Доктор в сказке ТЕНЬ и её автор Евгений Шварц

На сайте "Кино-Театр.РУ" часто возникают интересные обсуждения. Как-то в обсуждении фильма "Тень" 1971 года по одноимённой пьесе Е.Л.Шварца, а заодно и самой пьесы (https: // www. kino-teatr. ru / kino / movie / sov / 7121 / forum /) , заговорили об образе Доктора в этой пьесе.

Двое зрителей высказали такое размышление:

«Насчёт Доктора. Мне кажется, Шварц под этим персонажем выводил самого себя. В конце 30-х был расстрелян близкий друг Евгения Львовича, поэт Николай Олеников. Не исключено, что Шварц в связи с этим мог чувствовать какую-то свою вину, хотя спасти Оленикова он явно был не в состоянии.»

«Вероятно, в этом образе есть какие-то биографические черты. У Е.Л.Шварца есть стихотворение, которое начинается словами:
"Я прожил жизнь свою неправо, уклончиво, едва дыша..." »


Реальные основания тут действительно есть. Но, как это нередко бывает, "хватить через край" — значит промахнуться мимо реального положения дел.

"Шварц под персонажем Доктора выводил самого себя" — это сказано СЛИШКОМ СИЛЬНО, и потому НЕСПРАВЕДЛИВО. Доктор — человек психологически сломавшийся и покатившийся по наклонной плоскости. А Шварц не был таким.

Стихотворение Евгения Львовича Шварца "Я прожил жизнь свою неправо, уклончиво, едва дыша…" действительно сильное, искреннее, самокопательское. Но не стоит воспринимать это… стопроцентно, буквально, как исповедь в реальных грехах)) Нет, это не покаяние действительно виноватого. Это обыкновенный "буйный приступ самокритики" совестливого человека. Когда Шварц начинает писать о своих недостатках, тут уж "доверяй, но проверяй"! Почитать его дневники, его письма — о-о! Как найдёт на него самобичевательское настроение… Уж он и бездарь, и чуть ли не бездельник, и косноязычен, сволочь такая! И это он не для красного словца, это он от души! Есть такой тип людей: жёсткую, беспощадную самокритику они используют для самодисциплины, для подхлёстывания себя, для того, чтоб преодолеть какие-то свои слабости и подвигнуть себя на какой-либо нелёгкий труд. И это средство действительно помогает, приносит пользу. До тех пор, пока не переходит чересчур далеко через границы справедливости и не превращается в бесполезное, вредное, нездоровое самоуничижение и самоистязание — тут уж можно докатиться до того, что выйти из нормального рабочего состояния, дело не сделать и по-глупому себя замучить без всякой общественной пользы.

Так что друзья Шварца немало помогли делу справедливости, написав о нём воспоминания. Нет, он был не из тех, кто жил действительно "уклончиво" и "неправо"! Он был не из тех, кто старался жить поспокойнее, закрыв глаза! Он был не из тех, кто "не узнавал" на улице попавших в опалу знакомых, и так далее, и тому подобное!

А в блокаду Ленинграда, когда у него была возможность эвакуироваться, он не воспользовался этой возможностью, а остался и продержался, сколько мог, в родном городе. Даже пошёл записываться в ополчение. Его записали и оставили в запасе. Да и правильно… Не ахти какой с него боец в военном отношении. Но ему было важно сделать этот шаг. Просто не уклониться, не струсить. Он жил и работал вместе с другими. Писал. Тушил зажигательные бомбы на крыше. Эвакуировался только тогда, когда здоровье уже совсем подкосилось.

Когда несправедливо гибнут или незаслуженно страдают знакомые тебе люди, а ты не знаешь, чем им помочь, как воспрепятствовать этому… чувствуешь себя бессильным перед несправедливостью… это… Не только несправедливая гибель Олейникова тяготила Шварца. Расправа над писателем Зощенко, выросшая из пустяка и превратившаяся в лавину, тоже произошла на его глазах. Когда появилась первая статья, где прозвучало: "Ату его!", все почуяли неладное, но ничего не сказали Зощенко: чего пугать раньше времени… Но он же чувствовал напряжённое молчание вокруг себя. И когда Зощенко в этой тишине читал товарищам свой новый рассказ, которому на долгие годы не суждено было пойти в печать, Шварц сел прямо напротив него — в молчаливую поддержку. Очевидцы писали: на том собрании, где "распинали" Зощенко, Шварц сидел весь бледный, молчаливый, как человек, который не смиряется, но и сделать ничего не в силах. Он знал Зощенко как писателя и человека, он мог бы выступить, — но это скорее пошло бы во вред товарищу, так как имя Евгения Шварца в ту пору было не в числе авторитетов, а в числе "сомнительных по части благонадёжности".

И Доктор с его "А что я могу сделать?". И Аннунциата с её душевной стойкостью и твёрдостью: "Нет, плакать я буду у себя в комнате."; "Выбрасывать из головы то, что заставляет страдать, не хочу.". И учёный Христиан-Теодор с его убеждённым оптимизмом и упрямым жизнелюбием: "Я знаю, что у утру вы погаснете, но не жалейте об этом. Всё-таки вы горели, и горели весело. Этого у вас никто не в силах отнять."; "Мир держится на людях, которые работают.". Всё это — Шварц. Во всех троих образах отразилась душа самого Шварца.

