Балатовский лес 2. 0. Гл5. Собеседование

Кабинет Виктора выглядел не так, как представляла Полина. Панорамные окна выходили во внутренний дворик центра, и в отличие от мрачных коридоров, освещенных лишь редкими лампами холодного света, здесь было солнечно. Ощущение легкости усиливало почти полное отсутствие мебели: кроме рабочего стола, пары стульев и миниатюрного стеллажа, не было ничего. Стеллаж использовался для складывания перчаток и шапок в холодное время года. Сейчас же, в августе, на нем одиноко ждал своего звездного часа складной черный зонт. Отсутствие мебели не придавало дешевизны кабинету. Напротив, стены бликовали дорогим покрытием, на котором можно писать и выводить данные с компьютера, а рабочий стол напоминал ЦУП. В ножках светились динамики, два вращающихся монитора крепились к монорельсу и катались от одного края стола к другому. Словно кудрявая морская свинка, торчал микрофон.

За столом сидел невысокий худощавый мужчина в льняной летней рубашке со старомодной стрижкой с пробором. Полина гадала, сколько же лет Виктору? У мужчин между 30 и 45 годами наступает “таинственный” возраст, который сложно определить.  Здоровый образ жизни, оптимизм и гены могут легко замаскировать пятнадцать лет.

Интервью началось без раскачки. Обменявшись парой приветственных фраз, Виктор сказал:

– Согласно каким-то странным регламентам я должен записать часть интервью. Многое, что я спрошу, покажется нелепым, многое есть в вашем резюме. Но избавиться от этой несуразной церемонии мне пока не удается: стандарт холдинга. Поэтому первый вопрос: “Вы согласны, чтобы наше собеседование записывалось?”

– Если я откажусь, то мне придется идти обратно. Мои ноги не выдержат!

– Совсем забыл попросить прощения за вынужденное ожидание и за то, что выбрал кабинет на последнем этаже, – галантно прокомментировал Виктор. – Тогда я включаю запись.

Из папки с документами, которые передала Марина, Виктор выудил один листок и неестественно громко произнес:

– AISHA, запись!

На одной из стен появилась надпись “Камера включена!”

– Значит, про лифты мы забыли, а как вести наблюдение – нет, – еле слышно возмутился Виктор, перечитывая листок с вопросами.

– Где вы сейчас учитесь или работаете?

– В этом году окончила Институт им. Бехтерева по специальности “Математические методы в психологии”. А пока… наслаждаюсь летом.

Виктор хотел быстрее расквитаться с обязательной программой и перейти к произвольной. Поэтому он не обращал внимания на расплывчатые или неоднозначные ответы, а просто зачитывал следующий вопрос.

– У вас есть родственники из стран бывшего СССР?

Полина удивленно посмотрела на Виктора. Казалось бы, совсем незначительная пауза заставила Виктора оторваться от списка вопросов и прокомментировать:

– Я тоже не понимаю, зачем это спрашивают в российском филиале компании, но нужно ответить.

– Да, все мои ближайшие родственники – граждане России.

– Вы поддерживаете отмену закона “О персональных данных”?

Стало казаться, что вопросы достают из мешочка с бочонками для игры в лото: так случайны и далеки по тематике они были.

Последние полгода СМИ захлестнула однобокая, безапелляционная агитация против приватности персональных данных. Любое начинание, какими бы ни были его истинные мотивы, журналисты объясняют исключительно заботой о населении. Причем альтернативные мнения будто отсутствуют! Любые, самые высосанные из пальца аргументы тиражируют до тех пор, пока в них не поверит достаточный процент населения. Потом это просто считается доказанной нормой.

Если власти вдруг вздумают сэкономить на ремонте автомобильных дорог, то претворить в жизнь это решение можно так. Сначала соберут статистику всех ДТП, возникающих по причине превышения скорости и лихачества на дорогах. Затем намекнут, что аварий можно избежать, если ездить медленнее. Укладывать “лежачих полицейских” – прошлый век, проще и дешевле следить за естественным износом дорожного покрытия. Он должен составлять не менее 20%, а лучше 25%. Тогда просто невозможно развить большую скорость! Потом появятся интервью с жителями сельской местности: “У нас тут не бывает аварий вообще. С такими-то ямами разве погоняешь? По синьке да, уже много в кювет съехало. Но чтобы лоб в лоб на скорости… такого не припомню”. Разумеется, другим “неоспоримым” аргументом будет экономия средств. Эту информацию важно преподнести эффектно. Конечно, можно просто сказать, что в бюджете останется столько-то миллиардов, но… слишком блекло. Гораздо лучше так: “на сэкономленные средства  можно отремонтировать все школы района (аплодисменты), закупить сотни километров бинтов в больницы (овации), или… достроить наконец зоопарк (бурные овации)!” Такие аргументы уж точно не останутся незамеченными! Многие даже решат, что зоопарк действительно собрались достраивать…

– Полина? Вы поддерживаете отмену закона “О персональных данных”? – повторил Виктор.

