Рынок в деревне

Рынок в деревне
(Заметки из книги «Мы отсюда родом»)

Земля потеряла хозяина

Судьба тверских деревень – это судьба многих деревень центра России.  В начале 90-х годов ХХ века  прошло шесть  десятилетий с момента создания колхозов. Отработала свое и ушла на пенсию основная  сила колхозного производства – поколения людей, родившихся после Октябрьской революции, детство которых прошло уже при советской власти, но при частной собственности на землю. Они брали пример ответственного отношения к крестьянскому труду от своих родителей, которые не могли плохо работать на своих участках земли.
 
Полагая, что колхознику ничего иного не дано, эти поколения крестьян  работали на колхозных полях с полной отдачей, хотя долгое время не получали ни денег, ни других благ. Такому же отношению к земле, к труду, к природе они приучали и своих детей на своем собственном примере. Выручало подсобное хозяйство, на ведение которого оставалось очень мало времени утром да вечером. В значительной мере бремя ведения подсобных хозяйств ложилось на детей и престарелых.
 
Тяжелый труд, бессонные ночи, отданные маленьким детям, полуголодное существование не иссушали родники человеческой душевности, тепла, общинности. Но родители не хотели, чтобы их детей постигла такая же участь, всеми правдами и неправдами, любыми путями стремились отправить их в города.

В девяностые годы ХХ века везде начали распадаться колхозы, поделенные участки земли по 10 гектар на человека  для многих пенсионеров остались лишь на бумаге. Реально никто не знал, где находится его участок земли и что с ним можно сделать. Кто же захотел стать фермером  и получить свой пай, обил много порогов и имел много унижений, чтобы добиться цели. А потом его, фермера, обложили такими непосильными налогами, которые на один рубль продукции доходили до одного рубля.  О какой нормальной жизни деревенского фермера можно было говорить, не заикаясь о его прибыли.

А вот технику все-таки поделили, кому досталась старая машина, кому трактор, кому тележка от трактора, а кому - бочка для опрыскивания ядохимикатов. Кому-то  достался  старый бензовоз, к которому нужны были новые запчасти и новые колеса. Долго стояли  они в заулках  домов, как памятники перехода от колхозов к фермерству. Развалив колхозы, крестьяне стали жить на пенсии стариков да детские пособия по 70 рублей в месяц на ребенка при стоимости буханки хлеба в 10 рублей и молока  - 13 рублей за один литр. Можно было купить на одно детское пособие 3 буханки хлеба и 3 пакета молока.

В отчетах число фермеров резко росло, но фактически в каждом районе  давали продукцию 4 – 5 фермеров.  И как можно было давать продукцию, если молоко стоило в три раза меньше бензина, налоги доходили до 95 копеек с каждого рубля, проценты по кредитам  были в 2,5 раза больше самого кредита. Как можно было давать продукцию, когда растащили колхозную технику, кому трактор, а кому – тележку от трактора. Когда фермеру надо было работать 40-50 лет, чтобы заработать на трактор и 10 лет, чтобы купить тракторную тележку. Прекратили фермеры заниматься полеводством, животноводством, стали выживать на срубах домов и бань, да за счет клюквы и грибов.

Первое  время  разваливающиеся колхозы жили за счет скота, который резали и продавали. Пустые фермы стали растаскивать по кирпичику и по бревнышку, пока не разобрали до фундаментов. После этого принялись громить дома культуры, бывшие детские сады и другие постройки.
Не стало работы, молодые люди, не раздумывая, стали массово покидать родные деревни. Закрылись школы, клубы, библиотеки. Оставшиеся в деревне люди жили на пенсии стариков да жалкие детские пособия. Деревни  быстро пустели и умирали.

Наверху кто-то посчитал, что крестьянский труд стране не нужен. Тяжелый крестьянский труд наполнял жителей деревни содержанием, он был источником пропитания и источником радости жизни. Когда молодые поколения стали уезжать из деревни, крестьянам некому было передать свою землю, свои традиции, они стали последними деревенскими жителями. Они хотели  продержаться с достоинством в своих домах до конца жизни. После их смерти погиб традиционный уклад  деревни и ее самобытная культура.

