поскользнулась

1.
Она уже пятый день не отвечала на звонки.
И сама никому не звонила.
Не звонила - сначала злобно.
Потом - равнодушно.
2.

В среду в полдень подскользнулась, вывихнула лодыжку, разбила банку со сметаной и вся в сметане оказалась в травмпункте.
И только в пятницу, днем , наконец, заснула и во сне оказалось, что вывихнута вовсе не ее лодыжка, а весь окружающий мир.
При этом он был пустым и жарким.
Плотным и дробным. Свинцовым и - весь в сметане.

3.

Как говорил когда-то любивший ее прапорщик, «из окружающей среды исчезли эпитеты».
Прапорщик был не очень образован; впрочем, начитан и любил вставлять  в свою несколько вычурную речь  эти самые «эпитеты». Но, как ни странно, они ложились в их разговоры вовремя и точно.

4.

Встав с постели, опираясь на углы мебели и стены , проковыляла  на кухню и, заваривая чай, снова вспомнила прапорщика - аккуратного и такого крохотного; ей и сейчас, спустя годы , прожитые «как-то так, как все», стало жалко его.
Почти как себя.
«Увы… Исчезли эпитеты из окружающей среды ... исчезли, -  буднично сказал давним солнечным утром прапорщик и как-то так -  неожиданно и вдруг -  исчез из ее жизни.
То ли она мягким своим небрежением оттолкнула его, то ли он просто устал от долгой любовной тщеты.

5.

А вот майор из ее жизни не исчезал.
Он был в общем-то и не с ней вовсе.
Но всегда тут.
И это присутствие майора в ее жизни длилось  нескончаемо и  тягуче , как приторно сладкая струйка  сгущенного молока из пробитой гвоздем банки.
Его присутствие не наполняло, а опустошало душу и сердце.
И, видимо, понимала она, все это зеркалилось  и в существовании самого майора -  вечно плотно напряженном, а в общем-то, мелко суетном  и масштабно пустом.

«Все стремительно, - говорил ей майор, - так стремительно, что мы не успеваем понять самих себя; удлинять нужно свое время.»
То ли он оправдывался за вечную незавершенность их отношений - ну, ни туда, ни сюда ?
То ли ждал чего-то от нее?
То ли просто не умел жить?
Впрочем, собственная жизнь майора и тех, кто окружал его , оказалась не столь уж и стремительной.
И - не столь удлиненной: не было в ней событий, которые жизнь удлиняют.
Эмоции бурлящие и страсти кипящие - не в счёт.
Они из другого, чуждого спокойному сердцу пространства, а потому и укорачивают веру в себя и сам смысл существования.

6.

На пятый  день в дверь позвонили, потом начали стучать, а потом замок простонал что-то хриплым фальцетом и дверь отворилась.
В прихожую ввалились:
участковый,
брат, 
подруга, та, «самая верная», со школьных ещё времен,
и - двое мужчин, странным образом схожие испуганно-вопросительным выражением  глаз и  все хором:
- Слава Богу!
Жива!
Ты же всех напугала.
- Что стряслось?
- Так мне,чинить замок? - На пороге мялся жэковский слесарь, - зафиксируйте, что комиссионно вскрывали, к слову…
Участковый кивнул - и слесарю, и брату:
- Вы с ним сами разберетись? Расплатитесь? Или что ли акт и протокол составлять?
- Все сами, спасибо, договоримся…

7.

Потом сидели на кухне.
Она говорила себе: я должна быть благодарна судьбе, за то, что у меня есть они… тревожились… измучились…
Но не получалось почему-то. А они, перебивая друг друга, все рассказывали рассказывали , как «с ног сбились» , разыскивая ее - «и моргах тоже!»
- И тебе не совестно?
Брат приобнял и даже поцеловал сестру в  куда-то  в затылок, чего не делал лет двадцать

8.

Потом они остались вдруг втроем.
Она и эти двое - с не испуганными, а уже  с какими-то буравящими взглядами, которые они бросали и на неё, и друг на друга…

Она как-то и не заметила, что прапорщик вышел, а вернувшись, вставил в подаренную им же когда-то темную вазу букет роз, а майор , по особому - по хозяйски, - достал из портфеля апельсины, шоколадку и бутылку коньяка.
Разлил.

9.

«Нет эпитетов…»
«Пора подводить итог и искать пристань…»
«Глянешь, сосунки вокруг, ничего не могут…»

Кивала, рассматривала и слушала их , отставных вояк.
Как она понимала, прослужили они эти годы в одной части.
На разных должностях - она не очень разбиралась в этом, - но вполне счастливо и удачно.
При этом - не внутри войн, а как бы между ними.
Ну, тут уж судьба. Отслужили честно и , хотя ни разу не бывали в бою, награды какие-то имели и очень гордились ими.
Она слушала их и вдруг ей стало ясно, что она очень хорошо понимает их.
Так хорошо, что захотелось их послать по матерному, как когда-то ее бабка послала загулявшего на старости лет деда.
Но она слушала, слушала и почти жалела их.