– Боюсь, могут быть подводные камни.

Виктор не стал уточнять про камни и перешел к следующим вопросам: о доступе к гостайне, членстве в профсоюзах, употреблении наркотических препаратов и так далее. Наконец, после вопроса о хронических заболеваниях, о которых стоит знать работодателю, Виктор вновь обратился к AISHA’е:

– AISHA, я заканчиваю запись.

Виктор размашистым почерком написал что-то на опроснике и отложил его в сторону:

– Теперь коротко о нас…

Было заметно, что эту вводную интервьюер произносил много раз. Отточенные формулировки, причем даже те, что должны напоминать импровизацию, ритмичный темп речи, слегка покачивающаяся голова; глаза смотрят чуть вверх и в сторону, куда-то в область памяти, а не фантазии:

– Наша компания изучает особенности высшей нервной деятельности человека, ищет способы предсказать поведение людей и повлиять на него. Разработки центра востребованы как частными компаниями, так и госучреждениями. Частники, если говорить грубо, заинтересованы в эффективной рекламе. Государство тоже заинтересовано в “рекламе”, а точнее, в пропаганде. Я пока не хочу вдаваться в детали. И не потому, что скован коммерческой или гостайной. А потому что в Балатовском действительно очень много различных исследований и производств: от изготовления приборов для сканирования мозговой активности до разработки математических моделей поведения группы лиц в условиях… да на самом деле в любых условиях, которые интересны заказчику. Поэтому для начала я хочу больше узнать о ваших научных интересах, чтобы точнее подобрать проект. Вы ведь недавно окончили университет? Расскажите о своем дипломе.

Полина восприняла просьбу с воодушевлением. Казалось, текст оглавления она видела как фотографию. Однако сразу же вспомнила емкое резюме своего куратора: “У вас замечательная работа, вы очень структурировано и подробно обо всем рассказываете. Но! Сократите презентацию в три раза”. Поэтому, несмотря на желание начать чуть ли не с Аристотеля, Полина решила ограничиться двумя сжатыми, будто заархивированными фразами:

– Я исследовала частные виды задачи переобучения нейросети. Необходимо подобрать минимальное количество новых наблюдений, которые бы качественно изменили поведение модели.

– Звучит как сугубо математическая задача.

– Я по специальности психолог-математик. Или, как мы любим шутить: “психолог минус математик”. Поэтому изучаемые мной нейросети по своей топологии приближены к типичным человеческим: они неоднородны, с большим процентом ассоциативных связей. В своей работе я попыталась предположить, как изменится поведение человека…

Здесь Полина запнулась и мысленно упрекнула себя. За годы обучения она так не избавилась от привычки говорить “Человек” вместо “Нейросеть”.

– … я хотела сказать нейросети. Как изменится поведение нейросети, если добавить физиологические, химические, психические и прочие процессы, характерные для человека: удовольствие, мотивацию, страх и т. д.

– И как? Вам удалось создать модель, которая боится отвечать на вопросы? – с улыбкой спросил Виктор.

– Нет. Только модель, которая не желала работать по субботам, вероятно, по религиозным соображениям, – засмеялась Полина.

– Я читал одну из ваших статей.

– Единственную, – уточнила Полина, сама не понимая зачем.

– Неважно. Пусть вы только недавно закончили обучение, и у вас мало опыта, но я уверен: уже сейчас ваши компетенции достаточны для работы в Балатовском. Я вижу огромный потенциал. Ваша статья, пусть местами наивная, с неточностями, где-то косноязычная, разительно отличается от абсолютного большинства статей подобной тематики, которые мне попадались в последнее время. Я услышал мнение человека, исследователя, и, без сомнения, будущего большого ученого. Мне надоело читать пустые, пресные, как диетические хлебцы, хоть и правильные, с выверенные формулировками статьи нынешних “научных” работников. Большинство современных “исследований” – это бесконечное переписывание и скрытое самоцитирование. Или вообще непонятная компиляция текста, подсказанная машиной. Сейчас использование ИИ настоящий бич: отличить текст машины от текста человека становится крайне тяжело. Разве что по пустоте… То, что я прочитал у вас, – точно текст человека, в статье есть творчество… Но я увлекся.

Виктор подошел к окну и, казалось, какое-то время просто рассматривал отдыхающих внизу сотрудников Центра. Затем, не отводя взгляда от окна, сказал:

– Мне нужно выбрать для вас проект. Поэтому я задам несколько нестандартных вопросов.

