Время тёмного ветра

Промозгло-неуютная пора серого городского предзимья. В эти дни – постепенно укорачивающиеся и вместе с тем кажущиеся удивительно тягучими – чаще обычного мерещится, что жизнь тщетна, ибо она, при всей её суетности, не более чем игра, пустая смена фаз колебаний маятника, который размеренно и холодно отсекает, отбрасывая в прошлое, неделю за неделей, месяц за месяцем, год за годом. Низачем, безо всякого смысла, просто потому что так устроено время.
Ты неторопливо бродишь по безлюдным аллеям городского парка, вслушиваясь в тишину, нарушаемую лишь изредка доносящимися с улицы шорохами автомобильных шин. Налетающий порывами ветер подхватывает грязные охапки разнопалой листвы, кружит их по асфальту и швыряет под ноги. А ты смотришь на это бессмысленное расточительство природы, скользя сквозь обманчивые приметы материального мира, и размышляешь о ветре.
Ты размышляешь о неумолимом ветре событий, и постепенно для тебя наблюдатель и явление сливаются в одно целое - ты не видишь, но чувствуешь: он нигде и везде, он приближается и набирает силу, леденящий душу ветер смерти; он играет людьми, как облетевшими с ветвей неприкаянными осенними листьями... В подобные минуты легко прорицать: надо придумать человека и поместить его в центр Вселенной - и Вселенная станет вращаться вокруг него, чутко повинуясь каждому движению твоей мысли. Ведь не так уж сложно понять: любым событиям, которые могут родиться в человеческом сознании, суждено непременно случиться, людей на свете слишком много, и число их поступков выстраивается в бесконечную цепь причин и следствий (но тогда, имея возможность только летучего взгляда со стороны, кто сумеет отличить причины от следствий?). И ты - бог знает, в который уже раз - придумываешь человека; и обращаешься к созданному твоей мыслью фантому, постепенно перестающему быть таковым, обрастающему плотью, согреваемому твоим дыханием и ничуть не менее реальному, нежели весь окружающий мир.
Он существует - возможно, даже ходит по аллеям этого парка, пока свершается твой круг.
И прежде чем вглядеться в грядущее, его и своё, ты обращаешься к прошлому; и видишь его столь же ясно, как если б оно было твоим.
Необъяснимое ощущение чужести, отъединённости от неприветливых человеческих пространств он испытал ещё в материнской утробе. Да-да, именно так всё и началось - ледяной ветер впервые осенил его крылом в непогожий осенний вечер, когда беременная мать, давно свыкшаяся с пьянством отца, чутко дремала в спальне на ветхом, во многих местах прожжённом сигаретами диване, а предок предавался возлияниям на кухне в компании соседа по лестничной площадке. Собутыльники уже приговорили одну бутылку водки и принялись за вторую. В этот вечер они рассуждали о переселении душ. Данная тема, не более обязательная, нежели тысячи других, отчего-то распалила их. Мирная застольная беседа вскоре переросла в бурный спор, затем - в потасовку. Наученная горьким опытом мать не стала вмешиваться в драку, а выбежала на улицу и вызвала полицию...
Прибывший через полчаса патрульно-постовой наряд обнаружил окровавленный труп соседа. И отца, успевшего допить вторую бутылку водки и обретавшегося в неожиданном состоянии почти экстатического восторга. Указав на расхаживавшего по кухне кота Кузьму, отец выдал обалдевшим блюстителям признание в том, что на самом деле он совершил не убийство, а смелый научный опыт, призванный раскрыть глаза человечеству на тайны жизни и смерти.
Дело обстояло следующим образом. Сначала собутыльники придушили кота; затем родитель вогнал нож в сердце соседу, упорно сомневавшемуся в возможности реинкарнации. И - стоило потерпевшему испустить последний вздох, как Кузьма ожил! Из этого отец сделал вывод, - на его взгляд, не подлежавший сомнению: душа соседа переселилась в кошачье тело.
Что бы там ни примерещилось предку, финал был предопределён: его посадили. Твой мысленный визави никогда не видел своего отца, ибо через несколько лет, так и не успев выйти из «зоны», тот умер от туберкулёза.
