Глава 1
Ребёнок лежит, уткнувшись лицом в землю. Огромный волк, ощерившись, склонился над ним. Белоснежная шерсть мерцает словно снег в свете ночных фонарей. Морда перепачкана кровью. Рычание гулким стуком отдаётся в моей груди. Я не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Ребенок лежит в неудобной позе. Не подвижен. Короткая стрижка, свитер в широкую фиолетово-коричневую полосу, черные брючки. Волосы слиплись от грызи. Одежда рваная, измазана в грязи. Запах гари и пороха окутывают мальчишку и волка.
Откуда я знаю этот запах?
Волк неподвижен, словно чего-то ждёт. Неужели он думает, что я осмелюсь предьявить права на его добычу? Начинаю пятиться. Медленно. Шаг словно замер в невыносимой вечности. Он же еще совсем ребёнок. Его нужно спасти. Еще один шаг назад. Гул в груди сменился барабанной дробью. Его не спасешь и сама пропаду. Беги. Рука мальчишки сжалась, вцепившись в мох. Он жив. Беги. Предательский шёпот, словно шипение змеи. Словно это не я, а кто-то другой потакает моей трусости. Поворачиваюсь и бегу. За спиной раздаётся протяжный, сжимающий сердце вой. Ноги и сердце бегут в одном ритме. Главное не упасть. Спасти себя.
Просыпаюсь, запутавшись в одеяле. Сердце колотится. От запаха гари и пороха першит в горле. Сколько можно? Почему? Липкий пот слизью мерзко липнет к коже. Постель мокрая. Сон не отпускает, вцепившись в мое тело своими ветвями. В комнате кто-то есть. Я вижу его в уголках своего взгляда. Он смотрит и ждёт. Ужас снова начинает заползать под кожу. Начинает бить озноб. Не могу ни пошевелиться, ни закричать. Уже не сон, но еще не явь. От этого не убежишь. Только ждать.
Мягкий свет и пение птиц будильника нарастают, успокаивая сердце. Ждать. Ужас уменьшается до страха, затем съеживается до тревоги и, наконец, уходит. Вдох. Выдох. Вдох выдох. Вот так. Я пошевелилась. Тело снова принадлежит мне. Свет будильника начинает слепить глаза. В комнате восходит электронный рассвет. Запах гари и пороха исчезли, уступая место, заползающему через щель под дверью, аромату кофе. Кофе манит и раздражает одновременно. Вылезаю из под одеяла и оглядываюсь. Тим уже встал. Не удивительно, ведь должен же кто-то приготовить кофе. Наверное стоит у окна, пьёт свой чёрный без сахара и смотрит в еще непроглядную темень.
Сажусь на край кровати. Рука тянется к будильнику. Пение птиц смолкает. Свет меркнет и комната снова погружается в молчаливую темноту. Ноги попадают в тапочки и те тащат меня на кухню, словно сапоги-скороходы. Спросонья шаркаю, словно старушка. На кухне свет заставляет щуриться. Аромат кофе заполнил всё вокруг. Муж с кружкой отвратительной горечи у окна. Как я и думала.
Беру чашку приготовленного для меня кофе и кладу два кусочка сахара:
- Знаешь же, что пью с сахаром.
Тим оборачивается и пожимает плечами:
- Знаю, но вдруг решишь изменить жизнь?
- И откажусь от сахара? Чего мелочиться, налил бы просто кипяток. Может мне чаю захочется… С вареньем.
Тим прячет улыбку и отворачивается к окну.
Делаю глоток. Раздражение становится вялым и ленивым. Чего я злюсь? Это же просто сон. Делаю еще глоток и плюхаюсь на стул:
- Почему всегда черный кофе без ничего?
- Нет смысла приукрашать то, что нравится и так.
Я уставилась в кружку. Удары сердца мелкой рябью пробегают по кофейной глади. Раз я улучшаю вкус кофе сахаром, может я просто делаю вид? Может я вообще не люблю кофе?
Ставлю кружку на стол и протягиваю руку:
- Дай попробовать твой.
Муж протянул кружку. Отхлебнула и тут же, морщась, вернула обратно:
- Гадость!
Моя кружка снова оказалась в моих руках и я сделала пупу больших глотков. По рту разлилась привычная сладость. Я вообще люблю что-нибудь, в чистом виде, без подсластителей?
Тим делает глоток. Вот морда довольная. Он действительно любит эту гадость. Хотела бы чтобы меня принимали так, как Тим принимает кофе.
- Что интересного за окном?
- Любуюсь рассветом.
Я пожимаю плечами:
- Рассветом? Светать начнёт не раньше чем через час. К тому времени мы будем на работе. И нам никакого дела не будет до рассвета.
Муж отошёл от окна и уселся за стол рядом со мной:
- Да. Времени увидеть рассвет не будет. Я его вспоминаю.
- Вспоминаешь то, что еще не наступило? Как ты оказался в армии? Тебе поэтом быть, - я покрутила пальцем у виска – ну, или моим пациентом.
Муж поставил недопитую чашку кофе в раковину:
- Тебя подвести?
Чтобы он не допил кофе. Интересно, я его задела или он сделал вид? Знать бы.
- Отвези.
- Хорошо. Через двадцать минут выезжаем.
Тим ушёл. Я осталась. Ничего подождёт немного. Делаю глоток. Кофе уже успел остыть. О черт, собрание! Варфоломеич не терпит опозданий. Две недопитые кружки остаются в раковине прижавшись друг к другу.
Оказавшись в ванной комнате начинаю с остервенением надраивать зубы. Из зеркала на меня смотрит неряшливое существо, с короткими взлохмаченными волосами, с пеной у рта, от зубной пасты. Усмехаюсь. Ни дать ни взять – бешеная дворняга. Сплевываю в раковину и набираю в рот воды. Прополаскиваю и снова сплевываю. Смываю с лица остатки зубной пасты. Собираю волосы в пучок. Где моя резинка? А!!! Вот она. Снова смотрюсь в зеркало и скалю зубы. К зубам претензий нет. Но вот остальное. Не накрашена, не холёная и не ухоженная. Тим меня любит, как кофе? Без подсластителей и обольстителей? Вряд ли. Психиатрия разрушила многие мои иллюзий. Может поэтому я заедаю реальность сахарком? А я? Я люблю его? Э-э-э! Стоп! Это уже личное.
Тим за рулем. Ещё немного, мы доедем и я надену белый халат. Странно. Сейчас я недовольная жена, а через двадцать минут - бах и до семнадцать ноль ноль я - психиатр. И думать о Тиме забуду, и раздражение к нему исчезнет по волшебству.
Красный спорткар подрезает нас и устраивается перед самым нашим носом. Я с возмущением и испугом смотрю на мужа. У него вид, словно ничего не произошло. Наша машина, вместо того чтобы притормозить и разорвать дистанцию, начинает разгоняться. Перевожу взгляд на красный спорткар и вижу что мы вот-вот бампером упремся ему в зад. Толчок.
- Ты что творишь?! – какой у меня голос когда я кричу, словно пенопластом по стеклу. – Притормози! Ладно, он идиот, так и ты туда же!
Красная машина яростно засигналив, с ревом отрывается от нас и, перестроившись, скрывается в потоке. Тим сбрасывает скорость:
- Человек повёл себя некорректно. Я ему на это указал. Только и всего
- Не нужно никого учить на дороге. Веди машину нормально, и всё!
Тим свернул на обочину и остановился:
- Лу, ты получила права. Знаешь как правильно. Садись за руль.
- И сяду!
Он вышел, обошёл машину и открыл мою дверцу. Я молча вылезла и пересела на место водителя. Он что же, надеется, что я попрошу прощения? Нет уж! Как неудобно. До педалей не дотянуться и чтобы за руль взяться, нужно наклониться. Не помню чтобы на курсах было так же неудобно.
- Сиденье подвинь вперёд.
Делает вид что заботится. Это не забота, это издевательство.
Я нажимаю на педаль газа и машина рывками втискивается в поток. Плетусь в крайнем правом. Успеть на собрание нет не единого шанса. Черт!
- Тим, ты же опоздаешь теперь из-за меня.
- Ничего. Напишу объяснительную.
- Сволочь.
Неужели я сказала это вслух? Надеюсь он не расслышал. Не могу посмотреть на него. Всё внимание было поглощено дорогой. Но судя по молчанию, услышал. Наверное промолчит остаток пути. Ну и пусть молчит.
Но Тим не оправдал надежд:
- Лу, через пару дней ты скажешь «извини, дорогой, у меня были эти дни».
- Тебе этого не понять. – Я хотела продолжить, но он меня перебил.
- Вы хорошо устроились. Главное дождаться этих самых дней. Дотерпеть. Зато потом можно вывалить всё раздражение и злость, которые копила месяц.
- Я несносна три дня в месяц, ты – тридцать.
- Даже в феврале?
- Даже в феврале! – Опять пенопластом по стеклу. Когда уже научусь кричать так, чтобы мне не было за это стыдно? Интересно, какой голос у Тима, когда он кричит? Он вообще кричит? Конечно нет. Легко сдерживать эмоции, которых у тебя нет. Наконец-то!
Я свернула с дороги, подъехала к воротам клиники и посигналила:
- Всё. Выходи. Автобусная остановка вон там. За углом. На территорию клиники посторонним нельзя.
Смотрю на Тима. Его лицо превратилось в маску:
- Ты серьезно? – его голос стал бесцветным.
Человек без цвета и запаха. И этот человек - мой муж. Нет. Я его не люблю. И он меня не любит.
- Машина моя. Я на своей машине доехала до своей работы. А тебе машина не нужна, у тебя есть служебные. Но ты не переживай. Через пару дней я скажу «извини, дорогой, у меня были эти дни» и всё станет как прежде.
Тим кивнул и вышел. Я посмотрела ему вслед. Идёт в сторону остановки. Делает вид, что поедет на автобусе. Хочет вызвать во мне чувство вины. Не получится. Из нас двоих психиатр - я. Завернет за угол и вызовет такси. Я бы так поступила, значит он поступит так же.
К началу собрания я опоздала, но не пойти не смогла.
Варфоломеич встретил меня с улыбкой:
- Здравствуйте, Луиза Яковлевна. Проходите. – и, уже не обращая на меня внимания продолжил, - Прошло ровно две недели как доктор Ильский написал заявление об увольнении…
Пока Варфоломеич говорил я пробиралась на свободное место. Почему его все называют Стариком. Ему тридцать, может чуть больше. К счастью ему не до меня. Могу поклясться, что в данную секунду была рада, что Илья Петрович увольняется. На душе полегчало.
-…свое заявление он забирать отказался. Что примечательно, Илья Петрович вообще уходит из психиатрии, а не переходит в другую клиники.
Вокруг послушался шёпот. И мои мысли присоединились ко всеобщему гудению. Как это «уходит из психиатрии»? Что, вот так можно взять и уйти, в никуда? Кто кто, а Петрович любит свою работу.
Старик тем временем продолжал:
- Хорошая сторона новости - наше отделение клинической психиатрии вылечило своего первого пациента. По иронии судьбы выздоровевшим оказался психиатр, но лиха беда начало. Если так дальше пойдет, у нас и пациенты выздоравливать начнут. С выздоровлением вас, Илья Петрович, и с увольнением.
В зале раздались одинокие, едва слышные хлопки в поддержку. Я оглянулась. Кто это там прихлопывает? Неужели есть еще те, кто думает что лизоблюдством можно получить какие-либо бонусы у Варфоломеича? Старик этого не любит. И не прощает.
- Есть и очень хорошая сторона. - продолжил старик. – Пациенты, которых курировал доктор Ильский, остаются в нашем распоряжении все до единого. Они будут перераспределены между врачами, которые, по непонятным для меня причинам, до сих пор работают. Нагрузка на каждого вырастет. Это приведет к увеличению скорости накопления опыта. Поздравляю, коллеги!
На этот раз не захлопал никто. Нового сотрудника найдут не скоро. Пациенты у Петровича самые сложные. Если он не выдержал, то может не выдержать кто-то еще. И тогда карточный домик рухнет. Никто конечно не уйдёт из психиатрии совсем, но вот перебежать в другую клинику – это запросто. Интересно, а если я, как Ильский, возьму и уйду, то куда? В никуда. То-то и оно, в никуда. Это мужчина может туда отправиться сломя голову. Женщина уходит к кому-то или к чему-то. Вот и сидим на попе ровно пока некуда.
