истории из армейской службы

Итак, вольная гражданская жизнь позади. Впереди армейская служба с ее дисциплиной и воинскими уставами. В Бресте эшелон загнали  куда-то в тупик, где продержали примерно полдня. Уже там новобранцев начали  отсортировывать, переводя из вагона в вагон. Как и для чего это было сделано Витька не задавался вопросом. «Набирают в команды» высказался  его сосед. «Учебка», куда он попал, готовила командиров, механиков-водителей и наводчиков для средних танков Т-62. Он попал в роту командиров.

В первый день построение на плацу. Под звуки военного марша прошли как «гуси» мимо трибуны, где стояли высшие офицеры во главе с командиром полка. А в казармах  сержанты уже во всю «дрючили» курсантов ещё до принятия присяги. На ротном построении назначили писаря, художника, каптёра. К своему изумлению Витька услышал от комроты, который проходя перед строем, как бы мимоходом, сказал старшине

– В штабе интересовались топографами, геодезистами. Выясни.

Старшина, лет 30-ти, пока что-то выискивал глазами в ротном журнале не глядя на строй, командовал:

– Рравняйсь – отставить, рравняйсь – отставить! – И так до тех пор, пока не нашел то, что нужно.

– А! Геодезисты, топографы!!! – громко воскликнул он. – Знаю таких. «Сачковый» народ! Бегал по молодости у одного такого сезон с рейкой. Спина в мыле, а он стоит зараза часами на одном месте и командует: то туда, то сюда – и так весь день. Ночью без задних ног спал!

– Ну есть тут такие?!

Витька уже был готов сделать шаг вперёд, но что-то его остановило.

– Может, пронесёт, – думал он.

Командиром ему не очень хотелось быть (точнее совсем не хотелось), а вот управлять танком как механик-водитель – это было бы здорово.

– Что, нет никого? Ну и правильно, здесь другому нужно обучаться!

– Ну вот пронесло, – подумал Витька.

На следующий день после принятия присяги он впервые услышал, как говорят на чисто украинском диалекте. Писарь спросил его:

– Витько, скильки тоби було рокив, колы тоби забралы до вийска?

Было как-то немного смешно и непривычно. Во взводе было 30 человек из разных краёв Советского Союза.

Началась муштра. На огневом городке на трёх учебных танках отрабатывали норматив посадки. Если кто-нибудь не укладывался в норму, то заставляли повторять это снова всех, до тех пор, пока не достигался нужный результат. Потом теоретические занятия, спортивная подготовка: кросс, турник, брусья. На полит. подготовке у многих курсантов предательски уже закрывались глаза. Отбоя ждали как избавления от всего этого. Но отбой тоже не наступал сразу. Сержант с упоением командовал «отбой!», «подъём!», перемешивая русский язык с украинским, до тех пор, пока взвод не укладывался в норму. Обязательно все время с первого раза не успевали «отбиться» пока горит спичка. А если успевали, то он дул на неё, видя, что у всех получается.

– О, сквозняк, чи шо?! – и командовал снова.

Утром с голым торсом бег 1 км. Потом гусиным шагом в гору, брусья, турник, наклонная доска для накачивания пресса.

В школе под руководством учителя физ-ры Фёдора Николаевича у Витьки были успехи на этих снарядах, но с тех пор прошло уже около четырёх лет, и в данный момент он с ужасом выяснил, что у него все эти навыки исчезли. А тех курсантов, которые болтались на турнике как кишка, «дрючили» вдвойне. Пришлось вместо курилки бегать на спортплощадку и самостоятельно отрабатывать упражнения. Это однажды заметил командир роты. Похвалил перед строем, запомнил Витькину фамилию. Потом иной раз, когда рота шла строевым шагом командовал:

– Ермаков, выше ногу!

Через две недели перед ужином принесли почту. Писем ждали все. Это была какая-то отдушина, во время которой можно было чуть отвлечься от реальности. Те курсанты, которые получили весточки от родных, знакомых, от подруг, разбрелись по углам, перечитывая по нескольку раз написанное. Ермакову тоже пришло письмо из дома. Не успел он дочитать, как в дверях появился командир взвода со здоровенным сержантом.

– Вот он, – сказал взводный, указывая сержанту на Витьку.

Тот оглядел его с ног до головы и, не стесняясь офицера, обрушился на него не цензурной бранью.

– Ты знаешь как в армии слух лечат?! – и показал увесистый кулак. – Почему старшине не сказал, что ты топограф?!

– Да я вообще-то геодезист, – попробовал оправдаться Ермаков.

– Да какой хрен разница?! План огневого городка со всеми мишенями, блиндажами и со всем прочим нарисовать можешь?!

– Да, смогу…, наверное, – ответил Витька.

– Не «наверное», а «так точно» отвечать нужно. Понял курсант?! – и уже миролюбиво сказал лейтенанту, как будто у них в званиях не было различия: – Так этого курсанта отстранить от занятий, ни в какие наряды и караулы не ставить. Все вопросы – к зам. командира полка. Понял, курсант?! Закончилась для тебя учёба. Будешь здесь два года службу нести! – и положил свою тяжёлую руку на Витькино плечо. – После ужина зайдёшь к мотострелкам, ко мне в казарму.

Тут командир взвода рассмеялся: «То-то я просматривал бумаги, а у него там написано «техник-тИпографист». (Это была правда: писарь ошибся. В военном билете было записано, что у него вот такая гражданская специальность).

– Ну вот! – подумал Витька. – От чего ушёл к тому же и пришёл. Типография так, так тИпография. Будем работать.

А если честно, после двухнедельной муштры, от которой некоторые курсанты на вечерней поверке, засыпая, падали в строю, у него несколько поубавился пыл стать командиром или механиком.

После ужина Витька зашёл в казарму, где находились такие же курсанты, только мотострелки. У Василия Шкурко (так звали сержанта) в конце коридора  на первом этаже была отдельная комната. Кровать, стол два стула, настольная лампа, в углу комнаты печь от пола до потолка, ведро с углём, кочерёжка. В такой обстановке жил Витькин новый командир.

– Так, давай, садись, будем знакомиться. Можешь звать меня просто по имени.

Поговорили о предстоящей работе, о помощниках, которых также выделят на постоянной основе. И неожиданно разговор перешёл на другую тему
– В шахматы играешь?

В школе Витька ходил в шахматный кружок, который вёл учитель по географии Андрей Николаевич, и даже некоторое время его (Витькина) фамилия значилась на втором месте в турнирной таблице. Так, за разговором, он выяснил, что из приборов у него будет (вместо теодолита) артиллерийская буссоль и 50-метровая рулетка.

– Да! Ещё есть какая-то хрень!

Хренью оказался эккер. Витька опешил.

– А какая вам нужна точность? – поинтересовался он.

– Ну какая? Ну, чтобы было похоже.

Отступать было поздно, и он с тревогой подумал как все это будет делать. Вторую партию шахмат он уже осмелился и выиграл у сержанта. Когда они доигрывали, в двери постучался курсант и спросил разрешения подкинуть в печь угля. По ходу орудуя совком и кочерёжкой, без всякой на то человеческой порядочности, он «стучал» на предыдущего истопника. Причём, не стесняясь и, как бы выгораживая себя. Витька торопился в свою казарму и не слышал, чем закончился разговор.

На другой день Василий привёл двух солдатиков (не курсантов), таких же «салаг» только из строительного подразделения. Работу можно было выполнить недели за две, но загвоздка была в том, что пока с огневого городка идёт стрельба, они не могли работать и ожидали в блиндаже. Когда звучал отбой, то они бегом бежали забивать колья, промерять линии, замерять углы. Перерыв был не более часа, поэтому в день время на работу не превышало трёх–четырёх часов. Топографический план нужно было нарисовать к 23 февраля. За это сержанту Василию Шкурко был обещан краткосрочный отпуск домой.

Служба потихоньку налаживалась. После ужина Витька шёл со своим журналом к своему «начальнику» в казарму и там у него в комнате обрабатывал данные измерений. Как-то он застал хозяина комнаты в коридоре у своих дверей.

– Погоди немного, у меня там пол моют.

Витьке было мерзко и противно слушать как очередной «денщик» поливал грязью предыдущего своего напарника (их было двое истопников и уборщиков в одном лице). С такой откровенной подлостью он никогда не сталкивался.

– Я до сих пор не спрашивал тебя, откуда ты родом, – поинтересовался сержант. – Эти истопники оба из Житомирской области, причём из соседних деревень. Видишь как друг на друга «капают»? Надеются занять моё место, когда я на дембель уйду.
– Из Сибири я, товарищ сержант. Барнаул, Томск слышал?

– Ну как же! Томск, Омск, Магадан, Улан-Батор Улан-Уде – всё в той стороне! Конечно, слышал! А я вот с Буковины. Знаешь про такую? – добавил он.

Истопники завидовали Витьке чёрной завистью, глядя как он вечерами играет в шахматы с хозяином комнаты и топчет чистый пол своими сапогами. А ведь он был с ними одного призыва. Однажды старшина роты, увидев как Витька стоял за штативом, а взвод строем шёл на стрельбы, громко и весело заметил:

– Ну я ж говорил, что он – сачёк. Что на гражданке, что в армии отлынивает от службы!

Что, правда, то – правда: в наряды его не ставили, в караул он не ходил. Однажды правда перед Новым годом, когда вся рота была кто в наряде в столовой, кто в карауле, а он один спал на своей кровати, то дежурный по роте, округлив от увиденного глаза, рявкнул «подъём!» и заставил Витьку помогать дневальному мыть пол в казарме.

Так потихоньку Витька привыкал к армейской службе. Появились друзья во взводе из Пензы, Баку, Ташкента. Ежедневные дополнительные подходы к турнику и брусьям в свободные минуты дали о себе знать. Он скинул лишний вес, поднакачал пресс и уже легко начал выполнять упражнения на этих снарядах. За день до Нового года ему пришло письмо от старшей сестры, в конверте которого было 5 рублей. Василий помог ему обменять «питифу» на злоты и по такому случаю они сходили «погулять» в солдатскую чайную. Вечером того же дня в клубе смотрели фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Отбой по случаю праздника был вольный, не «по спичке».

Сослуживцы по взводу уже начали водить танки, стреляли днём и ночью, а он (Витька) с помощником (второго у него забрали) при помощи  эккера, ленты, артиллерийской буссоли разбивал всю площадь на прямоугольники и делал съёмку полигона способом перпендикуляров. Иной раз приходилось рисовать план в штабе, где у Василия в подвале была маленькая комната. Тянуть время уже было некуда и вот в конце февраля на трёх листах ватмана, был показан план в масштабе 1:500 зам. командира полка. Тот долго молча внимательно рассматривал, потом сказал всего два слова:

– Ну что! Похоже!

