Почему дятлы

— Но почему именно дятлы? — вновь спросил Максим Петрович, стряхивая снежные хлопья с мехового воротника куртки.

Он и Кирилл Иванович медленно шли сквозь изнуряющую предновогоднюю метель. Снег хрустел под ногами, шарф колол кожу на шее, мороз клевал лицо. Сновали туда-сюда люди, нагруженные пакетами, сумками и убеждениями, что нужно успеть всё до определенного часа, определённой минуты, определённой секунды — и тогда настанет счастье.

— Да чёрт его знает, — отозвался Кирилл Иванович, пожав плечами. — Разве поймёшь её, эту молодежь? Сегодня им нравятся дятлы, завтра они будут сходить с ума по кукушкам, послезавтра ещё какую забаву найдут…

Чуть погодя, когда они молча и очень осторожно пересекли оживлённую магистраль, он добавил:

— Подростки — люди странные. Циклятся на понятиях и вещах, которые нашему, более стабильному и последовательному уму, мягко говоря, неподвластны. Любопытный феномен, скажу я вам…

Кирилл Иванович любил говорить.

— Поверьте, мой милый Максим Петрович, я предпочитаю во всё это не вникать. Недостойно для таких почтенных людей, как мы с вами, обращать внимание на эти картинки, шутки, словечки… — продолжал он на подходе к магазину диковинных сувениров, где можно было взять буквально любую безделушку, не разбираясь и не копаясь, и практически любой подросток остался бы в восторге.

Уж маркетологи о том позаботились.

Но почему именно дятлы? Максим Петровичу не давал покоя этот вопрос.

— Это их — не наше, — сказал Кирилл Иванович, когда они вошли в магазин, звякнув колокольчиком. — Бог миловал, наше было другим, без этих всяких глупостей. Мы и выросли с вами умными людьми, а не этими… блохерами… А вот и они! — с удовлетворением воскликнул он, завидев дятлов. — Эй, продавец! Есть тут кто? Где продавец? Что за безобразие?

К Кирилл Ивановичу немедленно подскочил щуплый парнишка в ободке с оленьими рогами. С каждого рога свисали пластиковые красные ягодки с зелёными пластиковыми же листочками. Листочки почему-то напомнили Максим Петровичу кремовые пирожные, которыми на прошлой неделе его угощала мама. Отвратительные, безвкусные, хоть и очень нежные.

В их с Кирилл Ивановичем время пирожные были настоящие. А теперь всё стало пластиком.

— Мне, пожалуйста, дятла с розовой шапочкой. И чтоб глаза розовым светились, — потребовал Кирилл Иванович. — Племянница очень просила, — объяснил он Максим Петровичу. — Всё ей надо розовое и чтоб светилось. Эх, молодежь…

— Но она у меня умненькая, — помолчав, добавил он, будто оправдываясь. — Просто возраст такой. И время такое. Молодежь смотрит свои картинки, общается на своём языке и тупеет. И Настенька просто не хочет отставать от друзей. Но ничего, когда-нибудь и её ум обретёт свободу от всей этой чепухи...

А могла ли похожая на заготовку учительницы по литературе Настенька увлекаться такими глупыми игрушками? Максим Петровичу, в общем-то, было плевать. Он жадно и с интересом оглядывался, впитывал краски, дышал ощущениями. Мама уехала к подруге в Тамбов, и нынче Максим Петрович встречал Новый год в одиночестве.

Свобода!

А дятлы… всё же почему дятлы? Вот только что он очень хотел понять это, но теперь лишь изучал их, и что-то у него рождалось внутри новое, неизведанное, будоражащее, словно бы давно забытое. Максим Петрович чувствовал с этими дятлами невероятное, необъяснимое единение. «Я понимаю вас, — хотел сказать он. — Понимаю, как никто другой». Но не решался, пока рядом были посторонние. Ну и Кирилл Иванович — он тоже не поймёт. Дурак он, хоть и доктор наук.