Разболелась нога; муторно было от этой нескончаемой боли.
А они все вспоминали какого-то комполка, кадровика, обиды на них  и ещё что-то, зацепившееся в их душах навечно. И - не имеющее к ней,  к ее жизни, к ее боли в ноге никакого отношения.
         - Василию Ивановичу твой брат позвонил, думал , что ты у него можешь быть.
         - А я Иннокентию, думал, что у него ты ? Вдруг?
« И какое это счастье, что ни один из них не остался со мной, а я не осталась ни с одним из них!
Годами слушала бы эту белиберду и давно бы сошла с ума или отравилась.»

10.

Они ушли за полночь.
Легла.
Впервые за эти пять дней включила телефон.
Открыла сайт железных дорог.
Прикинула, что гипс ей снимут через пару недель.
И все с лодыжкой к тому времени станет  хорошо .
И окружающий мир вернется в отпущенные ему пределы.
А там и весна.
Она выбрала направление: Сочи.
День, вагон, место.

Оставалось только прожить как-то спокойнее и осмысленнее эти полтора месяца.
Причём, отсчет начать прямо сейчас, отсекая от себя все не твоё , как в детстве, когда остро ждешь  каникулы, а с ними почти забытую уже ликующую,  радость освобождения.

11.

Проснулась от настойчивого звонка . А может быть и от боли.
Постанывая,  доковыляла до двери и глянула в глазок.
На лестничной клетке стоял участковый.
По бокам, держась за него , волнообразно покачивались отставные ее вояки.
« Сцепились вот вчера, прямо в подъезде… мирились… где-то ещё приняли.
Снова утюжили друг друга. Короче, доночевали у меня в опорнике, в обезьяннике, я документов при них не нашел.
Ваши вроде?»
«Мои.»
Игрушечный прапорщик и глыбистый майор мотали разбитыми мордами  и  словно бы поддакивали ей и участковому.
А он широкими ладонями мягко ткнул их в затылки и они оказались  в передней.
Сам же участковый, козырнув, растворился в сумеречности лестничных проемов.

12.

Был в ее жизни, был - человек из совершенно другого мира.
От него вроде и осталось только, что ощущение чужой власти над тобой, да запах, который мама ее, вспоминая об отце, называла родным. Ах да… такая тяжелая, но и хрупкая , как чеканка по фольге, формула его одиночества: « Чем становится больше дорогих мне людей, тем я дальше от каждого из них.»

13.

Они однажды весело пили в случайной, на пару дней снятой, панельной коммуналке.
Почти на равных.
Он  - водку.
Она вино.
За окнами шел ледяной дождь.
У соседей слева истерично плакал ребенок.
У соседей справа шли поминки по какому-то родственнику, уже переходящие в пьяный скандал.
Громыхало сверху, скрежетало снизу.
А они были счастливы в этой сказочной нищете и свободе.
«Я же вырос в интернате. Знаешь, это на всю жизнь. Ты всегда свободен.»
Она знала, что он не врет. Что он именно такой.
Обнял ее; помолчал и добавил: «Но стиснут. Со всех сторон.»

14.

Два пожилых уже в общем-то мужика сидели на ее маленьком диванчике - рядышком, прижавшись друг к другу.
Стало смешно.
Да так, что не смотря, на ползучую  , гадостную боль в ноге, она начала хохотать.
Эти двое дрались из-за неё!
Господи!
Мало того, что она и они, втроем, перекрестно,  испортили друг другу годы жизни, так эти двое и сегодня, оказывается, полны - нет, не любви, конечно, не обожания, а ненависти друг к другу. И - как ни крути -  взращенной ими же самими ненависти к ней, ненависти рожденной в настоящих их страданиях, причиной которых она была.
Нет-нет, не она, а их зависимость - и не столько от любви к ней, сколько от самих себя, пытавшихся победить ее.

А побеждать-то  было некого.
Невозможно победить невозможное…
Она была как стакан воды: можно выпить, а можно и выплеснуть.
Можно, конечно, и по другому было - разбить стакан.Но тут кураж нужен…

15.

Какой кураж? Она выбралась в прихожую, гости спали, вздернув подбородки и уронив затылки на мягкую спинку дивана.
Дышали тяжело и шумно; в прихожей с веселенькими обоями  стоял запах ливерной колбасы.
На этом диванчике , стоявшем когда-то в спальне, она обнимала и того и другого.
Вдвоем они сидели на нем впервые.
Она смотрела на их совершенно незнакомые лица и размышляла о том, как бы поскорей от них избавиться.

Легко сказать - поскорей избавиться. Если от ненужных в какую-то неловкую минуту друзей или их проблем, - это не хорошо. И даже  очень плохо.
Но ухитряешься как-то.
А порой и вполне легко, лишь на пару граммов отяжеляя свою душу мутной стыдливостью.

С недрузьями и постылыми как-то не получается.
Уцеписто они заполняют твоё пространство.
Каждую щелочку приспосабливают, обживают.
Вот и эти - два воспоминания беспросветных чувств - абсолютно ненужные, обнялись на ее  диванчике и не вытолкаешь.
И видеть тошно.