Сержанту Василию Шкурко в начале марта объявили отпуск, а Витьке стало как-то тревожно за своё будущее. Ни водить, ни стрелять не умеет. Работа закончилась, что дальше будет, куда его определят. Он уже хотел обратиться к взводному, о том, чтобы ему начать заниматься вместе со взводом тем, чем должен был заниматься с самого начала. Но получилось так, что Шкурко рекомендовал его замполиту, как специалиста по ремонту квартир: «Там подкрасишь, подбелишь, где что-то прибьёшь. Жена у него приезжает скоро с дочерью. Вот он и попросил. Так что давай. Тебе нужно время протянуть до весны, чтобы занять моё место! А ты как думал? Крутиться надо. Я в твоё время, как Меньшиков у минхерца был, чтобы оказаться здесь! Всем офицерам при штабе угождал!» Витька вдруг с ужасом подумал, что он не сможет так «крутиться» как Шкурко.

На время ремонта замполит перебрался в квартиру к майору из медсанбата, который уехал в отпуск. То, что ободрал в двух комнатной квартире хозяин, Витьке пришлось выносить по времени почти половину дня. Покрасил подоконники, рамы. В ванной панели. Побелил потолок. Посмотрел, вроде нормально, но когда утром пришёл продолжать побелку, то с ужасом увидел на потолке узоры из извести, будто зимой мороз на стекле рисовал узоры. За этим «любованием» его застал хозяин квартиры. «Так боец, перебели заново, пожалуйста, остальное я сделаю сам». Через день Витька уже был в наряде по столовой со своим взводом, в первый раз на пятом месяце службы. На той же неделе взвод после посещения бани, был остановлен старшиной роты около входа в казарму.

– С лёгким паром курсанты! Так, раз….баи выйти из строя!

Все стоят не шелохнутся.

– Орлов, Сидоренко, вы чё не раз…баи што-ли? Не сомневайтесь, два шага вперёд!

И вот после бани им предстояло пробивать канализацию от фекалий в подвале казармы.

– Оденете химзащиту, чтоб не обляпаться – и вперёд!

Служба продолжалась. На стрельбы Витьку не брали (было уже поздно). Он то каптёру помогал, то в спортзале наводил порядок (шваброй). Как-то после обеда взводный бросил в его сторону фразу:

– Без тебя, Ермаков, как без помойного ведра! Румыны начали строительство дома для офицеров, что-то по твоей части надо помочь им. Приказ зам. ком. полка.

На другой день Витька уже был на строительной площадке. Разношерстно одетые работяги (румыны) встретили его как-то не очень приветливо. Старший, говоривший неплохо по-русски, объяснил что требуется сделать и принёс приборы. ГДРовские новенькие теодолит с нивелиром Витька видел впервые. Быстро разобрался что к чему и начал работать. Старший был чересчур словоохотливым человеком. Минут через 20 он уже знал всю подноготную этой бригады.

– Наш инженер заболевал не очень много, теперь вчера лежит у вас в санитарном больнице, а нам без работы сидеть не нада. Деньги нада.

Вынесли оси относительно котельной, закрепили выносами и запустили экскаватор для рытья котлована. Румынский инженер, видимо, никого из бригады не допускал до приборов, поэтому старший, за время его отсутствия, буквально «наседал» на Витьку, стараясь хоть немного приобрести какие-то навыки по работе с инструментом. Через неделю уже заливали ростверк в котловане, затем, немного погодя, уложили фундаментные блоки и перекрыли ноль плитами. Пришёл наконец их инженер из санбата, проверил оси, отметки и «левый геодезист» стал не нужен.

Тем временем из отпуска вернулся сержант Шкурко. Витька заскочил к нему на минуту, а тот толи нарочно, толи случайно в присутствии одного истопника брякнул, что через месяц, а, может быть, и раньше, он (Витька) займёт его место. Надо было видеть физиономию этого истопника.

Положение, в котором находился Витька, не давало ему покоя. Заниматься тем, чем занимался Шкурко при штабе, его не устраивало ну совсем. Да он бы и не смог. Коммуникабельности не хватало. Тут ещё взводный просил командира роты прояснить у высшего начальства по поводу дальнейшей службы курсанта Ермакова. Каждый раз, когда Витька пытался выяснить, тот только пожимал плечами:

– Жди, пока ничего неизвестно.

Сослуживцы уже сдавали экзамены по стрельбе и вождению. Приехали офицеры «покупатели» из разных частей за новоиспечёнными командирами танков, механиками и наводчиками. Дошла очередь и до Витьки. Офицер сравнил численность по списку. Не хватало одного человека.

– Да у нас этот курсант баклуши бил все шесть месяцев, но это по приказу!

И командир взвода показал палец вверх, как бы оправдываясь перед «покупателем».

– Так что он ничего не может, ничего не знает. Сначала говорили, что его оставят при штабе …

Договорить ему не дали.

– А ну-ка мы сейчас посмотрим что он знает, а что не знает!

Как раз сдавали экзамен по химзащите и капитан скомандовал:

– Вспышка справа!!!

Витька упал, как учили на занятиях, в противоположную сторону.

– Ну вот! А вы говорите, что он ничего не знает! Наводчиком пойдёт. Там научат! – записал его в свой список.

Это был полный абзац. Витька с ужасом думал о том, как пройдут его первые стрельбы. Взводный сержант, который пророчил ему дальнейшее место службы здесь, в учебке, похлопал его по плечу.

– Да, курсант Ермаков, не свезло тебе. Видать колоду плохо перетасовали, не та карта выпала! – и со смехом добавил, – ничего, там быстро научат!

Вечером в тот же день к нему в казарму пришёл Шкурко. Похлопал его так же по плечу и признался:

– Знаешь, а я вот когда был в отпуске, то меня тянуло обратно, сюда. Не поверишь, до меня только дошло, что армейская служба – это МОЁ призвание. Батя (зам ком полка) предложил на сверхсрочную остаться. Наверное, так и сделаю. А тебе спасибо. Отпуск-то я получил благодаря тебе. Ну, давай краба. Удачи тебе!

На том и расстались.

Утром, после завтрака, всем выдали сух. паёк, рассадили по вагонам и повезли состоявшихся специалистов по линейным частям: дивизиям, полкам, батальонам и ротам. Зная Витькину ситуацию, ребята по купе успокаивали, выражали сочувствие.

– Да вы бы хоть на пальцах показали где давить на гашетку пулемёта, а где на пушку!
Уже все перезнакомились. Один парень неплохо рисовал. Нарисовал шкалу, по которой определялось расстояние до целей, нарисовал виды мишеней и вот за время движения Витька постигал все премудрости стрелка-наводчика. Поезд тащился как-то зигзагами и только через двое суток они приехали к новому месту службы.

– Ну что, товарищи, прибыли вы в гвардейскую часть и должны с гордостью носить это звание! – Такими словами их встретил на построении замполит полка.

Распределили всех в танковый батальон. Обстановка в роте, куда Витька попал с тремя сослуживцами по учебке, была нервозная и напряжённая. Дело в том, что командир роты, в звании старшего лейтенанта, «выжимал» из подчинённых для досрочного повышения по службе возможное и невозможное. Большая физическая нагрузка, унижения, оскорбления были постоянным атрибутом в подразделении. И в отместку старослужащие, которые уже считали последние дни до дембеля, устроили «показательные» стрельбы. На огневой городок прибыли высшие офицеры от комбата, командира полка и сам командир дивизии. Первый заезд, пошли три танка вперед, вся свита стоит на «вышке» (на втором этаже) наблюдают. Появляются первые мишени; попаданий ноль, вторые – тоже мимо и точно так же третьи. Комдив спокоен, командир полка весь красный, комбат в недоумении, что происходит. Ротный бледный как стена. Второй заезд, с одного танка есть два попадания, с двух других ноль. Комдив на «волге» молча покидает огневой городок. После этого строят роту у «вышки». Комполка, кажется, готов был задушить ротного.

– И это лучшая рота в батальоне?!!! Снять с вас эти новые комбинезоны – и в пехоту!!! Ни выходных вам, ни праздников, будете у меня вагоны разгружать и на полигоне вместо экскаватора землю лопатами рыть!!!

Ротный так и поступил. Новые с иголочки комбинезоны закрыли под ключ, а старые, которые в каптёрке готовили на выброс, развесили на вешалках. Старшина сверхсрочник тоже озверел. Рвал погоны у дембелей, если те были не по уставу пришиты (вшивали во внутрь погона пластину). Потом офицер из штаба собрал всю роту в Ленинской комнате (кроме вновь прибывших) и заставил писать каждого объяснительные по поводу произошедшего. Почему и из-за чего так получилось. Анонимно, без подписей. За время этих разборок Витька успел побывать несколько раз на полигоне, на учебном танке. Пробовал запускать стабилизатор, готовить пушку, пулемёт к стрельбе, включал и выключал прибор ночного видения, изучал шкалу для определения расстояния до цели. Последним старослужащим, который демобилизовался из роты, был Витькин земляк из Новосибирска. Уже на выходе из казармы сказал ему пару слов:

– Ну, давай, зема, служи. Удачи тебе. Если «Залётного» не переведут от вас, то хватишь горя!

Тем временем среди вновь прибывших выявляли «кишковисов». Кто на турнике, на брусьях слабоваты, отжаться сколько положено не могут. Ну, с этим у Ермакова было всё в норме и от него сразу же отстали.

И вот наступил первый день стрельб, точнее ночь. Стреляли ночью из учебных танков, которые стояли на качалках в боксе. Заряжали пулемётные ленты трассирующими патронами, чтобы в темноте было видно куда стреляешь. Витька попал в первую тройку на средний танк, доложил о готовности к стрельбе и ждал когда появятся мишени. Конечно, то, что ему показывали и советовали день–два назад сослуживцы, сразу куда-то всё улетучилось. Первые мишени он прозевал, а когда начал стрелять по вторым, то увидел, что «очередь» ушла куда-то намного выше. По третьим целям трассеры падали совсем рядом. Экипажи стрельбу ещё не закончили, а командир роты уже вытаскивал Витьку за шлемофон из танка.

– Это што…. Твою мать!!! – и дальше весь набор отборных матов.

У всех стреляющих были или отличные попадания или довольно хорошие. А он пускал очередями в белый свет, как в копеечку. В ушах у него звенело, глаза опущены.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?! – это Игорь Витковский, с которым Витька познакомился трое суток назад, подал голос.
– Што?!!! – рявкнул ротный.

– Да он все шесть месяцев в учебке ни разу не стрелял.

– Што?!!! Как это так?!!!

– Ну ему сразу сказали, что оставят в учебке и он занимался там совсем другим. Он там рисовал карту местности, – добавил тот же Витковский.

Ротный уставился на Витьку.

– Ну и што! – уже не так злобливо продолжал, – што будем дальше делать?! Ну вот нахрена ты мне нужен здесь такой?!

Командир танка, тоже был обескуражен таким наводчиком.