...Когда всё более материализующемуся в твоём воображении персонажу исполнилось пять лет, ветер смерти снова прошёл стороной, лишь слегка обдав его холодком. Это случилось утром. Трое мальчишек (он был в их числе) обнаружили в песочнице чёрный полиэтиленовый пакет: ну как пацанятам удержаться от любопытства и не заглянуть в него?
В пакете обнаружилась человеческая голова.
О, эта отрезанная голова ему ещё не раз вспомнится!
По факту необычной находки полиция провела достаточно энергичное расследование. И через несколько дней всем во дворе стало известно, что никаких особенных ужасов не произошло. Просто один молодой врач, будучи гостем в женском общежитии, мирно выпивал в приятной дамской компании, пока разговор не коснулся его профессии. Тут подружки стали, закатывая глазки, распространяться о том, как это страшно: созерцать последние минуты умирающих людей, препарировать трупы, проводить ампутации и всякое тому подобное. Успевший изрядно набраться медик заявил, что это сущие пустяки, и лично он с лёгкостью отрежет голову человеку. Девушки посмеялись, приняв его излияния за хмельную браваду. Но самолюбивый врач, решив немедленно подтвердить свои слова делом, направился в морг, имевшийся при больнице, в которой он работал. Ночной санитар за бутылку водки предоставил в его распоряжение труп бомжа, о коем явно было некому беспокоиться. Молодой медик отчленил покойнику голову и, положив её в полиэтиленовый пакет, направился в общежитие... На его подруг это произвело неизгладимое впечатление. Однако, поахав и повосхищавшись, дамы всё же попросили ретивого наследника Гиппократа унести отрезанную голову с глаз долой, куда-нибудь на улицу. Тот, выйдя из общежития, поленился разыскивать мусорные бачки - в первом же из дворов забросил пакет в детскую песочницу. После чего вернулся к столу.
Нелепый случай.
Впрочем, не явился ли он неким знаком для той тени, что ныне бродит по безлюдным аллеям парка?
Однако твой персонаж был ещё ребёнком и не мог всерьёз задумываться о том, сколь прихотливо-переменчива судьба. Он ещё не знал, что ледяной ветер в конце концов не минует его, а подхватит и понесёт в бездонную тьму, в пустоту и пронзительную ясность; туда, где сознание то вспыхивает, то гаснет, а чувства томят и подгоняют...
Он не ведал этого и в шесть лет, когда оказался на самом краю, у черты, через которую - раньше или позже - перешагнёт каждый.
Тогда у его матери появился новый муж, и она родила ещё одного ребёнка. Мальчика Колю. Малышу ещё не исполнилось года, когда это произошло... Тихий сумасшедший Вова Ступин по кличке Сюпа, живший в соседнем подъезде и не только не доставлявший никому беспокойства, но, напротив, безответный, забитый и всеми презираемый, вдруг сорвался с катушек: вечером он позвонил в квартиру и - когда отчим открыл дверь - размозжил тому голову молотком. Затем настал черёд матери... Твой незримый визави спрятался под кровать - и, замирая от ужаса, слушал его шаги. Полоумный Сюпа расхаживал по квартире, рылся в шкафах, стараясь отыскать деньги (он всю жизнь мечтал о велосипеде - и наконец в его слабосильных мозгах зазвучал голос, подсказавший, что деньги на велик можно взять у соседей). А маленький Коля в это время заходился от плача. Сюпа подошёл к детской кроватке и... тоже разрыдался. Он представил, что малыша, видевшего убийство родителей, теперь всю жизнь будут мучить кошмары. И, решив избавить ребёнка от страданий, поднял свой молоток...
Сюпу изловили соседи прямо на пороге квартиры, когда он вышел на лестничную клетку, весь окровавленный, так и не обнаружив вожделенных денег. Его забили до полусмерти. А потом он навеки канул в недрах психушки.
Кому-то везёт в жизни, а кому-то нет; мир несправедлив, и всё в нём относительно. Однако того, к кому в данную минуту обращены твои мысли, по сей день не оставляет обида на несправедливость судьбы. Дьявольский ветер унёс всю его семью, но он остался цел. Можно ли назвать это везением? Вряд ли существует однозначный ответ на данный вопрос.