Поля вокруг деревень, где были ликвидированы колхозы без их реорганизации, зарастали  бурьяном, кустарником и лесом. Как очень редкое исключение можно было увидеть распаханное поле, стадо коров или свиноферму. Надежды на фермеров за 20 лет не оправдались. Развал сельского хозяйства – это одна из основных причин  бедственного положения государства, когда  пора было заявлять о продовольственной безопасности страны.
 
На наших глазах постепенно исчезала  деревенская настоящая Русь, которую глотают, но пока еще полностью не проглотили города-монстры. Вместе с нею исчезают неприхотливые, честные, трудолюбивые люди, чьи корни были там, в деревне. Вместо равномерного распределения средств по регионам России в целях укрепления и развития всей страны, большинство денежных средств сосредотачивали  в городах-монстрах, куда вслед за деньгами устремлялся поток жителей, ослабляя основную Россию.

Непонятная гордость властных структур тем, что в России уже 15 городов-миллионников может обернуться стране продовольственным кризисом и ее ослаблением.   Кто будет ее держать на окраинах и в центре страны, если здесь уже не остается народа? Кто будет обрабатывать поля и растить хлеб, чтобы прокормить население страны?


В деревне у окна

В день своих именин 30 сентября 1991 года Смирнова Надежда Ивановна опять встала рано, не было шести часов. Осеннее позднее солнце еще не показалось из-за леса. Она истопила печь, поставила туда вариться картошку и яйца. Спешить было некуда, уже 18 лет она на пенсии, хотя нередко работала по наряду бригадира. Сходила на двор покормить оставшихся пять кур да петуха. С другим хозяйством справиться она уже не могла, поэтому корову свели на бойню пять лет назад. Теперь она брала молоко у Голубевых через день, в другие дни у них молоко брала Клавдия.
 
Год назад Надежда Ивановна перестала держать поросенка. Ее тогда вместе с поросячьей тушей привезли к  дочери в один подмосковный город. С большим трудом была прожита та зима. Внучки уходили в школу, дочка с зятем на работу тоже в школу. Она оставалась одна в четырехкомнатной квартире. Одевалась и гуляла по комнатам, кухне, как по деревне. Но эта «деревня» была для нее тесной, каменной и чужой. Иногда у дома останавливалась машина. Она выходила на лоджию 12-го этажа и смотрела вниз, не Славик ли приехал за ней из города Бежецка. Только стало пригревать весеннее солнце, как Надежда Ивановна запросилась домой в деревню.

Дни для нее стали длинными-длинными в ожидании отъезда. Приехав домой, не могла нарадоваться всему родному и знакомому с детства. Так далеко и так долго она никогда не была. Приехал зять сажать для нее лук и картошку. Еще посадил огурцы, морковь, свеклу и закрыл все гряды навозом, так как в этот день, 10 мая, выпал небольшой снег. Что будет, то и будет, что вырастет, то и вырастет. Когда дочь с зятем приехали к теще на летние каникулы, были удивлены хорошим урожаем всего, в том числе и огурцов. Они поговорили с Белкиной Анной, чтобы та покупала в магазине продукты для тещи по талонам. Надежда Ивановна не совсем понимала, что такое талоны и положенный на них килограмм сахара. Она съедала сахар за десять дней, потом просила Белкину принести еще, но талонов не было. Приходилось зятю и дочери ехать в Москву, покупать хоть каких-то продуктов, которые вообще можно было тогда купить, выстояв по 2 -  3 часа в очередях. А потом часть продуктов везти теще. Зять, как мог, разъяснял ей существующую талонную систему на продукты, но она не хотела этого понимать.

Зять приехал к ней в сентябре на выходные копать картошку. Были дожди, картошка вымокла и пропала. Оставлять тещу без картошки на зиму нельзя. Дождавшись вечера, зять пошел с мешком на поле соседнего колхоза. Там картошку убирали комбайном, достаточно много ее осталось на поле. Стал подбирать, проходя по боровкам, набрал мешок. Потом сходил второй, третий раз, принес три мешка картошки. Промысел закончил около 11 часов вечера, сильно устал.