– Шлыков, я не знаю как, каким образом ты будешь это делать, даю тебе время месяц, но чтобы вот этот полуфабрикат, стрелял не хуже других, понял?!

Стрельба продолжалась, а сержант Шлыков, потомок забайкальских казаков, отвел Витьку в угол бокса и начал «воспитывать»:

– Ты чё, сынок, я же тебя на изнанку выверну!

Но когда Витька рассказал свою историю, то тот немного обмяк.

– Поступим так: будешь делать по три заезда в день. Один раз стреляешь за себя, затем два раза за стариков. Они уже за полтора года настрелялись по горло. Потом на ночных стрельбах точно так же. Понял сынок?! – Хотя сынок был на два года старше сержанта Шлыкова.

В течение двух недель такой «гонки» роба не успевала просыхать от пота. Несколько раз огребал тумаки по шлемофону от Шлыкова, когда не успевал выстрелить по всем мишеням. А как успеешь, они то от тебя двигаются, то на тебя или по фронту влево или вправо. Не было опыта, не было сноровки как у остальных. Ротный выказывал недовольство Витькиному командиру:

– С такими успехами вы к концу службы так и не научитесь стрелять.

Доставалось и механикам-водителям. В общем, с его стороны было одно недовольство.
Через месяц в батальоне была произведена частичная ротация офицерского состава. Вместо ротного Залётова и старшины Горбатенко пришли новые офицеры. Залётов, так и не получивший звание капитана, уехал служить в Сибирский военный округ. (Забегая вперёд, через полгода вышла статья в газете «Красная звезда», где говорилось, что танковая рота КАПИТАНА Залётова была лучшей в полку) На замену также прибыли молоденькие лейтенанты из Казанского танкового училища. Старшиной роты стал старший прапорщик Ивашевич, прибывший из Белорусии. Этот ком. состав как-то сразу вызвал уважение у личного состава роты.

Недели через две прибыл новый начальник штаба батальона. Утром на построении комбат представил его личному составу. Хотел ещё, что-то добавить, но выскочивший из казармы дежурный по роте доложил, что его комбата ждут срочно в штабе полка. Маленького роста, крепкого телосложения с серьёзным лицом, новый н.ш. прошёлся вдоль строя. Он не стал откладывать в долгий ящик суть взаимных отношений.

– Так гвардейцы, служить будем по уставу. Расхлябанности не потерплю. До кого не будут доходить мои слова, тех буду «дрючить» по нотам. Ясно?!

Витька стоял в ряду крайним ко второй роте и слышал, как кто-то из старослужащих приглушенно прокомментировал слова нового н.ш.:

– Ну, мля, не хватало нам ещё дирижёра.

На второй день его уже звали капельмейстером (но это было длинно) В дальнейшем просто «Капо». (Витька тогда даже не мог предположить, что под конец службы новый н.ш. совершит для него поступок, о котором он потом будет помнить всю жизнь).

В первую неделю штабной писарь узнал, что наш новый ротный и «капо» служили вместе в одном военном училище, только первый был ещё стар.леем. а второй капитаном. После училища их раскидали по разным местам, а теперь вот судьба свела вместе. Между тем Шлыков выжимал из Витьки последние соки. После третьего заезда вся спина у него была мокрой, а робу хоть выжимай. В один день после стрельбы, когда рота должна была идти на обед, подъехал на газике н.ш.

– Женя! – не по уставу он обратился к командиру роты (потом поправился). – У тебя в роте есть геодезист, на пару часов. Нужно кое-что разметить.

– Ермаков, выйти из строя! – скомандовал ротный.

– Ну, всё, накрылся обед, – подумал Витька.

– Так, вот боец тебе прибор, тренога. Нужно разместить три блиндажа в створе железных дорог, по которым двигаются мишени.

– Здесь нужен теодолит, а Вы привезли нивелир.

– Так! Не умничай! Мне сказали, что на стройке вот этим нивелиром и пользуются!

Делать было нечего. Витька поставил штатив над рельсом, опустил отвес и стал наводить резкость, но ни резкости, ни сетки нитей он там не обнаружил. «Капо» с вешками стоял в полсотни метров от прибора:

– Ну что там, давай смотри, куда втыкать?

Витьке пришлось через мушку и целик на приборе выносить все точки, а потом рулеткой мерить диагонали.

– Ну вот, а ты говорил! Главное – у солдата должна быть смекалка!

Вот так при близком общении, обнаружилось, что н.ш. вовсе не такой строгий, как перед строем. Тем временем на стрельбы пришла другая рота и «геодезистам» подали звуковой сигнал, чтобы они покинули зону стрельбы. Идти до вышки было с километр. Несмотря на низкий рост н.ш., Витька с трудом поспевал за ним. Ребята с учебных танков принесли ему котелок с обедом, и пока «Капо» беседовал с командиром второй роты, он успел его опростать.

– Прыгай в машину. Приедем – отдашь треногу с прибором в сапёрный батальон, – на ходу скомандовал н.ш.

Через несколько дней пришло письмо из экспедиции. Там была бухгалтерская проверка, и оказалось, что Витьке за год, было не доплачено более семисот рублей. Теперь от него нужна была доверенность, чтобы эти деньги были выплачены доверенному лицу. Он написал то, что требуется и пошёл заверять к начальнику штаба полка.

– Вот маманя-то сейчас обрадуется! Правильно делаешь, все будет в сохранности! – ставя полковую печать на доверенность, одобряет подполковник. – Если не секрет, где так платили?

Витька объяснил, сказал, что бывало и больше, что это только доплата. Потом, месяца через полтора его снова отозвали на три дня для контроля отсыпки грунта под шпалы. (Как раз в то время происходило перевооружение: вместо БТРов в мотострелковые части начали поступать БМП). На шпалы потом стройбат укладывал рельсы, по которым на вагонетках двигались  мишени для стрельбы из БМП. В какой-то день на объект подъехала свита офицеров от лейтенантов и выше во главе с н.ш. полка. Сержант молодцевато подскочил и доложил о том, чем занимается подразделение. Витька стоял за прибором и снимал отсчеты по рейке. Проходя мимо него, подполковник как бы между прочим заметил:
– Вот смотрите, у всех спина в мыле, а этот только стоит, смотрит в «хитрый глаз» и знаете какая у него была зарплата на гражданке?!

Потом на «перекуре» солдат таджик спросил:

– Э, аткуда он знает твой зарплата, а?

– Да он у нас начальником экспедиции в Якутии был!» – отшутился Витька.

В тот же день ему нашли замену. Парень одного с ним призыва, окончивший путейское отделение железнодорожного техникума. «Вот давай, это как раз по твоей части. С прибором знаком ? Вперед и с песней!»

И снова стрельбы днём и ночью. После очередной ночной стрельбы, где он снова участвовал во всех заездах, Шлыков слегка шлёпнул его по плечу и первый раз похвалил:

– Ну вот! С пивом пойдёт! В одну мишень только не попал.

Служба помаленьку «устаканивалась». Было немного свободного времени, во время которого солдаты писали письма домой родителям, своим девушкам, у кого они были. На тот момент у Витьки был адрес общежития одного техникума и вот он однажды, ради интереса, написал туда письмо, как на деревню дедушке. К своему удивлению ответ пришёл быстро, от конкретной студентки с именем и фамилией. Завязалась переписка. Письма от Аньки (так ее звали) были длинные, с веселым юмором. Она признавалась, что пишут всей комнатой, а поскольку у Витьки по литературе школе было неплохо, особенно, что касалось сочинений, то и у него послания были интересные. Видя, как сослуживцы его призыва ломали головы, как бы «по кучерявее» выразить свои амурные чувства, он помогал им в этом. Дело дошло до того, что он писал за них, а они потом переводили на украинский (на мову).

Между стрельбами, тактикой и строевыми занятиями находили время для спорта. Так, однажды построив Витькин призыв, зам.ком.взвода, проходя с футбольным мячом, спросил:

– Кто играл в футбол на гражданке ?

Витька и ещё трое вышли из строя.

– Ну без тебя, конечно, ничего не обойдётся, – глядя на него съязвил сержант. – Стрелять лучше научись!

Но справедливости ради у «непутёвого наводчика» техника владения мячом оказалась выше, чем у тех троих и его взяли в команду. Из пяти игр они тогда выиграли одну, две проиграли и две вничью. Затем через некоторое время в полку решили провести соревнования по боксу. Боксёров в роте не оказалось. Вызвались выйти на поединок два уличных забияки. Выставить нужно было троих. Ничтоже сумняшеся замкомвзвода назначил третьим «боксёром» молодого из Витькиного экипажа. Толстый, щекастый и немного застенчивый механик-водитель из глухой деревни Ровенской области тревожно заморгал глазами:

– Товарищ сержант, та я не можу, я николи не бився. Я и хвилынки не выстою, дыху не высточит!

– Ничо, выстоишь! – парировал сержант. – Ты вон какой кабан, никто тебя не сшибёт, не бойся!

Конечно, наблюдать за этим поединком было и смешно, и жалко было своего экипажиста. Соперник ему попался такой же салага из рембата, но имевший навыки в боксе. Прапорщик, судивший этот поединок, как только на первых минутах танкист грохнулся на пол, сразу остановил бой. Потом вся рота до ужина и после только и обсуждали это событие. На вечерней поверке зам.ком.взвода, не скрывая улыбку, объявил благодарность «боксёру» словами:

– Вот как надо защищать честь своей роты!

Время шло своим чередом. Вот уже почти год, как Витька в армии. Пришло время полковых учений. Погрузили танки на платформы и поехали на большой полигон, где должны были проходить учения. Осень, ветер с Балтики пригнал гнусную погоду. Туман и мелкая пыль из осадков. Видимость ограничена. Стрелять по мишеням должны были боевыми, только вместо снаряда летела болванка диаметром 115 мм. Офицеры, служившие в батальоне более двух лет, уже были на этом полигоне и предупреждали, что на таком-то рубеже, через такое-то время, должны появиться цели, только держите определённые обороты двигателя. Но туман спутал все карты. Молоденький лейтенант (двухгодичник, после военной кафедры в политехническом институте) командир третьего взвода, на взводной машине (танке) чуть замешкался, а потом стал догонять, фронтально наступающую свою роту. Опыта в командовании у него не было. Ему показалось, что его танк намного отстал, и он скомандовал механику:

– Давай жми на полную!

Если бы он посмотрел по сторонам или назад, то увидел бы, что они вырвались вперёд метров на 500. И когда туман чуть рассеялся над землёй, то увидел метров в 50 по ходу, поднимаются мишени. Он скомандовал:

– Стоп!!!

А в это время в таком же тумане, но только сзади на расстоянии пятисот-шестисот метров, держа обороты, наступал его взвод. Игорь Витковский услышал от своего командира танка команду:

– Вижу цель прямо по ходу 30-0!!!

Игорь мгновенно определил расстояние до цели и выстрелил… Болванка пробила сзади тонкую броню взводной машины.