Его отправили в детский дом.
Ад. Вот как он мог бы назвать годы, проведённые там.
В первую же ночь ему устроили прописку: набросив на голову одеяло, избили так, что наутро он едва сумел подняться с кровати. И целый месяц затем мочился кровью (к слову, до сих пор пошаливают почки). Его пищей стали гнилая картошка и тухлая капуста. Одеждой – убогое старьё, коему место только на помойке. Любая провинность каралась кулаками воспитателей.
Особенно боялись пацаны здоровенного, с тусклыми глазами дебила, воспитателя Харитонова по кличке Харя. Потому что тот - в качестве наказания - запирал всякого проштрафившегося в пустом кабинете и, оставшись с воспитанником наедине, совершал с ним акт мужеложства. Несколько раз попадал в лапы Хари и твой мысленный спутник.
От постоянных унижений и неутихающего чувства голода порой что-то сдвигалось в его мозгах. Не раз он убегал из детдома. Ночевал в подвалах и на чердаках, просил милостыню, воровал - в итоге попадался, и доблестная полиция водворяла его обратно в ад. Права поговорка: горек сиротский хлеб.
Иногда он уходил в побег не один, а в компании с другими пацанами. Как-то раз, вконец озверев от голода, мальчишки решили тормознуть на просёлке первый встречный автомобиль в надежде чем-нибудь поживиться. Для этого натянули через дорогу подобранный на помойке тонкий стальной трос, крепко привязав его с обеих сторон к деревьям. Только расчёт не оправдался: вместо ожидаемой легковушки на трассе показался мотоцикл. Дальнейшее выглядело настолько неожиданно, что поначалу показалось изощрённым трюком. Мотоциклист на большой скорости промчался под тросом, а его голова, отделившись от туловища, подпрыгнула вверх. Она завертелась в воздухе, словно лишилась веса на несколько мгновений, потом рухнула на пыльное полотно грунтовки. Одновременно и мотоцикл вильнул в кювет.
Пацаны оторопели от ужаса.
А в детской памяти твоего воображаемого спутника всплыла та, первая, голова в чёрном полиэтиленовом пакете.
О, если бы люди вовремя замечали все красные флажки, которые судьба развешивает на их пути! Если б они умели правильно истолковывать указатели, расставляемые на обочине хитрым провидением!
Голова мотоциклиста - это был второй знак.
Не сказать, чтобы он сразу это понял. Однако почувствовал лёгкий холодок, зашевелившийся в груди.
Да, именно в тот момент он вспомнил ненавистного Харю. И подумал о том, что должно с ним произойти.
Мальчишки были настолько напуганы происшедшим, что решили вернуться в детдом.
Неизвестно, насколько рьяно разыскивала полиция убийц безвестного мотоциклиста, но детдомовцев не нашли.
Зато через неделю воспитателя Харитонова обнаружили убитым в кустах, неподалёку от автобусной остановки: тот возвращался вечером с работы, когда кто-то воткнул ему нож под левую лопатку.
Нет, не сразу пришло к твоему безмолвному визави понимание, что он сам - источник всего. Что из него возникают и - по прошествии времени - в него же возвращаются все переживания, все иллюзии и наваждения мира. И что никто не в силах изменить направление ветра: человеческая воля может лишь сливаться с мощным потоком в раз и навсегда предопределённом русле.
До поры он вовсе не задумывался об этом.
...В восемнадцать лет его забрали в армию. Тот ещё дурдом.
