может быть иначе?» Он с кем-то посоветовался и через неделю после уроков пришёл и сказал нам: «Да, пожалуйста, готовьтесь. Примерно за неделю до каникул мы, наверно, устроим такой диспут». Повесили объявление о диспуте: «Ускова и Подобедова выступят против целой группы комсомольцев, утверждая, что научные знания совместимы с верой в Бога». А у нас было много прекрасных преподавателей. И большинство этих преподавателей были просто уже пожилые люди, которые действительно верили в Бога и были очень хорошие учителя. И была группа молодых учителей, их было трое, которые были сыновьями священников, сами они были очень образованны, они окончили университет, а у нас они преподавали только потому, что в эту пору им было очень трудно устроиться на работу, так как тогда сыновья священников очень преследовались. И они тихо, спокойно преподавали в школе. Преподавали они великолепно, но все они как-то в один день ушли. Получилось так: вот они ушли, а мы оказались предоставлены самим себе. Вот есть ученики, есть организатор всего Ювеналий Алексеевич и какая-то группа тех, которые будут нам противоречить – и нас двое. Но на самом деле все эти педагоги нам очень сочувствовали. И где только было можно – на улице или ещё где-то – они, так или иначе, старались нам назвать какую-либо книгу, так невзначай, в разговоре, между прочим. Один из них, самый младший, Сергей Николаевич Соколов, сын местного протоиерея, благочинного и настоятеля церкви Рождества Богородицы на Бутырках, привёл нас к себе домой и долго нам рассказывал всё то, что было ему известно о теории относительности Эйнштейна, которая была тогда за семью печатями. Катя была очень образована и очень способна, а для меня это была страшная абракадабра. Это ещё надо было понять, что такое теория относительности. И я с ужасом думала, а что же, как же я могу засунуть её в свой доклад, если я её сама не очень то понимаю, как бы меня на чём-нибудь не поймали, что-то не то получается. Но Катя с удовольствием слушала его рассказы. Всё было очень хорошо и, наконец, он нас отпустил в некой тревоге, потому что, моя такая необразованность, явно выраженная, его очень испугала. У нас были соседи, у которых была какая-то старая библиотека. И мы с Катей влезли в эту старую библиотеку, сложенную в чуланчике, и стали в ней рыться. И вдруг мы нашли там прекрасную подборку, сделанную в начале век, не знаю для кого: «Естественнонаучные знания и вера». Там были собраны, в маленькой брошюрке, высказывания Ньютона, Кеплера, Дарвина, Левенгука – ну самых удивительных учённых, там был какой-то, совершенно классический набор, имён, наверно, 15 или 20. И просто великолепный выбор из них. Я вцепилась в эту книгу и сказала Кате: «Это – всё, мне больше ничего не надо». А Катя решила обложиться какими-то философскими изданиями, и составила совершенно чудесный доклад. На тему, что мироздание со всеми его закономерностями невозможно без Бога. Сделала она это очень красиво, очень умно, со многими цитатами, причём у нее были цитаты и из Священного писания и из работ учёных. Она подбирала цитаты учёных, которые утверждали, что если даже часовой механизм не мог произойти сам по себе, а его сделал часовщик, то как же весь мир, в котором всё до мелочей тесно связано и законы которого, если нарушить их только в какой-то одной маленькой точке, начнут как бы по цепочке чувствовать это нарушение во всех своих частях, то как же этот прекрасный мир может не иметь Законодателя. И вот на эту тему она сделала великолепный доклад, используя высказывания и писателей и ученых и наших и зарубежных, очень, очень много. В один прекрасный день было объявлено, что уроки кончаются раньше, и будет открытый диспут. Был огромный школьный зал, а он у нас был двухэтажный, зрительный зал был на первом этаже, наверху же были как бы хоры, открытая балюстрада и там два коридора, по обеим сторонам. Поэтому народу могло поместиться очень, очень много. Внизу все ряды стульев были полны, а потом люди стояли там на этих хорах с двух сторон. И вот там-то, на хорах с двух сторон, где-то совсем-совсем в толпе среди учеников помещались наши учителя, и, в частности, наш старый физик – такой Борис Васильевич Скрадомский, очень смешной на вид, удивительно милый, которого мы потом неоднократно встречали в церкви, когда я была уже совсем-совсем взрослой, студенткой. Учащиеся относились очень по-разному к нам, кто-то над нами смеялся, кто-то нам желал успеха, кто-то нам писал стихи в альбом. Вдруг совершенно неожиданно наш первый ученик и очень милый мальчик написал мне в альбом стихи, длинные, длинные, длинные в которых было написано: «Заранее знаю, что вы скажете восьмого, в пятницу, на «бис»». А перед этим там даже говорилось о том, что всем нашим внешним видом мы с Катей показываем, что мы служим Тому, Кому в обители возносится мольбы горячие и т. д. И вот, представьте себе в этом огромном, набитом народом зале, появились две девочки. Катя была очень красивая, довольно высокая, с такой русской красотой, румяная, с чёрными волосами на прямой пробор, большой косой, прекрасно говорившая, очень выдержанная и очень умненькая девочка. И я, совсем такое дитё несмышленое, которому было 14 с половиной лет, Ваша покорная слуга, встрёпанная, да с какими-то косичками, которые где-то там болтались. И такой высокий, полный, с гривой длинных волос, очень некрасивым, изрытым оспой, длинным лицом, – Ювеналий Алексеевич Покровский. Он открыл этот диспут, сказав, что получено очень много записок, и на них будет отвечать секретарь комсомольской организации. Какая-то девочка (она была из параллельного класса, я не помню даже её фамилии), такая румяненькая девочка очень простенькая, начала очень растерянно читать записки, которые были какие-то ужасно дурацкие. Например, там было написано так: «Как можно сочетать веру в Бога с тем, что на масленицу едят блины?» Я не знаю, как выкручивалась эта девочка. Она что-то такое очень долго говорила о Боге-Солнце о языческом обычае у русских людей, о круглом блине, который напоминает культ Бога-Солнца и ещё что-то о тризнах, которые делались в давние времена. В общем, она пересказывала какую-то книжечку по древним обычаям наших предков. Слушали её очень плохо: кто-то свистел, кто-то топал, кто-то смеялся, так как ответы были иногда совершенно неожиданные. Вопрос самый умный был такой, остальные были совсем уже никудышные. Дав ей поотвечать немножко на вопросы и увидев, что из этого получается один беспорядок, Ювеналий Алексеевич строго сказал: «Так вести диспут нельзя. Мы заслушаем два доклада, которые сегодня сделают нам сторонники веры в Бога. Я должен предварить их доклады тем, что надо представить себе, что такое Бог. О Боге Владимир Ильич сказал, что «это комплекс идей, рождённых задавленным сознанием человека». Ювеналий Алексеевич несколько раз повторил эту фразу в своей относительно короткой речи, говоря о том, что в период эксплуатации, в период всяких тягот, человек себе выдумал Бога, как некую возможность выжить. Но на самом деле Его нет потому, что вся эта вера не более как данное определение Ленина, и поэтому мы им и будем апеллировать на этом диспуте. «Бог есть комплекс идей, рождённых задавленным сознанием человека». А я была озорница ужасная, и никаких текстов я себе не писала, я только на карточку выписала имена учённых, чтобы мне точно нигде не ошибившись их процитировать и указать точно странички и годы издания книжек, на которые надо сослаться, а больше у меня ничего не было. Поэтому я ужасно обрадовалась, что он дал мне такой чудный повод как начать. - «Ювеналий Алексеевич, Вы знаете, я думала, что мне надо будет Вам возражать. А я должна сказать, что, действительно, такого Бога нет. И нет Бога представляющего собой «комплекс идей, рождённых задавленным сознанием человека». Есть понятие о Боге Вседержителе, Творце всего лучшего, что есть в мире и всего мира, Боге, от которого происходят все наши лучшие чувства, все наши лучшие идеи. Силою Которого творят и силою Которого, как сказал апостол Павел «мы все живём и движемся и существуем». Вот этого Господа исповедуют все и Он, действительно, есть! И Его то и защищают все те люди, о которых Вы говорите, что они неверующие, Вы не правы! Все учённые, все великие учённые, которые когда-либо сделали какое-нибудь большое открытие, не только верили в Бога, но каждый раз, сделав открытие, прославляли Его, как Промыслителя, Создателя, Творца, Источника Любви и Милостивого Отца». Ювеналий Алексеевич поглядел на меня дикими глазами и сказал: «Я не знаю, какие учённые могли это сказать, Вы можете найти мне какую-нибудь клику недостойных людей, которые защищают всевозможные реакционные идеи, но учёных, учёных верующих я не знаю!» «Ах, так!» – сказала я. – «Ну вот, я тогда почитаю. Вы хорошо помните все, что был такой учёный Ньютон. Вот мы совсем недавно сдали его три закона. А вы знаете, что если при нём упоминали имя Божье, он всегда снимал шляпу? А вот, пожалуйста», – я сейчас не помню на память, я вытащила и прочитала какую-то из цитат с точным указанием страницы и года издания предисловия чуть ли ни к «Оптике», в общем, какой-то из найденных у меня просто в доме книг Ньютона. Дальше шёл Кеплер, где он прославлял Господа, за открытие законов