Техническая ошибка. Отступление

То самое отступление от основного повествования, которое можно пропустить, но лучше, прочитав, забыть

*****

Яблоком раздора между двумя, как высокопарно именовали они сами себя, «столпами отечественной экономики» (а на самом деле двумя бездонными кошельками без устали грызущихся между собой олигархических кланов) стало сколь ожидаемое, столь и неожиданное решение руководства страны об их объединении в одну корпорацию.

Этой истории предшествовала длительная, но не слишком увлекательная предыстория, излагать которую не хочется, но все же – хотя бы и частично – придется, поскольку без оной все основные события этой корпоративной повести бесславно затеряются на осях абсцисс и ординат. Впрочем, знание точных координат хоть ничего и не убавит, по правде и мало что прибавит: в конце концов, в бесконечности времени и пространства абсолютно любые события просто обречены повторяться – бесконечное количество раз.

*****

Итак, в девяностые годы двадцатого века в одной – назовем ее так – скромной, но все же очень заметной на мировой карте стране после крушения прежнего мiра неизбежно произошло то, ради чего миръ и рушили: при сохранении внешних признаков наличия государство в качестве независимого субъекта общественных и политических процессов прекратило свое существование и перешло под неявное управление внешних конкурентов (отчасти конкурирующих за это управление и между собой).

Для закрепления возникшей зависимости почти на всей территории бывшего государства была в крайне сжатые сроки разрушена просуществовавшая в течение нескольких десятилетий ультра-патерналистская, основанная на отрицании частной собственности экономическая модель – не совместимая на уровне ключевых институциональных различий с моделью, доминирующей на большей части территории нашей прекрасной планеты.

Инструментом демонтажа государственности и монтажа новой реальности стало, соответственно, отрицание отрицания: если при создании названного государства в начале двадцатого века производилось варварское обобществление всего массива собственности, то при его разрушении в девяностые годы была, наоборот, проведена не имеющая аналогов, практически тотальная приватизация. Характерно, что и в том, и в другом случае насильственная смена модели проводилась под прикрытием пропагандистских лозунгов о справедливом распределении национальных богатство и доходов от их использования; при этом абсолютно противоположные по содержанию экономические эксперименты считались в соответствующие им исторические периоды прогрессивными и либеральными.

В ходе формально открытой (декларировалось обеспечение всему населению справедливого (долевого) доступа к управлению промышленными и природными ресурсами), но фактически закрытой приватизации крупных и средних мощностей и объектов (а также земель, зданий и сооружений) относительно небольшой круг приближенных к властным структурам («допущенных») лиц получил возможность распределить между собой значительные богатства весьма скромной, но все еще очень заметной страны.

Поскольку объявленная экономическая либерализация носила подложный характер, а ее истинными целями было обогащение упомянутой узкой прослойки, характерной (и крайне важной с точки зрения последующего формирования экономического, политического и общественного устройства страны) ее особенностью стал абсурдный, не имеющий аналогов в мировой практике порядок разгосударствления собственности: в первую очередь, под предлогом их «неэффективности», передаче в частные руки были подвергнуты не убыточные и отсталые, а наиболее прибыльные промышленные объекты, прежде всего, сырьевые фонды страны, приносящие ей подавляющую часть совокупного дохода; причем, объявленные отсталыми, реализованы они были по бросовым, не отражающим их реальной стоимости ценам.

Таким образом, всего за несколько лет все «общее» в этой стране стало «частным»; и даже там, где де-юре закрепить это получилось не сразу, де-факто субъекты экономической деятельности, более не встроенные в централизованно-тотальную экономику, оказались в полном распоряжении управленцев. Огромные ресурсы, как следствие, попали в руки случайных людей – людей, не способных и не желающих осознавать подразумеваемую степень ответственности.