16.

Но вызванному ею участковому она говорила совершенно иное : убеждала в своей дружбе и привязанности к ним, в готовности, если бы не гипс, самой развести по домам , и вообще…. «Ведь все   же мы люди, правда?»
Участковый , до предела вымотавшийся на суточном дежурстве ,по причине усиления в городе , слушал ее и кивал.
Он мечтал лишь об одном: через час закрыть кабинет, расположенный на первом этаже, и подняться на второй - в свою крохотную служебную квартирку.
Нарезать колбаски.
Сварганить яичницу.
И - выпить.
Причем, залпом и граммов двести.
Потом зарыться в постель и послать всех к чертовой матери.
              - Так от меня Вы что хотите?
      - А можно я в вашем кабинете пару часов побуду; а Вы их разбудите позже; вот и записку им оставила; придут в себя и уедут… у меня замок английский… сами захлопнут.
              - Так у Вас же нога?!
              - Как-нибудь… Вы же поможете?
      - Мне через час сдавать дежурство.
              - А Вы их раньше , как бы это, эвакуируйте…
Ей показалось, что сказала она это очень даже зло.

17.

Она допивала растворимый кофе  из чашки участкового,  когда увидела в окне вышедших из подъезда прапорщика, майора; они униженно и с жаром жали полицейскому  руку и что-то говорили.
И он им что-то говорил.
А потом он ввел ее, припрыгивающую на правой ноге , в лифт и довел до квартиры.
              - Спасибо. Зайдете?

18.

Отказался.
Кивнул.
Козырнул.
И исчез.
А она тотчас забыла и его,  и майора, и прапорщика.
Словно бы и не было их.
Один жгучий вопрос, возникший получасом ранее, бесконечно тревожный, опасный буквально корежил ее сейчас.

19.

Участковый как-то жестковато отказался войти, подумалось ей.
И от бутылки коньяка  отказался.
Будто догадывался, что ей понадобится еще что-то.
И - более существенное.

20.

Да, ощущение власти над тобой - оно двойственно.
Вроде как и унизительно, не муха же ты, жужжащая , зажатая в кулаке.
Но, вроде, и как мощный магнит металлическую булавку притягивает.
В его силовом поле все понятно и путь твоего движения прост и ясен.

Их встречи были разноцветными.
Они со смехом спотыкались друг о друга.
Прятались  - и между , и в себе.
Жизнь вне  этого была плоской и цементного цвета.
А как она мечтала тогда умереть вместе с ним!
«Дура… дурочка», - сказал он ей.
Дура, конечно.
Но как сладостна была эта мечта: слиться. 
И , слившись, исчезнуть.
 
21.

Тысячелетия назад человечеству уже было ясно: всем правит случай.
Если бы она не вывихнула лодыжку, если бы не вся цепь последовавших за этим событий, она никогда бы не оказалась в кабинете участкового. И не наткнулась на этот стенд с фотографиями. Господи, какие рожи…
Случай!
Боже мой, сколько раз она порывалась спуститься к его кабинет.
Но ведь участковый спросит: а зачем это Вам?  Кто он Вам ?
Непременно спросит.
И действительно - зачем?

22.

Что было в ней? Что было в нем? Курил едкую и почему-то пахнущую бедой  «Приму».
Пил только водку.
И закусывал отвратительным салом с луком.
Ночами жарил на маргарине картошку с грибами.
Подарки делать не умел.
Просто клал ей в сумочку без счета деньги: «Не жалей!»

Ну почему только с ним было так просто и хорошо?
Ведь не только потому, что так счастливо было ее тело с его телом?
Огромный и краткий  их мир был так плотно, до отказа, заполнен ими , что сейчас, годы спустя, она ничего толком не могла вспомнить.
Удивительным образом прожила отпущенное им на двоих время  точно в каком-то облаке, стремительно летящем над будничностью бытия.

Но однажды ветер разметал облако и она осталась, (так он говорил  о себе),  «одна на льдине».
И потекла ее жизнь: левый берег - прапорщик, правый берег - майор.
И островки мелкие   - вдоль русла

23.

Участковый действительно спросил: «Зачем это Вам?»
Она что-то невнятное пролепетала, вроде как очень этот человек похож на ее одноклассника, а пришла она не за этим, а просто так , поблагодарить за помощь. Предложила билеты в театр.
И замолчала.
Участковый внимательно смотрел на неё.
«Одноклассник? А где висело фото?»
«Вот тут, на доске»
Сейчас на доске этого фото не было.
«Не актуально, стало быть. Поймали, наверное…»
Участковый достал из сейфа флэшку и на экране замелькали странно похожие  друг на друга лица. Не отличить. Но через пару минут она вскрикнула: «Он…Вроде…бы…»
Участковый сверился с какими-то записями:
« Вряд ли...
Тут история давняя.
Просто не сняли вовремя портретик.
Убит он.
Лет десять как.
При попытке к бегству. Бывает.»

2025