Заведующий продолжал, не обращая внимания на мой внутренний диалог:
- Всех пациентов распределите между собой как вам будет удобно. На это вам час. Единственный которому назначим лечащего врача прямо сейчас – Пациент с зеркальным синдромом. Номер истории 174. - Старик окинул нас долгим, внимательным взглядом, - Кто возьмёт под свою опеку Говорящее Зеркало?..
В зале стало тихо. Если бы у меня были закрыты глаза, то подумала что все потихоньку вышли, или умерли. Что в этой пациентке такого? Все бегали посмотреть на нее, когда она поступила к нам. А я так и не дошла... Может взять её?
- … кто возьмёт этого пациента? Луиза Яковлевна, не страшно посмотреть на себя со стороны?
- Эдуард Варфоломеевич, я регулярно смотрюсь в зеркало. Думаю, этого вполне достаточно для самоанализа.
Старик усмехнулся. Не пойму, как я вижу его усмешку через густую бороду. Может по изменению направления волосков?
- Свет мой зеркальце скажи, да всю правду доложи… - Вот где кроется усмешка, в уголках глаз. – Раз вы так продвинулись в процессе самосозерцания, значит вам и история болезни в руки.
Мне?! О черт, он не простил мне опоздания, а просто ждал. Нужно отказаться. Откажусь. За это он меня не уволит. Не посмеет.
- Хорошо, Эдуард Варфоломеевич, я беру этого пациента.
В зал выдохнул с облегчением. Вокруг снова стали перешёптываться.
Я что-то пропустила? Чего я не знаю?
Глава 2
Варфоломеич продолжал говорить. Но о чем, я уже смутно понимала. Тревога от непонятного мне перешептывания, а вместе с ним и нетерпение постепенно росло. И наконец мне стало казаться что я должна кого-то догнать и где-то оказаться. Непонятно где и неизвестно кого, но обязательно. А вместо этого я вынуждена сидеть и слушать. О чем он говорит? Я попыталась сосредоточится, но смысл того, что говорил Старик снова ускользнул от меня. Я стала оглядывать и ерзать на стуле. Словно я в школе. Жду перемены. И ужасно хочу в туалет. Что происходит? Почему я нервничаю? Ильского я заприметила в углу зала, около самой двери. Внутри стало спокойнее. Со всех сторон послышался звук отодвигаемых стульев. Все устремились к выходу. Видимо не только я чувствовала себя как на уроке. Я последовала общему примеру и стала пробираться к двери. Главное не упустить его. Догнать и спросить. И чего я волнуюсь из-за этой пациентки? Что в ней особенного для меня? Почему я, как все, так и не дошла до её палаты? О чем мне нужно спросить его? Хочу спросить и не знаю о чем. Бред какой-то.
Ильский продолжал стоять у выхода в ожидании когда поток на мгновение прервётся и сможет наконец сделать своей единственный шаг, который отделял его от выхода. Люди сомкнулись между нами уменьшая мои шансы на встречу. Я закричала:
- Илья Петрович! Илья Петрович! Подождите!
Ильский обернулся всем корпусом, словно тяжело-гружённая баржа. Увидев меня, он кивнул, жестом показал, что подождёт меня у выхода и, сделав тот единственный шаг, вышел из зала. Он дождётся меня. Я перестала лавировать и отдалась на волю толпы, котора медленно понесла меня к узким дверям. Ильский действительно меня ждал:
- Лизонька, здравствуйте.
- Луиза Яковлевна вообще-то.
Ильский улыбнулся:
- Ну да, ну да. Чем могу служить?
Странно, он не выглядит расстроенным, ни напряженным. Мне бы было страшно, а он улыбается. И какая-то легкость в его улыбке. Раньше я этого не замечала.
- Илья Петрович, я по поводу пациента с зеркальным синдромом.
Ильский кивнул.
- Посоветуйте как поступить.
- А что вы хотите сделать для пациента?
Странный вопрос. На такие вопросы мне всегда трудно ответить. Ответы, как правило, звучат глупо. Но вопрос задан, делать нечего, придётся отвечать. Меньше слов, меньше глупости. Я выпаливаю:
- Вылечить.
Всё равно получилось по дурацки. Краткость не только сестра таланта, но и зеркало для глупости. Ильский рассмеялся. Его огромное тело затряслось. Могу поклясться, что от его смеха подо мной задрожал пол.
- Идёмте, Лизонька.
Ильский развернулся и направился к лифту. Почему он зовёт меня Лизой? Машинально сделала пару шагов за ним, но тут же остановилась. Я же с ним в лифте не помещусь:
- Илья Петрович, мы на нулевой? К пациентке?
Ильский, не оборачиваясь, кивнул и нажал кнопку лифта. Я точно с ним не помещусь:
- Тогда я по лестнице.
Он еще раз кивнул не оборачиваясь. Странно, когда тебе кивают затылком. Преодолев пару лестничных пролетов я снова встретила Ильского.
Палата пациентки вторая от лифта. Ходить далеко не нужно. Может поэтому он согласился её лечить? Перед дверью в палату стоял стул. Ильский уселся на него и жестом предложил мне подойти к окну в стене. Эти окна установили в палатах нулевого этажа года три назад, после того, как один из врачей оказался в реанимации с закрытой черепно мозговой травмой. Я заглянула в палату моей новой пациентки. В центре небольшой комнаты на стуле, положив ладони на колени сидела молодая женщина. Она смотрела на нас не отрывая взгляда. Какой странный взгляд.
- Знакомьтесь Лизонька. Это Лизонька.
Я перевела взгляд на Ильского. Он издевается?
- Илья Петрович, я Луиза. Яковлевна. Не путайте меня с пациенткой.
- Это пока. Но, потом она станет вами. Затем вы перестанете понимать кто из вас кто. И наконец, станете ею. Даже не заметите, как это произойдет. Так что привыкайте, так сказать, заранее.
- Это предупреждение?
- Да, Луиза Яковлевна. Предупреждение.
Я снова посмотрела сквозь стекло. Стало не по себе. От слов Ильского или это этого взгляда? Неожиданно я почувствовала как на лице, помимо моей воли, появилась усмешка:
- Поэтому увольняетесь? Почувствовали себя Лизонькой?
Ильский не засмеялся и, похоже не обиделся:
- Мы с ней не похожи. В физическом плане. – Уточнил он. - Разный пол, рост, вес, возраст. Превращение её в меня выглядело жутко, но из-за этих различий - гротескно. Это меня и спасло. Но вас, Лизонька, может спасти только мое предупреждение.
Он не шутит? В растерянности я продолжала смотреть палату:
- Она смотрит на меня.
- Нет. – Стул скрипнул под Ильским. - Она смотрит на себя. С нашей стороны – это стекло, с ее – зеркало. Сделал специально для нее.
- Зеркало для пациента с зеркальным синдромом?
Стул снова скрипнул, Ильский грузно поднялся и встал рядом:
– Человек смотрит в зеркало, чтобы отразиться в себе. Вот и она, когда смотрит на свое отражение, то начинает зеркалить себя и, надеюсь, становится собой. – Он помолчал немного, словно проверял насколько он сам верит в то, что сказал и закончил. - Насколько это возможно.
Я продолжала всматриваться в пациентку. Сидит и смотрит. Не отрываясь, не двигаясь. На лице ни мысли, ни чувства. Спокойствие. Почти смерть. Эта неподвижность во всём. Меня затягивает куда-то. Я сделала усилие и я перевела взгляд на Ильского:
- И кто она?
Ильский развёл руками:
- Сложно понять что в нас по-настоящему наше. Благодаря системе зеркальных нейронов мы все зеркала, но мы отражаем, искажая. В норме совокупность отражений складывается в устойчивую ментальную картину – которую мы называем личностью. Люди, отражения которых встраиваются в карту нашей личности могут перестать с нами контактировать, исчезнуть или умереть, но их отражения так и остаются в нас. Нормальный человек – это кривое зеркало с не менее искривлённой, но очень долгой памятью отражаемости.
- Ну а Лиза?
- Лиза – это зеркало без искажений и временных задержек. Если вы дадите ей время – она станет вами в чистом виде. Даже в большей степени, чем вы сами являетесь собой. Вот только отражение вашего Я исчезнет с поверхности её мозга уже через неделю после вашей последней встречи.
Наконец-то!
- Что означит «она станет мною в большей степени, чем я сама»?
Ильский улыбнулся. На этот раз улыбка у него получилась грустной:
- Дело в том, что мы зеркалим даже после того, как наша личность сформирована. Система зеркальных нейронов, от нее никуда. И зачастую наши поступки, мысли, чувства, да и вся жизнь определяются действующими отражениями сильнее, чем сформированное в нас устойчивое отражение - наше Я. Лиза отразит в себе только ваше устойчивое отражение. После того как она снимет слепок вашего ядра её действия будут определены исключительно вашим истинным Я. И будет себя вести так, словно всё и все вокруг потеряли власть над вами.
- Выходит что мое Я в ней обретёт полную свободу?
- Абсолютную.
- Лиза может быть опасна?
Ильский посмотрел на меня внимательно, словно что-то взвешивал:
- Свобода в чистом виде всегда опасна и часто смертельна. Еще раз подумайте прежде чем взять этого пациента. Ведь Старик навязал вам её, а это уже само по себе опасно.
- Зачем Эдуарду Варфоломеичу вредить мне?
- Никогда не думали почему за Варфоломеичем закрепилось это прозвище, ведь ему чуть больше тридцати? В таком возрасте профессор психиатрии и заведующий, и, по слухам, без пяти минут главный врач.
Я посмотрела на Ильского:
- Завидуете?
- Это в прошлом. Я к тому, что в таком возрасте никто не добивается этого благодаря таланту. За такими успехами всегда стоит что-то другое.
Стараясь сохранить серьезность в лице и в голосе, я прошептала:
- Продал свою душу дьяволу?
К моему удивлению, Илья Петрович шутку не оценил, вернее, он даже не понял, что это была шутка:
- Старик не живет категориями добра и зла. Всё что он делает для другого опасно по определению. – Ильский подумал и добавил. – А всё, что он делает во благо – опаснее всего.
Я кивнула делая вид, что разделяю его опасения, но тут вспомнила то, что чуть не забыла спросить:
- Илья Петрович, в истории болезни я не нашла ни одного назначения. Наверное лист назначений утерян. Какие препараты вы назначали?
- Никаких. И вы, Лизонька, ничего не назначите.
- Почему?
- Эдуард Варфоломеевич, запретил медикаментозную терапию в отношении этого пациента.
- Если ничем лечить нельзя, то чем лечить можно?
Ильский усмехнулся.
Тут я поняла, что чего-то не поняла. Если пациента не лечат, то зачем его держат в клинике? Допустим пациента некуда деть. Ни кола ни двора. Такое бывает. Тогда бы отдали её ординатору, который и вылечить-то ещё никого не вылечил, а уже всё лучше всех знает. И пусть этот гений с дипломом оттачивал бы на ней своё врачебное искусство наблюдая как его пациент-псих превращается в пациента-овощ. Сначала у неё лечащий врач Ильский. Теперь Старик выбрал меня. Может Петрович прав?:
- Какие у вас теперь планы, Илья Петрович?
Ильский как-то расправился, отчего стал не просто большим, а огромным:
- Путешествовать.
- Это не мое дело, но не кажется вам ваше решение поспешным?
Опять улыбка. Легкая, почти воздушная:
- А чего ждать? Когда мне будет не пятьдесят, а шестьдесят? Или дождаться семидесяти? – Он ударил ладонью себя по животу так, что тот содрогнулся. - Или может когда стану весить на пятнадцать килограммов больше?
- Столько лет в психиатрии. Вы профи, каких мало.
Пол едва заметно, снова задрожал под моими ногами:
- Знаете, это очень похоже на притчу про раба который восстал и потребовал свободу. На что его хозяин сказал «Ты столько лет работал в каменоломне. Никто лучше тебя не сможет обтесать камни. Неужели ты хочешь всё это бросить?!»
Раб не отступал и хозяин был вынужден вернуть ему свободу.
И раб вернулся в каменоломню уже свободным человеком. Решил не бросать то, в чем он достиг мастерства.
- И?
- Раб остаётся рабом даже тогда когда ему разрешат быть свободным. Как-то так. С меня каменоломни довольно, даже если я ней лучший каменотёс. Этот пациент теперь ваш и этот стул тоже. Прощайте, Лизонька.
Неожиданно для себя я протянула ему руку:
- Удачи вам, Илья Петрович.
