Халтура. из книги академия жизни-1

ХАЛТУРА


Понятие «халтура», от греческого корня «халкос» (медная монета), означает — побочный и преимущественно легкий заработок сверх основного, обычного. Как действие, халтура подразумевает небрежную и недобросовестную работу, обычно без знания дела.
Ну, это в принципе, для всеобщего так: сказать пользования, мы же заострим внимание на одном из направлений такой деятельности, называвшейся в прежние годы музыкальной халтурой.
Это особый подвид халтуры вообще. Если выразить это действие обычным бытовым языком, то можно сказать, что оно стало в одно время разновидностью услуг населению при проведении каких-либо мероприятий — свадеб, юбилеев, проводов в армию и еще многих видов семейных, да и не семейных торжеств. Многие знающие люди могут сказать, что такой вид услуг существовал с незапамятных времен и поныне существует, но это не совсем так, если говорить именно о музыкальной «халтуре».
Где-то до шестидесятых годов прошлого века люди, имевшие возможность, нанимали музыкантов на подобные мероприятия, но это была не халтура. Это была работа. Тяжелая не только с физической точки зрения, хотя в этом и была главная трудность для наемных музыкантов — ведь вся музыка шла вживую, безо всяких усилителей, микрофонов, магнитофонов и т.п. Гармонь, баян, аккордеон, скрипка, бубен, реже — саксофон, труба, тромбон. Из этого набора у каждой музыкальной группы был свой выбор. В первой половине прошлого века популярными музыкантами в селах были гармонисты-парники, т.е. гармонь-бубен, реже — только гармонь. Баяны тогда в селах были редкостью, только в больших могло быть два-три баяниста на заказ, не более. В городах баянисты были более популярны, гораздо реже — аккордеонисты, и совсем редко, только где-нибудь по окраинам, работали платные гармонисты.
Как правило, такие музыканты были одаренными от природы, музыкального образования не имели, но работали на совесть, до семи потов отрабатывали договорную мизерную плату.
 
До пятидесятых годов можно было увидеть и услышать бродячие цыганские группы. Обычно это три человека: один с гармошкой, обязательно кто-то со скрипкой, и третий — с гитарой или бубном. Цыгане обычно предварительных заказов заранее не имели, просто ходили от села к селу, их приглашали любители экзотики, имевшие возможность заплатить уже по ходу их появления в районе или большом селе. Конечно, среди тех музыкантов-любителей были люди одаренные. Внутри этого небольшого «братства» существовали какие-то неписаные правила, кто, когда, кому и т.п. Лучших из них приглашали и в другие села, даже на значительные расстояния — на то они и лучшие. Отношения между музыкантами такого уровня, независимо от известности, были доброжелательными и товарищескими. Ни зависти, ни подсидки или подляны. Часто они объединялись или перегруппировывались под обстоятельства, хорошо знали друг друга и мирно сосуществовали, по большому счету, ни один десяток лет. Среди музыкантов не было ханыг и проходимцев, больных и людей с отталкивающей внешностью. Это, в абсолютном большинстве, были веселые, жизнерадостные, здоровые и зажигательные ребята, одно появление которых в любом месте, в любой компании, поднимало настроение и программировало всю дальнейшую тональность любого празднества. Ребята не только могли играть на разных инструментах, но и петь — как по заказу гостей, так и просто в контексте отмечаемого события.
До тех пор, пока не появились различные виды радио и звукозаписывающей аппаратуры, а после — усилители, микрофоны и все, что с этим связано, страна наша, по крайней мере, после войны, именно так отмечала различные события довольно долгие годы. Музыканты-любители натурально играли и пели, никто их не «раскручивал» и не выталкивал в «звезды», а реклама шла естественным путем — от человека к человеку, от мероприятия к мероприятию.