На второй день, рассыпав мокрую картошку в сенях, зять уехал домой. Попросил тещу потихоньку убрать картошку, когда она высохнет. Надежда Ивановна  стала вспоминать разные случаи из жизни, когда дочь и зять со своей семьей жил с нею. Тогда она держала корову, теленка, поросенка и кур, для коровы нужно было сено. Ее  дочь и зять каждое лето косили в колхоз сено,  чтобы получать для себя проценты. Однажды зять накосил травы в лесу и привез ее на свою усадьбу. На второе же утро к ним пришел бригадир и велел это сено высушить и отвезти в колхозный сарай. Зять отказывался, бригадир грозил милицией и судом, но они это сено в колхоз так и не сдали.

В то лето электрики из районного центра меняли подгнившие электрические столбы. Один столб сменили напротив ее дома, вечером зять ломом подкатил его к забору. Он хотел распилить на столбы для огорода. На следующее утро она увидела, как подъехал колесный трактор и стал тросом цеплять этот столб. Она спросила, куда его поволокут. Тракторист ответил, что лично председатель  велел притащить этот столб на центральную усадьбу.

Осенью она с зятем наготовила осоки для подстилки скоту, потом они нагребли в поле остатки неубранной соломы. Когда выпал первый снег, на санях поехали за этой соломой. Возвращаясь с поля, увидели, что по дороге ехал гусеничный трактор с санями. Увидав их, тракторист повернул трактор в поле и поехал за ними, люди в санях что-то кричали и махали руками. Зять решил их подзадорить и стал погонять лошадь. Тракторист прибавил скорость, но догнать их не смог. Зять сказал, что не надо выгружать, пока не приедут. В заулок въехал трактор, из  саней выскочили сам председатель и его жена, стали кричать, зачем убегали и почему без разрешения взяли солому. Председатель подошел к саням с соломой, при ходьбе он слегка приседал, про его походку люди говорили: «не идет, а макает». Зять и Надежда Ивановна  объяснили, что это солома не из скирды, а ее остатки  с поля. Успокоившись, председатель разрешил ее выгружать.
Так вот, накормив кур, она села пить чай на кухне. Потом перешла в избу, села на диван у окна и стала смотреть, не идет ли к ней кто-нибудь. Содержащиеся  на ферме бычки еще паслись. Из соседнего дома, где раньше жили Григорьевы, прошли два пастуха, они погнали бычков в поле. Надежда Ивановна проводила их взглядом, времени было почти восемь часов утра. Через час прошел на ферму Голубев Михаил, чтобы  напоить единственную оставшуюся лошадь Казбека. Она внимательно всматривалась в окно, но больше никто мимо ее дома не проходил. Вдруг за прудом у сарая она увидела что-то черное. Она долго всматривалась, как будто кто-то шевелится. Может опять едет зять, он недавно приезжал к ней копать картошку. Не выдержала, повязала шаль, накинула плюшевую жакетку, прикрыла дверь палкой и пошла смотреть. Прошла мимо пруда, позади Клавдиной усадьбы, подошла ближе к сараю, увидела темный ракитовый куст. Он шевелился от ветра. Тяжело вздохнув, Надежда Ивановна вернулась домой. Опять села к окну, продолжая смотреть в него.

Захотелось поесть, достала картошку, огурцы, яйца – поела. Снова налила чаю. Принесла из дровяного сарая дров на вечер и утро. Времени было уже около четырех часов дня. Кто-то открыл дверь в сени, послышались шаги. Пришла Белкина Анна, она принесла две буханки хлеба, один белый батон и полкилограмма конфет-подушечек. Снова сели пить чай с конфетами, Анна рассказала последние деревенские новости.
 
Первой новостью было то, что утром она пекла оладьи и ела их со сметаной, которую принесла Козлова Тося из соседней деревни Калиниха. Сказала, что в магазине она встретила свата Надежды Ивановны, который передал привет. Чтобы раньше получить хлеб, он носил его из машины в магазин. Купил хлеб одним из первых без очереди и пошел домой.

