Сказители легенд

     Напротив моей школы между жилыми домами ютилось недостроенное здание из красного кирпича. Когда на математике было скучно — детально рассматривала его из окна. Тогда это место хранило в себе много легенд. Такой дворовой фольклор детишек из Металлургического района. Одноклассники рассказывали, что когда кто-то заглядывал в этот дом — обратно уже не возвращался.
     Вокруг этого здания ходили самые изощренные истории. Больше всего впечатлил рассказ про то, как один мальчик, гуляя по этажам, наткнулся на портрет чудовища. Картина была настолько пугающей, что парень от ужаса свалился с лестницы, совсем одурев. Поговаривали, что портрет сам выбирал себе жертву: у него не было привязки к определенному месту, появлялся он в нужный момент и нужное время.
     — Это точно глупости, — возразила ученица третьего класса, — после школы соберемся в том дворе, где я докажу вам обратное!
     Той смелой девочкой необходимо было стать мне: хотелось признания сверстников. Мы действительно встретились. Только я в тот момент струсила, а потому пришлось набрать команду из мальчиков. Когда они стали утверждать, что совершить свой поход я должна в одиночку, как и обещала, пришлось перевести стрелки. Сообщила непременно, мол, какие из них мальчишки, если они всего боятся! Это задело их самолюбие: они надули багровые щеки и молча последовали в угрюмый дом, сжав маленькие кулаки.
     Внутри ничего не было, кроме пыли, мусора и прогнивших досок. Пахло сыростью. Планировка здания оказалась приятной, где-то даже сохранились целые ванны. Мы недолго исследовали пустующие квартиры, а когда забрались на третий этаж — я решила заглянуть в уборную. И увидела, как в ванне пыталась заснуть здоровая «нечисть». Она высунула свое черное измалеванное лицо, в ответ улыбнувшись во все гнилые зубы. Я испугалась, громко закричав, и выбежала к одноклассникам.
     А парни тем временем насторожились — со всех углов стали сбегаться тени людей, удрученных жизнью. Бродяги стали рычать, как злые и голодные собаки. Один из мальчиков крикнул, что они меня прикроют, что нужно уходить отсюда. Прислушавшись к совету, ломанулась изо всех сил вниз, где снаружи меня с нетерпением обступили одноклассницы.
     Из дома доносились крики. Кто-то из жителей, увидевших толпу мелких, вызвал полицию. Какая-то бабушка грозно на нас заверещала, так что с девочками мы убежали в соседний двор. Стали ждать мальчиков. Где-то через 15 минут они показались за углом. Одноклассник подошел к нам, на одну ногу прихрамывая. Позже выяснилось: ему ее сломали. Парни же с бродягами устроили бои на третьем этаже. Закидали друг друга кирпичами. Так и похоронить могли себя заживо.
     На следующий день нас отчитали перед всем классом, меня в особенности, потому что инициатор. Но я осталась довольной, как герои мультфильма «Скуби-Ду» в конце каждой серии, потому что раскрыла главное дело своей жизни. Разумеется, мы не верили ни в каких призраков, а происходящее воспринимали за игру.
     Когда вспомнила эту историю — она заставила меня задуматься о том, какие известные мифы про город существуют, каким мраком окутан Челябинск.

     Капля в море

     «Нужно разделять классические легенды от городских. В одних злом выступает сверхъестественная сила, в других — зло правдоподобное. Есть разные подходы на тему того, почему люди сочиняют легенды. Первый — интерпретационный. Во многих городских легендах содержится скрытое послание миру, артикуляция страхов и их символическое решение (завязка, кульминация, развязка). Также есть монистический подход, при котором люди воплощают какую-то альтернативную информацию. И еще к этому следует добавить психологические причины», — прокомментировал Илья Пронченко, краевед и создатель исторического кружка.
     Когда мы слышим о городских легендах, мы удивляемся: «Почему здесь нет оборотней и драконов?» Все наши легенды основаны на реальных событиях. Но есть и такие истории, по мнению Ильи, которые не воплотились в городские легенды, а стали устным фольклором. Как например, особняк Хованова с расстрелянной комнатой, которую занимает ФСБ, или шахты бывшей золотой выработки с захоронениями внутри, которые до сих пор находят в поселке Шершни.
     Больше всего Илье запомнилась история про женскую скульптуру, находящуюся в лесу у медицинского училища. Когда только перевезли этот памятник в указанное место — с ним постоянно случалось неладное: работникам всякий раз приходилось его ставить обратно, так как он падал по неизвестным причинам. Есть даже интерпретация того, будто бы эта скульптура оживает и ползает.
     «Наш город, в той форме, в которой мы его проживаем, сформирован при советском строе. Люди, которые до этого его населяли, и их быт растворились, как капля в море», — рассуждал мужчина.
     Городская легенда — не всегда про что-то, связанное с конкретным местом, а еще про то, что образуется в рамках агломерации (компактного скопления городских пунктов). К челябинским историям относились многие вещи как общероссийские, так и советские. «Мы недавно прошли эпоху коронавируса, а это был огромный толчок к распространению легенд, связанных с заболеваниями, мировыми заговорами. В этом смысле легенда похожа на слух, только ее отличает сюжет. Думаю, теперь вы понимаете, как принцип создания легенд работает», — подвел Илья Пронченко.

