Из головы, из жизни?..

    Кухня махонькая, а он по ней бродит. То ли в задумчивости, то ли в пожизненной рассеянности. Ногой табурет зацепил. Даже на пол свалил. Ничего себе, - глубина погружения! Куда? Не куда, а в кого. В себя!

     Зачем в себя-то погружаться? Чтобы новый рассказ "накропать"?  А зачем ему это? Сочинительство.

     Был бы у него, например, интересный читателям образ жизни. Тогда, - другое дело! Понятно было бы, - зачем сочинять. Чтобы описать увлекательный образ жизни.

     Жил бы он, например, как хоббит, за круглой дверью, то есть в норе, как у диких кроликов.

      Этот их, британский, властелин колец, насочинял много, до вершины дуба, книжек о сказочном мире, потому что был логичным.

     Что ещё, кроме таких сказок, могло было прийти в логичную  голову тому, кто представил себя диким кроликом, живущим за круглой дверью, то есть в норе?  Ничего другого. Кроме сказок.

     Нет, лично он совсем не против сочинительской головы. Иногда именно из неё выходит что-то интересное.

     Но те, которые объясняют ему причины, по которым они его тексты не читают, что-то лепечут о жизненном опыте.

     Говорят ему, что жизненный опыт всегда интереснее взятого из сочинительской головы.

     Жизненный опыт - это ведь описание жизни, проведённой человеком не на своём диване, не на кухне своей квартиры в "брежневке", а в занятиях созидательным трудом, в общении с интересными людьми. Или в путешествиях.

      А у него ничего этого в жизни не было.  Ни с головой захватывающих занятий созидательным трудом. Ни продолжительных бесед с крайне интересными людьми. Ни, тем более, путешествий,

     Была у него одна только его задумчивость. Его рассеянность. То есть такое  глубокое его погружение в себя, при котором не замечает он даже того, что своей ногой ножки кухонного табурета задевает.

     Вот, вот, вот... Что-то дарит ему опять  или его задумчивость, или его растерянность.

     Человек. Жил когда-то. Писал фантастику для детей. На его фантастике дети воспитывались.

     И вот кто-то восстановил индивидуальность этого воспитателя-сочинителя, чтобы судить её за то, что она, индивидуальность,  с детьми, становящимися взрослыми, делала.

     Ну дрянь какая-то! Ну чушь! Взятая не из жизни, не из интересного опыта, а только из его задумчивости. Из его растерянности. Из его головы.

     Но он перестал метаться по махонькой кухне в квартире "брержневки", поднял табурет с пола. Сел на него.

     И стал терзать свой ноутбук набором текста об умершем педагоге-сочинителе. О восстановлении его индивидуальности  для того, чтобы судить её за её прижизненные деяния...

     P.S. Те читательницы и читатели, которым данного текста мало для того, чтобы назвать его рассказом, могут считать его прозаической миниатюрой. Если в данном маленьком рассказе  читательницы и читатели видят крайне мало реализма из сочинительской жизни, то его автор искренне просит у них за это прощения.