Рассказывала, что у Клавдии убежала с привязи собака. Вот теперь она с палочкой ходит вокруг деревни, зовет собаку и плачет. Наверное, к вечеру прибежит сама.

Что Кузьмин Иван опять ходил к своей тетке Марии в Бережки и просил денег на вино. Что у Голубевых захромала корова, может, будет давать меньше молока. Это известие обеспокоило Надежду Ивановну больше всего, вдруг откажут ей в молоке. Что тогда делать, если в деревне всего две коровы – у Голубевых да Кузьминых. К Кузьминым из Бежецка приезжает дочка Нина и забирает с собой почти все молоко, творог и сметану.

Попив чаю, Белкина ушла, а Надежда Ивановна опять села к окну. Хорошо, что еще одни рамы, все видно на улице. Зимой рамы двойные, замороженные, ничего не видно. Она тогда выдувала дыханием пятнышко и через него смотрела на улицу.

А сейчас дело к вечеру, опять на ферму прошел  Голубев Михаил – Нилыч, как все его звали. Через некоторое время пастухи прогнали стадо бычков на ферму, и жизнь в деревне снова замерла. Начинало темнеть, можно одеваться и сходить к Голубевым посмотреть телевизор хоть часик, да узнать про корову. Вернулась домой она около девяти часов вечера, сварила кашу, поела и легла спать.
 
А еще  была  «гайдаровская шоковая весна» 1992 года. Деньги резко обесценились, вклады на сберегательных книжках пропали, продуктов было мало. Раньше зять всегда приезжал в деревню с полными сумками продуктов. А этой весной в рюкзаке у него были лишь хлеб, сахар, чай, консервы мясные и рыбные да кусок колбасы. Не хватало денег на учебу трех   дочерей, да и продуктов в магазинах практически не было, полки там пустые. В доме у Надежды Ивановны было голодновато.

Делать было нечего, зять впервые в своей жизни решил взять грех на душу. Он пошел в лес под названием «сосняк», хотя там росли березы. Раньше это был сосновый бор, но решили там добывать торф, прокопали канавы, осушили землю. Местные мальчишки устроили костер, не осталось ни торфа, ни сосен. Долго «болел» этот островок земли, пока не выросли березки. Зять нашел там два утиных гнезда, принес домой около двух десятков яиц. Набрал крапивы, сварил из них щи, покрошил в них вареные утиные яйца, поели.

Зять пошел к своим родителям, которые всегда жили зажиточно. Но и у них запасы продуктов заканчивались. Тоже сходил за утиными яйцами, сварил их. Мать и отчим во время обеда поставили щи, картошку с мясом, но от яиц отказались. Они никогда до конца своей жизни не ели яйца диких птиц. Зять отнес эти яйца к теще.

Да, трудно осознать пожилому человеку, что же произошло в этой жизни, почему она в конце долгого жизненного пути должна иметь продукты и одежду только по талонам и где деньги, которые она подкопила на свою смерть? Это была последняя осень Надежды Ивановны в деревне. На следующий год летом ее пришлось отвезти в больницу, где она и умерла в 1996 году. Через десять лет после смерти Надежды Ивановны умерла и ее  деревня, жителей в ней не осталось.


Рынок в деревне

Днем 18 сентября 1992 года к пенсионерке Анне Ивановне Беляковой зашла соседка. Она сказала, что завтра правление колхоза будет раздавать земельные и имущественные паи колхозникам.

Анна Ивановна спросила, что это такое. Соседка стала подробно говорить, что советской власти в стране уже нет. Новое правительство решило развалить колхозы, а землю, скотные дворы, сараи, житницы, трактора, машины и все другое передать колхозникам. Кроме них, паи могут получить учителя, медики, пенсионеры, которые раньше работали в колхозе. Хоть и тяжело идти за три километра на центральную усадьбу, но надо быть на дележке, иначе ничего не достанется.