Впрочем, он успел пройти неплохую школу выживания. Поэтому, слегка покалечив двух «дедов», быстро отвоевал себе вполне сносные условия существования. Но вообще - тоска. В армии ведь всё поставлено с ног на голову. Взять хотя бы половое воздержание. Молодые здоровые мужики – как говорится, в самом соку – в течение долгого времени практически отгорожены от женского пола. Сколько на этой почве возникало и грустного, и смешного. Например, на хоздвоpе застукали одного бойца в момент совокупления со свиньей. Боец потом несколько pаз пытался повеситься - товаpищи его застебали... А был ещё случай: несколько воинов под изpядным гpадусом, смывшись в самоволку, вломились в дом к семидесятилетней старухе и оттянулись с ней на полную катушку гpупповым обpазом. Удивленная бабушка, давно не пpедполагавшая для себя подобного фонтана ощущений, оклемалась и заявила в полицию. Воинов посадили, разумеется... Также имели место регулярные истории с офицеpскими жёнами (трудно передать, до чего будоражили солдатскую фантазию апокрифы об этих дамах, неизменно пребывавших, если верить казарменной молве, в полной боевой готовности). Только их на всех не хватало. Поэтому даже тех, кто боевой готовности к обслуживанию ввеpенных их мужьям солдатиков не испытывал, неpедко затаскивали в кушиpи, так сказать, в добpовольно-пpинудительном поpядке. Многие дамы, кстати, к этому не только притерпелись, а даже весьма вошли во вкус.
Вообще-то, самым шикарным у бойцов считался вариант, когда в часть забредала молоденькая нимфоманочка или на худой конец не слишком опустившаяся бомжиха. Её нелегально поселяли на чердаке или в кочегарке: снабжали чистым бельём, выпивкой, таскали ей лучшие куски из столовой. Но, разумеется, пользовали всей казармой. Порой и младшие офицеры не брезговали – из числа заскучавших или перепивших в суточном наряде.
Однако того, к кому устремлены твои мысли, это не касалось. Поскольку ему повезло познакомиться в городе с десятиклассницей Алёнкой. И во время увольнительных и самоволок он имел с ней всё, о чём прежде мог только мечтать. Большей частью наскоро, в парке или на пустыре, а то и вовсе в подвале какой-нибудь девятиэтажки; но тут уж выбирать не приходилось. Нет, она была у него не первой, с девчонками в детдоме на этот счёт без проблем. Но с Алёнкой - совсем другое дело. К ней он по-настоящему привязался. Любил ли? Возможно. Во всяком случае, она была ему небезразлична.
Не раз он замечал на теле у Алёнки синяки и ссадины. И однажды в ответ на его настойчивые расспросы та призналась, что отчим едва ли не ежедневно избивает её. В равной мере доставалось и Алёнкиной матери. Кроме того, девушка рассказала и вещи покруче. Когда она училась в восьмом классе, отчим изнасиловал её - и с тех пор регулярно не отказывает себе в удовольствии попользоваться юным телом. Завершился её сбивчивый монолог словами:
- Мама говорила: если б найти человека, который его убьёт... Она готова заплатить тысячу долларов - всё, что ей удалось скопить тайком от этого козла.
Обуреваемый возмущением, он бы согласился сделать это и даром. Впрочем, от денег не отказался. Через несколько дней - у него как раз подоспела увольнительная - встретился с Галиной Викторовной, матерью Алёнки, и обсудил детали предстоявшего дела. А ещё через неделю явился по знакомому адресу.  Матери – по предварительной договорённости - дома не было. Девушка, впустив юношу в квартиру, тоже не замедлила удалиться (они затем весь вечер просидели в гостях у материной подруги, обеспечивая себе алиби). В это время Алёнкин отчим, ни о чём не подозревая, преспокойно сидел в кухне и наворачивал ужин. При виде внезапного визитёра на лице семейного тирана отразилось короткое удивление, сменившееся животным страхом, когда гость занёс над его головой обрезок арматуры.
Потребовалось два удара, чтобы отключить похотливого козла. Однако тот, кого ты создал в своём воображении, не стал сразу убивать недостойного главу семьи (вот оно, зародившееся в душе дуновение, которому было суждено со временем превратиться в неукротимый ледяной поток). Он связал Алёнкиному отчиму руки и ноги, а рот залепил скотчем. И когда хозяин квартиры вернулся в сознание, то, вероятно, крупно об этом пожалел. Он получал удар за ударом обрезком арматуры. По коленным чашечкам, по пальцам рук и ног, по почкам и печени. Не имея возможности орать от боли, истязаемый мычал и извивался на полу, он обмочился и наложил в штаны… а безжалостный гость время от времени давал ему короткие передышки, после чего вновь приступал к экзекуции. Отыскав в шкафу утюг, старательно прижигал ему живот и грудь. Взял кухонный нож и долго срезал лоскуты кожи со спины...