Взводный в суматохе треснул своего наводчика по шлемофону:

– Куда стреляешь без команды!!!

Наводчик испуганно по внутренней связи:

– Я не стрелял!!!

Лейтенант механику:

– Что? Заглохли?!!!

– Не знаю, товарищ лейтенант!!! – и выскочил из люка осмотреть машину. Увидев сзади дыру, крикнул командиру:

– Все, приехали!

Ротный, увидев в триплекс, стоящий на пригорке танк командира третьего взвода, запросил по связи:

– Что стоим? Вперед! – а в ответ

– Нас подбили!!! – возбужденно ответил взводный… И тишина.

В это время командир Витковского, увидев, что вокруг мишени, в которую они только что стреляли, бегает человек и слышит по рации взводного «Нас подбили!», в суматохе, забывает перейти на внутреннюю связь, кричит:

– Витковский!!! Игорь !!! Бл...дь, мы в «пинжак» попали.

(Пиджаком за глаза звали командира взвода). Это, конечно, сразу все услышали.

Тем временем туман потихоньку рассеялся. Батальон загнали в большую балку, а Витькину роту «спешили». По прибытии комбата всех построили.

– Доложите, что случилось!

Ротный, уже допросивший Витковского, начал докладывать. Не дослушав его, комбат перешёл на наводчика, что ещё больше испугало Игоря.

– Как так получилось?

От волнения, от испуга. (Старослужащие его запугали, мол тебе все, тюрьма за подбитый танк, не рассчитаешься. Двигатель был полностью разбит, осколки влетели аж в боевое отделение). Мешая русские слова и «мову», Игорь рассказал все, как было. Выслушав «виновника» не запланированной остановки, и видя его испуганный вид, комбат успокоил его и дал команду:

– По машинам!

Учения продолжались. Подбитый танк тягачом потащили на ремонт. Навстречу попалась свита наблюдающих офицеров за ходом учений во главе с комдивом. Остановили танкистов.

– Что гвардейцы, дали вводную команду как на случай условно подбитый танк оттаскивать с поля боя?! – поинтересовался комдив.

– Да нет, товарищ генерал! Подбили по-настоящему! Смотрите какая дырка от болванки. Прошило трансмиссию, движок в крошки, осколки залетели в боевое! – отрапортовали танкисты.

– Экипаж как? Все живы?

– Да чё нам случится? Снаряд-то не боевой! – с улыбкой во весь рот отвечает заряжающий подбитого танка.

Пока шли учения танк восстановили полностью. Дырку от болванки заварили жестянкой. (Витька потом в экипаже этого танка полгода дослуживал на нём).

После учений, уже глубокой осенью весь батальон поротно разместили в трёх палатках. По полсотни человек в каждой. Вольнонаёмные рабочие- контрактники из Советского Союза не успели отремонтировать казарму, поэтому личный состав перевели в палатки. Кровати в два яруса, у входа тумбочка, дневальный, дежурный, телефон для связи со штабом – все как в казарме. Утром «старики» в большинстве после подъема не выходили на зарядку, а досыпали под шинелями ещё с полчаса. В задней части палатки поднимался клочок полога, в который в момент «атаса» они по одному выскакивали на улицу. И вот однажды Витька был дневальным в своей роте и видел такую картину. Подъем прозвучал, молодежь бегом по кругу плаца, а старшина и командир второй роты неожиданно нагрянули в палатку, где досыпали старослужащие. Дневальный не успел предупредить их об «опасности». Ротный гаркнул «подъём!!!». Все ринулись нырять под полог, а там у выхода их «окучивал» старшина черенком от лопаты. А вообще по батальону было так: если дневальный громко предупреждает, что идет их старшина, нехотя одеваются и уходят из палатки в эту «нору», если ротный – выбегают быстрее, но если слышат «Атас! Идёт «Капо!» вылетают щучкой, не намотав портянки на ноги.

В начале ноября дембеля уже сидели на чемоданах, ожидая когда писарь узнает в штабе по спискам кому и когда домой. А в конце того же месяца личный состав батальона перешёл на «зимние квартиры» в казарму. Пришло новое пополнение. Продолжалось все то же самое: стрельбы днем и ночью, караулы, наряды. Через месяц из Читинской области Витьке пришло письмо от его бывшего командира танка Шлыкова. Он ему ответил, что ни обиды, ни тем более зла на него (Шлыкова) не держит.

Старшина роты на стрельбы не ходил, офицеры до огневого городка часто добирались на машинах. Вот тут и вышел «на арену» младший сержант Мыкола Сторчак с Витькиного призыва. Маленького роста, пухленький. Ни пробежать кросс, ни подтянуться на турнике не мог, но зато преданно смотрел старшине и всем офицерам так, как собака смотрит на хозяина. Вот он и стал бессменным командиром, который стал водить строй. Идти два–три километра не вместе со всеми, а сбоку и командовать – это была его стихия. Кроме него ещё было шесть сержантов, но те из кожи вон не лезли. Хоть ни в боевой, ни в политической, ни в спортивной подготовке у него не было никаких успехов, тем не менее отпуск на Родину он получил одним из первых. Ребята «западенцы» прикалывались над ним, когда тот вернулся в часть:

– А шо, Мыкола, дома батькам наверно казав, що ты батальон, або полк вже в атаку водишь?!

Хохотали все. Он делал стеклянные глаза и строжился над салажатами:

– Кулэмэты взялы, патроны забралы?!

А сам думал:

– Ничего потерплю, потом посмотрим…

На пятнадцатом месяце службы Витька попал в санбат. После кросса появилась острая боль в печени. Сослуживцы помогли ему с трудом дойти до полковой медсанчасти, где ему недавно удаляли больной зуб. Было это так. В начале февраля промочил ноги и ходил с мокрыми портянками часов пять. Через день заныл зуб, думалось, что пройдет, но к вечеру все же пришлось идти за помощью к медикам. Врача уже не было в кабинете, а два медбрата наводили порядок в шкафах. Один из них был, Лёха, знакомый Витьке ещё по Бийску, где их готовили к отправке в Польшу. У него за плечами уже был опыт работы после медучилища.

– О! Земляк, садись в кресло!

– А вы умеете? – с мольбой, держась за щёку, спросил Витька. Дальше ему досказать не дали

– Садись-садись. Мы сейчас махом. Давно болит?

– Мужики, ну вы хоть укол-то обезболивающий поставите? – робко спросил он, недоверчиво опускаясь в кресло.

– На, выпей!

Второй «эскулап» шикнул на Лёху:

– Куда ты льёшь? Он до казармы не дойдёт!

– Дойдёт! Земляк как-никак!

Деваться было некуда. Когда работал на севере в экспедиции, то не разведённый спирт уже пробовал. После выпитого обезболивающего, за время, пока они готовили «струмент», боль утихла, и стало сразу как-то легко и приятно.

– Мужики, а может, не будем рвать? Вроде бы все прошло. Или завтра доктор скажет сверлить, да пломбировать!

– Ну нет! Ты завтра придёшь, залудишь снова пол стакана – и уйдёшь! Давай!

Витька, повинуясь, открыл свой рот.

– Какой от коренного? – стуча по зубам пинцетом, спрашивает Лёхин товарищ.

– Да я почем знаю? Пять минут назад вся левая сторона онемевшая была, а теперь ничего, никакой боли не чувствую.

– Наверное, вот этот, с внутренней стороны почернел.

– Лёха, ну, давай, держи его за голову! – обращается «стоматолог» к «ассистенту».

Ему пошатали зуб туда-сюда инструментом.

– Сейчас немного подточу, а то сорвётся! – деловито решает врач. –Главное – не раздробить и не оставить корень!

Витьке было больно тогда, когда голова ходила вслед за щипцами при раскачивании зуба. Как выдернули, боли он уже не чувствовал.

И вот снова он пришёл в эту санчасть. Доктор (молодой лейтенант) положил его на кушетку, осмотрел, пощупал живот и вынес вердикт:

– Без анализов пока ничего сказать не могу, надо ехать в медсанбат.

В тот же день туда его и отвезли. Утром он сдал все анализы, натощак проглотил «кишку». А на следующий день в палату вошёл капитан, заведующий терапевтическим отделением.

– Ну что, любитель сырой рыбы, будем лечиться? Описторхоз у тебя.

(Когда Витька работал в экспедиции, то пойманную рыбу действительно так и ели. Сутки полежит в рассоле и считали, что она уже готова к употреблению).

В палате кроме него было ещё трое солдат: белорус, азербайджанец и узбек. Узбек из Бухары шустро бегал меж кроватей, но стоило появиться кому-то из медперсонала, то сразу менялся в лице и хватался за сердце (и так ведь «откосил»: через три месяца его комиссовали). Магомед из Баку лежал после операции, а весельчак и балагур из Полесья сам не знал, от чего его здесь лечат. Мишка, так звали белоруса, «подбивал клинья» к молоденькой медсестре. Та ему отвечала «взаимностью» и каждый день  заставляла сдавать на анализы кал и мочу. Парни над ним гоготали:

– Мишка, видать на экспорт твои анализы идут!

Он не обижался, смеялся со всеми. Его лечащий врач дней пять отсутствовал по уважительной причине, а сестричка ради прикола от его имени писала эти назначения. Потом пожилая, чопорная медичка-лаборантка пришла в палату и возмутилась:

– А кто здесь Снежко Михаил?! Ты что издеваешься что ли, сколько можно?!

Двухнедельная лёжка в медсанбате Витьке показалась санаторием. А в общем так оно и было: ни подъёма, ни отбоя, ни занятий и стрельб. При выписке врач сказал, чтоб через полгода снова сдал здесь анализы для сравнения. Похлопал по плечу, пожелал здоровья и отправил служить дальше.

В то же день в полковом солдатском клубе состоялся концерт артистов из ансамбля им. Александрова. Клуб был забит до отказа. Шум, гам, смех. В двери заходит командир полка и останавливается, глядя в зал. Гул потихоньку утихает, утихает и наступает идеальная тишина. Тогда он проходит и садится в первый ряд. На таком концерте Витька был впервые. Он не замечал, как на него сбоку реагирует сосед:

– Ермак, ты рот-то закрой! – с улыбкой прошептал он.

Заканчивался короткий месяц февраль. Температура воздуха на улице минус 5 градусов. Влажно. А с ветром с Балтики казалось, что мороз все 20 градусов. При построении комбат становился спиной к ветру, когда как всему батальону ветер нещадно дул в лицо. Однажды после завтрака на построение опоздал молодой лейтенант, зампотех. Он был временно прикомандирован в батальон из другой части, взамен штатного зампотеха батальона, уехавшего в отпуск. И была такая картина: лейтенантик с пышными гуцульскими усами, перед всем батальоном строевым шагом подходит к комбату. И все замечают, что у него половины усов нет (одна половина сбрита) По строю прокатился смех. (Потом оказалось, что он проиграл нашему взводному пол-уса и по правилам игры должен был явиться в таком образе перед всем батальоном).