Полина пребывала в легком смущении. Оказывается, кто-то прочитал ее студенческую статью, написанную отнюдь не из высоких идейных соображений. Эта статья, во-первых, позволяла получить “автомат”, а во-вторых, давала возможность официально прогулять две пары во время конференции. Полина искренне считала, что студенческие сборники читают только редакторы сборников, и то вынужденно.

– Какие, на ваш взгляд, ключевые вехи в развитии т.н. “искусственного интеллекта”? – спросил Виктор, отойдя наконец от окна и пристально посмотрев на Полину. Казалось, это был первый вопрос, ответ на который ему действительно интересен.

У Полины в голове пронеслось облако тегов: переобучение, Марвин Минский, персептрон, суперкомпьютеры, проблема ассоциативного мышления… Ей захотелось, чтобы облако обрушилось дождем из ключевых слов в хронологическом порядке.

– Первые исследования относятся к 40-60-м годам 20-го века, – тягуче начала Полина. – В середине прошлого века ученые предложили математические модели нейрона и персептрона. Данные модели представляли скорее академический интерес, т.к. адекватных технических возможностей для их применения не было. С качественной стороны модели тоже вызывали недоумение: они не интерпретируемые и склонные к “подстройке” под конкретные данные. Марвин Минский показал принципиальную невозможность решить частные виды тривиальных задач…

– О, похоже, вы мне можете целую лекцию провести. Давайте я уточню вопрос: как одним-двумя предложениями охарактеризовать этот этап?

Полина поняла, что все-таки не удержалась и начала углубляться в детали.

– Вы употребили интересное слово – “академический”. Пусть это будет Академический этап, – ответил за нее Виктор. – Правильно я вас понял, что ученым модели не очень-то понравились?

– Да, в академической среде они долго были не в чести.

– Что дальше?

– В 80-х годах прошлого века появился метод обратного распространения ошибки и нелинейные функции активации. Но, вероятно, это все еще академический этап…

– Что принципиально изменилось в XXI веке?

– Вычислительные мощности. Стоимость, объем и доступность высокопроизводительных серверов. Любой студент, программист или математик, который не хотел разбираться в предметной области, мог засунуть статистические данные в программу, как в мясорубку, и относительно быстро получить внешне правдивый результат.

– Ученые отошли на второй план?

– Да, перекричать wow-эффект они не смогли.

– Как назовете этот этап?

– М.б. “технический этап”. Или этап популяризации…

– Пусть будет технической популяризации (компромисс). Что было потом?

Полина задумалась. Она не хотела просто пересказывать историю так называемого “искусственного интеллекта”, которую хорошо знала. И попыталась сразу заглянуть на страницу с ответами.

– Дальше пришел бизнес. Я бы назвала этот этап “Коммерческим”. ИИ стали внедрять для решения несложных (для человека, конечно) задач, тем самым вытеснив людей в некоторых профессиях.

– Например?

– С помощью ИИ сократили численность первой линии техподдержки, частично заменили копирайтеров и дизайнеров. На этом этапе добились весомых результатов в вопросах распознавания изображений и естественного (человеческого) языка. Наконец затолкали пол-интернета в одну языковую модель, и получился ChartGPT, который наделал много шуму.

– Напомните математическую базу? Я подзабыл эту историю.

– Тривиальная языковая модель: на основе контекста итеративно вычисляется следующее слово, таким образом получается вполне связный текст. Особенностью были именно масштабы.

– Восстания луддитов? – неожиданно спросил Виктор.

– Простите?

– Неважно, – усмехнулся интервьюер. – Что потом? Как вы охарактеризуете современный этап?

– Модели, созданные с помощью методов т.н. ИИ, всегда обладали… скажем так, непредсказуемостью, с которой зачастую совершенно неясно, как бороться. Здесь проще привести примеры. Да, нейросеть способна написать стихотворение, благо у нее есть доступ к словарю рифм и тематическому словарю, и она знает, как синтаксически корректно строить предложения. Но встретить адекватную, а главное, не избитую метафору в таких стихотворениях можно крайне редко: для этого необходимо ассоциативное мышление. Важно видеть общее в далеких по смыслу процессах и явлениях. Ребенку необязательно показывать тысячи фотографий слонов, чтобы он начал их узнавать. А нейросеть даже после тысячи фотографий может искренне посчитать чернильную кляксу из теста Роршаха тем самым слоном, а не кляксой, т.к. у нее отсутствует критическое мышление. Если же человек приходит к подобному алогичному выводу, то он продолжает размышлять, пробует посмотреть на вещи под разными углами, один и тот же вопрос пытается пропустить через призму конкретного знания, философского знания, логики, норм морали и так далее. Безусловно, использование данных из бескрайних просторов интернета значительно улучшило качество моделей, но они по-прежнему подходят скорее для решения узкоспециализированных задач. Можно объединить множество моделей всего-всего якобы в одну метамодель, но добиться реальной синергии пока не получается. Сейчас мы возвращаемся к исходной идее: повторить процессы, протекающие в человеческом мозгу, понять природу ассоциативного, творческого и критического мышления.

