Другой я не могла быть

     Ночь. Тусклый свет от лампы на письменном столе. Слышится шелест страниц «особых» книг — они в стране запрещены. Кажется, что прикасаешься к чистому и вечному — к правде, утаенной без сожаления. Сидишь и не можешь насытиться, пропускаешь ее через разум и сердце. Хочется вкусить и оставить эти знания себе, но больше, конечно, разделить их со всем миром. Завтра с Соней я буду впервые проводить агитацию среди заводских рабочих. Абсолютно все ждут книг и листовок, даже те, кто пока отказывается нам верить.
     Меня зовут Маргарита Айзиковна Костяновская. Я перебралась в Челябинск вместе с семьей Кривых, где мы остановились в ветхом одноэтажном доме. Моя двоюродная сестра Соня с малых лет состоит в революционном кружке, а сейчас работает в подполье. Родные сразу заметили эти перемены: пока молодежь рабочих пьет и устраивает мордобои, она постоянно пропадает, а когда находится дома — непрерывно читает.
     Однажды, к удивлению матери, к Соне пришли гости. Их было восемь человек, в том числе две девушки. Они начали что-то читать, а вскоре на весь дом поднялся спор. О чем велись дискуссии, мать понять не могла… Ссоры с семьей участились, особенно после первого задержания сестры жандармами. Ее пламенные речи о справедливости меня захватили, так что я присоединилась к движению. Нет, я не пытаюсь подражать Сонечке — у нас идеал один.

***

     «Я слышал об одном учителе русского языка, распространявшем книги. Его арестовали, а когда он отбыл срок в тюрьме — снова принялся за дело. На него недавно опять вышли и сослали на север куда-то, но он и там не пропадет почем зря», — такие разговоры любо слышать. В подполье мы одна семья, стоим друг за друга, вместе радуемся и переживаем неудачи, зачитываемся газетами, в которых говорится о рабочих Германии, бастующих на улицах. Мы не делим людей на «своих» и «чужих», мы верим, что слова наши необходимы, что они польются песней и отзовутся в сердце каждого. Кстати говоря, моя партийная кличка — «Детка».
     Рабочих собирается немало. Здесь столько темных лиц, лишенных жизни. Молодые люди к двадцати пяти превращаются в стариков — они все изнурены непосильным трудом. При всем этом удивительно то, что как бы ни были печальны их взоры, в них читается огромное желание — познать иную жизнь. Осталось лишь снять тусклое полотно, позволив разуму пойти навстречу к ясности. По моему телу пробегают мурашки. Главное — не нервничать и сделать глубокий вдох, как будто вот-вот нырнешь в воду. Немного суечусь на месте и вскрикиваю:
     — Товарищи! Мы не добьемся цели и не почувствуем себя единым народом, пока не будем крепко связаны желанием — бороться за наши права!
     — А, может, лучше погнать тебя в шею? — раздается резкий голос.
     — Тихо ты! Дай послушать! — говорит молодой рабочий следом.
     — Пора осознать, что никто не поможет нам в нашей борьбе. Мы всегда первые в работе, но почему-то находимся на последнем месте в жизни. Так не должно быть! Давайте позаботимся о будущем и о нас в нем! — Голос мой дрожит.
      — Ты закончила?! — отвечает все тот же грубый мужчина.
     Готова расплакаться. Я пока не могу агитировать так, как мои соратники, поэтому просто замираю на месте. Увидев мою неудачу, один из товарищей спешит на помощь. Чуть позже все-таки стараюсь закончить речь достойно. И, несмотря на то, как тяжело пока мне дается сила убеждения, меня поглощает всеобъемлющее счастье. Я знаю, наша вера растет с каждым днем. Все чувствуют это в воздухе. Скоро грянут перемены.