Перемены наступили сразу с разных сторон. Появились в городах и крупных селах, естественно, во всех районных центрах, музыкальные школы — наплыв туда в первые годы был ошеломляющим. И хотя хороших музыкантов от этого не добавилось, но уже в коллективах, работающих на заказ, нет-нет, да и стали появляться более подготовленные молодые люди. Параллельно с этим новшеством пошла примитивная оркестровая техника — электробаяны, электрогитары, позже клавишные и т.п. Это был пик подъема любительской музыки для бытовых нужд. В нашем селе Слободзея, в конце пятидесятых появилось музыкальное училище, одно — на всю левобережную Молдавию в то время. За несколько лет работы оно не столько означило себя выпуском профессиональных музыкантов (это тоже было), сколько всколыхнуло весь наш регион. На конкурсных отборах абитуриентов жизнь показала, что наша республика, особенно наш район, где проживало 120 тысяч населения, а географически внутри района был расположен еще и 150-тысячный город Тирасполь, да город Бендеры рядом, со всей этой плотнонаселенной территорией, имеет столько талантов, певцов и музыкантов, что, наверняка, их хватило бы, чтобы «озвучить» какую-нибудь солидную европейскую державу. Мне довелось побывать в разных европейских странах, и могу сказать определенно — по насыщенности музыкальными талантами, при любом сравнении, мы богаче их всех, только возможностей у нас нет таких, как у них. Ну да ладно, не в этом суть данной были.
Короче говоря, появление более квалифицированной прослойки среди «лабухов» (так называли первых примитивных исполнителей-любителей, работавших на публику), не только повысило уровень исполнения, но и способствовало интенсивному появлению музыкальных групп «а ля битлз» и т.п. Как часто бывает в жизни, — возросли не только предложение, но и спрос Как раз в наших приднестровских краях с середины шестидесятых и почти до конца восьмидесятых годов был бум экономического и связанного с этим социального подъема. Невиданными темпами росло производство, соответственно — зарплата и благополучие населения. Это где-то у кого-то был «застой», как часто стали хаять тот период всякие недоброжелатели, свои и чужие (свои даже стали хуже, чем чужие), а у нас, и не только в сельском хозяйстве и перерабатывающей промышленности, а буквально во всех отраслях народного хозяйства был подъем. Нам не надо было никаких реформ и перестроек, надо было только адаптироваться под новые времена, и все. Так вот, именно в то время спрос на хорошую веселую музыку значительно возрос
У людей появились деньги, пусть не такие большие, но достаточные, чтобы заказать музыкантов на какое-либо торжество. Именно тогда и появилось среди музыкантов то, возможно, обидное определение — «халтура». Появилось вначале среди штатных музыкальных групп, которые вне своего рабочего времени, вроде как нелегально, а на самом деле шумно и с большой рекламной помпой, играли на
различных семейных торжествах. Сперва на инструментах, взятых с работы, а затем, обжившись и утвердившись, — уже на своих. Постепенно определились с уровневым статусом, кто, где и кого обслуживает — не все группы были одинаковы по мастерству и престижу, и по цене тоже.
Групп этих было не так много, но они, в общем, удовлетворяли спрос, брали за услуги практически копейки, но добросовестно отрабатывали полученные деньги. Группы были автономны, иногда внутри них шли ротация, обмен музыкантами и аренда на время. Была, конечно, и конкуренция. В их составах часто были талантливейшие ребята-универсалы, они по 2-3 и более раз в неделю, а то и чаще, ходили на ту самую халтуру, и там потихоньку пропадали. Дело в том, что пробиться куда-то вверх или за рубеж; могли лишь чьи-то дети и родственники, как правило, не стоившие, образно говоря, мизинца многих ребят, игравших по окрестностям на местном уровне. Те, «продвинутые» кем-то, не чувствовали своей никчемности, а талантливые музыканты, понимая свою невостребованность, искали утешение в другом...