В тот день виртуальный спутник твоих прогулок впервые в жизни ощутил себя настоящим творцом боли и страха. Почти богом.
Никогда прежде он не испытывал столь приятного чувства.
Тем более что месть была справедливой.
Кажется, Алёнкин отчим уже не дышал, когда ангел мести в солдатской форме отрезал ему голову.
...К сожалению, Галина Викторовна долго тянула с отдачей обещанных долларов - всё придумывала нелепые отговорки; а затем и вовсе призналась, что у неё отродясь не водилось больших денег. Было обидно, однако он стерпел.
Да и с Алёнкой внезапно разладилось. Порой, заглянув ей в глаза, он видел там страх. Девушка всё реже соглашалась на встречи: то отговаривалась необходимостью готовиться к экзаменам, то ещё какими-то неотложными делами. А главное - чувствовалась фальшь, которой прежде не было.
Причина выяснилась сама собой. Однажды подвернулась возможность сорваться в самоход, и он не упустил случая. В вечерних сумерках приближался к дому своей подружки и вдруг увидел Алёнку, как раз в этот момент заходившую в подъезд с незнакомым салагой.
О, он не окликнул изменницу! Он тихо прокрался следом. И правильно сделал. В подъезде хронически выкручивались лампочки, отчего там царил сумрак; но выслеживаемая парочка остановилась на лестничной площадке между этажами, поэтому на фоне оконного проёма было легко разглядеть: они целовались.
Ничего не предпринимая, он продолжал наблюдать. До тех пор, пока юнец не стянул с девушки трусики, усадив её на подоконник. Впрочем, даже после этого он не бросился к ним, не стал выяснять отношения. Поступил иначе. Вышел из подъезда и затаился поодаль. Минут через двадцать, когда удовлетворённый салабон удалился восвояси, тот, кто ныне пребывает в фокусе твоего внимания, неторопливо поднялся по лестнице и позвонил в дверь Алёнкиной квартиры.
Конечно же, его беспрепятственно впустили.
Свою лживую подругу он вырубил первой. Услышав звук падения тела, в коридор выбежала Галина Викторовна. Она хотела закричать, позвать на помощь соседей - однако успела выдать лишь короткое, прозвучавшее полувопросом: «А-а-ы-ых». И захлебнулась тишиной, поскольку человек в солдатской парадке немедленно послал её в нокаут хорошо рассчитанным ударом в челюсть.
Далее - всё как с Алёнкиным отчимом: он связал обеим руки и ноги, залепил им рты скотчем. Сходил за ножом. Отыскал утюг...
Это было грустно. И вместе с тем волшебно и невероятно, сладко и возбуждающе. Как во сне.
Там, в залитой кровью квартире, он оставил не только две отрезанных головы. Он утратил все иллюзии относительно женщин. И твёрдо решил не привязываться более ни к одному живому существу на свете.
Кстати, паренёк, которого он видел с Алёнкой, оказался её одноклассником. Бедняге фатально не повезло. Во-первых, он провожал девушку с вечеринки от их общего приятеля, и нашлось немало свидетелей, подтвердивших сей факт. Во-вторых, экспертиза показала, что непосредственно перед убийством он имел половую близость с Алёнкой… Тебе, оперу с двадцатилетним стажем, было нетрудно представить дальнейший ход следовательской мысли. На парня повесили убийства всех членов семьи, включая отчима, а заодно и ещё с добрый десяток безнадёжных полицейских висяков. Было громкое дело; по всем телеканалам показывали кадры из зала суда над «маньяком».