Сформировавшаяся в результате «элита» (кавычки в данном случае означают, что слово это употребляется для краткого обозначения общественной прослойки, сконцентрировавшей в своих руках властные функции, и не содержит оценки чьих-либо человеческих достоинств) оказалась тотально дезориентированной и, что особенно важно, лишенной фундаментальных мировоззренческих основ: дармовой характер приобретений обусловил полное отсутствие уважения к труду и праву собственности и привел, с одной стороны, к погружению страны в криминальный хаос, с другой, к формированию своего рода негласного общественного консенсуса относительно отсутствия легитимных прав на основной массив собственности.

Следствием этого, в свою очередь, стал основополагающий качественный изъян «элиты»: в силу преступного характера приобретения прав на основной массив собственности именно она вынуждена была теперь всеми силами противодействовать реальному государственному строительству, поскольку построение правового государства автоматически означало бы начало кампании по восстановлению законности во всех подотчетных сферах, в том числе и в первую очередь в вопросе о правах собственности –иначе говоря: пересмотр итогов приватизации и последующих криминальных переделов стало бы неизбежен.

Что также весьма важно, внутренние интересы «элиты» полностью совпали с интересами внешних конкурентов: и тем, и другим было одинаково выгодно бессрочное сохранение страны в аморфном, безынициативном, отсталом, медленно деградирующем состоянии – но с остающейся на плаву сырьевой отраслью экономики. Мировым лидерам это позволяло получать сырье и держать страну в зависимости от его поставок, «элите» – продолжать обогащаться.

В конечном счете, государство на территории означенной страны, как уже было сказано, полностью прекратило свое существование: оно переродилось в олигархическое квазигосударство (если точнее, в несколько квазигосударств, но для нашей истории это не имеет значения), формально сохраняющее характерные для государства внешние атрибуты, но на деле решающее задачи обогащения достаточно узкой группы людей (олигархии) и обеспечения подконтрольности страны силам внешнего влияния.

Распад и исчезновение государства был подтвержден и даже закреплен на этапе неизбежной смены политических вывесок в угоду общественным настроениям: полномасштабная деградация страны в результате подложных экономических реформ актуализировала на стыке веков смену политического тренда с либерального на консервативный. Передел собственности продолжался – и снова он происходил под эгидой восстановления справедливости, только теперь, соответственно, в форме «деприватизации», то есть возвращения значительного массива активов под контроль государства. На суть процесса это, однако, не повлияло: ведь государство уже исчезло и было замещено квазигосударством; по этой причине даже формально перешедшие обратно под госконтроль корпорации и после «восстановления справедливости» остались в распоряжении узкого круга «допущенных» лиц – или олигархии.

*****

На первом, приватизационном, этапе описанных «экономических реформ» Топливной компании досталась роль отстойника для не привлекших ничьего интереса активов: то есть самых тухлых и никчемных предприятий сырьевого комплекса скромной, но все еще заметной страны. Однако ее формально государственный статус обусловил обретение ею более почетной миссии роли на втором, «деприватизационном», этапе: именно ей выпала честь «возвращать в лоно государства» (то есть громить и поглощать) активы одной из крупнейших отраслевых корпораций, созданных из переданных в девяностые годы в частные руки предприятий, а именно Углеводородной компании.

Поглощение Углеводородной компании целиком и полностью выросло из предшествующей приватизации – почти так же, как русская литература вышла из
гоголевской «Шинели». Поскольку переход прав собственности в частные руки в ходе притворных «реформ» не получил твердой легитимной основы, для реализации обратного процесса даже не понадобилось искать сколько-нибудь весомого повода. Бутафорский охранительный аппарат квазигосударства, ранее послушно не замечавший ничьих прегрешений, избирательно прозрел в конкретно взятом случае, и крупнейшая, самая прибыльная (и да, конечно, «самая эффективная») корпорация страны весьма быстро оказалась опутана паутиной финансовых претензий и уголовных дел: благо в девяностые годы никто не остался в стороне от широкомасштабных махинаций и криминальных разборок.