Они очень много играли-пели, и всегда много пили. Такая уж была их трудная доля. Чтобы ходить на халтуру, надо было не только уметь и иметь, на чем играть, не только уметь петь и вести все организационные дела, надо было еще иметь и железное здоровье. В наших краях большая часть торжеств, особенно свадеб, проводилась на улице, под брезентовыми навесами, где, в идеальном случае, была слегка плюсовая температура, а музыканты всегда располагались с краю, на ветру и холоде. Без спиртного долго не выдержишь, а часто приходилось играть и петь почти до утра; на другой день — опять продолжение...
Да, непьющих музыкантов были единицы, они долго в группах не задерживались, даже если были мастерами. Все остальное — пили. Слабые долго не выдерживали, сходили с дистанции, оставались те, кто по своей конституции мог выпить, сколько угодно, всегда оставаясь «в строю».
В те застойные годы, по вечерам село гудело, в разных местах играла музыка, и процесс шел непрерывно до начала девяностых. Потом пошел развал страны, потеря сбережений в сберкассах, закрытие границ, появление разных валют и т.п. неприятности. Главным в жизни стали деньги, а не музыка, и не каждый уже мог позволить себе нанять музыкантов, тем более, хороших. С появлением дисковых но-сителей и мощных усилителей, воцарилась уже действительно халтура. Группы уменьшались до 2-3 человек — включали новую аппаратуру, и почти перестали не только вживую петь, но и играть. Все пошло под «фанеру».
Главным лицом группы стал солист-ведущий, а классные музыканты были в качестве сопровождающих — все исполнение шло под запись. И сейчас так поют, как настоящие халтурщики. Для разнообразия одну-две песни выдадут вживую, а все остальное — фанера. Деньги стали решать все, причем, на любом уровне.
Если бы на каждой «халтуре» кто-то записывал отдельные эпизоды событий, т.е. отмечаемых там уникальных торжеств, можно было бы собрать их на миллионносерийный фильм, причем не игровой, а натурально-документальный, как было на самом деле. Сколько различных случаев, историй самых неожиданных и необъяснимых могли поведать миру участники тех халтур! А так как мы продолжаем серию былей из нашей жизни, то я вам напомню одну из таких «халтур», случившуюся в начале девяностых годов прошлого века. Она — классическая по характеру и примерности исполнения.
Один из моих дальних родственников был как раз таким музыкантом, который обслуживал торжества по вызову. Виктор, так его звали, был потомственным баянистом, раньше играли на людях его старший и средний братья. Вообще, весь их род отличался музыкальными талантами, и до сих пор — не только на любительском, но и профессиональном уровне — выступают более молодые отпрыски этой семьи — дети, внуки и правнуки.
В отличие от старших братьев, Виктор был не только музыкантом и певцом высокого класса, но и обладал более спокойным и рассудительным характером, практически не пил «на работе», т.е., на гулянках, был бережлив и расчетлив. Работал, как правило, без сопровождения, что, в плане выпивки, являлось огромным преимуществом. В компании или группе практически невозможно не пить — сразу станешь «больным» или «сволочью», а вот если один — всегда заставлять затрудняются. Ну, примет вежливо стопку от хозяев — и на том все. Никто больше его не трогает. Мастерство и невысокие, по тем временам, расценки сделали, как сегодня говорят, рейтинг этого человека довольно высоким — слава о нем разошлась за сотни километров.
Как раз в зените его успехов, где-то в начале девяностых, к нему заехал очередной заказчик из райцентра соседней Одесской области.
Причем, не на какой-то там «Волге» или паршивой столетней иномарке, которые появились тогда у «крутых» ребят. Нет, он приехал на огромном новеньком «Урале», естественно, с одесскими номерами. Машина явно была военная, совсем недавно где-нибудь стояла на колодках в боксе, так что на вид — как будто с завода.
В те годы, кто мог, тот и растаскивал имущество перебазирован-ной из Восточной Европы в Молдавию Южной группы войск, в том числе ее ведущего структурного подразделения — 14-й армии. Граница с «самостийной» Украиной — рядом. Перейти ее — как сходить в магазин, поэтому шло откровенное ограбление армейских частей, особенно по части техники всех видов и имущества. Приехавший на «Урале» заказчик был прапорщиком уже украинской армии. Молодой парень, лет 25-ти, килограммов за сто весом, с лукообразным лицом лилового отлива, мутным тупым взглядом и волосатыми растопыренными пальцами. Ну, типичный «новый украинец» тех лет.