– Товарищ подполковник, разрешите встать в строй?!

У комбата аж заиграли скулы от такой комедии.

– Встать в строй! – и тихо добавил, – клоун.

После развода писарь вылетел из штаба батальона, а из дверей в коридор неслась отборная брань. «Батя» дрючил зампотеха. После взбучки лейтенант вышел из штаба в коридор казармы, отряхнулся и, как ни в чём не бывало, взял бритвенный станок у дежурного по роте и сбрил вторую часть уса.

– Карточный долг – священный долг! Правильно я говорю, сержант?!

– Так точно! – откозырял дежурный.

На выходе дневальный отдал ему честь, приложив ладонь руки к пилотке и «гусар», как его потом звали, насвистывая, пошёл в танкопарк.

Оказывается, что пока он учился в танковом училище, ему было всё по кайфу, а когда попал на службу, вдруг понял, что всё это не его. Свои права он знал, а вот обязанности его не устраивали, поэтому он сразу решил поставить на всем крест, и вёл себя этаким разгуляем, надеясь, что, его в конце-концов уволят из армии. Поговаривали, что в той части, где он нес службу, однажды демонстративно (под ручку с дамой) прошёл на встречу командиру части и не отдал «под козырёк», как бы не замечая последнего. Тот на силу сдержался при даме, но на второй день «отстирал» своего подчиненного.

Весна была в разгаре. Витька, так же, как и раньше, иногда по просьбе редактировал письма Витковского Игоря, который тот писал своей Мирославе. Вставлял строки Блока, Есенина. Иной раз, тот почёсывая затылок, говорил, что при переводе с русского на мову звучит как-то не дуже файно.

Как-то в начале апреля перед батальоном выступил замполит. Такой неказистый капитан, по лицу которого невозможно было определить, сколько ему лет. Рассказывал о провокациях блока НАТО, о том, что они находятся на передовом рубеже, об обстановке на Родине. Заклеймил позором Солженицына. А в конце своей речи добавил несколько слов о происшествии во второй роте.

– В свете неустанного повышения боевой и политической подготовки в нашем доблестном батальоне нашёлся разгильдяй и нарушитель устава воинской дисциплины, который понесёт строгое наказание сразу после несения караула. – (Хотя при объявлении гауптвахты его не должны были ставить в караул).

Накануне, когда вторая рота была на стрельбах, старшина с замполитом проверяли порядок в каптерке, где и нашли в шкафу трёхлитровую банку с бражкой, бережно накрытой шинелью с надписью владельца.
– А у него через два дня день рождения! – высказался старшина.

Незадачливый именинник (заряжающий Игнатов) отпираться не стал, и комбат объявил ему трое суток «губы». Но в дальнейшем расклад получился совсем иной.

Его (Игнатова) должны были по времени менять на посту, как вдруг из леса вышла пьяная компания. Двое парней и с ними девчонка. Они шли прямо на часового, на ходу глотая вино из бутылок.

– Ваня, будешь вино? – и грубо, нецензурно кричали, – Ганка тебя хочет! Возьми!

Игнатов находился между рядами колючей проволоки. Сзади охраняемый объект – дивизионный ГСМ. Компания уже подходила к полосе, которую опахивали вокруг периметра охраняемого объекта. Пьяная девчонка то и дело падала, ее поднимали парни и шли дальше. Зная как «Отче наш», права и обязанности часового, Саня Игнатов на польском скомандовал:

– Стуй! Обейч лево! (Стой! Обойди свлева).

Те, не обращая внимания, уже заходили на полосу.

– Стуй! Бо бенде стшелял! (Стой! Стрелять буду!).

И снова смеются и кричат:

– На, возьми Ганку!

Саня стреляет одиночным вверх. Один парень падает, запинаясь, второй – тянет за руку девчонку, что-то говорит по-польски, а та, вырываясь, делает еще шаг вперед и кидает бутылку в сторону часового.

– Лллажись, суки!!! – и часовой выпускает очередь над головами этой компании.

Все падают на вспаханную землю, девчонка пытается встать, но ее держат парни. Тогда Саня, для надежности, делает ещё одну короткую очередь над ними, сопровождая громкими матами. Разводящий караула, который спешил с новым нарядом менять часового Игнатова, все это видел. Он быстро сообщил с поста в караульное помещение, оттуда прибыл вооруженный наряд, который и поднял нарушителей. (Девчонка к тому времени уже спала) Начальник караула сообщил дежурному по части, тот выслал машину с нарядом и те забрали поляков до выяснения с польской стороной.

Уже в караулке разводящий сержант с возбуждением комментировал инцидент:

– Игнат, а ты чо так низко очередь пустил? У девки, по-моему, от свиста пуль волосы поднялись!

– А это им за брагу! – хохотнул Игнатов.

На следующий день на утреннем построении командир полка за отличное применение устава караульной службы объявил ему краткосрочный отпуск на Родину. Домой он не поехал, так как оставалось служить чуть более месяца, но и на гауптвахту не попал. Приказ комбата был отменён.

Служба продолжалась. Очередные старослужащие готовились к дембелю, подгоняли парадную форму, покупали мелкие подарки домой, считали дни. Перед майским праздником батальон проверяли по выполнению нормативов физподготовки. Рота выстраивалась вдоль турников и брусьев, и, подходя по одному к спортивным снарядам, солдаты выполняли упражнения. Проверяющий смотрел, помечал у себя в журнале, ставил баллы или оценки. После проверки, присутствовавший при этом н.ш., подождал, когда проверяющий уйдет, заметил ротному:

– Вот этих двух, я бы ещё оставил на полгода послужить! Смотрите как надо, ФЗУшники!»

Он отстегнул портупею, скинул китель и, подпрыгнув, ухватился одной рукой за перекладину. Подтянувшись несколько раз, сделал подъем переворотом, затем выход силой. Выполняя эти упражнения по ходу говорил:

– Сколько надо, 15… 20… 50 раз!!! Больше сделаю!

Спрыгнул с турника и, обращаясь к двум старослужащим, высказал:

– Ну ладно эти полгода служат всего, еще не втянулись! Но вы-то завтра считай дома будете, грудь колесом перед девками, а сами 15 раз подтянуться не можете! «Старики»… вашу мать!» – Сплюнул и пошел в штаб, на ходу надевая портупею.

– Видал бы он, как Мыкола Сторчак болтается на турнике, – вполголоса съязвил Витковский.

В День Победы одному сослуживцу объявили краткосрочный отпуск на Родину. Витька тут же написал домой письмо с просьбой послать на адрес отпускника телеграфный перевод на сумму 75 рублей. Отпускник Иван Деменец с Закарпатья этот перевод получил уже в последний день перед отъездом снова на службу. Перевозил он эти деньги через границу так. Скрутил туго три купюры по 25 рублей в трубочку и запаял утюгом в целлофан. Затем аккуратно раскрыл тюбик зубной пасты с обратной стороны и всунул туда эти запайки. В Бресте как назло на пропускном пункте он попал в группу с новобранцами. Тех вообще не проверяли, а его завели в комнату для досмотра.

– Запрещенное, деньги везёшь?!

– Нет.

– А если проверим?!

– Проверяйте.

Потом Иван рассказывал. Думал, что всё, капец, в тюбике с асидолом он вез еще деньги другим сослуживцам.

– Как я буду оправдываться, если не довезу?

Но ему повезло. Прапорщика кто-то окликнул, и Иван в закрытой комнате просидел около пяти минут. Потом зашёл другой прапорщик и гремя ключами скомандовал:

– Ну что сидим? Поезд отходит через минуту!

Потом Витька через вольнонаёмного обменял рубли на злоты. Один рубль (17 злот) отдал «валютчику» и прикидывал какие подарки купить на дембель.

А до дембеля оставалось ещё 6 месяцев. Он уже из разряда «солобонов», по армейской иерархии на солдатском жаргоне, перешёл в разряд «стариков». После того эпизода, когда ротный вытаскивал его за шлемофон из танка, прошёл год. За это время у Витьки в результате каждодневной, постоянной выучки до автоматизма выработались практические навыки в стрельбе, и он поражал мишени наравне с остальными наводчиками.

Как-то после ужина в каптёрку третьей роты зашёл Генка Запрягаев, батальонный штабной писарь.

– Пацаны, так Ермак оказывается старше нас на два года!

Так с лёгкой руки писарчука (Запрягаева-ЗАДУНАЙСКОГО) Витька под конец службы обрёл кличку «старый».

– Ну старый – так старый, – подумал Витька и уже хотел пошутить по этому поводу, как вдруг в каптёрку залетел механик-водитель Жогин.

– Пацаны! – начал он поспешно говорить. – Если ротный спросит, скажите, что я сидел после ужина всё время с вами!

Все уставились на него:

– А что стряслось-то? – И он поведал курьёзный случай.

Механик-водитель Колька Жогин за время службы приобрёл себе неплохую цивильную одежду: джинсы (только что вошедшие в моду), рубашку, туфли и прятал у своего земляка в полковом солдатском клубе, где тот служил библиотекарем. Библиотека находилась в «двух шагах» от казармы, только по другую сторону забора. Как только Жогин перешёл в разряд «стариков», то стал позволять иногда себе, переодевшись в гражданское, гулять по городку, совершенно не боясь патруля. В этот раз он уже до того осмелел, что зашел в офицерское кафе попить пива. Зал был полупустой, за стойкой сидели двое гражданских.

– Ну как сегодня пиво, Кра…?

Человек, которого Колька потрогал сзади по плечу, повернувшись, не дал ему договорить. Колька резко развернулся и быстрым шагом пошёл к выходу.

– Жогин, стой! Жогин!!!

Но Колька уже достиг дверей. У стойки сидел командир роты.

Вечерняя поверка уже заканчивалась, когда в казарму зашёл ротный.

– Старшина! Жогин на месте?

Тот удивленно:

– Вся рота в полном составе, кроме дневальных и дежурного.

Командир роты остановился напротив Кольки.

– Жогин, выйти из строя!

Ротный смотрел ему в глаза, тот не мигая смотрел на командира.

– Старшина, ты видал такого ухаря? Час назад спрашивал у меня в кафе, какое сегодня пиво завезли!

Колька сделал недоуменные глаза:

– Товарищ капитан (на 9 Мая ему повысили звание), вы меня с кем-то путаете. Спросите у любого, я после ужина никуда не отлучался из казармы, кроме как в курилку покурить, – нагло и беспардонно оправдывался Жогин.

– Да кого мне спрашивать-то?! – и уже обращаясь к старшине, со смехом говорит:

– Своим носом мне в лицо чуть не заехал! Так, за ночь сегодня отдраишь туалет, чтобы кафель, унитазы и писсуары блестели как котовы яйца!!! Завтра утром на подъём приду и лично проверю!