...Когда объект, не отпускающий твоё воображение, вернулся из армии, перед ним встал вопрос, на какие средства дальше жить; и колебания в выборе способа заработка оказались недолгими. Вечерней порой он подкарауливал в безлюдных местах одиноких пешеходов: мужчин или женщин, это не имело значения... Наутро в подъезде, на пустыре или в парке обнаруживали очередной труп с перерезанным горлом или проломленным черепом. Правда, вскоре пришло понимание, что потрошить карманы и сумочки не слишком-то выгодно: люди обычно не носят с собой больших денежных сумм. Тогда он стал грабить квартиры. Никаких фокусов типа подбора отмычек. Он просто звонил в жилище, когда хозяева были дома. Люди, как правило, клевали на любую примитивную наживку наподобие «социологического опроса» или «проверки системы отопления» - и открывали. А потом... Очень скоро они сами рассказывали, где и какие ценности у них спрятаны. Поскольку не бывает людей, которые способны вытерпеть боль. Вопрос лишь в её силе и продолжительности.
...Нет ничего удивительного в том, что его уже несколько лет не могут поймать. Он ведь не оставляет свидетелей.
А насчёт собственной персоны он не питает иллюзий, давно осознав, насколько ему нравится убивать. Его подхватил и влечёт вперёд леденящий ветер смерти; этот ветер уже никогда не отпустит того, кто стал его орудием.
Больше всего человек страдает от того зла, которое находится в нём самом. Или постепенно учится наслаждаться этим злом, приумножая его.
Сейчас для него не уже столь важны деньги: худо-бедно на жизнь хватает. Посему иногда может позволить себе просто слегка развлечься, полицедействовать. Как в начале нынешнего года - с той старшеклассницей, в Черёмушках... Вернувшись из школы, она открыла дверь своей квартиры… и в этот миг (о, здесь важно верно рассчитать каждую секунду!) он взбежал вверх по лестнице, толкнул девочку в спину - и захлопнул за собой дверь. Жертва и пикнуть не успела, а он уже, поигрывая ножом, недвусмысленно приложил палец к губам.
Он сделал её женщиной прямо в прихожей, на полу (всё время нож был у неё перед лицом; искусанные в кровь юные губки и слёзы ручьём – это очень, очень возбуждало его!). А потом вдруг разрыдался и, ползая перед ней на коленях, долго просил прощения. Когда насмерть перепуганная школьница, ошалев от неожиданности, пролепетала, что прощает, он расхохотался. Затем спрятал нож в карман; зажал ей рот ладонью правой руки, а левой схватил за волосы - и потащил дурёху в комнату… Девчонке предстоял «весёлый» денёк. Последний в её жизни.
Не хуже и недавний эпизод с той молодой женщиной, что совершала утреннюю пробежку в парке. Он выскочил ей навстречу на узкой тропинке и, показав нож, пообещал убить, если несчастная издаст хоть звук. И женщина покорно пошла с ним в густые заросли бузины. И молчала всё время, пока он, уверенный в своей власти над этим трепетавшим от ужаса телом, неспешно, стараясь растянуть удовольствие, овладевал ею... Потом он в расслабленной позе лежал на траве, всем своим видом показывая, что размяк и утратил бдительность. Жертва, попавшись на эту удочку, вообразила, что у неё есть шанс, и бросилась бежать. Естественно, в несколько прыжков он настиг несчастную. И вогнал нож ей в спину.
Впрочем, убить сразу - никакого удовольствия. Посему он заткнул дамочке рот и, привязав её к дереву, занялся бедняжкой как следует. До тех пор, пока от неё не осталась одна психическая скорлупа, внутри коей уже не содержалось ядра личности.
По поводу этого убийства появилось множество статей в газетах. Кем только ни называли его: психопатом, садистом, исчадием зла. Как обычно в подобных случаях, ставился вопрос: если убийца - ненормальный, то стоит ли он на учёте у психиатра? Если стоит, отчего его до сих пор не могут найти? А если не стоит, то как врачи умудрились проморгать изверга? И мораль подводилась такая: он - порождение всего нашего общества.