Он ввалился к Виктору в дом и с неописуемым апломбом, не предполагающим возражений, заявил, что через неделю у него свадьба, и он хочет, чтобы Виктор на ней играл.
Виктор посмотрел свои записи. Хотя программа очередной субботы у него еще не была точно оговорена, все-таки сказал, что занят, но можно договориться на более поздний срок.
«Ты шо, не поняв, шо я женюсь? — приблизил свои бычьи глаза, налитые кровью, заказчик. — Значит, так! Слухай до мэнэ — машину туда-сюда я дам. Знаю, ты бэрэш 60 долларив. Даю 90. И ще, запомны, добавляю пивсотни, но привэзы с собою якогось тромбониста, дуже люблю, як тромбон пырдыть!», — добавил прапорщик и раскатисто заржал.
Пока он выступал, Виктор слушал и быстро соображал: «Двойная оплата — раз, хотя расстояние более сотни километров; будет транспорт заказчика — два; тромбониста долларов за 20-25 можно найти — три; в принципе — выгодно».
И хотя рожа заказчика ему явно не нравилась, и можно было быстро поставить его на место и отшить, Виктор согласился — даже не из-за выгоды, а из-за нежелательного резонанса о своей персоне за «рубежом».
В субботу, как и было обещано, снова подкатил к дому Виктора тот самый «Урал», только за рулем сидел не прапорщик-жених, а дядя, брат его отца, целый старший прапорщик — плюгавенький мужичонка с бегающими глазками, но с теми же большими амбициями. Виктор погрузил аппаратуру, позвонил Петру — тромбонисту, с которым договорился заранее, что за ним по пути заедут, и «Урал» тронулся в сторону Одессы.
Тромбонист Петр поехал с удовольствием, так как его группа давно распалась, в последнее время подрабатывал в оркестре «Спецзеленстроя» на ритуальных выездах. Виктор пообещал Петру оплатить за каждый день свадьбы по 15 долларов, и тот с радостью согласился. Заработок, по тем временам, неплохой, да и еда-питье — на «халяву».
По дороге Виктор имел неосторожность спросить, зачем, мол, гнали такую большую машину, она же жигулевский бак бензина съедает за 100 километров. В ответ водитель самодовольно заржал, снисходительно похлопал Виктора по плечу и просто сказал, что он является не только начальником ПФС (продовольственно-фуражного склада), но и заведует военной автозаправкой. Больше никаких вопросов у пассажиров не возникало, все было понятно.
По дороге дядя жениха разоткровенничался и сказал, что «пыть будуть ны якый ся там чимиргэс (самогон), чи то поганэ вино, а чыстый спырт!». Добавил, что почти задаром достал 50 литров медицинского спирта, разбавил его дистиллированной водой и подарил племяннику на свадьбу около 100 литров, как он выразился, «чудо-пойла». «Мы им покажэм, як надо гулять свальбы», — закончил дядя-старший прапорщик, въезжая в свое село.
Виктор с Петром установили аппаратуру, все подключили, проверили и стали ждать ритуальных для данного события команд. Основным распорядителем на свадьбе был староста, он же — младший брат отца жениха, он же, как уже было сказано, — старший прапорщик, привезший музыкантов.
На дворе — ноябрь, снега не было, но мороз к ночи — 8-10 градусов. Под огромным, во всю длину двора, брезентовым навесом, с одним, хотя и мощным тепличным обогревателем, было не совсем комфортно, тем более музыкантам, традиционно примостившимся у открытого выхода. Но это было вначале свадьбы. После третьей-четвертой рюмки (читай — стакана) для гостей холода уже не существовало. Они пили-ели, гуляли, танцевали. Разбавленный спирт делал свое дело.