И… неужели кто-то верит, что человек с перегоревшей душой, вроде Доктора, мог создавать такие сильные произведения в таком количестве и качестве? Ну, товарищи…

Было немало писателей, которые в своих творениях отражали тяжёлые, грязные стороны и болезненные противоречия той эпохи. Но не каждый из них мог передать всё это так, чтобы книга его звучала гораздо большим, чем просто болезненный стон-вой насмерть покалеченного, который только леденит ужасом душу читателя, но не даёт ей сил… Показывая истинное лицо зла под красивой обёрткой, книги и пьесы Шварца придавали душевных сил, твёрдости и веры во всё светлое и здоровое, помогали читателям и зрителям жить и оставаться людьми.

Интересно, что в нынешней школьной программе этих сказок нет. Дети в школе проходят и роман-антиутопию "Мы" Евгения Замятина, и почти сказочный в своём символизме намёков мрачный "Котлован" Андрея Платонова, и даже в общих чертах пробегают его же "Чевенгур". В порядке изучения "антитоталитарной литературы", от которой только выть и в депрессняк укатываться. Но вы не найдёте в школьной программе ни одно из "бывших полу-крамольных" произведений Евгения Шварца. Всё только самое-самое невинное: "Сказка о потерянном времени", "Два клёна", "Золушка". Первое — о том, как важно не терять время зря и хорошо учиться; второе — о том, как мама детей своих спасала; третье — возвышенная романтика. Захочешь придраться — не придерёшься. Никаких тебе "Теней", никаких "Драконов"! Хотя… может, это и лучше. В школе у детей не всегда прививают любовь к "пройденным" книгам; часто бывает наоборот. Может, детям действительно лучше размышлять над "Тенью" и "Драконом" вне класса — в тишине, с настроением, не в порядке обязаловки, не расчленяя книгу на художественные детали и приёмы, а беседуя с книгой… Ведь только при настоящем усвоении они дадут силу и понимание, необходимые для реальной, а не сказочной, встречи с тенями и драконами, коих хватает в любую эпоху.

И совершенно правильно чувствовал Шварц, когда написал в конце того самокопательского стихотворения:
«Всё так. Но твёрдо знаю я:
Недаром послана на землю
Ты, лёгкая душа моя.»

Его душа действительно недаром пришла на землю. Он много сделал для людей.


Вообще Евгения Шварца высоко ценят как писателя, но складывается впечатление, что порой (и довольно часто) его недооценивают как человека. И в этом виноват он сам. Шварц — наглядный пример того, что чрезмерная самокритика порой бывает вредна, особенно привселюдная. Так портить себе репутацию, так снижать себе общественную оценку, как делал этот чрезмерно скромный товарищ — это талант надо иметь…

Вспоминается случай из детства Евгения Львовича, который он сам рассказывал в дневнике. Даты не помню, перескажу по памяти. Он тогда ещё ходил в школу. Как-то раз он беседовал с мамой, и зашёл разговор о методах тогдашнего школьного воспитания. А у них там провинившихся учеников ставили в классе в угол. На колени ставили или просто так — уже не помню, давно читала. Его мама очень возмущалась этим, сказала, что это унизительно, что она бы ни за что не согласилась так стоять… Этот разговор, по словам самого Шварца, не произвёл на него какого-то особого впечатления, но, видимо, где-то в душе оставил зарубку… И когда однажды учитель (уж не помню, за вину или без вины) приказал Жене Шварцу отправляться в угол, мальчик вдруг, неожиданно для себя самого, встал и твёрдо заявил, что в угол не пойдёт! Учитель попытался психологически надавить, но ничего не вышло. Учитель, несколько растерянный (в первый раз такое!) велел "бунтарю" выйти вон из класса. Женя вышел, потрясённый, обессиленный, растерянный после неожиданной психологической битвы. Ещё бы: с одной стороны — мальчишка с чуткой нервной системой и далеко не хулиганского характера, для которого такое противостояние в новинку, а с другой стороны — уверенный в своей правоте взрослый… Весь разбитый, Женя нуждался в душевной поддержке, и пошёл к маме, домой… Зато на следующий день, когда он явился в класс, все одноклассники встретили его дружными аплодисментами! В их глазах он был героем: он посмел отвергнуть унизительное наказание, дерзнул сделать то, чего и самые шаловливые никогда не делали! Но он не ожидал такой пышной встречи, растерялся, смутился и... так глупо, по-дурацки раскланялся, что одноклассники тут же потеряли к нему интерес и вскоре забыли о его подвиге.

Так оно было и позже, во взрослой жизни… Стойкости духа и твёрдости убеждения у него хватало, таланта хватало, но создавать из себя авторитет он не умел. Однако те, кто достаточно хорошо знал и понимал Шварца, высоко чтили его как человека.


А вот оригинальный текст того самокопательского и самобичевательского стихотворения, о котором шла речь. Чтобы было понятно, о чём терзался Шварц, и чтобы никто впредь не приписывал ему грехов, которых он не совершал.

* * *

Я прожил жизнь свою неправо,
Уклончиво, едва дыша,
И вот — позорно моложава
Моя лукавая душа.

Ровесники окаменели,
И как не каменеть, когда
Живого места нет на теле,
Надежд на отдых нет следа.

А я всё боли убегаю
Да лгу себе, что я в раю.
Я всё на дудочке играю
Да тихо песенки пою.

Упрекам внемлю и не внемлю.
Всё так. Но твёрдо знаю я:
Недаром послана на землю
Ты, лёгкая душа моя.

Источник: http: // lib.rus.ec / b / 180365 / read
Взято отсюда: https: // soulibre.ru / Я_прожил_жизнь_свою_неправо_(Евгений_Шварц)

***

Вот и всё. И ничего "такого". Просто размышления человека, в котором живёт природный, упрямо-жизнелюбивый "оптимизм вопреки", о том, имеет ли он право быть таким, когда вокруг столько горя и печали у людей. И вывод, что даже среди печали должны быть те, кто несёт улыбку...