Пока Полина рассуждала о том, какие проблемы и вызовы стоят перед ИИ, Виктор внимательно слушал, расхаживая по кабинету. Кажется, это хороший знак, однако редкие едва заметные ухмылки оставляли чувство незавершенности, и потому Полина продолжала пояснять и придумывать все новые и новые примеры, пока наконец Виктор не прервал ее:

– Что такое “окно Овертона”?

Школьный знакомый Полины был помешан на этом вопросе. Кто-то говорил о бабочках, кто-то о девушках, а он при первом удобном случае рассказывал о “Камертоне” (одноклассники иногда коверкали это слово ради шутки). Вот и пригодилось!

– Это теория, объясняющая, как неприемлемые, табуированные идеи становятся мейнстримом – и наоборот.

– Можете привести примеры?

Над этим вопрос Полина задумалась. Она опасалась привести неуместный или неприятный пример, который уведет разговор в ненужное русло. Но в голове из-за внезапно вернувшегося волнения крутились только несколько избитых иллюстраций окна Овертона. Пришлось схитрить…

– Хрестоматийными примерами, – начала неуверенно Полина, всячески выделив слово “хрестоматийными”, – являются отношение к каннибализму, фашизму или гомосексуализму.

Выждав паузу и убедившись, что уточняющих вопросов не последовало, Полина продолжила увереннее, но все равно, как ей самой показалось, с извиняющейся интонацией:

– Например, гомосексуализм считался уголовно наказуемым деянием…

– В своих исследованиях вы как-то затрагивали этот вопрос?

Полине так и хотелось вскрикнуть: “Ну конечно же нет!” Но чтобы не выглядеть глупо, пришлось отшучиваться:

– Чтобы ускорить движение окна Овертона, лучше использовать не мою дипломную работу, а аффилированные СМИ и кучу денег.

Виктор одобрительно покачал головой, после чего задал еще один, и, как оказалось, последний вопрос:

– Что такое “Консциентальная война”?

Полина судорожно перебирала английские корни в надежде угадать правильный ответ. Но в итоге решила не рисковать:

– Я не встречала этот термин.

– Вы счастливый человек! Думаю, на этом мы можем закончить. Давайте я вас провожу до первого этажа – нам по пути.

Полине не хотелось заканчивать собеседование ответом “Я не знаю”, но Виктор уже закидывал вещи в спортивный рюкзак и явно не планировал продолжать.

Обратный путь показался вдвое короче: помогали адреналин и гравитация.

– Срежем здесь, – сказал Виктор, проходя мимо анонимной двери.

Он остановился и поднес свой браслет к электронному замку. Дверь открылась, и Полина увидела огромный вытянутый зал с прозрачными кабинами по бокам. В каждой кабине сидели люди с датчиками на головах: старики, школьники, мамы с маленькими детьми, инвалиды. Все внимательно смотрели на светящиеся экраны.

Полина медленно прошла несколько метров. Никто не посмотрел в ее сторону.

– Они вас не видят и не слышат. Это может исказить данные, – пояснил Виктор.

Полина пошла чуть быстрее, но вскоре остановилась. В одной кабине она увидела старушку, державшую в руках крупную рыбу. Невольно подойдя ближе, Полина разглядела, как рыба часто шевелит жабрами. Было видно, что старушке тяжело ее удерживать. Вдруг рыба резко дернула хвостом, выскользнула на пол и началась биться на кафельном полу. Старушка сделала полшага назад и приподняла руки, с них медленно стекала слизь.

– Полина, пойдемте. Вы еще не раз побываете в отделе ИПР (изучение примитивных реакций), – сказал Виктор.

Полина ускорила шаг. Опустив голову, она рассматривала заостренные носки своих туфель. Только в конце зала Полина еще раз огляделась по сторонам и обнаружила, что здесь уже не было людей: в двух крайних кабинках находились поросенок и свинья. Их тоже утыкали датчиками. Поросенок крутился внутри своей кабинки, а свинья, не шевелясь, смотрела на экран – на нем показывали поросенка.


Дальше: http://proza.ru/2025/01/12/581
Назад: http://proza.ru/2025/01/10/1259
Начало: http://proza.ru/2025/01/10/1233