Начало свадьбы было назначено на три часа дня, но уже к двум часам все гости были в сборе и с трудом дождались молодых с регистрации. Для музыкантов такой распорядок дня был необычным, по крайней мере, для свадьбы. В наших краях и, особенно на сельских молдавских свадьбах, приглашали гостей к шести-восьми вечера, а они (гости) сходились к десяти. Потом еще ждали «нанашулов», т.е. посаженных отца и мать, без которых гуляния не разворачивались по установленным канонам. Некоторые из нанашулов, зная требования обычаев, специально тянули время, появляясь часам к одиннадцати — половине двенадцатого ночи. Как правило, это были богатые родственники, местные авторитеты или просто такие гадостные, простите, по натуре люди, желавшие лишний раз выпятить свое превосходство. Учитывая поздние начала, молдавские свадьбы в первый день продолжались практически до утра. На другой день — другой ритуал.
Здесь же, на Украине, такой временной роскоши не было, даже по той простой причине, что в те времена были частые и повсеместные «веерные» отключения электроэнергии. По данной зоне отключения по графику были с одиннадцати вечера до семи утра. Даже несмотря на суперавторитет участвующих в свадьбе прапорщиков и тот факт, что среди гостей был начальник местной подстанции, все вместе они сумели на свой страх и риск продлить световое время всего на один час, т.е. до двенадцати ночи. Понятно, что если нет света, то, считай, нет и гулянки, ведь если нет освещения, то молчит и музыка, страдает все сопутствующее.
Гости все это знали, поэтому не теряли времени зря, и уже часам к восьми вечера, свадьба поредела наполовину. Причем, сразу были «выбиты из строя» главные действующие лица. Первым унесли отца жениха, т.е. хозяина дома. Он что-то начал, протестуя, кричать, но был изолирован на месте. Вторым на ровном месте упал его брат-староста, которого тоже отнесли домой, благо, он жил напротив, через дорогу. Потом вдруг закачался жених, он, видимо, не один день готовился к этому событию. Ну, его вместе с невестой-женой как можно торжественнее проводили к каким-то родственникам, на первую брачную ночь.
Судя по располневшей фигуре невесты и ее заметно округлившемуся животу, было понятно, что первая ночь у этих молодоженов прошла не один месяц назад. Но обычай есть обычай, поэтому с молодыми соблюли все, как надо. «Обезглавленная», по сути, свадьба, предоставленные самим себе гости — стали более раскованнее и решительнее. Частые и обязательные тосты попросту прекратились. Гости сами наливали, закусывали, сами себе кричали «горько» и друг друга
сами целовали. Ситуация стремительно ускорялась, за столами уже никто ничего не мог понять, и тогда присутствующий на свадьбе главный сельский электрик куда-то позвонил, скорее всего на подстанцию.
Свет начал мигать, предупреждая о том, что скоро его не будет. Для гостей это не было неожиданным, так происходило ежедневно, поэтому они поняли это как сигнал к действию, быстро допили все, что было на столах и возле, а потом спешно разошлись по домам.
В «живых», т.е. на своих ногах и в здравом уме, остались четверо — хозяйка, мать жениха, музыканты Виктор и Петр, а также соседская девочка-подросток. Родители ее ушли домой, а она, наоборот, пришла к соседям, потому что знала — после такого перебора отец обязательно будет гонять маму по огородам, обзывая разными плохими словами, через час-два, наконец, ввалится в дом и где-нибудь в сенях заснет. Потом мама его разденет и затянет в хату. Так было всегда, так будет и сегодня. Поэтому она и пришла к соседке, может, чем-то помочь надо. Виктор попросил нагреть чаю, потому что, в отличие от перегревшихся спиртным и танцами гостей, сильно промерз, да и у Петра мундштук тромбона начал прилипать к губам.