Анна Ивановна не спала всю ночь, вспоминая свою жизнь и работу в колхозе. Она родилась в 1925 году, в колхозе работала с 12 лет, отучившись в школе 4 года. Надо было помогать родителям, поднимать еще четверых младших братьев и сестер. Получается, что до своей пенсии она в колхозе отработала 43 года. Выйдя на пенсию, еще десять лет ни дня не пропустила, работала в колхозе.

Старалась больше поднять льна, наравне с другими косила вручную, зимой ухаживала за лошадьми. Перестала работать всего два года назад, и вот теперь колхоза не будет. Ей дадут 10 гектар земли, и может чего-нибудь из имущества. Трактор, машину, комбайн, сарай она не получит. Их получат те, кто моложе, кто родился в 50-х, 60-х годах и продолжал работать в колхозе. Но взять чего-то себе надо, а то ведь смеяться будут над ней соседи за скромность. Да и дети, которые живут в разных городах, ее не поймут.
 
Она перебирала, что бы ей взять из имущества, ее осенило. Надо взять остатки старой мельницы. Эта мельница принадлежала ее деду Николаю Яковлевичу. Ее в 1931 году взяли силой в колхоз. Мельницей она была до 1960 года, потом ее переделали в водогрейку. Сначала воду носили туда ведрами и заливали в котел. Позднее на речке оборудовали водокачку с насосом, провели трубы и закачивали котлы этой водогрейки. Водогрейка исправно работала до 1985 года, потом прохудилась крыша. Стадо перевели в другие деревни, водогрейку колхозники стали разбирать себе на дрова. К 1992 году от нее остались три венца бревен на угловых больших камнях, да груда глины от бывшей печки.

Анна Ивановна решила, что из этой мельницы-водогрейки она ничего себе не сделает, но память о деде, отце и других родственниках будет у нее до конца своих дней.

Утром она надела темно-синее шерстяное платье, которое надевала по праздникам, новую шерстяную кофту, пропахшую в сундуке нафталином. Повязала серый шерстяной платок, накинула плюшевую жакетку и с палочкой пошла в правление. Проходя мимо дома культуры, увидела возле него много людей. Ей сказали, что правление будет заседать в доме культуры, потому что пришло много желающих.

Председатель колхоза сказал, что в стране новая власть взяла курс на фермерство и личные подсобные хозяйства. Поэтому, выполняя линию правительства, правление колхоза решило распустить колхоз, раздать всем землю и имущество. Они на правлении уже прикинули, кому что дать. Больше получат те, кто до сих пор активно работает в колхозе, не пьянствует, не прогуливает, не нарушает дисциплину, у кого больше выхододней и трудовые показатели. Что останется от них, получат учителя, медики и пенсионеры.

Тут начался такой гвалт, шум, неразбериха, которая не поддается описанию. Только через полчаса воцарилось относительное спокойствие, которое дало возможность зачитать список, кому что достанется. Споров было достаточно, так как те, кто поднимал колхоз, работал в тяжелые военные годы, возражали,  почему они не попали в основной список по имуществу. Почему туда вошли только молодые.

Страсти кое-как улеглись, перешли ко второму списку. Анна Ивановна Белякова подняла руку и сама попросила в качестве имущественного пая остатки бывшей мельницы. В зале кто-то пошутил, кто-то захихикал, но этот поступок разрядил напряженную обстановку. Просьба была поставлена на голосование членов правления и сразу же удовлетворена. Работа по распределению паев продолжалась.

На обратном пути Анна Ивановна присела на бревна мельницы, гладила их рукой, вспоминала и плакала. Прошло время, на практике ничего не изменилось. Председателя колхоза перевели в райцентр директором дорожной организации. Избранный председателем экономист колхоза решила не делить землю на паи. Свидетельства на них пусть остаются у колхозников, но они пусть напишут заявления, что передают земельные паи в колхоз. Так и сделали: написали заявления, и сволокли технику обратно в колхозные мастерские. Весной как могли, отсеялись, колхоз сохранился. Надо отметить, что не все районы в области сохранили колхозы.