Опять эта легкость во взгляде. Ильский ушёл. Я осталась. Села на стул и стала смотреть на пациентку. Какое-то время внутри меня отражалась его улыбка. Потом она померкла, исчезла и я осталась наедине с Лизой. Её неподвижность передалась мне. Я словно впала в оцепенение и почувствовала, как внутри растёт пустота. Когда я наконец-то пришла в себя вокруг ничего не изменилось. Пациентка всё так же сидела на стуле и вглядывалась в своё отражение. Лампы всё так же горели желтым святом с еле заменённым мерцанием. Единственные изменения которые я почувствовала – хотелось есть и я промёрзла, словно бетонные стены по ниточки вытянули из меня тепло…
С работы вышла пораньше. Мне нужно добраться до дома раньше Тимура. Не хватало чтобы он видел как я паркуюсь. Он начинает улыбаться так деликатно, аж бесит. Лучше бы ржал в голос как жеребец. Бы было проще.
Оказавшись рядом с машиной я медлила. Мало того что утром я чуть с ума не сошла за рулем, так еще и обратно самой ехать. А завтра снова за руль… Может позвонить? Пусть заедет. Ну и черт с ней, с его улыбкой. На пассажирском сиденье гораздо удобнее. Позвонить? Или не звонить? Я вздыхаю и достаю телефон. С полминуты я думаю, потом набираю номер:
- Алло. Здравствуйте. Нужна услуга «пьяный водитель». Да. Я водитель и я пьяна.
Продиктовав адрес откуда меня забрать и куда отвезти меня и мою машину, я стала ждать.
Снег медленно падал, сверкая в свете уличных фонарей. Едешь на работу - еще темно, выходишь с работы – уже темно. Как же выматывает отсутствие солнца. Холод пробирается под одежду. Начинаю переступать с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Сугробы мерцают, словно россыпи драгоценных камней из тысячи и одной ночи. Как же все-таки красиво, когда много снега, когда нет солнца и тускло светят фонари. Почему я это перестала замечать? Я ведь даже не заметила когда успело навалить столько снегу. И первую листву прошлой весной хотела заметить. Не успела. Увидела листву, лишь когда та успела покрыться копотью от дыхания города. Я вообще хоть что-то замечаю? У шлагбаума, ослепив меня фарами, остановилось такси.
Домой я добралась первой. Переоделась. Поставила макароны вариться и забралась со своим блокнотом на подоконник. Когда я рисовала в последний раз? Когда сидела на подоконнике и смотрела в окно? Карандаш бесцельно блуждал по листу, оставляя после себя чёрные полосы и штрихи. Я сначала пыталась выбрать что я буду рисовать, но в голову ничего не приходило. Потом я задумалась, а рука продолжала вычерчивать линии. Я о чем-то думала. Определенно. Но спроси меня сейчас, я бы не смогла ответить о чем. Просто думала и всё.
- Красиво получилось, Лу. Кто это?
Я вздрогнула от неожиданности.
- Тим! Ты чего?! Так же и заикой стать… Ой! Макароны!
Макароны не пережили моей задумчивости. Слиплись в один липкий, неприглядный ком.
- Всё ты виноват! – пробурчала я тихо, но так чтобы он слышал и выкинула неудавшийся шедевр в мусорку.
Тимур уже успел взять мой блокнот и усесться за стол, продолжая рассматривать рисунок. На мое заявление он с удивлением поднял на меня глаза:
- В чем?
- Пришёл бы пораньше и с макаронами ничего бы такого не случилось.
- Ну если так посмотреть, то конечно… - он не договорив, замолчал и принялся снова разглядывать мой рисунок.
Интересно, что же я там такого нарисовала? Я сделала несколько бутербродов с маслом, сыром и кофе. Но как не пыталась, вспомнить о том, что рисовала, не смогла. Поставив предстоящее пиршество на стол, я села напротив. Тим отложил блокнот в сторону. Взял бутерброд и почти целиком запихал его в рот. Попытался что-то спросить, но у него не получилось. Тогда он сделал пару глотков кофе и спросил снова. В это раз я смогла разобрать:
- Красиво. И необычно. А почему у нее вместо головы зеркало?
- Зеркало? Какое зеркало? Я взяла со стола блокнот и посмотрела на рисунок.
Это была моя новая пациентка. Вместо ее головы действительно было зеркало, но не узнать ее я не могла. Но этот рисунок… Хаотичные линии, словно клубок перепутанных нитей, вместе сложились в очень четкий и лаконичный портрет. Присмотревшись я поняла, что несмотря на кажущую случайность линий, каждая и них не была лишней. Но я никогда так не рисовала. Так вот почему Тимур назвал этот рисунок необычным. На рисунке словно кто-то отражался в зеркале. Но кто я не могла понять. Муж пришёл слишком поздно для макарон и слишком рано для рисунка.
- Тим, пойдём спать. Завтра мне вставать в пять.
Муж сделал глоток:
- Зачем так рано?
Я встала и с блокнотом направилась в спальню:
- У нас уволился доктор. Нужно принять его пациентов.
Тим что-то ответил, но я не расслышала.
Главное успеть лечь до того как он придёт за мной следом. Положила блокнот на тумбочку, сняла с себя одежду, бросила ее на пол и нырнула под одеяло. Успела!
Приоткрылась дверь. Свет проник в спальню из коридора и лёг на стену широкой полосой. На этой полосе появилась тень мужа и застыла. Смотрит на меня. Наверное думает как поступить. Главное не оборачиваться и ничего не говорить.
- Спокойной ночи, Лу.
Полоса света стала сужаться, а затем исчезла совсем. Дверь закрылась легким шепотом. Какое-то время я просто лежала и думала. И снова не знала о чем.
Глава 3
Пение птиц и нарастающий свет будильника. Среда. Черт бы побрал эти среды. Делаешь всё чтобы просыпаться было легко и приятно. И тебе имитация рассвета, и звуки природы. На какое-то время это помогает. А потом бац! И вот я начинаю ненавидеть и этот электронный рассвет, и это зацикленное чирикание так же сильно как я ненавижу среду. А утро среды не терплю так же как и утро понедельника.
Встаю. Ноги в тапки и на кухню. Не глядя кладу в чашку два куска сахара и перемешиваю, не церемонясь молотя ложкой о стенки чашки. Муж со своей неизменной кружкой смотрит в окно, встречая рассвет, которого нет. Надо же! Рифма получилась. Интересно, я смогла бы стать поэтессой? Усаживаюсь за стол и делаю глоток. Во рту обжигающий вкус сладкой воды. От кофе ни вкуса, ни запаха. Заглядываю в кружку. Цвета кофе там тоже нет. Горячая вода с сахаром. Я перевожу взгляд с кружки на мужа. Сверлю его взглядом и жду ответа на немой вопрос.
- Как заказывала. Горячая вода. Теперь хочешь - чай, хочешь - кофе. Но ты предпочла воду с сахаром. Аскетично. – Тим улыбнулся. – Но по прежнему сладко.
Отыгрывается за вчерашнее. А я ведь хотела предложить мировую. Теперь не дождётся. И ключи от машины ему не верну. Буду сама ездить. Я встала из-за стола. Выплеснула воду в раковину и нарочито спокойно вымыла кружку:
- Если хочешь чтобы я тебя подвезла – у тебя пятнадцать минут.
Не дав ему ответить, я вышла из кухни и, прикрыв за собой дверь, побежала в спальню. Почему именно пятнадцать? Никогда не собиралась меньше, чем за полчаса. Пришлось экономить на умывании, чистки зубов и утреннем диалоге со своим отражением. Так же не стала ничего выбирать из одежды. Надела в чем была вчера. Главное телефон и ключи от машины. А вот они! Всё. Готова. К своему удивлению уложилась в девять минут. Осталось времени чтобы сделать пару глотков пусть растворимого, но все-таки кофе. Я торжествующе вернулась на кухню. Каково же мое изумление, когда увидела, что муж по-прежнему стоит у окна:
- Не поняла.
Он обернулся:
- Лу, мне в такую рань на работе делать нечего. Езжай без меня. Я на такси.
- А предупредить не судьба?
- Хотел, но ты выбежала, словно у тебя экстренный вызов.
Кофе пить не стала, и продолжать разговор тоже. Даже хорошего дня не пожелала. Молча вышла из дома и уселась в промерзшую за ночь машину. Черт, а про автозапуск-то я забыла! Завела машину и стала ждать когда прогреется мотор и оттает лобовое стекло. А ведь думала что сегодня вернусь на пассажирское сиденье. И только выехав на трассу до меня дошло, что кипяток в кружке вместо кофе был не местью за вчерашние капризы, а продуманной и тщательно спланированной акцией. Возмущение от этой мысли взлетело настолько, что я подумала вслух:
- Ну не сволочь он после этого? Ведь знал же что буду просить прощения. Так нет же, налил кипятку вместо кофе. И вот, я гордая и непокорная веду машину сама.
На работу я опоздала.
Сделала вид, что пришла раньше всех и уже успела устать. Притворяться что я устала не пришлось. Дорога вымотала так, что можно было уже собираться и ехать обратно. Если бы были силы. Усевшись перед компьютером, открыла историю болезни Говорящего Зеркала и еще раз ее внимательно изучила. Про внимательно это я перегнула. Через каждую строчку мои мысли возвращались к мужу и стакану горячей воды. Я снова злилась. Интересно, когда мы не ссоримся… Стоп, а он со мной и не ссорился. Тогда так: когда он не раздражает меня, я о нем на работе и не вспоминаю. А тут не думать о нем не могу. Сволочь!
С грехом пополам закончила с историей болезни и вошла в лист назначений. Все попытки внести в историю болезни изменения по протоколу лечения оказались безуспешными. Каждый раз всплывало окно с предупреждением о том, что у меня не тот уровень доступа. Ильский оказался прав. Это меня взбесило.Опять. Не часто ли я раздражаюсь? Нет. Если раздражение обосновано , то раздражение не может быть частым. Я закрыла компьютер и отправилась на пост. На посту медбрат раскладывал таблетки согласно назначения в стаканчики, а стаканчики расставлял в ячейки с номерами палат.
- Фёдор!
- Да, Луиза Яковлевна?
- Дайте историю 174.
- Назначения сделать хотите?
В его голосе ирония или мне кажется?
- Не твоё дело.
Федор усмехнулся:
- Ничего не выйдет. Варфоломеич поставил полный запрет на медикаментозную терапию у этого пациента. Вчера предупредил, что вы придёте чтобы сделать назначения от руки. Сказал, что если мы эти назначения выполним – это будет наш последней рабочий день. Мы даже ставки сделали придёте вы или нет.
- Ясно. Что ставили?
- Дежурство.
- Выиграл?
Фёдор разочарованно развёл мускулистыми руками:
- Проиграл. Вы же никогда ничего от руки не писали, вот я и поставил на то, что вы и в этот раз не измените вашим привычкам.
Я кивнула и направилась к заведующему. В кабинет вошла без стука. Кабинет служебный. Стучаться я не обязана. Так? Так. Вот и нечего. Я переступила порог и закрыла за собой дверь. Заведующий сидел за столом и что-то писал. Не понимаю его страсти всё записывать от руки в блокнот с которым он никогда не расстаётся. Какое в этом удовольствие? Неужели ему не надоела писанина еще в университете? Бесконечное чтение, лекции, записывание и переписывание. А потом, по прошествии шести лет, понимаешь что всё это было ненужным и бесполезным. Мне кажется, что после медицинского читать и писать продолжал лишь тот, кто постоянно прогуливал лекции. Да что там лекции, который вообще всё прогуливал. Наверное Варфоломеич тот самый прогульщик и есть. Тогда как он стал профессором? Интересно, он сам потом текст в электронный вид переводит или для этого у него специально обученный человек имеется? Вот так я стояла и думала, а Старик не поднимая головы продолжал писать. Плеши у него на темечки нет, а жаль. И ведь знает что я здесь. Сговорились все что ли?! Ничего, я умею стоять над душой. Я сделала еще пару шагов к столу, немного наклонилась вперёд, чтобы можно было разглядывать его каракули. Странно, а почерк у него вполне вменяемый. Кое-что можно прочесть и вверх ногами. С распознаванием такого текста и компьютер справится. Значит помощника у него нет. Старик продолжал методично выкладывать строчки на лист бумаги. Я стала дышать чуть громче и невпопад. Наконец-то ручка запнулась. Потом выплюнула еще пару букв и остановилась вовсе. Варфоломеич закрыл блокнот и посмотрел на меня. Лучше бы он продолжал писать. Не нравится мне его взгляд - словно дверь сквозь меня разглядывает:
- Поручили вылечить пациента и сами же запретили его лечить. Эдуард Варфоломеевич, объяснитесь.