Просьба согреть чай застала женщину врасплох. Ей было стыдно признаться, что в доме никто никогда чай не пил. Вино, рассол, иногда компот домашнего консервирования — его полный погреб. А тут чай! Чайник она так и не нашла, кипяток согрела в кастрюльке, чая для заварки, естественно, в доме тоже не было. Виктор пошел в сад, наломал вишневых веток, прироста текущего года, сложил их в кастрюлю, прокипятил. Чай из вишневых отростков — чудесный напиток! Куда до него всему этому зарубежному рекламируемому мусору! Что по цвету, что по запаху, что по вкусу!
В общем, почаевничали с хозяйкой музыканты, торт специально из Киева привезенный проводниками, разрезали — гости до него так и не дотронулись, не дошла, видно, очередь. Потом убрали все ценное со столов, занесли в погреб и пошли спать. Место музыкантам определили в летней кухне, т.е. в отдельном домике, наличие которого в каждом дворе просто считается обязательным. Конечно, кухня зимой не отапливалась, но хозяйка нанесла одеял — по нескольку штук на каждого, так что опасности замерзнуть — не было.
После шумного «бала» музыканты с трудом засыпали, буквально оглохнув от тишины. Главное было сделано; завтра еще часа три-четыре, больше гости не выдержат, да и на работу большинству в понедельник, так что вроде бы все идет нормально.
 
Так думал Виктор, да и, наверное, Петр, засыпая в чужом селе, в холодной летней кухне, после кошмарного по исполнению и организации первого дня свадьбы. Виктор не помнил, как забылся и заснул, зато на всю оставшуюся жизнь запомнил то, что было после.
Где-то часа в четыре утра, хлопнула дворовая калитка, кто-то влетел во двор с душераздирающим звериным воем и какими-то нечленораздельными возгласами.
Громкий стук в дверь. Слышно, как вышла хозяйка. Тихий разговор. Наконец, рев в два голоса, какие-то крики, разобрать нельзя ничего.
Минут через пять две полураздетые женщины буквально ввалились в летнюю кухню. В руках одной из них, как оказалось позлне, хозяйки, — горела свеча.
«Помогите!», — кричала хозяйка, «Караул!», — вторила ей обезумевшая соседка. Они сели перед музыкантами на лавку и, перебивая друг друга, что-то пытались сказать. Понять их было невозможно. Прошло еще минут десять, пока стало ясно, что «сгынув», т.е. ушел из жизни, староста, тот самый дядя жениха, он же старший прапорщик, он же человек, сидящий на военных харчах в складе.
Прибежавшей женщиной оказалась его жена-старостиха. Из нее хмель еще не вышел — она была взъерошенная, страшная и беспрерывно кричала: «Ой, пропав, ой, вже холодний, ой, шо ж мы будэм робить тепэр?», ну и так далее. Идти домой боялась, вся тряслась, каталась по лавкам под навесом и по-волчьи выла, вперемешку с от-дельными выражениями.
Хозяйка попросила музыкантов сходить через дорогу во двор старосты, хоть положить его куда-нибудь по-человечески, а то, по словам соседки-невестки, «вын валяеца, як дровыняка на кухни».
Музыкантам пришлось собираться: что делать — свадьба резко перешла в похороны. «И зачем я согласился с тобой поехать? — завыл вдруг напарник Петр, — теперь нам за воскресенье не заплатят, пропали мои 15 долларов». «Заткнись ты с долларами, видишь, горе у людей», — прошипел Виктор, и они вышли во двор. Потом прошли через улицу в усадьбу старосты. Хозяйка с невесткой — за ними. Невестка показала, куда идти. Виктор взял свечку. Зашли в кухню. Детей у этой пары не было (может, и были где-то, но в тот момент в доме не жили). Если в обычном холодильнике температура — 10-14 градусов тепла, то в том доме (кстати, во многих домах газа и сегодня нет) температура была, если и не минусовая, то близкая к нулю.
Как  там люди жили, одному Богу и жильцам известно, но, что было — то было. В узкой расщелине, между обычной сельской плитой и старинной койкой, лежал тот самый староста, что вчера утром привез их на «Урале». Тело его вытянулось, было холодно-несгибаемым. Пришлось даже отодвинуть койку, чтобы можно было подойти к нему.