Естественным образом, в силу неповоротливости имитирующих «государство» механизмов изъятие активов у владельцев Углеводородной компании недопустимо затянулось – в первую очередь из-за возникшего, в полном соответствии с природой квазигосударства, сопутствующего, непосредственно в ходе процесса, передела изымаемого между двумя основными олигархическими группировками - именно отсюда и выросло сколь ожидаемое, столь и неожиданное решение: об объединении Газовой и Топливной в единую корпорацию. Иначе говоря, целью намеченного слияния было поглощение поглощающей структуры; нанесению же сокрушительного удара по Топливной весьма благоприятствовала чрезмерная увлеченность возглавляющих соответствующую группу лиц преодолением сопротивления владельцев Углеводородной.

*****

В начале осени 200* года, когда на горизонте замаячило начало решающего этапа по поглощению крупнейших предприятий Углеводородной компании, Премьер-министр на публичной части своей встречи с Президентом неуверенным, спотыкающимся тоном полусказал-полуспросил: исходя из целей всеобщей пользы и безусловной целесообразности, правительство предлагает увеличить контролируемый государством пакет акций Газовой компании, для чего в обмен на находящуюся в ее собственности долю в ее же акционерном капитале ей следует передать находящийся в распоряжении государства пакет акций Топливной…

Для среднестатистического обывателя данное предложение прозвучало, понятное дело, весьма и весьма патриотично. Проникшись гордостью за державу, с негодованием отверг бы он саму мысль о том, что за данным, во всех смыслах достойным, предложением скрывается хоть что-то, кроме радения об интересах Отечества. Обыватель несреднестатистический, обыватель отчасти даже и сведущий, – и тот бы запутался в возникающих вопросах. Для чего вдруг это понадобилось: увеличивать пакет акций в и без того надежно контролируемой государством корпорации? Как получилось так, что Газовая компания владеет собственными акциями? Какая в предлагаемом обмене, вообще говоря, всеобщая польза и безусловная целесообразность?

Впрочем, обывательские вопросы никого, конечно, не интересовали: весь спектакль был устроен лишь для заинтересованных зрителей.
На «предложение» Премьер-министра Президент отреагировал положительно, но словно бы нехотя – у обывателя вполне могло сложиться впечатление, что о прозвучавшей идее он слышит впервые. Конечно, это было не так; и все же Президент был бы не прочь вернуть Премьер-министру часть ответственности, которую тот своим полувопросом пытался на него возложить. Под объективами телекамер, транслирующими эту встречу на всю скромную, но заметную страну, они говорили о всеобщей пользе и безусловной целесообразности, но оба прекрасно понимали, что решают вопрос совершенно частный. Президент знал: председатель совета директоров Газовой компании Сергей Дмитриевич Баров и ее президент Андрей Борисович Штегнер хотят заполучить под свой контроль Топливную (в первую очередь, поглощаемые ею предприятия Угдеводородной) и не перестанут этого хотеть вне зависимости от его с данной идеей согласия. Баров и Штегнер были хорошо ему знакомыми, можно сказать, близкими людьми, и их желания были так понятны. Наряду с этим, Президент вполне осознавал и то, что председатель совета директоров Топливной компании Иван Сергеевич Плетнев и ее президент Анатолий Петрович Ковыляев вовсе не горят желанием передать в руки конкурентов то, что считают своим, - тем более сделать это как раз в тот момент, когда «своего» того и гляди станет у них ощутимо больше.
Плетнев и Ковыляев также были хорошо знакомыми Президенту, можно сказать, близкими людьми – и их эмоции тоже были более чем объяснимы.