Старик откинулся в кресле. Такой вид, что он лежит на песочке, а я ему солнце собой загораживаю. Рукой лениво указал на диван:
- Присаживайтесь.
Я села. Он какое-то время молчал, медленно покачиваясь в кресле, продолжая держать руки за головой.
- Считаете что фармакология в психиатрии - путь исцеления наших пациентов?
Я кинула:
- Считаю. Многие выздоравливают благодаря разработанным протоколам лечения.
- А может вопреки применяемым протоколам? Наши пациенты перестают попадать к нам, и годами обивают пороги поликлинических психиатров – вы это считаете исцелением? Мозг человека сталкивает его личность в безумие без всякой фармакологии. Так почему вы считаете, что для того чтобы вырвать личность из безумия нужны препараты?
Ему что, скучно? Нет уж, в дискуссию он меня не затянет:
- Прикажете отменить фармакотерапию у всех моих пациентов?
Варфоломеич перестал раскачиваться:
- Нет конечно. Лечите их как лечили, но эту пациентку придётся лечить иначе.
- Как иначе?
- Постарайтесь понять как, если хотите занять мое место. Надеялся, что Ильский сможет. Теперь думаю, что сможете вы.
Стоп. Получается Петрович был прав и Старик метит в глав-врачи? Интересно. Выходит эта пациентка и не пациентка вовсе, а экзаменационный билет на должность заведующего. Ильский не смог, но Луиза Яковлевна вам не Ильский. Я встала:
- Эдуард Варфоломеич, я вас поняла.
Старик кивнул. – Идите. – И снова вернулся к записям.
Я вышла. Дверь оставила приоткрытой. Сам закроет. Не переломится. И пошла по коридору, делая вид что иду по делам. Очень важным и неотложным. В ординаторскую не хотелось. Разговоры ни о чем. Порой мне кажется, что люди научились говорить только для того, чтобы не молчать. Молчание стало чем-то непристойным. Если в комнате больше одного – будь добра говори. Если в комнате одна - возьми телефон и позвони. Не молчи. Странно, но Тим обладает даром молчания. Этого у него не отнять. Может у него просто нет мыслей, которыми он хотел бы поделиться? Ка бы то ни было, молчание - это его достоинство. Хотя оно меня порой бесит. Может потому, что сама не обладаю этим даром в полной мере? Я что, завидую?
Незаметно для себя оказалась на нулевом этаже. Можно сколько угодно объяснять, что подвальные палаты необходимы для ряда наших пациентов. На деле – это просто нехватка места. В строительстве нового корпуса было отказано, вот и приспособили подвал под дополнительные палаты. Кто растёт в ширину, кто в высоту, ну а мы в глубину. Я вошла в комнату, в которой вчера была с Ильским и подошла к окну-зеркалу. На этот раз пациентка не сидела на стуле, а стояла перед зеркальной стеной, медленно раскачиваясь из сторону в сторону. Я встала напротив и стала раскачиваться вместе с ней, пытаясь поймать ритм. Такое чувство, что тебя качают волны засыпающего океана. Приятно. Как мне её вылечить? И что вообще значит - вылечить пациента с зеркальным синдромом? Нужно чтобы она вспомнила себя. Чтобы ее личность выплыла из глубин бессознательного и раз и навсегда осталась в сознании. Может так?
Раскачиваюсь.
Но если в ней нет никакого своего Я? Если её Я предпочло умереть? Или мозг уничтожил иллюзию, которую создаёт с рождения и затем бережёт и развивает в течении жизни? Иллюзию, которой мы являемся, которую с гордостью называем личностью. Если так то, что произошло в ее жизни такого, что мозг предпочёл уничтожить не просто кусок воспоминаний или фрагмент личности, а всю личность? Кем ты была? И была ли ты вообще?
Я раскачиваюсь.
Какая разница? Главное чтобы ты стала кем-нибудь. Неважно кем. Хоть мной. «Она станет мной даже в большей степени, чем я сама являюсь собой» так кажется Ильский сказал. Вот только как сделать чтобы моё Я так и осталась в ней навсегда? Чтобы моё отражение не исчезло из неё, как исчез Ильский и другие – все те, кто отразились в зеркальной глади ее мозга? Интересно, а Старика она зеркалила? Почему в качестве испытания на должность заведующего Старик выбрал именно её?
Я раскачиваюсь.
Может ее мозг понимает, что Я других не более чем отражения? Может поэтому он отторгает отраженные Я. Может и своё Я её мозг уничтожил однажды по ошибке приняв его за чужое отражение? Надо же как быстро я стала думать в рамках теории Ильского! Нужно обмануть её мозг. Нужно чтобы он посчитал отражение моего Я своим собственным Я.
Она станет мной. Я стану заведующим. Переберусь в кабинет Старика и никакой больше болтовни в ординаторской!
На стекло, незаметной тенью легла моя довольная улыбка. Мы продолжали раскачиваться.
Глава 4
На этот раз от услуги пьяный водитель я отказалась. Не так уж и плохо сидеть за рулем собственного авто. Дорога захватывает полностью, и все мысли остаются где-то на обочине вместе с пролетающими мимо рекламными щитами. Какой гений придумал размещать рекламу вдоль дорог? Кто её вообще видит? Я не замечала её пока была пассажиром. Вечно занятая мыслями о работе, о семье, о понимании и непонимании. А сейчас, в качестве водителя я едва успеваю рассмотреть дорожные знаки. Но ведь есть же дураки, которые тратят свои деньги размещая там свою рекламу. И ведь все они считаются нормальными, разумными людьми. Иногда мне кажется что психически нормальных людей нет. Порой возникает чувство, что в психиатрических клиниках одни ненормальные запирают других ненормальных, чтобы тем самым доказать себе свою нормальность. Или нет. Психушка придумана для того, чтобы никто не догадался что государство само по себе - огромная психиатрическая лечебница, в которой каждый гражданин - пациент. Но я то нормальная. Впрочем, это утверждение не доказательство моей нормальности. Скорее это повод усомниться…
Уже во дворе, паркуясь я поймала себя на этих мыслях. Хороший знак. Начинаю свыкаться с ролью водителя. Припарковалась я как смогла, решив оттачивание этого навыка оставить на потом. Окна нашей квартиры были темные. Неужели Тим уже спит? Нет, скорее всего его еще нет. Дверь я постаралась открыть тихо, надеясь проскользнуть в квартиру словно мышь. Но мышь споткнулась о ботинки, которые Тим оставил на пороге и, наделав достаточно шуму, но не упав, чертыхнулась. Дверь на кухню открылась и прыгающем пламени свечи в дверном проеме появился Тим:
- Привет. Я тебя жду.
Я повесила пальто и сняла сапоги:
- У нас что, пробки выбило?
Муж улыбнулся:
- Нет. Электричество есть. Решил добавить вечеру романтики.
Я улыбнулась и, позабыв про разбросанные ботинки Тима, которые чуть не привели к падению, прошла на мерцающий огонёк. Усевшись на любимый стул, я дунула на свечу. Пламя задрожало, но не погасло. Тоже хороший знак.
- Что у нас на ужин?
Тим налил в бокалы вино. Я люблю белое, он красное. Вино было белым.
- А на второе?
- И на второе, и на третье тоже вино.
Я кивнула и подняла бокал. Звон легкого столкновения стёкла о стекло. Мне нравится этот звук. А сейчас будет его тост.
- Будем.
Я киваю и делаю глоток. Молчим. Свеча горит. Вино понемногу из бокалов перебирается в нас. Что за повод? Может это просто так, без причины? Ну если молчит, будем считать, что просто так. Но я не люблю просто. Мне нужно чтобы было по делу. Так вот:
- Заведующий мне поручил пациента с зеркальным синдромом.
- Ту, что на твоём рисунке с зеркалом вместо головы?
Я кивнула:
- Но лечить его запретил.
Тим прищурился. Он всегда так делает, когда его что-то удивляет или забавляет:
- Это как?
Залпом допила вино и поставила бокал ближе к бутылке, в знак продолжения. Бутылка пару раз булькнула, выдав очередную порцию.
- Варфоломеич сказал, что этого пациента я должна вылечить без использования фармакологии.
- Почему именно этого?
Я пожала плечами.
- А что из себя представляет зеркальный пациент?
- Зеркало в котором отражается тот кто, кто с ним говорит.
- Я заговорю с ним и он станет мной?
Я кивнула.
- А потом? Что будет когда я уйду?
- То же самое, что и с зеркалом в ванной. Побрился и вышел из ванной. Думаешь твоё отражение останется в зеркале и будет дожидаться тебя до следующего утра?
Тим делает глоток. Я молчу. Он должен спросить. Он делает еще глоток:
- Человек – зеркало. Это понятно. Но непонятно, как сделать, чтобы мое отражение осталось внутри зеркальной пациентки.
Я внимательно окинула Тима взглядом и постаралась представить его женском теле. Да уж... Я усмехнулась:
- Тебе не пойдут платья и туфли на каблуках.
Муж долил вина. Он словно не слушал меня, не разговаривал, просто размышлял вслух:
- Нужно создать легенду, а затем внедрить ее в пациента. – Я замерла с бокалом у рта. Теперь Тим обратился ко мне. - Ну, как у разведчиков. Понимаешь?
Пришлось притвориться, что поняла:
- Допустим. Вот только я не умею выдумывать людей. Для этого нужно быть сценаристом или нанять его. Я этим талантом не обладаю, а денег у нас хватит лишь на то, чтобы мне написали сценарий к новогоднему празднику. В детском саду.
Тим кивнул:
- Деньги потребуются.
Я развела руками, позабыв что держу бокал. Вино рубиновыми каплями полетели по дуге. Но я сделала вид, что этого не было:
- Я возьму за основу уже существующего человека.
- А кто согласится? Людям не нравится когда с них пишут книжных или киношных персонажей.
Допиваю то остатки медленными, тягучими глотками и ставлю бокал поближе к бутылке:
- Я соглашусь.
Тим собирался налить мне, но услышав этот короткий ответ остановился:
- В смысле?
Ну вот! Нет чтобы поддержать. Сейчас начнёт объяснять, что это глупо и что нужно по другому. Я забираю у него бутылку и наливаю себе вино сама:
- Я использую себя, чтобы создать в пациентке личность, которая и станет, впоследствии, полноправным членом общества.
Опять этот прищур. Я начинаю злиться:
- Да мало ли людей, с которыми я похожа?
- Похожих много. Кто спорит. Но у каждого из них есть свои имя, свой, счета в банки, семья и прочее. Всё как у всех, но своё. Хочешь, чтобы пациентка стала тобой – придётся отдать ей свою жизнь или дублировать ее. Дублировать безопаснее, но дороже. Квартиру, машину ей купи или возьми в аренду. Работой обеспечь. Мужа найди ну, или актера найми. По сравнению с этим траты на сценариста покажутся карманными расходами. Можно отдать всё своё. На время. Затрат нет, но риск. – Тим помолчал. – Но риск есть. Кто сказал, что она захочет отдать обратно всё что будет считать своим?
Я сделала несколько глотков. Голова кружилась. Мысли медленно, словно змей, сплетались в клубок .
- Что-то я туплю. Повтори.
Тим вылил остатки вина в свой бокал и залпом выпил:
– Если пациентка станет тобой, но у неё не будет твоих паспорта, работы, квартиры и твоего мужа, - он не улыбался, - её мозг не поверит в то, что она это ты. Ее мозг, как элитная контрразведка, раскусит что созданная личность не имеет никого подтверждения в реальном мире. Будут провалены все адреса и явки, и она опять превратится в зеркало. Твоей пациентке, как разведчику, будет нужна не просто хорошая, а железобетонная легенда. Если ее мозг не поверит, то второго шанса использовать себя в качестве легенды у тебя уже не будет.
- Чтобы моя пациентка излечилась нужно… если она станет мной, нужно… - я задумалась, вернее зависла в ожидании, когда остаток мысли всплывет в моем сознании. - чтобы она еще и спала с тобой.
Тим отодвинул мой бокал подальше так, чтобы я не дотянулась до него, и кивнул:
- Это и есть легенда.
- Хороша легенда – спать с моим мужем в нашей кровати...
- В нашей квартире. – Тим закончил за меня логическую цепочку.
Об этом я не подумала. Мало стать кем-то, нужно чтобы у неё еще и жизнь появилась этого самого кого-то. В голове стало чётче. Но появилась какая-то отстранённость. Ни ревности, ни злости.