Дятлы глядели своими светящимися глазами. Шапочки самых разных цветов, чтобы ни один подросток не остался обделённым. У некоторых на голове были узоры, а то и целые картинки с весёлыми мультяшками, котиками, совами и даже пингвинами.
Каждый дятел сидел в своей маленькой клетке, красивой, с затейливыми вензелями, буковками, циферками, листочками, ягодами. Вроде бы металл — не пластик. Прутья были толстые, и иногда дятлы по ним стучали. Порой стучать начинали сразу несколько, тогда эти постуки сливались в подобие мелодии, и Максим Петрович верил, что знает её. Что, возможно, он сам её когда-то и сочинил, а дятлы уловили обрывки его мыслеформ.

Дятлы… они были прекрасны. Их глаза освещали мир. Но дятлы сидели в клетках. «Как и каждый из нас», — думал Максим Петрович. Фонарные дятлы, как их прозвали в интернете, нынче были ужасно популярны. Стыдно было не иметь своего дятла. Ещё более стыдно — иметь, ведь это значило, что ты поддался веянию. Ух как стыдно! Слабак! Законы молодежи не оставляли выбора — стыдно будет в любом случае. Стоит только пройти мимо, вдохнуть, и всё, ты запятнан.

Щуплый продавец, покачивая рожками, заворачивал для Кирилл Ивановича дятла в серебряной клетке. У этого дятла был хохолок поросячьего цвета — прям как мечтала Настя. Если верить Кирилл Ивановичу, конечно.

«Все тупые, одна Настенька святая», — думал Максим Петрович с раздражением. Кирилл Иванович минимум тридцать процентов своих речей ежедневно посвящал племяннице. Собственных детей у него так и не случилось, что неудивительно: мало какая баба вынесет такого болтливого мужика. Вот он, Максим Петрович, всё больше помалкивал, поэтому у него были два сына и дочь. Правда они с ним давно не общались и жили в других городах, а дочь так вообще за иностранца замуж выскочила и укатила в Испанию, и жена с ней сбежала. Ну да и чёрт с ними. Главное, оставил же след свой в истории, не то что всякие там Кирилл Ивановичи…

— Ну что, вы идёте? — подошёл к нему Кирилл Иванович, держа под мышкой упакованного в шуршащую розово-золотую бумагу поросячьего дятла. — Новый год уж через пять часов. Бедный мальчик, — кивнул он на рогатого продавца, что скакал перед двумя пожилыми женщинами. — Ему ещё час работать. Потом два часа домой ехать. Каково, а? На что вы так засмотрелись, Максим Петрович?

— Да вы идите, я тут ещё… того…

— Неужто подарок выбираете? — удивился Кирилл Иванович. — Кому?

— Да есть у меня… — Максим Петрович замялся. — Одна знакомая… У неё сынишка…

— А, ну не буду тогда мешать. — Кирилл Иванович подмигнул ему и подёргал бровями. — Так понимаю, не у мамы в этот раз встречаете?

— Не у мамы…

— Ну-ну, удачи вам. С наступающим! Созвонимся ещё.

— Ага. И вас…

Никакой знакомой и её сынишки в природе не существовало, но и у мамы в этот раз он встречать ничего не собирался. Такая вот полуправда.

Он долго ходил вдоль рядов, разглядывая товары: разноцветные вертушки, подушки-пердушки, котов с получеловеческими лицами, которые говорили «бу», открытки с большеглазыми мультяшными девочками, причудливых монстров. Но больше всего Максим Петровича интересовали дятлы. У него был с ними сговор. Они с дятлами понимали друг друга без слов. А внутренности магазина празднично переливались, подсвеченные разноцветными глазами.

У Максим Петровича был талант — немного даже сверхъестественный — рано или поздно его переставали замечать, забывали о нём. Вот и теперь спустя час щуплый продавец вздохнул, проводив взглядом последнего покупателя, и шумно выматерился. Сняв рога, он кинул их на прилавок, посчитал деньги, сдал кассу, сунув пару тысяч себе в карман, и, напевая что-то ругательное на мотив забугорного джингл беллса, оделся и вышел на улицу.