Выносить окончательные, бесповоротные решения, тем более делать выбор, Президент не любил; всегда оставаться над схваткой – это, как считал он, было его фирменной, неповторимой манерой вести дела. Собственным вмешательством – снисходить только в случае крайней необходимости; а лучше – не снисходить; все равно эти хорошо знакомые, можно сказать, близкие ему люди никогда не остановятся и будут вечно между собой грызться - не эти, так какие-нибудь другие; поэтому – «да», но почти как «нет»; и пусть Премьер разбирается…

*****

Газовая компания была намного крупнее и влиятельнее Топливной. Единственная корпорация, которая (также в силу частных причин) не подверглась разделу в девяностые годы (ее приватизация выразилась в выпуске «в обращение» крупного пакета ее акций; их фактическими владельцами стали крупные бизнес-структуры внешних конкурентов), контролировала почти четверть мировых запасов природного газа, а в скромной, но заметной стране по основному профилю своей деятельности и вовсе оставалась монополистом. Если смотреть широко, презрев поправки на погрешность, Газовая компания была не просто той самой структурой, чьи интересы квазигосударство обслуживало в первую очередь – по сути, она и была этим квазигосударством. От столицы до самых отдаленных уголков страны Газовая обеспечивала основополагающие потребности человеческого существования: она давала людям свет и тепло; во многом благодаря ей же, в условиях полной деградации какого-либо, кроме сырьевого, промышленного потенциал, на огромной территории сохранялись какие-никакие денежные отношения: формально это называлось «крупнейший налогоплательщик», на деле же означало, что львиная доля иных (кроме света и тепла) потребностей населения, которые в целях сохранения устойчивости «элите» все же приходилось учитывать, также оплачивалась Газовой компанией. На всех уровнях квазигосударственной иерархии эта корпорация имела десятки, сотни, тысячи людей, либо уже зависящих от нее, либо жаждущих этой зависимости как пропуска к собственному благополучию, либо даже прямых своих представителей и соглядатаев – тех людей, которые именно Газовую компанию и ее руководителей считали покровителями и благодетелями, ведь это лично они, а не кто-то другой продвинули их на занимаемые (со всеми вытекающими из того нерядовыми, возвышающими над общей массой возможностями) должности и в дальнейшем ревниво следили за тем, что те своих должностей не лишились. К этому необходимо присовокупить еще и то, что и количество обычных граждан, занятых на производствах и в офисах Газовой, а также обеспечивающих ее и ее руководителей самые разнообразные потребности, (зачастую лишь для того, чтобы их обеспечивать и придуманные), приближалось к нескольким миллионам; ну а если бы кто-нибудь попытался подсчитать, какая выйдет цифра, если к этим гражданам прибавить еще их семьи, их близких и дальних родственников, их друзей и знакомых, то есть всех тех, кому, в отсутствие альтернативы, не оставалось ничего, кроме как довольствоваться перепадающими с богатого стола крохами, тогда, вероятно, выяснилось бы, что в реальной зависимости от деятельности Газовой компании находится не менее половины населения страны.

В силу данных причин, каким бы Богом-машиной ни воображал себя Президент, пришедшее после его «да» как «нет» в движение огромное количество крупных, средних и мелких шестеренок могучего корпоративного механизма Газовой компании, безусловно и с однозначным результатом смололо бы в труху любое сопротивление – если бы на пути к достижению объявленной цели не выросло препятствие куда более серьезное, чем воля формального главы квазигосударства. Препятствием этим стал неожиданно возникший конфликт интересов – олигархии и сил внешнего влияния.

*****

В итоге спасло Топливную то, что едва не похоронил: непосредственное приближение к поглощению крупнейшего предприятия Углеводородной компании. Именно оно создало «юридическую дилемму», разрешить которую набранная из родственников родственников,
друзей друзей и знакомых знакомых армия корпоративных дармоедов Газовой оказалась категорически неспособна.