Все резко изменилось летом 2005 года, когда на центральную усадьбу приехали москвичи на машине, где сидели нотариус с печатями, юрист, кассир с кассовым аппаратом и деньгами.

Они стали приглашать владельцев паев со свидетельствами и покупать их по цене одна тысяча рублей за гектар земли. Имущество оценивали по обоюдному согласию. Деревенские решили, что земля оценена хорошо, так как многие участки стали бросовыми, не обрабатывались. Каждый получал по 10 тысяч рублей за землю и 100-120 тысяч за имущество: скотный двор, сарай, трактор, комбайн, тракторную тележку и другое.

К Анне Ивановне Беляковой неожиданно приехали внуки из неблизкого города. Она им обрадовалась, так как не видела их уже 12 лет, внуки за это время стали взрослыми, отслужили армию, хорошо освоили рыночные отношения. Но недолго она радовалась, так как прямо с порога они предложили бабушке срочно одеваться. Расстроенная старушка мало чего понимала. Один внук стал искать свидетельства на земельные и имущественные паи, два других помогали бабушке одеваться. Они посадили ее в машину и привезли на центральную усадьбу к москвичам. На руках внесли в «Газель», где бойко оформляли договоры купли-продажи паев. Нотариус предложил Анне Ивановне подписать договор, в который была внесена ее фамилия и другие данные. Внуки торопили, Анна Ивановна подписала. После этого оценили, как и всем, землю в 10 тысяч рублей, а имущество – 3 тысячи рублей и выдали деньги. Внуки тут же стали возмущаться, почему другим дали по 120 тысяч, а им 13 тысяч. Представители московской фирмы внушали им, что есть разница между скотным двором или комбайном и их развалюхой.

Внуки привезли бабушку в деревню, привели домой, дали ей одну тысячу рублей, остальные поделили на троих и уехали. Как ни уговаривала Анна Ивановна их остаться на ночку, не остались. Лишь наговорили ей грубостей о том, что так много работала в колхозе, а ничего себе не попросила и не взяла.

На другое утро соседка, придя к Анне Ивановне, обнаружила ее мертвой у своей кровати. Она протягивала вперед руки вслед уходящим внукам. Через четыре года не стало и ее деревни.


Предприниматель в деревне

Двадцатисемилетний деревенский парень Алексей,  отработав пять лет в Москве, заработал денег и заимел знакомства. Одна солидная фирма предложила ему вернуться на свою родину и начать там свой бизнес. Фирма предоставляла первичные средства для раскрутки дела. Идея была в том, чтобы в сельской местности установить две печки и в них сжигать древесные отходы на угли. Благо этих отходов были целые завалы, их сжигали как в лесу, так и на территории лесхозов, деревообрабатывающих комбинатов, цехов и предприятий. Фирма хотела, чтобы уголь привозили в Москву и сдавали ей оптом за определенную сумму.

Воодушевленный идеей, Алексей в 1995 году приехал в свой район по месту прописки, зарегистрировал ЧП – частное предприятие. Сразу начал поиски партнеров, которые могли бы ему продавать отходы. Сначала он приехал в один поселок, где работал фанерный цех. Увидал на его территории груды «карандашей» –  отходов от березовых кряжей после снятия с них шпона для фанеры.

Он нашел начальника цеха, предложил ему свои услуги. Начальник цеха сказал, что со временем эти отходы им пригодятся. Алексей резюмировал, что отходы складируются годами, гниют и никому они не нужны. Начальник цеха направил его в районный центр к своему хозяину. Хозяин этого цеха долго не хотел принимать Алексея, выпытывая по телефону, какой вопрос. Телефонные переговоры длились около двух недель. За это время Алексей объехал еще четыре района области, встречался с руководителями лесхозов и леспромхозов. Они соглашались сотрудничать при цене отходов от 600 до 800 рублей за кубометр, хотя сами покупали не отходы, а хорошие березовые кряжи за 350 – 400 рублей.

Наконец хозяин фанерного цеха принял Алексея и предложил ему отходы по 900 рублей за кубометр. Переговоры ни к чему не привели. Тогда Алексей побывал на конкурирующем предприятии и договорился там по 300 рублей за кубометр.