     «Рифма» поколений

     Мой проект «Уральские искры» в большей степени завязан на том, что мы формируем у читателя образ города. Подобная «мистификация» присуща всем молодым городам, у которых история не так богата на события. Было бы, конечно, глупо мнить себя первооткрывателями этого вычурного и притягивающего зазеркалья. Уральские писатели в начале 2009 года издали книгу «Легенды и мифы о Челябинске». С этим произведением тоже связана интересная история. А как вы хотели?
     В день города троице соавторов приснился один и тот же сон про Александра Францевича Бейвеля (городского голову Челябинска в 1903-1911 годах). Он явился и сказал: «Добрых мифов кот наплакал, город преданиями любовно не возвеличен, легенд в его улицах да скверах почти нет. Запишите мифы о Челябе, порадуйте да разукрасьте город!» Авторы в шутку даже дали читателям такой наказ:
     «Если что в записях наших не по вкусу вам придется — Бейвеля во сне кличьте, он придет, выслушает. А лучше сами досочините, пусть наши «Мифы» плодятся, новятся, узорочьем завиваются».
     Константин Рубинский родился в семье интеллигентов: его отец литератор и журналист, мама — поэт и музыкант. Мужчина рано начал писать стихи. С юных лет его публиковали во многих журналах. В 31-й лицей он пришел вести курс литературного мастерства, где и познакомился с Александром Поповым (директором лицея) и Сергеем Ефремцевым (преподавателем русского языка и литературы). На общей любви к слову, педагогике и Уралу воспылала идея — сочинить мифические зарисовки о Челябинске и его светлых людях.
     Меня поразило родство взглядов, то, как спустя время приходят люди, которые становятся продолжателями идей и традиций старшего поколения. Не подумайте, что настолько наглый человек, раз смею сравнивать «Уральские искры» с учителями, гуру словесности. Но я непременно вижу много общих черт. Мне близка подача Александра Попова с его темпом, легким слогом, резкими переменами в событиях, а главному редактору — вдумчивый, детальный, искусный стиль Сергея Ефремцева.
     Так произошла неосознанная передача ключика от ворот города со всеми его тайнами, правдами-неправдами, сказками и рассказами юным почитателям.

     В начале было…

     Сергей Ефремцев вырос на АМЗ, поэтому в его произведениях много теплых воспоминаний о рыбаках, радостных возгласов при упоминании озер, рек, водохранилищ и музыки. Музыки чего? Гуляющих ветров и льющихся вод, пения детей, птиц и, конечно, улицы Кирова с ее особенным звучанием, которую в 70-е называли «Брод».
     С первых же страниц «Соленого угла» Сергей умело описывает город трех революций, трех «ре», невских крепостей. Он восхищается им, подчеркивая: «Это книга Великая. Великанам ее и читать». Мне нравится, как с первых предложений мужчина преподносит текст обрывисто, словно раздающиеся выстрелы.
     И если Санкт-Петербургом он искренне восторгается, хоть и считает, что это какой-то другой мир, нечто недосягаемое, то Москва предстает, как «ярмарка тщеславия», «липкий шорох мочи и крови на Болотной». Такую книгу воспевать он не хочет: «Пусть ее листают другие». Затем речь заходит о Челябинске. И тут мужчина впервые «спотыкается», так как не может перестать им восхищаться: «Люблю треугольник озер», «Эта книга — треугольная, как татарские скулы», «Юго-Западный угол — мой».
     Подобный менталитет присущ жителям региональных городов — Сергей это четко передает. И тем яснее отражается мысль о Петербурге: нас пугает то, чего мы не понимаем, также чувствуем беспомощность и бесполезность перед высоким уровнем истории и культуры. В этом есть и психологическое значение: те, кто в серости выросли, обращались к воображению, снам и творчеству. На этой почве городские легенды родиться могли запросто.
     В том же «Соленом угле» мужчина делится легендой про одного японца — Хироси Кобаяси, которого забрал купец Валеев у одного штабс-капитана в Иркутске. Купец устроил его продавцом к себе в лавку. Это оказалось делом прибыльным: людям интересно было приобретать товары у человека, прибывшего словно из другой планеты.
     Хобби интересные у Хироси были: он мог часами любоваться водой, а еще японец все свободное время таскал камни. Настолько любил это занятие, что спустя время «высветилась вода»: все каменистое дно Миасса он расчистил. Дети купаться стали. Рыба разная повелась: язь, окунь, лещ, щука. Оглядел Хироси свое творение как-то, а потом развел руками и резко оборонил: «Шу!» Люди это подхватили. Сейчас над тем местом раскинулось водохранилище, но рыбаки все продолжают говорить: «Айда на Шум!»
     Когда японец домой собрался (на родине его война закончилась), тот напоследок решил заскочить в бор, где и встретил свою беду. Придумал он там каменные мостки через реку перекидывать: пройти иначе нельзя было. В народе говорили, что долго он так «пластался», пока силы у него не иссякли. Рядом с осинкой его и не стало. А местные и сейчас знают: болотце неподалеку от поселка пройти можно только по каменистым тропам. Все это дело рук Кобаяси.
     В начале было слово, и это слово — «Шу!»