– Тим, сделай кофе.
- Может спать?
- Сначала кофе. – Я зевнула. - Потом спать.
Муж занялся кофе. Я перебралась в кресло и задумалась.
Проснулась я уже в постели. Тим спал рядом. Язык прилип к небу. Губы пересохли. Я осторожно пошарила по тумбочке. Пальцы коснулись прохладной глади стёкла. Я взяла стакан и, приподнявшись, выпила его содержимое залпом. Вода. Нет ничего слаще. Похмелье всё расставляет на свои места.
Пустой стакан вернулся на место. Я с благодарностью посмотрела на Тима и закрыла глаза. Внутри всё закружилось и я снова провалилась в темноту. На этот раз из темноты выплыло зеркало. Я точно знала что стою перед ним, но не отражаюсь в нем. Я напряглась и пыталась рассмотреть себя всем снова и снова. Наконец на его поверхности стали проступать контуры и я увидела, но не себя. Отражением была красивая незнакомка. Незнакомое отражение заговорило со мной. Но губы ее не шевелились, а голос ее звучал в моей голове. На нас одна и та же одежда, одинаковые прически и цвет волос... Это словно я, но не я. Эта комната. Я уже была здесь. Много раз. Я знаю где эта комната и где это зеркало! Меня завернули в мягкий, прочный кокон из которого не вырваться и я проснулась в липком поту, словно после болезни. Этот сон - знак. Теперь я знала на что решиться и с чего начать. Тим еще спал. Я встала. Взяла свои вещи и на цыпочках вышла из комнаты.
Телефонный звонок застал меня уже на трассе:
- Лу, ты где? – сонный голос Тима зазвучал в динамике.
- Еду на работу.
- Понял.
Телефон смолк и больше меня не беспокоил. Как ни старалась добраться до работы пораньше, получилось вовремя. Выходит нужно вставать на час раньше, не пить кофе и не чистить зубы, чтобы оказаться на работы к началу рабочего дня. Ничего, через каких-нибудь полгода я буду добираться до работы так же быстро, как это делает Тим. И не буду зависеть от него.
Не заходя в ординаторскую, я спустилась на минус первый. Стул по прежнему стоял на около палаты. Не зря его прозвали кабинет Петровича. Несколько месяцев пройдёт прежде, чем до всех дойдёт, что Ильский на него больше не сядет и, наконец-то, кто-то не догадается его убрать. А пока все будут проходить мимо, спотыкаться об него, но ни у кого в голове ничего не пошевелится. Не зря говорят, что нет ничего постоянного, чем временное. Мельком заглянула в палату. Свет в комнате уже горел, но моя новая пациентка еще спала. В палатах, где нет окон, которые выходят на улицу, куда не пробиваются звуки из внешнего мира - спят подолгу. Отсутствие перемен - хорошее снотворное. Дожидаться когда она проснётся я не стала, а направилась прямиком в конец коридора. Последняя комната, в самом углу, была когда-то учебной комнатой. Но это было давно. Теперь учебная комната на втором этаже. Просторная и с окном. Изображение с камер в палатах можно транслировать в реальном времени. Не учение, а заглядение. Я постояла немного перед дверью. Такое чувство, что я опоздала и снова не готова к уроку. Но это просто воспоминание. Замок сломался и его не починили. Я вошла, пощёлкала выключателем, но свет не загорелся. Включила фонарь смартфона и вошла. Внутри по прежнему стояли несколько столов, стульев и кулер. Обои на стенах отсырели и местами вспучились и отошли. Стена с предыдущей палатой была стеклянной, но сейчас она казалась матовой. Я подошла и провела по стеклу рукой. Пыль. Сколько лет здесь не убирали? Я освободила от пыли небольшой участок и посветила в него. За стеклом располагалась палата. Кровать, стол и стул – всё убранство комнаты за стеклом. В палату за стеклом раньше селили пациентов, которых преподаватели выбирали на роль методического материала. Палата за стеклом тоже была пуста. Именно в этой комнате я была в сегодняшнем сне.
- Идеально. – прошептала я. – Почему Ильский не использовал эти комнаты для работы с этой пациенткой, ведь в коридоре постоянно кто-то проходит мимо, мешает и отвлекает? Не догадался или боялся надолго оказаться с этой пациенткой наедине?
Глава 5
Всегда удивляюсь тому обстоятельству что психиатр должен работать с восьми утра и до пяти вечера. С перерывом на обед конечно, но всё же. Зачем? Зачем торчать на работе столько времени? Я понимаю когда поступают новые пациенты. Ты должен в них разобраться. Поставить диагноз. Назначить лечение и всё такое. Но когда новых поступлений нет. Новых назначений нет. И каких либо перемен на работе тоже нет. Что спрашивается я должна делать? Ничего. Просто ждать когда тик-так покажет семнадцать ноль ноль. Вот такая она проза жизни. Но, с другой стороны свободное рабочее время всегда на что-нибудь да сгодится. Вот прямо как сейчас. Взяла под своё начало двух санитарок и принялась за подготовку палаты и кабинета для работы с теперь уже моей пациенткой. Сначала выкинули всё, что не починить. Затем ободрали обои и отмыли обе комнаты. Пригласила электрика и строителей, которые волею судеб заняты плановым ремонтом на четвёртом этаже. Посулила. И, вуаля – наверху ремонт замер, а у меня начался. В конце концов ну закончат они плановый ремонт на пару дней позже - ничего страшного. Не убудет ни у строителей, ни у клинике. А у меня прибудет. Ведь не для себя стараюсь.
Пока мои пациенты лечатся в соотвествии с утвержденными стандартами, а внеплановый ремонт идёт по оговорённому плану, я обосновалась в ординаторской. Обложилась историями. Куча бумаг на столе - как табличка на двери в гостиничном номере «do not disturb». Всем понятно что ты не работаешь, а делаешь вид, но беспокоить не будут. Заткнула уши наушниками, включила шумоподавление и для верности добавила в динамики дождя и потрескивание костра. Странно, но как только в наушниках начинается дождь внутри меня что-то отпускает. Всё, теперь можно подумать. Кто-то сказал чтобы человек начал защищать чужую идею, необходимо чтобы он принял её за свою. Наверное это подойдёт и для личности. Чтобы мозг пациентки принялся защищать скопированную им личность нужно чтобы он начал считать эту личность своей. Как это вообще происходит? Через какие каналы происходит копирование? Через то, как я выгляжу, мои движения, моя мимика. Допустим. Через мой запах. Возможно. Как я говорю, какие слова я использую, как их расставляю, паузы, тембр, интонации. Да. Это тоже. А то, что я ей говорю играет как-нибудь роль? Наверное. Да уж…
Я откинулась на спинку стула и начинаю покачиваться на задних ножках. Когда мысли заходят в тупик я частенько раскачиваюсь на стуле, рискуя навернуться. Такая балансировка отвлекает от мыслей, которые завели в тупик. Еще минута и в голове остаётся только одно, как бы не упасть. Вот. Теперь можно продолжать думать. Я перестаю раскачиваться и снова делаю вид, что зарываюсь в истории болезней. Она будет говорить и двигаться как я. Но это снаружи. А что появится у неё внутри? Моя личность? Это вряд ли, но да же если и так - это слишком необъятная структура чтобы я смогла с ней работать. Мой визуальный слепок? Ну и что? Я представила своё отражение в зеркале. И ничего.
Внутренняя речь. Эти слова мелькнули у меня в голове и я замерла, словно опасаясь спугнуть. А ведь точно. Всё это время я только и делала что говорила, говорила и говорила. Болтала без умолку ничем особенно не проявляя себя для окружающих. В ней должна появиться внутрення речь схожая с моей. Наверное она настраивает свой внутренний монолог под мой за счёт всего визуального контента, который считывает с меня при общении. Интересно, у неё есть своя внутренняя речь пока она находится вне каких-либо контактов? Или в ней звучит абсолютная тишина, потому что внутри никого нет? Внутренняя речь - с этого можно начать.
Я потёрла руки. Нужно нашептывать ей на ушко, но так, чтобы она думала будто это говорит она. Если мозг поверит что это ее внутренняя речь, то он будет её защищать, а значит начнёт ее сохранять. Возможно именно это даст новой личности остаться внутри ее мозга.
Но как сделать чтобы мой голос казался ей ее собственным? Пациенты часто описывают голоса которые звучат в их головах. Как они понимают что голос звучит внутри головы, а не где-то снаружи? Как они отличают свою внутреннюю речь от чужих голосов? Может использовать модулятор голоса чтобы мой голос стал похож на ее? Технически это не сложно. Я прислушалась к себе. Непонятно похож ли мой внутренний голос на мой голос, который я привыкла слышать, когда говорю. Непонятно даже он мужской или женский. Тут я вспомнила, как впервые я услышала свой голос, который был записан на диктофон и не узнал его. Противный, незнакомый зазвучал в динамике. Было неприятно понимать, что этот отвратительный голос каждый день слышат люди вокруг меня и связывают его с тобой. Должна ли внутренняя речь озвучиваться голосом пациентки непонятно. Отложим. Что дальше?
Вернее не дальше, а сначала. Перво наперво нужно поместить внутренний голос внутрь. Чтобы он звучал в голове – самое простое вставить пациентки в уши наушники. Вот только как сделать чтобы она не замечала их у себя ушах? Никак. Может кохлеарные импланты? С их помощью мой голос точно будет звучать у неё в голове. Пока в ней нет личности она и запомнить не сможет что ей сделали операцию. Этот вариант не самый безумный. Вот только не припомню чтобы кохлеарные импланты устанавливали пациентам с нормальным слухом. С этим всё равно нужно к Старику. Посмотрим, что он скажет. Согласится – буду думать дальше. А если нет? Я пожала плечами. Еще что-то нужно сделать с воспоминаниями. Чтобы мои воспоминания она посчитала своими и они в ней остались. Одежда, личные вещи. Фотографии и видео смонтировать и вложить в телефон. Письма, социальные сети. Интересно, она читать и писать умеет? Надеюсь умеет.
С чего начать? Со зрительного контакта? Вряд ли. Все с этого начинали и на этом заканчивали. А Ильский не спешил. Не зря наверное. Есть смысл последовать его примеру. Сначала подготовить всё для поддержания эго. Внутренний голос, воспоминания, подтверждение личности в реальном мире, и только потом зрительный контакт. А нужен ли контакт, если всё получится и без него? Может и не нужен. Будет видно.
Тело затекло. Задница онемела. Я потянулась и посмотрела на часы.Часы показывали уже без четверти четыре. Давно я так долго не думала. Посмотрю как продвигается ремонт и затем к Старику на ковёр.
Свет в палатах успели восстановить. Но на этом ремонтные работы на сегодня завершились. Пришлось штрабить стены и прокладывать проводку заново. Светильники в помещениях расположили симметрично и в одинаковом количестве несмотря на то, что палаты отличались по площади. Не знаю почему, но так расположить потолочные светильники мне показалось важным моментом. Строители пытались объяснить что кабинет в котором раньше располагалась учебная комната просторнее, а значит и светильников должно быть больше, чтобы вытянуть освещение до необходимой нормы. Но я уперлась. И действительно, строители оказались правы. Учебная комната освещалась гораздо слабее, но это меня почему то не смущало, словно я что-то знала заранее. Вот с этим чувством предвидения я и отправилась к заведующему. Перед входом в его кабинет я остановилась. Каждый раз медлю с началом разговора. Не понимаю, почему мне так сложно начинать разговор. Другие вываливают всё сразу кучей на голову собеседнику и теперь это всё становится проблемой собеседника, а не их. А я каждый раз медлю. Что за характер? Но сколько не стой, ничего не выстоишь. Я выдохнула и, не постучавшись, вошла.
Варфоломеич опять чем-то занят. Не поднимая головы он указал на одно из кресел. Я села и стала ждать. На этот раз висеть у него над душой не пришлось. Он дописал предложение, отложил блокнот в сторону и посмотрел на меня:
- Как продвигается ремонт?
У меня перехватило дыхание. Он знает. А я то надеялась поставить его перед фактом, чтобы ему было сложнее отказать. Но вопрос задан, нужно отвечать:
- Электричество провели. Завтра обещали стены покрасить.
Варфоломеич кивнул:
- Хорошо. Я дал распоряжение чтобы поменяли пол и двери. Мебель в палату поставят новую, кабинет наблюдения укомплектуешь тем, что есть. Про обещанное вознаграждение строителям не забудь.