Все это время стоящий посреди зала Максим Петрович смотрел, как парнишка запирает двери, опускает решётки, звонит в охрану. А потом решил, что лучше дождаться полуночи — границы времён. Сел и стал ждать.

Максим Петрович всегда был терпеливым малым. И никогда не жаловался, по крайней мере, вслух. Однажды мама забыла его в детском саду — так он, терпеливо сидя на стульчике, прождал до самого утра, пока не пришла воспитательница. Даже не описался. Воспитательницу тогда очень поразила его терпеливость. Маму же не очень — привыкла уже. Она в тот вечер к соседу ходила и забыла вовремя уйти. Бывает.

Настала полночь. Из своего уродливого домика высунулась ещё более уродливая кукушка и, вместо того чтобы куковать, отсчитывая границу времён, начала орать. Максим Петрович аж подскочил — он успел задремать. Кукушке ответили ритмичным стуком дятлы — они с ней были солидарны. Какой год — такое и ку-ку.

Наконец Максим Петрович сообразил, что именно пытаются настучать фонарные дятлы — революционный этюд Шопена. Не больше и не меньше. Максим Петрович был готов. Он сказал:

— Внимание, товарищи! Я знаю, чего вы хотите! Мы все этого хотим! В новый год мы войдём обновлёнными. Все мы!

И пошел вдоль рядов, открывая клетки одну за другой и приговаривая:

— Свобода! Свобода!

На него с любовью смотрели зубастые Хагги-Вагги. И сиреноголовые, наверное, тоже смотрели бы, но у них не было глаз. Судьба Максима Петровича и дятлов решалась здесь и сейчас, и он чувствовал это. Но почему-то ни один из дятлов так и не вылетел из своей клетки. Казалось бы, бери и лети, но что-то держало их на месте.

Максим Петрович сначала призывал их. Потом просил. Потом уговаривал. Потом начал орать, как кукушка. Никогда за свою жизнь он столько не говорил за раз. Но дятлы всё так же сидели, светили глазами и время от времени постукивали по прутьям распахнутых клеток.

В конце концов Максим Петрович сел на пол и заплакал. Ну почему так? Даже когда перед человеком, измученным суетой, бытом, банальностями и горестями этой жизни, открывают дверь и говорят «лети!», он все равно остаётся на месте и боится даже порог переступить? Почему дятлы не хотят воспользоваться данным им шансом, думал в отчаянии Максим Петрович. Почему?

Ведь у них же сговор, разве нет?

А всё потому, что единственным самым настоящим дятлом в этом зале был сам Максим Петрович. По натуре своей.

Максим Петрович хотел домой, но вылететь на свободу никак не мог, поэтому взял оленьи рога, покрутил их в руках да и нацепил себе на голову. Такой вот джингл беллс. А позже, вскипятив найденный в подсобке чайник, сел пить с дятлами чай.
Однажды, когда Максим Петрович был совсем ещё Максимкой, их с мамой снимал фотограф. Перед тем, как нажать на кнопку, фотограф сказал: «Внимание, сейчас вылетит птичка!»

Но птичка так и не вылетела. Как и в этот раз — ни одной птички. Не жизнь, а сплошное разочарование.

Утром третьего января щуплый продавец открыл дверь в магазин, и его едва не сбила с ног орущая пернатая волна. Эту армию возглавляла кукушка с выпученными глазами, такими же, какие с тех пор сделались у парнишки-продавца.

Максим Петровича нашли в подсобке. Годы уже не те — терпел человек, терпел, да и помер от разрыва мочевого пузыря. Перепил чаю. А ведь истина была так близка. Клетки-то он открыл, да что толку по магазину летать, в стены врезаться. Вот дятлы и ждали. Действовать надо по уму, а не по команде.

А почему дятлы? Так зима же, а у них шапочки.