После отбоя комроты со старшиной еще минут 15 потолкались в казарме и ушли. Колька пнул ведро с водой.

– Я своё отмыл, дневальные на это есть.

Спать не хотелось и Витька пошёл с ним в бытовую комнату, покурить в форточку.

– Ну ты даёшь Жога! – смеялся Витька.

– Ермак, вот тебе уже скоро 22 года, а ты хоть раз пиво за всю службу попробовал?! Вот то-то и оно! А что зампотех с замполитом недавно говорили? Экипаж танка в боевых условиях по «живучести» рассчитан на два часа. А вдруг завтра война? – переводя уже на шутку смеется Колька. – А я так и не попробую, какое здесь пиво.

Честно признаться, за все время службы Витька только два раза попробовал хмельного (не считая полстакана спирта, когда рвали больной зуб). Один раз он вместе с тремя сослуживцами стояли в оцеплении на лесной заросшей дороге. Шли какие-то учения связистов. Они (учения) закончились по времени, уже давно была выпущена красная ракета, Прошло время обеда, а за ними все не едут. Вот Витька с товарищем бегом и наведывались к деревеньке. На окраине, когда подбегали, услышали родную русскую песню «Броня крепка и танки наши быстры …», а дальше матерные слова тоже по-русски. Исполнителем песни оказался электрик, который на верху столба вкручивал изоляторы. Его напарник, лет под 50, расстилал обед на траве. Рядом стояли два велосипеда. Договорились быстро: тот, который слез со столба, съездил до магазина, купил две бутылки вина, две рыбные консервы и галет. Хуторок был маленький и магазин открывался только по требованию. Одну бутылку вина (за дружбу между народами) оприходовали на четверых вместе с поляками, вторую взяли с собой. Электрики после выпитого были расположены поговорить побольше, но Витька с товарищем быстро попрощались с ними и бегом повернулись в обратную дорогу. Когда уже быстрым шагом подходили к своим, то из кустов услышали:

– Стой! Кто идёт? Пароль! – в шутку кричали свои.

– Будешь орать, хрен вина попробуешь. Подойдет такой отзыв?!

Выпили вторую бутылку, пустив по кругу, закусили. Вовку, Витькиного товарища немного развезло.

– Херн…, а не вино! Квас!

– А вот старшина сейчас приедет и если унюхает, то так и скажем, что нас квасом угостили!

Не успели перекурить, а старшина тут как тут.

– Ребята, подломились мы немного, поэтому так поздно с обедом.

А второй раз Витька попробовал пива, когда вольнонаёмным рабочим подсчитал уклон для ливнёвой канализации. Как-то не принято было в батальоне, за исключением единичных случаев, чтобы солдаты увлекались этим делом. Всё-таки какая-то дисциплина была.

Вот уже и середина лета, снова крупные учения. Танки закрепили на платформах, личный состав загрузился в товарные вагоны и батальон по железной дороге поехал на полигон. Над Игорем Витковским шутили:

– А на дважды героя Игорёк тебе слабо?!

Дело в том, что после подбитого им боевого танка на предыдущих учениях старослужащие вырезали звезду героя из консервной банки и ночью прикрепили ему на парадную форму.

– Та я стрелять вообще не буду, если на то пошло! – отшучивался он.

На этих учениях тоже пошло не всё гладко. За неделю до учений для чего-то перетасовали людей в экипажах. И Витька с механиком попали на взводную машину к взводному лейтенанту «пинжаку». А заряжающим там был тоже бывший студент, как и сам командир, только со сроком службы в 1 год. Интеллигентный, спокойный. Олег по профессии был преподаватель истории.

– Щё-то мени не вэзе. Ну дывись: два студэнта тай землэмир. Ось як так може! – бурчал недовольный такой «рокировкой» механик-водитель Мишка своим землякам.

Началось с того, что на короткой остановке командир одного танка из Витькиного взвода неудачно спрыгнул на землю и попал на острую арматуру. Кровь ему остановили, забинтовали, но на пораненную ногу наступать было невозможно, и его отнесли в машину к медикам, а механик Витькиного танка, пытаясь вклиниться поровнее в колонну, крутился и елозил по земле взад и вперёд, отчего «палец» вылез из трака. Команда «вперёд!», а они «разулись». В результате этой заминки лейтенант пересел на ту машину вместо, выбывшего из строя, сержанта, а Витьке крикнул на ходу:

– Ермаков за старшего. Обувайтесь быстрей и догоняйте.

Конечно, землемер с историком с избытком наслушались матов от механика пока стыковали гусеницу. Перед тем, как догонять своих, решили наскоро перекусить. И здесь получился конфуз: Олег выронил из рук банку с мёдом, которую ему дал подержать Мишка, пока наливал себе из термоса чай. А поскольку все сидели на башне, то мед потёк вниз в разные стороны.

– У тоби руки из жопы растут, чи шо?!!! – орёт механик. Витька хохочет, Олег виновато извиняется.

– Земляк, прапорщик угостыв недавно, пив литра налив! Я ховал його щщёби на вчения взяты. Ну шо, слызывай з брони, учёный мля! – негодует Мишка. – Все, Старий, сигайте по мистах, погналы!

Олег хотел протереть башню, но Мишка так рванул с места, что тот чуть не слетел на землю. Но и на этом приключения не кончились. Через некоторое время, разогнав танк под гору на полные обороты, Мишка не смог справиться с рычагами на повороте, и они врезались в огромный тополь. Витька сидел сверху на люке на месте командира и, прыгая внутрь танка видел, как дерево падает прямо на них.

– Все жыви?! – спросил по внутренней связи Мишка. – ЗАраз скинем!

Поелозили вправо, влево, назад, освободились от упавшего дерева и поехали дальше. Часа через полтора по следам от гусениц догнали своих. Батальон стоял в густом лесу и ждал дальнейших указаний. Танкисты запивали сухой паёк, ожидая команды «По машинам!». Начальник штаба, проходя вдоль колонны 3-й роты, остановился напротив Витькиного танка

– Ермаков, вы на пасеке что ли были, или через курятник проехали?! – отмахиваясь от пчёл, громко спросил он.

Дело в том, что к задней части башни прилип на разлитый мёд пух от тополя и над танком жужжали пчёлы. Олег быстро отмыл соляркой башню, пришёл взводный на свою машину и через некоторое время батальон получил команду «Вперёд!» на огневой рубеж. Рота с ходу не плохо отстреляла, с чем всех и поблагодарил ротный.

В учениях принимали участие и польские части. Мероприятие проходило по плану. Танки с треугольником на башне вышли к вечеру на вторые сутки к Одеру. И тут в самый разгар учений Витька впервые увидел армаду «десантуры», которая вылетала из самолетов. Это было зрелищно. Всё небо в куполах. Ну а потом «братание», разговоры. Поляки все неплохо говорили по-русски. Начался откровенный базар. Менялись значками, сигаретами. Кто-то из солдат продавал транзисторные радиоприёмники «ВЕФ», «Маяк» или «Романтик» за злоты. Поляки охотно приобретали эти вещи. Особенно, если приёмники были с антенной.

В желудке уже подсасывало, а кухня где-то отставала. Кое-где стали зажигаться костры. Жогин Колька на учения с собой припас с полведра картошки, большую сковороду-жаровню.

– Старый, пойдём ко мне поедим. Салажата картошки нажарили, чаю вскипятили. Пару банок молока сгущённого прихватил с собой, давай подгребай.

После жареной картошки на каком-то смальце Витьку замучила изжога. Наконец появилась полевая кухня, поужинали и приготовились ко сну, засветло расстелив брезенты на танках сзади башни. Взводный ушел спать на другой танк, а Мишка-хохол упал от усталости и моментально захрапел богатырским храпом. С соседнего танка ребята захохотали, они тоже мостились на ночлег:

– Старый, заглуши движок, а то не уснём!

Потихоньку все угомонились. Под Мишкин храп, лежа на брезенте, Витька смотрел на звездное небо. В голове роились мысли от увиденного:

– Какая армада! Это только здесь, а по всему миру во всех армиях, миллионы людей! Какие затраты на технику, вооружение на снабжение… И все это для того, чтобы сдерживать друг друга на случай войны. Это при хорошем раскладе. А если нет, то все эти миллиарды будут потрачены, на то, чтобы убивать друг друга.

Подул тёплый ветерок. Мишкин храп не давал сосредоточиться. Думы перекинулись на свою малую родину. Дом, где он в детстве засыпал под стук колёс часто проходящих поездов, под гудки паровозов и под громкие голоса дежурных диспетчеров, которые на всю станцию по громкой связи давали указания машинистам, стрелочникам, составителям поездов.

– То ли после армии снова уехать в экспедицию в Якутск, то ли пойти дальше учиться?

Храп мешал думать.

– Миха, повернись на бок!

Тот во сне пробормотал что-то:

– Е…е, угу, – и захрапел ещё сильней. Делать было нечего, Витька спустился в танк и проспал там до утра.

Учения прошли успешно. Танки снова загрузили на платформы, личный состав разместился в вагонах и эшелон медленно тронулся в обратный путь. На коротких остановках солдаты, несмотря на не очень строгий запрет, выскакивали на перрон пообщаться с поляками, чем-то поменяться или приобрести какой-нибудь сувенир. Вечером Витьку и ещё одного старослужащего взводный поставил часовыми на заднюю платформу. На остановке автомат на плечо, фонарик в руки – и пошли менять служивых на посту. Поднялся ветер, небо заволокло густыми тучами и как-то быстро стемнело. Часа через полтора эшелон остановился на каком-то безлюдном полустанке. На весь перрон горел только один фонарь, да еще над входной дверью вокзала от ветра качалось что-то на подобии фонаря. «Берегаевский стрелок» (так шутя звали Витькиного напарника и земляка из поселка Берегаево Свиридова) хотел только спрыгнуть с платформы, как вдруг с левой стороны, по ходу движения послышались шаги по насыпи. «Свирид» посветил фонариком и они увидели молоденькую девушку.

– Не свети на лицо, глаза больно, – услышали они от неё.

Вопреки всем воинским уставам, Витькин напарник спрыгнул на землю, положив свой, автомат у его ног. Разговор у них завязался прямо с первой секунды, как только Свирид оказался на земле. Сначала приглушённо, потом громче, а потом уже смех.

– Запальники маеш? – спросила неожиданная незнакомка.

Витька (напарника тоже звали Витькой) чиркнул спичкой, дал ей прикурить, закурил сам. Они что-то приглушённо говорили, ветер относил слова, а потом громко:

– Старый! Я сейчас быстро. Автомат убери мой подальше!

Они уже запрыгнули на перрон.

– Зема, ты што здурел, вернись! Отстанешь от эшелона! – кричал им вслед Витька.

В дверях вокзала они чуть не сбили дежурного, который выходил с фонарём посигналить машинисту поезда.

– Хлопец, поезд юш отходит через хвилынку (Парень, поезд уже отходит через минутку).