Я кивнула. Странно что он не обращает внимание на мое самоуправство. Он подобное с рук не спускает. Разве что мое своеволие совпадает с его планами. Тогда интересно, в чем они заключаются? Но Варфоломеич прервал мои размышления:
- Что у тебя?
Я до того растерялась, что забыла зачем пришла:
- В смысле?
- Ты здесь не без причины. Что у тебя?
- Кохлеарные импланты.
Заведующий встал и ничего не говоря начал делать кофе. Он молчал. Я ждала. И тут до меня дошло, что сказанного мной явно не достаточно, чтобы Старик понял о чем идёт речь и он просто ждёт когда же я догадаюсь высказать остальное.
- Формирование внутренней речи у пациентки необходимый этап в формировании устойчивой личности. Решила что установка кохлеарных имплантов создаст эффект звучания голоса прямо в ее голове. Новые модели имплантов могут соединяться напрямую со смартфонами. Находясь в другой комнате я могу наговаривать ей необходимый контент, имитируя внутреннюю речь. Она не видит меня, мой голос в ее голове – результат, она будет воспринимать то, что я ей говорю как собственную внутреннюю речь.
Варфоломеич поставил чашку кофе на журнальный столик рядом со мной, а сам уселся со своей чашкой в кресло напротив меня:
- Уверена что сработает?
- Уверена.
Заведующий поставил свою чашку на столик так и не отпив :
- Вы ни разу ничего подобного не делали, коллега. Откуда уверенность?
Не хватало чтобы он посчитал меня самонадеянной:
- Уверенность необходима для совершения действий, даже если для уверенности нет причин.
Варфоломеич кивнул, взял со стола чашку, сделал глоток и задумался.
- Насколько мне известно, все кохлеарные импланты имеют внешнюю часть. Где гарантия, что пациентка, нащупав ее у себя за ухом, не сорвёт ее?
Этот момент мне и самой приходил в голову и я, ухватившись за соломинку, предположила:
- Может есть импланты, которые полностью интегрированы под кожу.
Старик кивнул:
- Допустим есть техническая возможность трансляции для формирования внутренней речи у пациентки. Но что если в пациентке уже есть внутренняя речь?
- Мне кажется, что не может быть внутренней речи при отсутствии личности.
Старик усмехнулся:
- Теперь вам кажется?
- Я уверена.
- Тем не менее необходим инструментальный метод регистрации внутренней речи. Иначе как вы удостоверитесь в том, что усилия эффективны и у пациентки действительно формируется собственная внутренняя речь? Будете ждать когда появятся клинически значимые симптомы?
- Но метода регистрации внутренней речи, насколько мне известно, нет.
Старик улыбнулся. Именно улыбнулся, а не усмехнулся. Хороший знак:
- Всё, что сейчас есть – когда-то не было. И когда-то отсутствие того, чего нет кого-то не остановило. Так и появляется то, чего никогда не было.
Я в недоумении ждала, не понимая чего он от меня хочет. Варфоломеич почувствовал это и, сжалившись надо мной, закончил свою тираду:
- Вам придётся добыть то, не зная что, Луиза Яковлевна.
- И вас не смутила моя идея вставить пациентке в голову микрофон?
Варфоломеич встал, давая понять, что разговор закончен:
- Скажем так: я удивлён что именно вы готовы вскрыть этому пациенту черепную коробку - это символично.
Я вышла из кабинета в непонятном настроении. Старик в курсе и не против, но помогать не собирается, хотя… я помедлила, прокручивая в голове разговор, - …помогает. Задумавшись, я не посмотрела на часы, переоделась и вышла на стоянку. Уже на трассе я поняла, что рабочий день еще не окончен. Получается я сбежала с работы но, осознав это, никакого значения этому не придала. В голове вспыли слова Старика «я удивлён, что именно вы готовы вскрыть ей черепную коробку – это символично». Нога инстинктивно нажала на педаль газа и машина рванула, пытаясь увезли меня подальше от слов. Но они занозой торчали у меня в мозгу. Прокручиваясь снова и снова они вонзались всё глубже
«…именно вы…это символично».
Глава 6
Ремонт легко начать. Трудно закончить. Казалось, на следующий день, ну край через день, я смогу перевести пациентку в отремонтированную палату, но нет. Обещали, потом переобещали. Потом я поняла, что ремонт идёт своим чередом и мой контроль ни на что не влияет. Подражать Ильскому и сидеть в коридоре не хотелось. Почему-то думала, вот закончится ремонт и тогда. А что тогда? Я понимаю страшно начинать, но чего вдруг я начала откладывать лечение именно этой пациентки? Неужели я чего-то боюсь? И почему я всё время называю её «эта пациентка»?
Посозерцав в очередной раз покраску стен я сделала усилие и, наверное, впервые за всё время назвала «эту пациентку» по имени. Чтобы она стала личностью, то у неё должно быть имя не только в истории болезни. Лиза. Я повертела её имя на языке, словно пробуя на вкус прежде чем проглотить. Елизавета… Лизонька… Не так уж и трудно.
Стены в обоих помещениях красили в один цвет и пол должны были положить одинаковый. Не знаю почему, но я придерживалась своему, ни на чем не основанному, плану – обе палаты должны выглядеть одинаково. Даже кабинет наблюдения почему-то называю палатой. Как это сказал Варфоломеич? Ах да, «символично».
Я оставила строителей и направилась в ординаторскую.
Как лучше перевести Лизу в новую палату? Она наверное ничего не запоминает и ей без разницы в какой палате находиться. Тогда почему я об этом думаю? Если думаю, значит это имеет значение. Наверное лучше сделать это после прогулки. Везёт же пациентам. У врачей нет возможности отдохнуть в зимнем саду больницы, погулять и попить кофе. С кофе я перегнула, нет там для них никакого кофе, но всё же. Если туда и попадаешь, то по работе. Я остановилась. Точно! По работе. Я могу там отдыхать, наблюдая за Лизой. Не каждый же раз прятаться за историями болезнями. Какое-никое, а разнообразие. Посмотрю как она зеркалит других пациентов, как переключается с одного на другого. Может какие мысли появятся. Возможно даже безумные. Я потёрла руки. Да, в палату ее переведу после прогулки.
Я повернулась и пошла на пост. За стойкой подперев голову кулаками со скучающем видом сидел медбрат. Кто-то из новеньких, а может из стареньких. Плохо у меня с именами и с лицами. Лица отдельно, имена отдельно. Это у меня высокомерие такое или память плохая?
Я подошла:
- Доброго утра.
- Доброго, Луиза Яковлевна.
- В какое время у 174 прогулки?
Санитар в недоумении посмотрел:
- Ни в какое. Ильский запретил, а вы других распоряжений не давали. Вот она и сидит в своей палате, в зеркало лупится. Тоже мне лечение.
Как я просмотрела? Наверное задело что не могу назначать препараты, вот на режимные моменты и не обратила внимания:
- Сплоховала. В какое время на прогулках пациенты адекватнее?
- С двух до четырёх.
Я кивнула и, не говоря больше ни слова, отправилась в ординаторскую. Открыла электронную историю болезни и внесла Лизу в график прогулок с завтрашнего дня.
Почему не с сегодняшнего?
Я посмотрела на часы. Еще нет и двенадцати. Опять прокрастинирую? Слово то какое чудное. Терпеть не могу термины, а это прилипло. Я снова открыла историю болезни и изменила дату с завтра на сегодня и позвонила на пост:
- Это Луиза Яковлевна. Я внесла 174 в график прогулок. Прогулки с этого дня. Проконтролируйте исполнение. Спасибо.
Положила трубку. Ай да я! Чтобы еще поделать? Нужно подумать. Я достала блокнот и стала делать зарисовки и наброски. Так легче размышлять. Особенно когда не знаешь о чем конкретном.
Ремонт идёт. Лиза тоже идёт. Только ремонт просто, а Лиза на прогулку. По кохлеарным имплантам ничего. Все модели имеют наружную часть. Лиза точно такой с корнем вырвет, а вместе с ним и свой внутренний голос в моем лице. Или всё таки попробовать?
Постепенно из блокнота я перебралась в компьютер и остаток рабочего дня провела роясь в поисковых системах. Почем зря. Ничего нового в интернете не нашла, а вот зарисовки получились чудные. Некоторые даже понравились. Но рисунки больше показывали мое настроение и вопросы. Вопросы, которые сама себе задавала, но ответить на них не могла. Вернее ответы были, но они получались какие-то кособокие, неказистые. Некрасивые одним словом, а значит – неправильные.
Замурлыкал телефон, заурчал, а затем начал орать как мартовский кот. Я даже не сразу поняла и только потом вспомнила, что поставила будильник на шестнадцать пятьдесят, чтобы не сорваться с работы раньше, но и не засиживаться допоздна. Из-за Лизы я стала рассеянной. Я забрала из шкафа единственную стоявшую там бутылку белого сухого от благодарного пациента. Казуистика. Единственный случай, когда пациент по выписке мне подарил вино, со словами надежды, что снова окажется в клинике. Больше подобных аномалий я у себя не встречала и от других не слышала. Забрала блокнот с набросками и оглянулась вокруг. Ничего ли не забыла? Взгляд упал на выключенный монитор. Я хлопнула себя по лбу. Хотела же посмотреть по камерам, как Лиза гуляет. Ничего, завтра посмотрю в записи. С этой мыслью я вышла с работы, а вот с какими добралась до дома не помню. Вернее не знаю. Давно у меня такого не было, чтобы я думала, не зная о чем.
Дома первым делом я открыла бутылку и наполнила бокал до краев. Разложив рисунки на столе и, приняв созерцательную позу, я начала пить. Тим появился когда бутылка была уже наполовину пуста. Или на половину полна? Хмель который уже ударил голову ясности не принёс. Муж тоже налил себе в бокал немного, на глоток. Он практически не пьёт в рабочие дни, поэтому глоток будет цедить весь вечер. Не пьёшь - не пей. Зачем делать вид? Не хочет чтобы я чувствовала себя алкашом или наоборот намекает на то, что я много пью? Как это сложно разобраться в истинных мотивах других. Да что там другие. В муже не разберусь.
Захочу обидеться решу что намекает, захочу нежности – подумаю что ради меня он поступается своими принципами. Вот и вся аналитика. Я посмотрела на его практически пустой бокал и усмехнулась. Тим усмешку заметил:
- Чего?
- Ты так много себе налил, что мог бы и не наливать.
- А, это. Да, согласен, странно выглядит. Пить нельзя, а хочется. – Он дополнил бокал до половины водой. – Чего это я сразу не додумался. Буду напиваться как древние греки.
Вот я и говорю, что разобраться в истинных мотивах друго – нереальная вещь. Он оказывается обо мне даже и не думал, а хотел лишнее нарушить свой запрет и удовлетворить своё же желание.
Я придвинула ему рисунки:
- Как тебе?
Он просмотрел их быстро, почти мельком. Он всегда так смотрит. Но по крайней мере в этом я перестала ошибаться. Тим успел рассмотреть всё, в мельчайших деталях. Не знаю, как у него это получается. Но получается. Это факт.
Он положил рисунки на стол, подальше от вина. На случай если я нечаянно налью вино не в бокал. Бережёт. Значит рисунки понравились:
- Какой из набросков больше понравился?
Тим сделал глоток и прикрыл глаза:
- Где девушка в позе эмбриона в зеркальном коконе. Вернее в матке, ведь от живота девушки к поверхности кокона тянется пуповина. Она словно пытается рассмотреть своё отражение. А еще понравился рисунок. – Тим помолчал. – Я бы назвал его «точка зрения».
- Точка зрения?
- Двойной рисунок. На первом девушка перед зеркалом. Смотрит в глаза своему отражению и упирается ладонью в зеркало. А на втором рисунке – вид сбоку. И оказывается, что это уже не ее отражение в зеркале, а две одинаковые девушки смотрят друг на друга через стекло.
Я улыбнулась, а Тим спросил:
- В тупике?
- Ты о чем?
Муж показал на рисунки:
- Ты их нарисовала на работе, но там не оставила, а привезла домой. Значит рисунки важны. Обычно ты рисуешь когда что-то беспокоит. На рисунках девушка и зеркала. Значит это зеркальная пациентка. С вином меня дожидаться не стала. Значит дело не в романтике. Значит трезвые мысли себя не оправдали. Рисунки показала мне. Значит нужна помощь. Но помощь от меня не примешь. Привычка у тебя такая. – Тим улыбнулся. - Отсюда и мой вопрос. Ты в тупике?
