Бодрячок по-гонконгски

В порту Гонконга жарко. В порту Гонконга потно. В любое время года и в любое время суток. Можете мне верить, ведь я портовый грузчик. Но даже в такой дыре как наш драгоценный порт — в этой вечно влажной щели между морем и землёй — есть свои приободряющие секретики, которые не первый десяток лет помогают нам с должным тщанием и усердием зарабатывать геморрой. И это не то, о чем ты, друг, подумал.

В то утро мне исполнилось тринадцать лет, и отец впервые привёл меня к себе на работу в порт. И если это задумывалось как экскурсия, то, чёрт меня дери, гид из него был что дракон из дохлого кальмара. Херовый — одним словом.

— Э, старина Вонг, это кто там с тобой? Сосунок Вонг-младший? Давай, тащи свой зад сюда. Парни, как раз, только что юаньян забадяжили.

Эти слова проорал нам папашин недобосс — Тонг Юньфат. Стрёмный мужик, если честно, но в тот день они все мне такими показались. Загоревшие до черноты с перепачканными руками портовые работники сгрудились в углу какого-то полупустого склада, где по мере нашего приближения запах солярки, немытых тел и заплесневевших надежд уплотнялся настолько, что впору было раздвигать эту вонь руками, будто занавески. Впрочем, привычный дух для тех крысиных переулков, где мы с отцом тогда обитали, только в максимальной концентрации. Подойдя ближе, я наконец увидел, ту дрянь, которую нас торжественно пригласили отведать.

Мужики обступили здоровенную облупившуюся кастрюлину, вокруг которой с одной стороны валялась пустая упаковка от цейлонского чая, с другой — жестяная банка с растворимым кофе.

— Э, Вонг, ты принёс молоко?

Папаша отрицательно улыбнулся, и тогда у этого черепашьего отродья Тонга, как из-под коровьего хвоста, повалил такой речитатив, что значения некоторых фраз я узнал только годам к шестнадцати. Закончив выражать свою озадаченность и фрустрацию, Тонг первым запустил свою кружку в корыто с чёрной жижей. За ним последовали и остальные мужики.

Отец тоже зачерпнул и, прежде чем передать мне, сделал пару глотков сам. Рот у него при этом перекосился, как если бы он прихлебнул чёртовой материковой гаоляновки*. Конечно, я сразу смекнул, что в кружке нихрена не сироп, но по большому счёту мне здесь честь оказывали — позвали пить юаньян, чтоб его, пусть и недоделанный**. Стало быть, обряд инициации. И я выпил. До дна.

— Сяолун! Не допивай! — как оголтелый заорал папаша, отнимая кружку от моего рта.
— О, сука, да из этого пацана будет толк! — заржав, бросил Тонг в нашу сторону. — Ничего. Через пару суток оклемается щенок твой.
И вместе с остальными, звонко шваркнув пустую жестяную кружку в порожний таз, направился к выходу.

Накрыло меня почти сразу. Бросило в жар, живот скрутило, а сердце давай долбиться о кости груди так, словно собиралось навсегда покинуть такого тщедушного и глупого салагу как я. Выругавшись, папаша побежал за водой, а я умирающий и гордый, от того, что испил бурды с поэтическим названием***, топтался на месте, счастливый, причащённый и не знающий, за что хвататься — за сердце или за задницу.

С тех пор прошло двадцать лет. Все эти годы, работая в нашем порту, я то пил чёрный как дёготь юньнаньский пуэр, то харкал «кровью» хайнаньского бинлана. Но тот первый глоток настоящего юаньяна — без молока, без жалости — остался во мне, как шрам от хорошей драки. Наш «бодрячок по-гонконгски».

_______
*Гаоляновка – очень крепкая китайская «водка» из сорго, может достигать 70%.
**Сейчас юаньян готовят в пропорции 70% чёрного чая с молоком к 30% кофе.
***Название локального напитка yuan yang происходит от символа идеального сочетания или идеальной пары — уточек-мандаринок (тут должны были быть иероглифы, но интерфейс Прозы их не поддерживает).

(2025 г.)