Насчёт психа - сущая галиматья. Однако считать себя закономерным порождением социума он мог без какой-либо натяжки, вместе со всеми своими, кажущимися на первый взгляд безумными, поступками. Как же иначе, ведь он санитар общества. В будущем число подобных ему индивидуумов непременно должно возрасти, поскольку человечество нуждается в постоянном прореживании. Достаточно почитать те же газеты, чтобы понять это. Простые факты. Численность людей на Земле увеличивается примерно на четыреста тысяч ртов ежегодно. Подумать только, всего за каких-нибудь пятьдесят лет население планеты удвоилось! А ведь это будет продолжаться и дальше. Вскоре продовольствия перестанет хватать, и люди начнут пожирать друг друга. Не лучше ли уже сегодня начать выбраковывать слабых, малосообразительных, не умеющих постоять за себя - и прочих, несущих в себе ту или иную червоточину?
Впрочем, это всего лишь философия. А любая философия поверхностна, она придумана для простых людей, пытающихся объяснить мир, но не умеющих принять его таким, каков он есть на самом деле: холодным и непостижимым в своей непререкаемой, страшной красоте. Для него же существует иное. Для него - эта осень... Это кружение иссякающего листопада и эти порывы… нет, не ветра - изнуряющей гибельной жажды, которую хочется нескончаемо утолять, однако невозможно утолить до конца. Да-да, он заметил эту закономерность: осенью значительно чаще, нежели в любое иное время года, настаёт момент, когда вся сила судьбы овладевает им, как злой ветер овладевает опавшим сухим листом, вновь и вновь сообщая ему подъёмную силу, и неотвратимая тёмная стихия влечёт его... К новой жертве.
Сколько их было у него? Он давно сбился со счёта. Десятки и десятки жизней трепещущими каплями стекли по лезвию ножа. Мужчины и женщины - молодые и старые, богатые и бедные, сильные и слабые: перед страхом и болью они не имели различий.
Их было столько, что многих он просто-напросто забыл.
Однако содеянное каждым из нас отделяется и живёт самостоятельно.
Помнит ли он девушку, которую ему удалось затащить на чердак обшарпанной пятиэтажной хрущобы на окраине города? Пожалуй, помнит, однако весьма смутно; всё-таки целый год миновал с того дня, когда он по своему обыкновению залепил ей скотчем рот, а поясом от плаща привязал руки жертвы к трубе теплоцентрали. Каблуком ботинка раздробил ей коленную чашечку на правой ноге; затем бритвой вырезал свастику у неё на лбу и звезды Давида - на спине и животе. Просто так, без какого-либо смыслового подтекста... Дважды изнасиловав девушку, затолкал ей во влагалище пустую пивную бутылку. А потом - избивал, избивал, избивал...
В конце концов решил, что девушка умерла. И удалился. А к ней по прошествии времени вернулось сознание. Она долго возилась с узлами на поясе от плаща, пока сумела высвободить руки. После чего, превозмогая боль, спустилась с чердака.
Медленно, опираясь плечом о стену, его недобитая жертва спускалась по лестнице, этаж за этажом, а позади оставался кровавый след. Она звонила во все квартиры подряд. Однако время было слишком позднее. Лишь на третьем этаже одна дверь открылась: появившаяся на пороге молодая женщина охнула, увидев обнажённую, истерзанную девушку, и в непроизвольном порыве подалась вперёд  - но её удержал муж:
- Ты что, рехнулась? Не видишь, что ли: это сявка обдолбанная. Не хватало ещё в квартиру каких-нибудь вшей занести.
И, потянув супругу за локоть, решительно захлопнул дверь.
Девушке так и не удалось выбраться из подъезда. Утром её труп обнаружили на лестничной площадке между первым и вторым этажами.
Это был единственный прокол, если его можно так назвать. В остальных случаях, надо отдать должное извергу, всё проходило гладко.
Но ты видишь их. Всех, канувших в вечность по его воле.
Да, ты отчётливо представляешь их себе. Ты ощущаешь их слабые, день ото дня угасающие дыхания. Поскольку в эти минуты осеннего ветра, когда листья снова и снова поднимаются с асфальта и, свиваясь в десятки сухопалых смерчей, бросаются тебе под ноги, от вас обоих в равной степени веет гибелью.
Неторопливо вышагивая по аллеям парка, ты прекрасно представляешь, что сейчас происходит в его голове. Ибо давно уже настроен на его волну.