     Уральский Гоголь

     В былинах Константина Рубинского осмеянию подлежат все герои. Как правило, в конце сказа он предлагает им гипертрофированное решение проблемы. Например, когда в театре «Манекен» происходили дурные вещи, автор посоветовал актерам выступать в церкви, так как это место освещенное, следовательно, «чиновничьи души» до них не смогут добраться.
     В его Челябинске фонды занимаются чем угодно, лишь бы не помогать нуждающимся, а под Алым полем таится целый туннель, в котором находится советская столовая для избранных, скучающих по советскому строю (их всхлипы и охи можно услышать, гуляя по скверу вечером). А строители метро у писателя — кроты, выпрашивающие «с миру по нитке».
     У Константина есть потрясающая история «Неизданное стихотворение Бальмонта». После смерти великого символиста Константина Бальмонта в его леопардовом жакете родными найдены были наброски одного стиха. Литературоведы долго спорили о том, чему оно могло быть посвящено.
     Известно, что в начале прошлого века символист заезжал в Челябинск. В женской гимназии он прочитал новые стихи и лекцию «Лики женщины в поэзии и жизни». Все его выступления объединяло одно обязательное условие — приходить нужно было с цветами, потому что без них «поэзия не дышит».
     Только город поскупился на цветы. За вечер он урвал всего два букета и, как ни странно, первый он получил из публичного дома, а второй — от бродяги. На то, что именно он был в нашем городе, указал еще перевод тюркского слова «Челяба» – «яма». Забавно, но в очередной раз маргинальные слои общества проявили себя, оставшись в истории не совсем поэтичного городка.
     Автор также приводит легенду, связанную с Юрием Левитаном, советским диктором. Тот приехал на выступление читать лекцию в пединститут, во время которой одна девушка обратила внимание на его микрофон. Недолго думая, она спросила, зачем Юрий постоянно его носит с собой. Левитан, усмехнувшись, ответил: «Деточка, в ваши микрофоны мой голос не поместится».
     Когда он читал речь — у женщин шли мурашки, а мужчины загорались желанием «построить коммунизм». Правда, вскоре произошло неслыханное: микрофон со сцены кто-то умыкнул. Разозлился Юрий тогда жутко, грозился, что не приедет сюда больше. Но к концу дня сердце его все же оттаяло.
     Автор сгущает краски тем, что неспроста Ярушин, Градский и Митяев прославились на российском небосклоне. Слухи ходят, что дух Юрия Левитана пробудил Левиафана, который гонит земляков в столицу. Сейчас чудовище находится в ожидании новой звезды, что воспевать Россию будет из мрачной столицы. Как только она явит себя — он выхватит ее из «пучины забвения».
     Челябинцы слышали немало историй о пленных немцах, которые после войны достраивали отдельные части районов (например, Маленькую Баварию на ЧМЗ), поэтому легенда и этот факт не обходит стороной. Поговаривали, что когда на ЧТЗ обновляли вид театра, один рабочий немец к веселым гипсовым маскам добавил половину грустных. Это не понравилось партийному руководству: «Ибо нельзя в советской стране слишком много плакать и чересчур много веселиться, и то и другое зело подозрительно».
     В день открытия отреставрированного театра немец забрался-таки на крышу, с которой и прыгнул вниз. Убился он или выжил — история умалчивает. Автор же считает, что терзался герой сильно, так как не хотел победителям свои маски оставлять. После этого в народе мнение гуляет, что на фасаде здания на одну грустную маску стало больше. И когда рабочие, увидев это, решили ее перелепить обратно на веселую, она спустя время все равно превращалась в грустную.