Слишком он много сказал. Хочет показать какой он умный и совет его будет тоже умным и значит у меня есть причины его не только выслушать, но ему и последовать? Или просто решил дать мне время принять решение? Господи, да как же понять что у него в голове всё на самом деле?!
Я поставила бокал на стол и положила ладони на колени, как школьница:
- Один из важных аспектов в создании личности – формирование внутренней речи у пациентки. У меня идея имплантировать Лизе импланты…
Тим меня прервал:
- Лизе?
- Пациентку зовут Лиза. А что?
- Ничего. Просто ты никогда не называла пациентов по именам. – Тим сделал жест рукой. – Извини, я слушаю.
-…которые устанавливают слабослышащим. Это бы позволило передавать мой голос непосредственно в среднее ухо пациентке и он бы звучал словно внутри ее головы.
- Но?
- С чего ты взял, что есть но?
Тим, пожал плечами:
- Если бы у твоего плана не было «но», ты не рассказывала бы мне о нем, а привела бы его в исполнение. – Тим снова попробовал вина даже на вкус. – Если бы да ка бы, кажется так говорится.
Я взяла бокал со стола и допила:
- У меня целых два «но». Первое – все импланты имеют наружную часть. Пациентка ее обнаружит и, скорее всего, вырвет их еще до того как у неё появятся вопросы типа «а что это?», «а зачем это?». И второе – внутрення речь не похожа на внешнюю. Как я разговариваю с тобой и как я говорю внутри себя сама с собой – вещи порой очень разные. Внутренняя речь часто лишена большинства характеристик устной, за счет чего становится менее «четкой», но более «быстрой» и более «субъективной».
- Понял.
- И что ты понял.
- Что идеальным вариантом будет устройство, которое твоя пациентка не сможет обнаружить и которое будет транслировать твою внутреннюю речь напрямую ей в голову. В этом случае она будет думать так, как думаешь ты и не будет подозревать, что ее мысли на самом деле твои.
- Да, - я усмехнулась, - действительно понял. Но так как этого даже приблизительно невозможно, придётся отказаться от моей идеи.
Тим залез в холодильник, достал колбасы и сделал несколько бутербродов.
- Будешь?
Я отрицательно мотнула головой. Тим пожал плечами и запихнул себе сразу половину одного из них в рот и, уже с набитым ртом, промычал:
- Ну почему же невозможно.
Сказанное я скорее угадала. Он поднял указательный палец в верх, требуя немного времени. Я подождала пока он прожуёт и проглотит этот кусок. Но вместо того, чтобы заговорить он отправил в рот следующий. Либо очень проголодался, либо цену себе набивает. Опять однозначно не поймёшь, чего это он вдруг жрать начал посреди разговора. Я взяла бутерброд и принялась уминать его с ним наперегонки. Чем больше я съем, тем меньше ему достанется, тем быстрее он заговорит.
Бутерброды закончились быстро. Тим посмотрел на пустую тарелку, потом на холодильник, а затем на меня и решил, что лучше начать говорить:
- Я слышал, есть тактическое подразделение, в котором тестируется подобная технология. Применяемые области.
Тим начал загибать пальцы.
- Обучение необходимым стилям мышления. Важно не то о чем ты думаешь, а то как ты об этом думаешь. На этом базируется система тренировок. Раз.
Дистанционное командование в группе до шести человек на доголосовом уровне. Здесь, я повторяюсь, только слышал возможно подключение к внутреннему диалогу не только между людьми, но и управление транспортными средствами - экзоскелет, ракетный ранец, беспилотник, авто, да мало ли что еще. Это два.
Ну и конечно же перехват сознания у необходимого тебе человека и соотвественно перевод управления им на себя. А это три.
Всё это смахивает на телепатию. Но здесь не чтение чужих мыслей, или как ты это называешь, внутренней речи, это имплантация в реальном времени мыслительного потока одного человека в другого.
- Ты хочешь сказать, что подобное возможно? – такое чувство, что я протрезвела.
Тим улыбнулся:
- Тоже думал, фантастика. Но говорят, года через три исследования в подразделении будут завершены и всё перейдёт в производственную стадию.
- И как мне воспользоваться этой возможностью для Лизы?
- Никак?
И тут моя внутренняя речь без искажения трансформировалась в наружную:
- И какого ты всё это рассказывал? Чтобы обнадежить, а потом развести ручками и сказать «никак, дорогая»?!
- Ты хотела знать есть ли то, что тебе нужно. Теперь ты знаешь, что такое есть. Даже знаешь примерно где искать. А это больше, чем ничего.
Тут он прав. Информации у меня сейчас больше, чем я нарыла за неделю. Наверное приберёг что-то напоследок, так сказать для кульминации. Если сорвусь останусь без десерта:
- Прости. Только обрадовалась, что есть решение, а тут оказывается мираж.
Тим улыбнулся. Ура, я угадала, есть вишенка на тортике. И я не вытрепав, начала умолять:
- Не томи! Ну чего измываешься? Говори уже!
Заулыбался. Ну теперь ты у меня всё выложишь.
- Говорят, - Тим в очередной раз сделал ударение на том, что он слышал об этом только от тех, кто только слышал, - есть гражданская контора которая занимается коллективно индуцированным интеллектом. И говорят, что контору финансируют военные, и поставляют добровольцев для проведения исследований тоже они. Эти добровольцы, как раз и составляют костяк того подразделения о котором я тебе говорил.
- И как мне это поможет?
Тим пожал плечами:
- Не так уж много в нашей стране научно-исследовательских институтов с подходящей технической базой, которые занимаются исследованием мозга. А среди них, контора, которую подмяли под себя мои братья по оружию – Тим улыбнулся, - говорят, вообще одна.
Я сделала глоток:
- И тебе сложно назвать что это за институт?
Тим развёл руками:
- Тогда, Лу, это будет не просто «говорят» - это будет конкретный факт. А я не располагаю фактами, во всяком случае пока. – муж встал и поцеловал меня в щеку. – Пойдём спать.
В спальне шторы наглухо зашторены. Тим где-то вычитал, что чем темнее, тем сон лучше. Теперь не поймёшь с закрытыми глазами лежишь или с открытыми. С другой стороны легко притворяться спишь. Достаточно просто не двигаться. Тим наверное спит, хотя его не поймёшь. Никогда не храпит, дышит неслышно и просыпается в той же позе что и заснул. Такое чувство, что умирает на ночь. Интересно, а как сплю я? Несколько раз он меня даже будил. Говорит, что кричала. Мальчишка. Волк. Я бегу. Каждый раз одно и тоже. Может не стоит убегать? Не могу. Почему я вообще вижу этот сон? А с институтом может получиться. Завтра. Я зарылась под одеяло. Всё завтра. Или уже сегодня?
Это была моя последняя мысль.
Глава 7
Рано или поздно всё подходит к концу. Вот и с ремонтом то же самое. Палаты мне сдали, как говорится, «под ключ». Правда не через трое суток, как планировали, а через через неделю. И отдала я не десятку, как договаривались, а пятнадцать. Но кто считает?
Строители ушли и через пару часов палата была готова к поступлению своего нового пациента. Но первой зашла в палату я. Походила. Посидела на стуле. Потом, передвинув стул, разместилась за столом. Закрыла глаза и провела по поверхности стола руками, стараясь запомнить ощущения. Постояла перед зеркалом. Пригляделась. Что-то изменилось во мне за последнее время. Не пойму что, но что-то. Хотя нет. Ничего. Просто впервые за долгое время я стояла и рассматривала себя в зеркало не дома, спросонья, в ванной, а на работе. Вот я и показалась себе другой. Я зевнула, потянулась и переместилась на кровать. Посидела, скинув туфли. Полежала, закинув руки за голову. Вставать не хотелось и я принялась рассматривать потолок. Потолок ледяной, дверь скрипучая... Я поднялась и прошла к туалету. Заходить не стала, а, приоткрыв дверь, заглянула. Унитаз, раковина, рулон туалетной бумаги, полотенце на крючке и обмылок в мыльнице. Обмылок, вместо нового куска, распорядилась положить я. Кровать, стол и стул из палаты Лизы. Даже матрас и подушка ее. И постельное белье распорядилась пока не менять на чистое. Всё для того, чтобы она не почувствовала разницы. Насколько это важно не знаю, но дьявол кроется в мелочах. Может быть именно в этих, кто знает. В целом, просидеть взаперти сутки, я смогу. А проторчать здесь по собственной воле дольше? Увольте покорно! Тюрьма, она и есть тюрьма, как ее не назови. Я еще раз оглянулась. Такое чувство, что мне самой предстоит выбираться из этих стен. Что ж, думаю настроение я уловила верно, пора и честь знать.
Я встала и разгладила складки на халате:
- А теперь, Эдуард Варфоломеич, я иду к вам.
Я вышла из палаты. С каждым шагом сердце билось всё чаще. Ладони вспотели. Это страх? Нет. Просто волнение. Но к Старику я всё же не пошла, а свернула в ординаторскую чтобы просмотреть записи Лизиных прогулок. Потянуть время – это по мне. Но, к моему удивлению проволочка оказалась полезной. Я увидела закономерность. Если бы за Лизой я наблюдала вживую, это бы ускользнуло от моего внимания. Но когда на увеличенной скорости, чтобы не тратить время, я просмотрела несколько прогулок, этого просто нельзя было не заметить.
Попадая в окружение людей, Лиза с порога словно перескакивала из одного в другого. Она мгновенно перенимала жесты, осанку и мимику того кто оказывался ближе всего. Каждую прогулку она следовала по зимнему саду от одного пациента к другому, но так чтобы между ними не было большого расстояния. Она словно ныряла из человека в человека. Но если расстояние между людьми было слишком велико - она выпадала из под влияния одного и не успевала попасть под влияния личности другого. В таких случаях Лиза останавливалась. Она оставалась неподвижной пока рядом снова не оказывался кто-нибудь. И как только она снова становилась кем-нибудь она снова продолжала идти к тому, кем станет хотя бы на несколько секунд.
Каждый раз она оказывалась в дальнем углу сада, садилась на скамейку под небольшой ивой. Странно, но никто из пациентов никогда не приближался к ней пока она оставалась там. А те, кто были рядом со скамейкой, когда она добиралась туда, спешили отойти. Она словно знала что ей нужно оказаться именно в этом месте, а остальные - что им нужно уйти.
Иногда кто-то из персонала подходили к ней, но странное дело, она не зеркалила. Каждый раз она о чем-то просила подошедшего. Иногда после этого ей приносили стул и ставили напротив неё. Наверное это и была её просьба. Интересно.
Я пересмотрела несколько раз места где её оставляли наедине со стулом. Она словно разговаривала с кем-то воображаемым. Кто-то сидел на этом стуле. По крайней мере ей так казалось. Иногда она смотрела на него и что-то говорила. Но чаще она смотрела на что-то, что видимо стояло между ней и её несуществующим собеседником. Иногда она тянулась туда рукой, делала какое-то движение, затем переводила взгляд на собеседника-невидимку и продолжала разговор. Когда ее воображаемая встреча подходила к концу она вставала и оставалась неподвижной пока сотрудник не подходил к ней, чтобы отвести в палату. Но на этот раз она мгновенно перенимала поведение сотрудника и делала это так успешно успешно, что было непонятно кто кого ведёт в палату.
Закончив с видео я задумалась. Видимо на автомате налила себе кипятку и насыпала ложку растворимого кофе. Про молоко и сахар я наверное забыла или не нашла, но поняла об этом когда выпила уже половину кружки. Горечь во рту отвлекла меня. Странно, ни досады, ни раздражения из-за того, что я пью не то к чему привыкла. Я усмехнулась и сделала еще глоток. Скамейка и стул видимо кусочек ее прошлого. Ее воспоминание. Странно её нет, а воспоминание есть. Нужно пересмотреть архивные записи. Может удастся увидеть кто сидел с ней и чем они занимались. Как она вообще может что-то помнить, ведь в ней нет Я, одни отражения? Или есть? Я посмотрела на часы. Варфоломеич! Я сделала еще глоток. Опять в рту горечь и опять никакого раздражения. Всё страннее и страннее...
К Старику я вошла без стука. Он сидел за столом и что-то писал. Говорят что его редко можно застать в кабинете. Говорят что он вечно где-то пропадает. А мне в который раз везёт. Как утопленнику. Не поднимая головы, он посмотрел исподлобья:
- Чего тебе?