После этого начал поиск площадки, где можно было установить печки. Проехал почти все действующие и бывшие колхозы района, где пустовали старые фермы, ангары, бывшие мастерские и другие помещения. Но почему-то ни один председатель, ни один глава сельской администрации не соглашались передавать ему в аренду помещения.

Наконец один председатель колхоза не отказал в предоставлении пустующего ангара, но только с разрешения главы района. Снова начались длительные переговоры, во время которых глава района установил неподъемную сумму аренды ангара – 8 тысяч в месяц. Одновременно Алексей решал вопросы разных разрешений от земельного комитета, экологов, пожарников, санитарных и других служб. Он подсчитал, что на получение всех этих разрешений у него уйдет времени не менее полугода и денег около 120 тысяч рублей. Он и так потерял за эти два месяца на поездки и телефонные переговоры почти месячную заработную плату, полученную в Москве.

Сослуживец Юрий отговаривал Алексея от затеи, он рассказал ему, как сам регистрировал некоммерческое партнерство в областном центре. На это ушло более двух месяцев, немало сил и нервов. Подготовил устав, направил на проверку в регистрационную палату, проверка шла месяц, нашли массу замечаний.

Устранил все замечания, зарегистрировал Устав, после чего в течение одного месяца нужно было: зарегистрировать партнерство в Госкомстате, налоговой инспекции, в фондах и открыть счет. За постановку на учет в Госкомстате надо было заплатить деньги не там, на месте, а на почте.

В налоговой инспекции все документы нужно было отпечатать на машинке. Это оказалось большой проблемой, так как с появлением компьютеров вдруг с рабочих мест исчезли все машинки. С трудом отыскал машинку в одной организации, ее при нем отремонтировали, и он сам отпечатал все необходимые документы. Юрий отметил, что в налоговой инспекции сделали все очень быстро в течение получаса, унизительно попросив для дел два скоросшивателя.

В фонде медицинского страхования попросили пять документов, и также поставили на учет. Он прошел, таким образом, еще пенсионный фонд и фонд социального страхования. Коммерческие банки за открытие счета потребовали от 1000 до 2000 рублей и 15 видов документов, заверенных нотариусом. Юрий прошел десять банков, лишь один филиал крупного банка открыл счет бесплатно, так как тогда он только начинал развиваться.

Юрий, зарегистрировав свое некоммерческое партнерство и поставив его на учет, проработал в бизнесе около года, зарабатывал лишь на хлеб без масла. Потом он приостановил деятельность и снова уехал на заработки в Москву.

Приехав в свой район, Алексей тоже мечтал о том, что заведет свое дело, женится. Купит в деревне или поселке дом, пойдут дети. И заживут они так, как должна жить нормальная семья. Но с каждым днем эти мечты все больше отодвигались на дальний план. Он стал задумываться, почему люди так не уважают друг друга, мешают открыть любое дело. И сами не хотят этим заниматься и другим не дают. Ведь сколько отходов лежит в лесах и лесхозах. Почему надо пройти столько унижений, издевательств, чтобы открыть любое, даже такое малое дело. Он смог бы принести району какую-то пользу – устроил бы на работу 3 – 4 молодых человека, платил бы им хорошую зарплату, давал району налоги, платил бы деньги за аренду помещений, постоянно очищал бы от древесных залежей лесные площади. Этих «бы» много, но об этом никто пока не думает, каждый спрашивал одно: «А что я лично буду от этого иметь?» Алексей плюнул на эту идею и снова вернулся работать в Москву. А  деревня, где он был прописан,  умерла в 2003 году.
 
Посещая деревенское кладбище, я подходил к могилам своих родственников и душою чувствовал очищение от скверны, которая скопилась в большом городе и которая забыла о деревне, давшей нам дорогу в большую жизнь. Душою чувствовал, что должен все-таки у нас наступить медленный поворот в сторону деревни. Успеть бы, пока там есть еще люди: совестливые, трудолюбивые, забытые властью, живущие верою в лучшее будущее.