Обезглавив и обанкротив (посредством уголовных дел и налоговых претензий) Углеводородную компанию, произвести фактическую смену контролирующего активы субъекта решено было в виде реализации этих активов на аукционах – естественно, с заранее известным победителем. Сведущий обыватель и здесь бы, вероятно, усмотрел нелепость: казалось бы, как может государство продавать что-то самому себе в лице им же контролируемой компании? Юридически, однако, наличие государства в роли контролирующего субъекта акционерной компании не противоречит коммерческому характеру ее деятельности; иначе говоря, даже принадлежащая государству акционерная компания не является государственной в плане фундаментального понимания ее миссии. Таким образом, реализация на объявленном государством аукционе активов обанкротившейся компании с их покупкой корпорацией с госучастием в акционерном капитале не только принципиально допустима, но и почти идеальна с точки имитации классических правовых процедур; так, по крайней мере, очевидно, показалось квазигосударственной «элите» - зачем бы она иначе стала бессмысленно усложнять и бесконечно затягивать банальную, по сути, экспроприацию?

Было зачем – и для понимания происходящего обывателю придется также учесть тот факт, что острая необходимость имитировать законность в данном конкретном случае была обусловлена тяжелым провинциальным комплексом олигархической «элиты» скромной, но заметной страны; ведь главным, основополагающим мотивом ее действий изначально было одно только стремление: во что бы то ни стало попасть в «приличное общество» (чтобы внешнее влияние не просто влияло – чтобы оно и за руку еще, желательно публично, здоровалось). Для этого требовалось (вернее, считалось, что это требуется) не только быть лояльным хозяину, но и – не в последнюю очередь – прилично одетым. Потому и приходилось так сильно мучиться, изображая наличие приличествующих процедур – мучиться, на каждом шагу опасаясь, что что-нибудь пойдет не так, и те, кому вовсе не нужно этого видеть, все же заметят, как у одетых в пристойную одежду ковбоев нет-нет да покажется из кармана ручка ножа или рукоятка револьвера.

Опасались не напрасно – ведь именно это в результате и происходило. Топорно сколоченные декорации то и дело падали, и всем вокруг становилось видно, что за ними по-прежнему орудуют ножом и револьвером. Декорации, поправляли, но трудно давалось забвение: не самое благоприятное впечатление от увиденного упрямо сводило на нет все затраченные на имитацию усилия.

Закономерным следствием чрезмерной длительности процесса, различных имитационных несуразностей, наличия у владельцев Углеводородной компании влиятельных покровителей за рубежами скромной страны, а также весьма невысокой дееспособности мозговых центров столпов олигархической экономики стало появление совершенно непредвиденных препятствий на пути слияния в единое целое всех поглощающих и поглощаемых активов. Никогда такого не было – и вот опять (1): заокеанская фемида, не стерпев ущемления имущественных прав сил внешнего влияния (широко представленных в акционерном капитале экспроприируемой корпорации), непосредственно перед аукционом по продаже крупнейшего предприятия Углеводородной постановила считать вне закона всех его участников.
«И ладно бы, кому до этого дело?» – спросит сведущий обыватель, и будет основательно не прав. И здесь – провинциальные комплексы: огромный дог лишь сонно зевает, а крошечный йорк уже видит себя заживо проглоченным; в точности как этот милый, безобидный зверек, забились от ужаса в угол руководители Газовой компании: в страхе потерять любимые оффшорные лазейки и греющие душу солидные счета в зарубежных банках Баров и Штегнер резко приостановили поглощение Топливной – с тем, чтобы, дав ей самостоятельно завершить начатое, именно ее подставить под сокрушительный удар метрополии. Скованные ужасом, не предусмотрели они, однако, того, что, значительно увеличившись после искомого аукциона в размерах, Топливная слишком вырастет в цене – вырастет настолько, что назначенного к обмену пакета акций Газовой попросту не хватит для того, чтобы получить за него контроль над вожделенными активами.