Ему грезятся отзвуки и отголоски, едва уловимые колебания пространства, коим рано или поздно суждено сложиться в завершённую и самодостаточную конструкцию. Он думает о том, что стоны, полные муки - это лучше всякой музыки. А тела... Они всего лишь инструменты.
Он стремится к гармонии, стараясь извлечь из человеческих тел - нет, не звуки, а нечто гораздо более сокровенное, не слышное стороннему уху в обычных условиях, некую основополагающую вибрацию; ведь, зная главную тональность какой-либо сущности, можно воздействовать на неё в повелительном смысле. Даже если это сама судьба. Ничего удивительного; все вибрации способны стать музыкой - и вместе с тем, вибрации присущи каждому организму. Зная ключевые наборы нот, можно установить связи не только с любым организмом или природной стихией, но и с самой идеей их существования.
Воспалённые мысли в воспалённом мозгу - ты слышишь их, поскольку вот-вот произойдёт ваше соединение.
Ты ждёшь этого.
Узнав всё его прошлое, ты готов предсказать грядущее.
Его грядущее.
Оно коротко и ясно для тебя, оно пронзительно, как выстрел.
И ты зовёшь его соединиться с тобой; соединиться с самим собой из двух в одно – ты мысленно говоришь ему, что неодолимая сила в последнее мгновение войдёт в вас обоих... То будет обжигающий холодом и обволакивающий тьмой неистовый ветер, осенний ветер, последний его порыв, подметающий и уносящий задержавшиеся в этом мире одинокие сухие листья; то будет момент истины, когда явление и знание о нём сходятся в единой точке, бесконечно малой и необъятной, как само мироздание.
Чьи это мысли? Твои или его?
Впрочем, какая разница. Главное, что ты видишь его в сумраке окраинной парковой аллеи.
Ты искал его. И теперь он медленно приближается. Ну конечно же: его правая рука опущена в карман плаща. Ты не сомневаешься, что пальцы его крепко сомкнулись на рукоятке ножа.
Бедный, бедный, бедный псих, тебе ни на грамм его не жалко, хотя истекают последние секунды его мерзопакостной, с самого рождения незадавшейся жизни; твои руки тоже покоятся в карманах пальто, и в правой - пистолет Макарова с полной обоймой плюс патрон в патроннике. Нет, ты не сразу убьёшь этого мясника. Сначала напомнишь ему об одной его жертве.
Ты напомнишь ему о девушке, которую тебе никогда не забыть. И о той пятиэтажной хрущобе на окраине города.
Напомнишь обо всём, что произошло тогда, на чердаке.
Ты любил её, но этого ему не понять.
Полная обойма. Плюс патрон в патроннике давно списанного, но всё ещё безотказного ПМ. Он получит заждавшиеся его пули, все до единой.
А когда это чудовище упадёт на грязный асфальт, окутанный сумасшедшими танцами последних жёлтых листьев, и выронит нож - ты наклонишься за ним... Знаешь, что нельзя. Заранее изо всех сил сопротивляешься самой мысли об этом. И одновременно ощущаешь неотвратимость предстоящего. Поскольку вы оба шагнули в один поток, это студёный ветер уходящего времени, неумолимый осенний ветер, он давно уже подхватил вас и влечёт навстречу друг другу, он несёт и кружит вас для того, чтобы сегодня наконец столкнуть на безлюдной аллее городского парка... Для того, чтобы, истекая кровью, убийца заорал от боли и ужаса - и рухнул в агонии на смутный, исчезающий во мраке надвигающегося небытия асфальт, и... выронил свой нож… О котором ты уже не можешь не думать, поскольку он стал твоей навязчивой идеей.
Твоей судьбой.
Поскольку осталась ещё супружеская пара, захлопнувшая перед ней дверь в ту ночь.
Поскольку остались жильцы подъезда, не открывшие ей.
Поскольку мир полон зла и отчаяния, а ветер всё не утихает.
Он непрерывно усиливается; он свистит и завывает, едва не сбивая с ног. И вливает, вливает гибельный холод в ваши неуклонно сближающиеся дыхания. А вы идёте друг другу навстречу.
И ты уже почти ничем не отличаешься от него.