И, как бы в подтверждение слов дежурного, лязгнули сцепления платформ, заскрипели колеса, и состав потихоньку тронулся вперёд. Напарник с трудом догнал последнюю платформу.

– Ну вот ещё бы пообнимался 5 секунд – там бы и остался! – выговорил Витька отдышавшемуся от бега «пАрубку»

– Эх, Старый, Старый! Уухх!!!

Витькин напарник вытянул вперёд согнутые руки, изображая, будто он кого-то обнимает. Вскоре их сменили на очередном полустанке.

А утром эшелон медленно въехал на вокзал города Познань. Их загнали на самую дальнюю платформу от здания вокзала. Офицеры разрешили личному составу выходить из вагонов, но с условием, чтобы дальше перрона никуда не уходили. Остановка по времени длилась минут 30-40. Поезд сразу окружила молодёжь. Начали знакомиться, меняться сувенирами, значками. У Витьки был значок футбольного клуба «Спартак», который он обменял на польский значок. Долговязый паренёк спросил у него адрес проживания:

– Москва? Киев? Ленинград? Или Львов? Будем корреспондоваться!

Витька назвал Томск. Тот не сразу даже понял, что это название города. А когда он сказал, что это Сибирь, то его друзья разом захохотали. Адресами обменялись на этом все и закончилось.

Тогда в Познани Витька удивился тому, что Витковский Игорь, на вопрос, откуда он родом, сказал, не моргнув глазом:

– Из Минска.

Потом уже в казарме он задал ему этот вопрос:

– А что ты не сказал, что со Львова?

– Та ты знаешь, Старый, до войны и во время войны меж поляками и украинцами в наших местах были какие-то «тёрки». А когда отец узнал, что я служить попал в Польшу, то сказал, чтоб я нигде не говорил, что со Львова.

И, несколько помедлив, добавил:

 – Отец где-то в Красноярске с 45го до 53го года валил лес за это. В 53-м по амнистии 13 лет скостили.

На этом разговор и был закончен. В школьной программе по истории этого не было, а про «Волынскую резню» Витька подробно узнал только в 90-х годах.

После учений старшина с замполитом прошерстили все солдатские тумбочки на наличие журналов, содержащих откровенную эротику и не только. Кое- что нашли, порвали и сожгли.

До дембеля оставалось два месяца. Конец сентября, сырость, ветер. Из сушилки выходить никуда не хотелось. В один из дней рота после завтрака собиралась на огневой городок на стрельбы. Витька не успел надеть комбинезон, как дневальный крикнул с поста от тумбочки:

– Ермаков! К командиру роты!

Ротный сидел у себя в комнате с комвзвода, обсуждая что-то сугубо личное. Не дал даже «козырнуть» указал пальцем назад на стену, за которой был штаб батальона:

– Иди, начальник штаба тебя вызвал

– Ну что, золотой ты наш, серебряный, хитрый зоркий глаз. Предстоит тебе дембельский аккорд, – без предисловий начал н.ш. – План танкодрома нужен. У нас он есть! – показывая, пальцем на стену, продолжает н.ш. – Но нужен, чтоб в масштабе был, понимаешь. Чтоб не стыдно было показать начальству. Мне там твои горизонтали и отметки не нужны, чтобы только план соответствовал местности. Где лесок, где поворот, ручеёк, мост, эстакада. Ну ты в общем сам знаешь, как надо! Нарисуешь, такую память о себе оставишь! Необходимые инструменты вечером заберёшь у строителей. Давай вперёд и с песней!

Теодолит ему достался одного года рождения с ним, но был ещё в заводской смазке. 50-метровая рулетка и нивелирная рейка тоже абсолютно новые. Дали со строительной роты двух помощников и работа пошла. В первый день закрепили точки для горизонтальной съёмки. На второй промерили линии и замерили углы. Как-то вечером на большом столе у писаря, на двух листах ватмана при помощи ученического транспортира и линейки, Витька графически наносил точки. Он не слышал, как сзади к нему подкрался писарь Запрягаев.

– СМИИРНО!!! – рявкнул он прямо в ухо. – Ермак, с тебя причитается. Сегодня тебя внесли в список с подачи Капо. Готовь три сопли, покупай лычки! За отличную стрельбу и за амурные письма, которые ты писал за весь личный состав роты, батальонное командование присваивает тебе звание сержанта! – произнёс он тожественно.

Это было для Витьки как-то неожиданно:

– Ну объявят перед строем, тогда и куплю, – подумал он.

А пока он с двумя помощниками работал на танкодроме. На съёмке с рейкой помощники бегали по очереди. Один записывает, другой с рейкой, потом наоборот. Обед им привозили в котелках и так где-то за неделю они полевые работы закончили. В последний день за ними приехал на машине сам н.ш.

– Так, всё закончили? Поедем сейчас на «огневой», давно там не был, потом к «летунам» надо. В общем на ужин успеете!

Подъезжая к огневому городку, Витька с улыбкой заметил, как оживилась там работа. Застучали ключами, молотками, схватились за мётлы, лопаты. Кто красил, те за кисти. «Салабон» из первой роты, не услышал громкого предупреждения «Атас» и кемарил, сидя на стуле. «Капо» выбил из-под него сразу две ножки. Тот бодро подскочил с пола, и, застёгивая на ходу пуговицы гимнастёрки, встал по стойке «смирно». Начался «разнос».

– Ты вчера командиру роты докладывал, что утром докрасишь!!! – тыкая кистью в лицо маляру, повышая всё сильней и сильней голос, кричал н.ш. – Когда утром?! Уже скоро вечер, а у тебя конь не валялся!!!

Досталось всем.

Колька Жогин вечером удивлялся тому, какие были взаимоотношения между Витькой и «Капо»:

– И чо, он на тебя не орёт вообще што-ли, когда вы вот так вдвоём?! Меня недавно застукал, что я в форточку курил, по шее так примочил, что сопля выскочила! – под всеобщий хохот рассказывал Жога.

На следующий день произошло ЧП.

Зампотех батальона осматривал машины после недавних учений и обнаружил на одном из танков пропажу неприкосновенного запаса. Ящик н.з. был пустой. Банки с тушёнкой, с кашей куда-то исчезли. Вечером в казарме была построена рота в полном составе. Начал замполит, потом комбат позорил всех минут десять. Резюме подвёл начальник штаба:

– Та сволочь, что утащила н.з, находится вот сейчас среди вас. Вам самим-то не стрёмно?! В глаза-то друг другу посмотрите! Что не смотрите? Смотрите, смотрите!

Потом дембелей, которым остались считанные дни до конца службы, отдельно завели в штаб, там ещё прополоскали. Подозрение на совершение кражи падало на старослужащих. Мотивировали это тем, что домой они все старались увезти какие-то подарки, а значит им, дембелям, нужны были деньги. Взводные офицеры и старшина в тот же вечер в каптёрке заставили открыть чемоданы и заслушать каждого, за что были приобретены те или иные вещи. Но это было ещё не всё. Настроение было подавленное, смотреть в глаза друг другу как-то было неприятно. И тут другое ЧП! У Витковского Игоря пропала шинель, которую он подгонял не один вечер. Обыскали все щели. Три дня назад висела, а теперь вот нет. Меньше двух недель оставалось до дембеля и вот то одно, то другое.

Прошла первая декада ноября. Как бы не было стрёмно на душе, а в мыслях старослужащие уже были дома. В один из дней Витька встал ещё до подъёма, пошёл подышать свежим воздухом к окну в торец коридора казармы. Казарма находилась в 15–20 метрах от КПП. Из окон второго этажа просматривалась улица военного городка. Стояла такая тишина. Потом стал нарастать какой-то непонятный гул. Гул все более нарастал и нарастал по улице. К окошку подошёл тоже давно не спавший азербайджанец Алик.

– Чо за шум, Старый?

А гул всё ближе и ближе. И наконец, до Витьки дошло:

– Да это же от солдатских сапог!

По спящему городку они шли тихо, шеренгами по восемь, заполоняя всю проезжую часть улицы. И как только первая шеренга показалась из-за поворота, Алик заорал что есть мочи:

– Пацаны!!! Зелёных привезли!!!

Створки окна растворили настежь и понеслось. Все дембеля облепили окно, орали:

– Земляки, откуда? Сколько вам служить осталось?!

До подъёма оставалось ещё несколько минут, но в полку уже стоял такой свист и ор, что горниста, который сыграл, этот самый подъём, уже никто не слышал. Перед обедом привели пополнение из учебки командиров, механиков, наводчиков в танковый батальон и распределили по ротам.

Развязка в изобличении вора наступила неожиданно и скоро, благодаря «салажатам». В мотострелковом батальоне, где личный состав на плечах носил красные погоны, один старослужащий «гнобил» молоденького солдатика постоянно. Так вот этот солдатик поделился со своими земляками из танкового батальона тем, что видел, как этот самый «старик» отпарывал с шинели черные погоны и петлицы и пришивал свои красные. Но это известие затмило новое признание другого солдата из первой танковой роты, где тот после учений видел, как МанькО выносил мешок с мусором из бокса, но не высыпал в мусорную яму, а унёс, озираясь, в лес. В курилке солдаты из батальона то и дело говорили про воровство в третьей роте. И вот этот эпизод с мусором показался подозрительным.

Первым делом к мотострелкам на разборки пошли Жогин, Алик Магомедов и хозяин украденной шинели Витковский. Пришли к старослужащим с «предъявой». Те не поверили.

– Пошли к нему спросим. В каптерке он только, что был.

Подозреваемый сначала ни сколько не смутился:

– Вы шо мужики, хтось вам може таке сказать?

Шинель как шинель, красные погоны, красные петлицы, фамилия, которая был написана на подкладе шариковой ручкой, забелена хлоркой, рядом написана его, новая. Жогин с Аликом уставились на Витковского, тот ещё раз спросил

– Ты точно уверен, что это твоя?

–Та шо вы, мужики, как ещё говорить?

Тогда Игорь показал свою особую метку. В результате интенсивного допроса с пристрастием своими же сослуживцами мотострелками, после разбитого носа, тот сознался и выдал сообщника:

– Я його не просыв, вин сам принЫс! – выкручивался разоблачённый

– Пойдём, покажешь его!

– Та шо я пийду? МанькО это. Земляк.

А в это самое время дембеля третьей танковой роты уже в сотый раз надевали на себя шинели в каптёрке и наводили лоск. Утром при построении батальона Витьке и ещё пятерым солдатам зачитали приказ о присвоении звания сержанта и он пришивал на погоны лычки. Нисколько не смущаясь, Мыкола Сторчак при всех сослуживцах, отпарывал свои лычки младшего сержанта и примерял одну широкую – старшего сержанта. Над ним смеялись от души:

– Мыкола, а ты и на штаны лампасы пришей, что мелочиться?!