Рядом стояла метра в три длиной старинная скамейка, на ней — оцинкованный бак с водой. На воде — легкая пленка льда. Бак пришлось убрать. Жена покойного постелила на скамью вязаный половик, и на него положили негнущееся тело старосты. Свечка стояла на плите. Все четверо молчали, не зная, что делать дальше. А часам к двенадцати дня, должны были собраться гости, чтобы опохмеляться...
В общем, страшно было подумать о том, что будет дальше. Присели. Кто-то начал вспоминать аналогичные случаи из жизни, потом начали успокаивать друг друга, что-то предлагать и т.п. Чудовищная нервная оторопь прошла, реальная дикая действительность заняла все мысли, даже посторонних, вроде бы, музыкантов.
И вдруг — грохот! Вроде как упали несколько поленьев и досок на металлический пол. От испуга свалилась со стула хозяйка дома, старостиха. После этого в доме разорвалась атомная бомба или что-то еще хуже — среди жуткой тишины скрипучий противный голос прокричал: «Манюня, твою мать, дай швыдче воды, де ты шляйся?»
Все резко повернулись в сторону лавки. Староста, этот мерзлый суповой набор, лежал на полу и негнущейся правой рукой пытался протереть глаза. Жена его — в обмороке, и слава Богу, а то бы пришлось ее укладывать на лавку.
«Одеяло, быстро одеяло! — безумно заорал Виктор Петру, — неси одеяло или два с нашей постели!». «А вы, — он обратился к пожилой хозяйке, — ставьте быстро кипяток, будем чай пить!».
Петр принес два одеяла. Запеленали слабо сопротивлявшегося старосту и перенесли в дом, где гуляли свадьбу — на всякий случай, а то очнется старостиха, увидит живого мужа, и точно один покойник будет.
Как бы там ни было, но оттерли, отогрели славного старосту. Старая хозяйка понесла чай невестке — отошла и та. Своим помутненным неопохмеленным сознанием она согласилась, что муж ее живой и тотчас пьет чай — это для нее тоже была новость, как и то, что она сама, ночью, пьет сладкий горячий чай, а он оказывается такой хороший и приятный.

Закончилась та торжественная ночь тем, что уже часов в семь утра, когда появился свет, за одним из свадебных столов, собрались-- хозяйка дома, староста с женой, два музыканта и примкнувший к ним, очухавшийся к этому времени, хозяин дома. Заключительным аккордом всего происходящего стал неожиданный вопрос старосты: «Слухай, Витек, а ты знаешь такую песню — «Как провожают пароходы»? Услышав это, все дружно рассмеялись. Живой, значит!
Все договорились — никому не говорить о случившемся. Дальше все пошло по инерции: пришли на похмелье гости, попели, попили, потанцевали и довольные разошлись. Но когда староста, который за день прочувствовал все, что с ним произошло, потому не пил и молчал, подъехал вечером на том же «Урале», чтобы вести музыкантов в Тирасполь, Виктор категорически от такой услуги отказался. У него перед глазами навсегда осталось его застывшее тело.
«Нет, лучше мы на автобусе доберемся», — заявил он. Хозяин все понял. Наняли какого-то сельского милиционера, тот и доставил музыкантов домой.
Эти сутки «командировки» на халтуру, Виктору врезалась в память на всю оставшуюся жизнь, он так и до сих пор не определился, что это было — смешное или страшное...
А халтура живет и процветает, но уже совсем в другом качестве, чаше всего действительно как халтура. А почему? Вроде бы качественно все изменилось к лучшему. Сегодня каждая песня — целый мини-спектакль, где сама песня — уже только фон, багет, а не картина. Причина, на мой взгляд, в том, что музыку и, в частности, песню, стали лапать грязными руками, покупать за деньги. Из песни вынули душу. А песня без души — как человек с искусственным сердцем. Только и того, что живет, да и то — недолго!