     Рыба гниет с головы

     В городе Александра Попова много покусывающей сатиры, ведь что в 2009 году, что сейчас — Челябинск не меняется: люди продолжают сидеть на корточках, жевать семечки, собаки справляют нужду, где им вздумается, голуби и бомжи пляшут в хороводах. Легкий и поэтичный слог автора чудно переплетается с упаднической реальностью. Еще за его произведениями скрыто переживание за современную Россию.
     «В России во все времена — не сесть в тюрьму и не сойти с ума — роскошь невиданная. Вот этой роскоши и хочется ей пожелать в год восемнадцатилетия. Страна Россия темная, как небо ночное, а люди светятся, подмигивают, падают…» — Александр Попов.
     С приходом к власти Медведева — 2008-2012 годы считаются «жирными» (из-за видимости свободы), поэтому я не удивляюсь каким-то резким политическим высказываниям, колким замечаниям в сторону чиновников, чувству обиды за советское прошлое и встревоженности за настоящее.
     В «Алой памяти» Александр Попов рассказывает про знакомого, который задолго до всех событий предсказал известный сценарий — развал СССР. Когда же он узнал, что Александр мечтает быть педагогом — тот в ответ ужаснулся. «Школы и без тебя под завязку набиты живыми трупами учителей!» — проворчал приятель. Ему не нравилась местная интеллигенция. Сначала автор не понял почему, а потом в архивах нашел информацию о том, что именно учителя скинулись на первый памятник Ленину, стоящему на Алом поле.
     В его заметках городские сведения это даже не фон, а толчок к развитию более глубокой мысли. Вообще, считается, что традиция у городских легенд — это отражение современных проблем общества, его надежд и страхов. Такие истории должны быть злободневными и правдивыми.
     Повествование на этом не заканчивается. У Александра через несколько лет прошел разговор с женой Осипа Мандельштама — Надеждой. Женщине интересно было посмотреть на «заблудшего провинциала». Вышел же на нее он через книголюбов. Когда они пили чай на кухне, Надежда сказала: «Знаете, молодой человек, сейчас модно Сталина ругать. Завтра эти люди примутся за Ленина. Они не виноваты». На вопрос Попова, кто же в этом случае виноват, Мандельштам ответила: «Мы».
     Полно же открывается противоречивость чувств в заметке «Напряжение нежности», где Александр признается, что у него две Родины, и ни от одной он не будет отворачиваться. В этом праздничном тексте (России тогда исполнилось 18 лет), писатель надеется, что сбудется загаданное желание: молодая страна будет ценить своих детей и стариков, извинится за проделки юности, сделает необходимые выводы, а там и мир поменяется к лучшему. «Главное — помнить: и Пушкин, и Толстой, и Достоевский еще не предел».
     Александр считает, что у каждого города должен быть свой головной убор. У Челябинска — кепки. Все же слышали, что раньше у Ленина, стоящего на площади, было две рабоче-крестьянской кепки? Одна сидела на голове, другую тот сжимал в руке. Когда люди заметили эту, мягко сказать, оплошность — пришлось все переделать. Теперь лишь козырек он держит в руке. Популяризатором этого мифа принято считать Сергея Довлатова, который в романе «Чемодан» описал похожий случай, якобы имевший место быть в Челябинске.
     У «Альфа-банка» стоит чугунная скульптура бедняка, которая сидит в позе лотоса и протягивает кепку прохожим. Люди бросают в головной убор монетки и гладят статую в надежде разбогатеть. А в 2004 году на Кирова появляется скандальная скульптура по случаю приезда московского мэра Лужкова (с ним хотел дружить Вячеслав Тарасов). Только вместо головы у Лужкова оказывается мяч, а это сильно злит приезжего гостя. Скульптор обещает исправить прежнюю голову на новую, но вместо этого меняют челябинскую главу города.
     На этом история заканчивается. Бедность в России многогранна. Следует пройти целый путь от Нищего и Ильича до Лужкова и Тарасова. Только ничего вам не поможет в случае духовной нищеты. Рыба всегда гниет с головы. Примерно в таком сатирическом ключе предстают истории Александра Попова. У этого автора есть как смешные, так и грустные зарисовки, щекочущие изнутри. Просто для контрастности я решила показать вам мир не совсем приветливый, но при этом с мудрым взглядом, что глядит на все происходящее «извне». Такое есть и в действительности: «Политики где-то там, а мы — здесь…».
     Эти настроения свойственны всем, кто пережил развал страны, столкнулся с голодом и кризисом в начале 90-х годов. Собранные сочинения в наши дни действительно звучат по-новому. Этим объясняется их высокое качество и культурная значимость.
     Советую побольше ознакомиться с текстами соавторов, чтобы проникнуться местным колоритом, отыскать для себя новые смыслы, идеи, формы.