***

     26 октября 1917 года Уральский областной Совет извещает все города и заводы Урала: в Петербурге победила социалистическая революция! В тот же день Совет рабочих и солдатских депутатов в Челябинске берет власть в свои руки.
Народ ликует, как в день святой Пасхи! Февральскую революцию в городе воспринимают на ура — представители местной буржуазии идут с красными бантами, а в гимназиях снимают портрет царя. Поразительно, что первыми решительно поддержали перемены те, кого царь считал своей опорой — армия. Атаман Токарев на митинге делится: «Мы, казаки, одобряем это событие. Наконец;то ярмо, державшее нас в несвободе, пало, и мы приветствуем новую революционную Россию».

***

     Чехословацкий корпус восстал. Подумать только, мы ложились спать при Советской власти, а проснулись при белочехах! Никто еще не знает, что эсеры и меньшевики создали в городе подпольный комитет и вошли в сговор с противниками.
Я продолжаю вести переписки с политзаключенными, также распространяю листовки и веду агитацию среди рабочих. Сестра Соня пристроила меня работать в аптеку помощницей провизора в целях конспирации. Начались массовые задержания. За нами следят, и это меня пугает. По ночам смотрю в окно и содрогаюсь от ужаса, кажется, что ветки дерева — длиннющие костяные руки, подкрадывающиеся к нам все ближе. Внутри меня таится тревога. Это не к добру.
     Возвращаюсь с ответственного задания: я скрыла документы из архива челябинского партийного комитета. Значительное количество революционеров, среди которых были Самуил Цвиллинг (его еще называют местным Ленином) и братья Елькины, избежали арестов и расстрела.

***

     29 марта задержали мою сестру. Сонечка, буду бороться за тебя и за всех светлых людей, что нас окружают. Честная и храбрая, я горжусь тобой. Дорогая, навсегда в сердце останется образ твой, как ты стоишь в феврале на трибуне вместе с нашими горящими товарищами, опьяненная чувством победы, как солнце ласкает темные кудри твои, а под ногами простирается синий лед реки Миасс. Нам ничего не помешает победить! Пока наши идеи живы — будем жить и мы.
     Спустя несколько дней после ужасных известий о Соне я приезжаю в Омск со срочным заданием: нужно предупредить товарищей о предательстве эсера Образцова, тайно проникшего в ряды партии и положившего начало арестам. С заданием я справляюсь. Но судьба оказывается не так благосклонна. Меня вот-вот арестуют на вокзале. Это не какая-то случайность: моим делом занимается начальник отдела контрразведки при штабе Колчака — полковник Злобин, который и выследил мое нахождение.

***

     Я нахожусь в омской тюрьме. Буду умирать, как и подобает революционеру, без страха и с верой в будущее, что через несколько дней над всеми нами засияет знамя коммунизма, то долгожданное знамя, за которое мы умираем. Я уверена: ни одна жизнь, ни одна капля крови павших борцов за свободу не пропадет даром.
     Последнее письмо я адресую родному брату: «Дорогой Миша! Через несколько часов меня расстреляют. Дорогой, не плачь, не забудь меня... Я знаю, что этим принесу вам много горя, но не сердитесь на меня, другой я не могла быть. Прощай и прости. Не забудь поцеловать за меня маму и братьев. Если они люди сознательные, то не будут меня обвинять. Это мой идеал, за который я умираю. Целую тебя, твоя сестра Рита».

     P.S. В ноябре 1919 года девушку расстреляли.

     В Челябинске самые известные революционерки — это Соня Кривая и Маргарита Костяновская. Если о первой много сохранившихся сочинений, мемуаров, то о второй — практически ничего не написано, кроме сухой справки. В ноябре 2021 года я сделала небольшую художественную зарисовку о ней (от себя добавила только эмоциональную часть, все остальное — факты из ее небольшой, но важной жизни), чтобы читатели не забывали о ней.
    Когда-то именем Риты Костяновской была названа улица в Челябинске: она проходила параллельно улице Сони Кривой (что логично), но при хрущевской застройке города улица имени Риты К. исчезла.