После того, как обстоятельства столь циничным образом обернулись против нее, Газовая компания, конечно же, не сдалась без боя. Не сдалась – но тяжело, натужно прокручивались ржавые шестеренки управленческих механизмов мегакорпорации: ее многочисленные консультанты, набранные из родственников родственников, друзей друзей и знакомых знакомых, ее собственные юристы, финансисты и прочие специалисты, навязанные расторопными консультантами и отобранные старательными рекрутерами, короче говоря, десятки, сотни, тысячи корпоративных дармоедов долгие три месяца заваливали свое руководство тоннами бумаги и гигабайтами файлов; в итоге этого времени вполне хватило для того, чтобы чуть менее многочисленная армия корпоративных дармоедов Топливной сумела посредством всех возможный обременений накрепко привязать экспроприированные активы и тем самым успешно закрепить удачно образовавшуюся «непаритетность стоимости». К моменту, когда предложение разделить Топливную и продолжить слияние все же созрело в недрах очнувшейся от столбняка Газовой, сделать это оказалось куда как труднее, чем даже долететь до середины Днепра.

*****

В начале марта 200* года Президент, после долгих уговоров со стороны Премьер-министра, пребывая уже сам в изрядной тревоге по поводу резкого возобновления утихшей было грызни близких ему людей, почтил-таки ситуацию личным в нее вмешательством. Вызвав к себе всех четверых корпоративных предводителей, выслушав их взаимоисключающие аргументы и понимающе им всем покивав, он, не оглашая окончательного и бесповоротного решения, повелел прежде всего предпринять исчерпывающие усилия по имитации дружной и согласованной деятельности. Конкретно – Штегнеру и Ковыляеву было предписано сделать на этот счет совместное заявление.

Собственно, и исход мегасделки, и детали возни вокруг нее – все это беспокоило Президента постольку-поскольку; точнее, лишь по той причине, что невразумительность выстроенного антуража в итоге отбросила тень на него самого: дошло ведь уже до того, что некоторые, преимущественно иностранные, конечно, издания, гадкие всякие журнальчики и газетенки, начали позволять себе откровенно насмешливый тон в его, Президента, отношении. Некоторые из них – страшно подумать! – и вовсе позволили себе усомниться в его непререкаемом авторитете; а все почему? да потому что близки эти люди, от глупости ли или от жадности своей, как обычно, недальновидно пренебрегли должным благолепием! Так было с ними всегда: абсолютно все свои дрязги умудрялись они каким-то образом выплеснуть наружу! Не уделяя должное внимание мудрым его наставлениям, все они вечно запутывали, и до такой доводили бессмысленности, что после никак не получалось выставить дело так, что все и прекрасно, и законно, и в согласии, что никакого нет и не может быть в государственном руководстве конфликта…

О нет, никто, понятное дело, не позволял себе (и не мог позволить! и не было причин!) выпадов непосредственно в его, главы государства, адрес; но уже и самое простое, самое прямолинейное сопоставление опрометчиво декларированного и реально происходящего вскрывало, как виделось Президенту, ту страшную и позорную тайну, о которой, к счастью, почти никто не догадывался. Никому не следовало об этом знать: о том, что под искусным его руководством в некогда могучей, но скромной стране государство полностью превращено в фикцию; о том, что все то, что, по внешним признакам, о нем тут еще напоминает, существует только для того, чтобы как раз отсутствие и скрыть. Тем более, никому не нужно знать, что Президент этой страны вовсе не грозный национальный лидер, что он на самом-то деле всего лишь жалкая, ни на что не годная марионтетка, абсолютно во всем зависящая от хорошо знакомых, близких людей…

И как, каким загадочным образом все-таки так оно получается: каждый в отдельности, они его, кажется, неподдельно боятся, и перед ним всячески пресмыкаются, и в его адрес без удержу славословят, а вот все вместе они, между тем, как-то умудряются всегда по уши затянуть его в свои мелочные, эгоистичные игры? Как получается так, что вместо радения о горячо любимом Отечестве занимается он в итоге такими вот частными сплошь бестолковостями, как вся эта возня вокруг Газовой и Топливной?

1. «Никогда такого не было, и вот опять» - одно из многих проявлений косноязычия В.С.Черномырдина (министр газовой промышленности СССР с 1985 по 1989 гг., один из создателей «Газпрома», председатель правительства РФ с 1993 по 1998 гг.). Черномырдин выражался столь коряво, что многие из его фраз именно по этой причине стали крылатыми.