вселенной, и движения планет. И дальше пошли все, а последний был Дарвин. Имён было десятка два, мне их сейчас все не перечислить. Что меня поразило, и что я с особенным удовольствием прочитала – это всевозможные высказывания Левенгука, который открыл всевозможных простейших, и тоже прославлял Господа. И кончила я это вот чем: – «Дарвин, в своём первом английском издании «Происхождение видов», поместил кусок из своего собственного дневника: «Сегодня я закончил написание этой книги, сегодня я закончил труд многих лет своей жизни, и я должен сказать, Великий Бог дал мне познать, как Он велик». А вот я говорю, что много, много уроков Ювеналий Алексеевич доказывал, что Дарвин атеист и что его теория есть опровержение существования Бога. Однако, видите свою теорию происхождения видов Дарвин закончил таким замечательным высказыванием. Дарвин обладал очень высоким строем души. А чем выше строй души человека, тем ближе он будет к Богу». Я не помню сейчас точно конца своего доклада. Мы так много говорили и так много думали вместе с Катей, поэтому получилось так: вот я кончила свою фразу, и Катя вступила буквально фраза во фразу в продолжение моего доклада. Она использовала совершенно другие произведения, почти не пересекаясь в именах, очень много использовала философов конца 19-го века и начала 20-го века. Там были математиками, физики, естествоиспытатели, она сделала блестящие выписки и всюду одна и та же мысль о Господе Промыслителе, Создателе всего мира, о Господе, который живёт в каждом человеке, о Господе, который управляет всем миром с равной степенью внимания к самой маленькой судьбе и ко всему мирозданию в целом. Ей бешено хлопали, бешено хлопал зал. Ювеналий Алексеевич сначала хотел в середине доклада что-то злобно прошепелявить о том, что эти две девчонки выбрали клику каких-то совершенно недостойных имён. Тут меня занесло: «Я Вас поздравляю, значит, от Ньютона до Дарвина все были недостойные, с Вашего позволения». Зал начал хохотать. В результате оказалось, что он куда-то тихо смылся, остались мы двое и вот эти самые девочки, которые отвечали на вопросы. Они очень тихо заканчивали диспут, сказав: «Есть ли у кого-нибудь ещё вопросы или, может, вы хотите послать записочки докладчицам?» – «Всё ясно, всё ясно! Они нам всё сказали!» – закричали ребята шумно-прешумно, в каком-то бешеном восторге, именно оттого, что сбежал Ювеналий Алексеевич. Ребята шумели, верили они или не верили, я не знаю, но они были страшно рады, что какая-то высокая идея вдруг победила. Они рассчитывали, что мы не справимся с задачей, что они нас сильно посрамят. А оказалось, что на каком-то очень высоком уровне, начинать этот спор (а Ювеналию Алексеевичу, наверно, не дали никаких инструкций) он боялся. Проходя мимо нас по коридору, он сказал: «Ну, ещё не забывайте, что вам надо сдать у меня выпускной экзамен. Посмотрю я как вы справитесь с естествознанием после всех ваших попыток рассказать мне о великих учённых». Мы расхохотались, в этот момент, мы были довольны необычайно. А надо сказать, что перед этим мы, честно говоря, провели немало тревожных часов.. К нашему великому счастью тогда ещё наша школа была во дворе монастыря, напротив Савёловского вокзала, и церковь там была открыта. Так как у нас была свободна большая переменка, то мы могли успеть туда забежать и положить там по поклончику, страх наш прошёл в тот момент, когда мы вступили в эту церковь. Школа шумела об этом диспуте, и район шумел об этом диспуте достаточно долго. Радовались все, радовались в церкви Соломенной сторожки, радовалась так называемая «Белая школа». Это была такая школа, в которой было очень много духовных детей отца Василия Надеждина из Соломенной сторожки. Они не смели к нам придти на диспут, а у своих товарищей узнавали о результатах. Надо сказать, что это время было очень трудное, это был конец 26-го года. В начале 27-го школу мы кончали. Как нам разрешили этот диспут мы мало понимали. Но, Ювеналий Алексеевич решил, конечно, с нами счесться на экзаменах. Он гонял каждую из нас страшно, но одна была очень хорошая ученица, Катя великолепно училась, а у меня просто была фотографическая память. Я заставляла себя мысленно прочесть нужную страницу. Поэтому он вынужден был поставить нам приличные оценки. Много времени спустя, накануне сессии ВАСХНИЛ в Академии Наук я встретила Ювеналия Алексеевича. Он меня узнал, поздоровал «Вы здесь, ну и как?» Я говорю: «Всё в тех же мыслях!» Он так на меня посмотрел, приподнял брови и сказал: «Это Вы тут?» – «Да!» « Ну, подождите, ну подождите! Здесь много завелось всякой гадо …… » (на этом запись обрывается)