Я подошла ближе, так что он вынужден поднять голову, чтобы продолжать смотреть мне в лицо. На этом моя наглость закончилась. Сесть я так и не решилась:
- Эдуард Варфоломеич, нужна ваша помощь.
- Слушаю.
- Тема вашей диссертации – использование нейросетей в качестве надкорковых имплантов для восстановления утраченных мозговых функций. У вас несколько патентов в области нейроиплантологии. Я даже не знала что такое вообще возможно.
- Продолжай.
- Вы как никто должны знать кто и где занимается нейроиплантами.
Старик откинулся в кресле. Руки его сомкнулись, но коснулись друг друга только кончиками пальцев. Подушечки пальцев, едва касались и словно слепцы пытались увидеть весь мир на кончиках своих пальцев. Варфоломеич склонил голову набок, лицо стало непроницаемым, жестким. Не выдержав его взгляда я опустила глаза на его руки. Такое чувство что он касается меня этими самыми руками, где-то в глубине, под черепной коробкой. Что-то прощупывает и перебирает. Этот взгляд. Это движение. Тим иногда похож на него. Такой же взгляд. Меня передернуло и я решила что лучше перестать молчать:
- Ушные импланты не подходят для моего пациента. Но нейроимпланты подойдут.
- Если они существуют.
- Они существуют.
Старик усмехнулся:
- Тогда, Луиза Яковлевна, вы должны знать где и кто.
- В том то и дело, что не знаю. – Я развела руками. - Поэтому и пришла к вам.
- Вы знаете, что такие импланты есть, но не знаете где они и кто этим занимается, поэтому обратились ко мне, к человеку, который ничего не знает о их существовании. По вашему я должен знать где находится то, о чем я понятия не имею и кто этим занимается?
- Но ваша диссертация и ваши патенты говорят об обратном.
Старик склонил голову на другой бок:
- Если я настолько осведомлён, то почему я не предложил это в качестве лучшей альтернативы эндокохлеарным имплантам?
До беседы со Стариком я волновалась, но была уверена что ставка на Варфоломеича дело верное. Сейчас я почувствовала, как уверенность испаряется. Всего одна его фраза и пуф! почва ушла из под ног:
- Не знаю.
Старик кивнул. Его лицо по прежнему было непроницаемым:
- Если прочтёте диссертацию, то поймёте что моя работа не продвинулась дальше мелких грызунов и кошек. В нашей стране нет никого, у кого есть надежное технологическое решение для реализации вашей идеи.
Я пришла к нему без фактов, но была уверена. Думала блеф удастся. Нужно только сделать вид что знаю и располагаю информацией. Не удался. Я повернулась и пошла к двери. Но в дверях остановилась. Что остаётся когда исчезает уверенность? Упрямство.
- А военные? Чтобы найти подопытных среди приматов, им достаточно приказа. Неужели они не обращались к вам с предложением руки и сердца?
Старик встал, подошёл к двери и встал рядом:
- И какое предложение, по-вашем, они должны были мне сделать?
- Деньги, оборудование и добровольцы в обмен на продолжение вашего исследования на благо отечества.
Старик открыл дверь и улыбнулся, но до глаз улыбка так и не добралась:
- Найдёте таких военных, дайте знать. – Его взгляд показал, что разговор окончен. – Свободна…
Я вышла на улицу. Голова кружилась. Немного тошнило. Что-то в разговоре с Стариком не нравилось. Я вдохнула несколько раз полной грудью. Прохлада освежала. Пахло весной. Не той которая начинается и проявляется уже во звуках. Пахло весной, которая только собирается начаться. Стало легче. Еще немного и вернусь на работу. А если он всё-таки знает? Если знает, то зачем скрывать? Если знает и скрывает, значит он этим и занимается! Если он, то где? В начешем корпусе точно нет. Я огляделась. Территория огромная, сколько на ней корпусов я даже и не знаю.
Соседний корпус до сих пор весь укрыт строительными лесами. Три года прошло, а воз и ныне там. Внутренняя отделка завершена. Да и снаружи он лучше нашего. И оборудования завезено немерено. Правда установить не успели. А ведь мы готовились перебраться туда. Строили планы. Занимали кабинеты. В мыслях конечно, но всё же. И ведь ничем из нового оборудования мы так и не пользуемся. И я не слышала чтобы Варфоломеич хоть раз поднимал вопрос чтобы что-то из оборудования разместили у нас, пока ремонт не закончили. А он отмалчиваться точно не будет, если только…
Мои плечи передернуло. Я замёрзла. Хватит с меня вёсны. Пора возвращаться. Интересно, что там за оборудование? С этими мыслями я оказалась у замглавврача по хозчасти. Пару чашек чая. Болтовня ни о чем. И вот, плоды моей дипломатии у меня в телефоне: списк поставленного в корпус оборудования. Всё оно до сих пор стоит на балансе клиники, значит по больницам не растащили. И еще кое-что. Это было среди словесного мусора, которым со мной поделился зам. В другой раз я бы на это не обратила внимания, но не в этот.
Сегодня это я восприняла как знак. Года два назад потребление электричества в клинике возросло так , словно в клинике заработал еще один корпус, раза в два крупнее нашего. Но ничего дополнительного у нас так и не запустили. И еще. Потребление электричества выросло, а траты клиники за него - нет.
Смартфон издал предупреждающий сигнал. Время. Пора на прогулку. В зимний сад я пришла раньше Лизы и прямиком отправилась к заветной иве. Остановилась неподалёку, так чтобы Лиза попросила стул именно у меня. Пока её не было, я стала изучать список законсервированного оборудования. О назначении много из перечня я представления не имела. То, что узнавала не вызвало недоумения. Стандартное оборудование для психиатрической клиники, хоть и высокого класса. Я оторвала взгляд от экрана. А вот и Лиза отскакивает от пациента к пациенту чтобы оказаться на скамейке. Как бильярдный шар.
Я напоследок взглянула в список. Вот оно! Два аппарата Да Винчи. То о чем я имею представление, и в то же время то, чего у нас не должно быть. Но что же, Эдуард Варфоломеич, мы с вами еще не закончили. И тут я услышала:
- Можно вас? Подойдите пожалуйста.
Я оглянулась. Это звала Лиза. Впервые я увидела перед собой не просто потерянное тело. Передо мной сидела девушка и ждала когда я подойду. И я подошла:
- Будьте любезны, принесите стул для моего спутника. Пожалуйста.
Я кивнула. Стул я приготовила заранее и спрятала его за ивой, так что ходить долго не пришлось. Я поставила его перед Лизой, та кивнула:
- Благодарю. А теперь, прошу, оставьте нас.
Ее голос спокойный, твёрдый, уверенный. Будто гипнотизирует. Сложно не подчиниться. Я пошла прочь, но как можно медленнее. Мне повезло, за спиной я услышала:
- Рада видеть тебя, Джек. Партию в шахматы?
Что ответил ей Джек я не услышала. Ведь стул так и остался пустым. Шахматы? Да ладно! Как это может быть тем воспоминанием, в котором продолжала жить настоящая Лиза, кем бы она ни была?
Глава 8
Нам хочется, чтобы было так, как нам хочется. Я не исключение, а скорее яркое подтверждение этого правила. Как только в голову пришла мысль, что именно Варфоломеич стоит во главе исследований о которых рассказал Тим, я отбросила в сторону все остальные варианты. Я усмехнулась. Ну да, немного завралась. Других вариантов у меня попросту нет. Но уж больно удобно – заведующий занимается тем, что необходимо и на территории нашей же клиники. Не нужно никого искать и никуда ходить. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но ничего поделать с собой не могу. В конце концов, какого черта, уж больно много совпадений и это не может просто привести в никуда. Тем более, если Варфоломеич не причем, то я не представляю где искать дальше. Тим больше того, что уже сказал – не скажет. Зацепок больше нет. Поэтому это Варфоломеич.
С этими мыслями я лазила по сугробам вокруг законсервированного корпуса и заглядывала в окна, в надежде увидеть в них хоть искорку света. Но ничего. Света в окнах нет. Снег вокруг него не чистили ни разу. Такое чувство, что наоборот снег свозили к корпусу со всей территории, словно пытались его засыпать, чтобы он не мозолил глаза администрации. Дорогу ко входу тоже не чистили ее. Из следов к двери только мои. Неужели я ошибаюсь? Последняя надежда - корпус одной стороной выходит за территорию клиники. Я пробралась к забору и попытались посмотреть что делается со стороны улицы, но ничего рассмотреть не смогла. Снег набился в сапоги и начал таять. Ну эти поиски к черту. Я стала выбираться и побежала к стоянке пока весь снег в сапогах не превратился в мерзкую, холодную жижу. Забравшись в машину я стянула с себя сапоги и вытряхнула из них снег. Ну и зачем мне всё это? Если Варфоломеич может использовать импланты для этой пациентки и не использует, то почему мне это нужно больше чем ему? Ноги не согревались и пальцы еле гнулись. Я принялась растирать ноги. Ему не нужно и мне тогда тоже. Я завела машину и включила обогрев сиденья. Моя смена закончена. Домой. Я завела машину и выехала за ворота, но свернула не налево, а направо. Объехав клинику я подъехала к законсервированному корпусу и... Со сторону улицы он не выглядел заброшенным. В окнах первого этажа горел свет. Над небольшим крыльцом красовалась вывеска «Магнитно-резонансная томография». Я притормозила и огляделась в поисках парковки. Парковки нет. Может поставить на аварийку и заглянуть? Стоянка в неположенном месте три тысячи. Стоит ли это того? Пока думала, я проехала мимо. Шанс получить штраф был упущен. Тогда работаем по плану Б. Прибавив газу, я вернулась в клинику. Достав с заднего сиденья кроссовки, которые всегда беру с собой, но никогда не пользуюсь, я натянула их на еще мокрые ноги и отправилась делать себе МРТ.
Нужно сказать, обойти территорию клиники по периметру - занятие не из легких. До места я добралась изрядно устав. Часы приема еще не закончились, свет в окнах горел, но дверь была закрыта. Я осмотрелась, увидела кнопку и нажала. Через несколько секунд раздался еле слышный сигнал. В холе светло, просторно и уютно. На ресепшене администратор. Радостно улыбается, словно ждёт:
- Здравствуйте, вы по записи?
- Нет. Не смогла до вас дозвониться, вот решила добраться лично.
Администратор кивнула:
- У вас есть направление?
- Нет. Я по собственной инициативе. Хочу кое-что в себе прояснить.
Администратор снова кивнула. Улыбка не сходила с ее лица, но от этого не начинала казаться не искренней или дежурной:
- И какое место в вас больше всего интересует?
Немного странный разговор. Как будто мы не в медицинском учреждении, а просто говорим о чем-то тайном, но обеим хорошо известном. Словно кружим в танце иносказаний:
- Голова. Меня интересует что в ней.
- Минуту, пожалуйста.
Администратор склонилась над компьютером. Я огляделась. Холл небольшой. С обоих сторон двери. Из массива дуба наверное. Электронные замки. Лестницы на следующие этажи за дверями. Непонятно арендуют они только первый этаж или остальные этажи тоже. Даже если только первый, почему со стороны клиники в окнах не горит свет? Шифруются. В холе всего два кресла. Одно занимает мужчина в костюме. Крепкий, без эмоций на лице. Ждёт очереди? Не похоже, что он вообще чего-то ждёт. Охранник.
Администратор позвала меня:
- Луиза Яковлевна, могу записать вас на 30 апреля. Вам подойдёт эта дата?
- Но это же через два месяца! Неужели на сегодня нет времени?
- К сожалению нет. Даже это место было в резерве. Я предложила его вам только потому, что вы, Луиза Яковлевна, врач.
Знает как меня зовут, кем работаю. Откуда? Не помню чтобы я ее видела раньше:
- Простите, мы знакомы?
- У нас установлена система распознавания лиц. Мы сразу видим всю доступную информацию о каждом к нам входящему. Это позволяет автоматически собирать всю доступную для нашего уровня доступа медицинскую информацию и формировать медицинскую карту. Это экономит время. Наше и ваше. Например: система распознала вас, и для вас выделяется время чтобы вы прошли исследование сегодня. Точнее, через двадцать минут. Вы готовы?
Я снова оглянулась. Мужчина сидит словно происходящее его вовсе не интересует. Точно охранник. Скоро я узнаю степень моей правоты:
- Можно кофе? Мне нужно прейти в себя.
Зазеркальна Лу. Черновик, стадия написания
© Copyright: Андрей Яхонтов, 2025
Свидетельство о публикации №225011301778
Свидетельство о публикации №225011301778
Рецензии