А тот, не обращая внимания, занимался своим делом, а потом выдал:

– Старому вон сержанта за шо? Стреляет так соби, а я строй водыв пивтора року. Мени ще в учебке звание дали, шо я за пивтора року не заслужил здэсь старшого?!

Он надеялся, что сегодня утром его повысят в звании, (как, оказывается, ему обещал замполит), но писарь по секрету сказал, что н.ш. вычеркнул его из списка.

Тем временем вернулись от мотострелков ходоки и рассказали обо всём. Сторчак отбросил своё шитьё и взял роль дознавателя на себя:

– Зараз всё расскажет!

Ходил он петухом по каптёрке, зажимая пухлые пальцы в кулачок.

– Спочатку зпитаем (сначала спросим) за шинель, а пОтим – за н.з. (потом за н.з.).

Дневальный крикнул:

– Манько, в каптёрку! Старшина зовет!

«Салобон» Манько, без пяти минут уже как «Старик» бодро зашел в помещение.

– А где старшина? – пока ничего не подозревая поинтересовался он.

– Ничего нам казать не хочешь? – закрывая двери на ключ, спрашивает Сторчак.

– А шо я должен сказать?

Из-за стеллажей выходит Игорь Витковский в шинели с красными погонами.

– Ну як, например, шинель Витковского оказалась у твоего земляка Цыбулько? – наступал Мыкола и, не дожидаясь ответа, кинулся на Манько.

Тот увернулся от удара, но Витьке уже грех было промазать и он влепил Манько прямо между глаз. Кулаки посыпались на него со всех сторон.

– За шо, ребята! Он сам, чи хтось другой! Я здесь причём?! – уворачиваясь от ударов, кричал он.

Но когда Жогин сбил его с ног, признался:

– Всё, тики не бийте, сознаюсь! Игорь, прости! Тики не бийте бильше!

Манько поднялся, каптёр бросил ему чистую тряпку:

– Вытри харю!

Сторчак снова начал наседать:

– Падлюко, н.з. из танка ты покрав?!

Тот, вроде, снова начал отпираться.

– Не бреши, тоби бачив «молодой» з першей роты, як ты пэр на горбу мешок до лису!

Манько молчал. Колька Жогин подошёл к нему вплотную, взял за «грудки»:

– Лучше сознайся сразу, тебе же лучше будет!

– Ладно не бийте. Я это. Всё цело, я зарыв в лесу. Всё верну завтра.

Алик Магомедов, прижав груди ушибленную руку, пнул его напоследок:

– Вот шакал, я таких нигде не встречал! Устроил нам дембель! Я бы руки рубил за это, гнида!

– Вот сука, у своих воровать, утопить тебя тогда надо было! – добавил Иван Деменец. (На ротных учениях с мотострелками, в танковый взвод, в котором был Манько, поступила вводная. При форсировании русла реки был приказ механикам остановиться. Вода до верхних люков по промерам глубин не доходила, но Манько с перепугу выскочил наверх, на башню, чем вызвал смех у мотострелков).

– Ладно, завтра утром признаешься во всем или Капо, или комбату. И не вздумай крутить задом! На поверке встанешь в задний ряд. Если заметит старшина, скажешь, упал мордой с танка, – закончил допрос Жогин.

Сторчак Мыкола после этих слов возмутился:

– Як, вин замполиту, чи комбату скаже що его катувалы гуртом (били все) вот он и оговОрыв (оговорил) себя. Откажется от всего, а нас за самосуд по статье у.к. в тюрьму, або в дисбат! Ни! Зараз пусть ведэ, где сховав банки, заберэмо як вещь док. Вот тоди вин не отвертится!

Привязали его за руки. По бокам встали двое. И в сопровождении ещё пятерых под предводительством Сторчака пошли за вещь доком.

Витька, Жогин и Витковский были против этой затеи. Через КПП не пройдут. В дырку забора, а там тропинка по лесу до танкопарка – тоже было опасно. Но те не послушали и настояли на своём. Витька крикнул дневальным, чтоб в каптерку принесли ведро воды. Не успел он толком прибраться, как в двери влетел Сторчак. По его испуганным, бегавшим глазам было понятно, что они нарвались на кого- то из офицеров.

– Что случилось?

– Ермак…Старый вин заорав, шо его вбивают. Ми ще до забора не дошли и нарвались на замполита рембата! Манько и замполит зараз у штаби полка!

Дело принимало серьёзный оборот. Командир полка и так не очень жаловал после тех прошлогодних провальных стрельб батальон, а тут такое. Сторчак с растерянным лицом, глядя на Витьку первым делом выдавил из себя:

– А ктось его першим вдарив,… а? Зараз зачинщиков выявлять будут, – то ли спросил он, то ли утвердил свои слова.

Через полчаса вся рота стояла в коридоре казармы. Ротный назвал по фамильно всех участников драки, остальных распустил. Манько в санчасти писал объяснительную. Почуяв, что он находится в полной безопасности, отказался от всего того, что говорил в каптерке. Про шинель впоследствии даже при очной ставке не сознался. На следующий день после завтрака всех заставили писать объяснительные в штабе полка. Дознавателем был майор из разведроты. Крепкий здоровый мужик. Ознакомился со всеми объяснениями и после обеда вызывал к себе по одному в кабинет штаба. Перед входом Витьку потянул за рукав «Капо».:

– Говори, как всё было. Не крути задом.

Он уже был в курсе всех показаний. Майор сидел за столом, курил «Беломор», и глядел прямо в глаза Витьке. Молча слушал, ни разу не перебил, а в конце спросил:

– Так, Ермаков, семья-то у тебя большая?

Это звучало как то не добро.

– Ну вот что, сибиряк! По показаниям выходит, ты зачинщик драки. Манько говорит, что ты его ударил первым и, по крайней мере, двое из твоих сослуживцев прямо на тебя указывают.

– А кто? – наивно спросил Витька.

Майор улыбнулся как-то натянуто и не ответил на вопрос. Потом встал, подошёл к окну, засунул руки в карманы и, глядя на плац, сказал:

– Если дело дойдёт до особого отдела дивизии, сам знаешь, что грозит зачинщику самосуда. Всё, иди, пока. Свободен.

Такой оконцовки службы Витька ну никак не ожидал.

Вечером всех участников драки (кроме Сторчака) вызвали снова в штаб батальона. Комбат, н.ш., ротный, взводные были более чем серьёзные. На душе кошки скребли и вот тут Витька подумал:

– Ну ладно, он, Жогин, Магомедов и все остальные виноваты, но офицерам то это нахрен надо? Им тоже по службе достанется из-за этого происшествия. Мужики-то все хорошие. Чего только один комбат подполковник Самохин стоит. Он уж точно был отец солдатам. Если наказывал, то за дело. Матерился круто, так без этого нельзя. Про командира роты в батальоне солдаты говорили и завидовали, что им бы такого ротного. Командиры взводов, недавние курсанты танковых училищ тоже были нормальными офицерами.

Размышления прервал начальник штаба:

– Ну что, фэзэушники?! Руки зачесались?! И проехался «по всем нотам» печатными и не печатными словами.

Высказались и ротный, и взводные. Комбат взял с «высокой ноты» под конец закашлялся:

– Сержанта Ерма…, сержанта разжаловать к хер…м! – кашель душил его постоянно, когда он повышал голос. – Остальных на гауптвахту. Отсидят – садите снова. И так до нового года!

Надел шинель, фуражку и вышел из штаба.

– Вот башка-то у вас на плечах есть?! – матерился дальше «Капо». – Комбату ни сегодня – завтра очередное звание должны присвоить, а вы, то воруете, то самосуд устраиваете! Уроды, бл…дь!!! Всё свободны! Ермаков, останься.

Н.Ш. подошел к стене, где висел план танкодрома.

– Вот здесь, здесь и здесь надо было побольше заснять. Разворот будет дальше, а тут на плане не указан край леса, – уже спокойно рассуждал он. – Ну да ладно! На, возьми, прочитай.

Капо достал из папки два листа с объяснительными.

Такой подлости Витька Ермаков не ожидал. Оказывается, по показаниям Мыколы Сторчака организатором этих «разборок» был именно он (Витька) и избивать Манько он тоже начал первым. А он, Николай Сторчак, только хотел попугать и что он ни разу не ударил Манько:

Это все видели, – выгораживал он себя.

Второй тоже «из тех краёв», который вызвался идти за «вещдоком» писал, что он вообще не помнит, как все это произошло и он не виноват:

– Рука как-то дрогнула и задела Манько по плечу.

А потом он был до того возбуждён, что не помнил, бил ли ещё вместе со всеми или нет. Но зато, кто ударил первым и кто сшиб с ног Манько указал достоверно. До того было мерзко и противно читать это. Внутри всё кипело от такой подлости.

Н.ш. забрал снова к себе в папку эти объяснительные и добавил:

–Вот знай с кем ходить в разведку. А теперь расскажи мне все как было на самом деле. Остальные объяснительные у меня все в папке. Там ничего интересного нет. Себя никто не выгораживал. Бить начали, как по команде, все разом. Только вот эти двое и Манько указали на тебя, что ты начал мордобой первым. Завтра я эти бумаги отнесу майору, он на вечер дал мне почитать. А ты молись, чтобы Манько не достучался в дивизию, – и добавил, убирая листки в папку. – Разумеется я тебе ничего не давал, ты ничего не читал и не дай бог тебе еще что-нибудь «выкинуть». Понял? Все, свободен.

Сторчак появился в казарме уже перед вечерней поверкой:

– А шо, мужики, шо вызывали усих к комбату. Меня замполит просыв, щё б помог ему замки переставить в квартире. Шо там у штаби було?

– Там було! – передразнил его Иван Деменец. – Ты, как жареным запахло, сразу свинтил к замполиту. На «губу» нас из-за твоего похода за «вещдоками» всех отправляют до нового года, и я дурак подрядился идти с тобой. Не послушали Жогу со Старым.

После вечерней поверки Жогин подсел к Витьке на кровать:

– Ермак, а чо Капо тебя задержал в штабе? Чо спрашивал?

Витька сказал, что у н.ш. были вопросы по плану танкодрома. Хотя с Колькой ему хотелось поделиться, о том, что он прочитал часа два назад.

Утром после завтрака, когда (западенцев) Деменца и Витковского  отправляли на гауптвахту, Игорь со смехом спросил у Витьки:

– Ну теперь ты понял, какие есть у нас земляки? Тебя разжаловали, нас на губу, а с Мыколы, как с гуся вода.

Во время обеда, Жогин с Магомедовым пробились в санчасти в палату к Манько, тот умудрился выскочить у них перед носом в двери и убежать к врачам. Пришёл старлей и попросил «посетителей» покинуть медицинское подразделение. Они даже ничего не успели ему сказать. Перед ужином рота сходила на тактическое занятие, где «Пинжак» прочитал лекцию о тактике танкового взвода  в обороне.

Вечером в бытовой комнате Витька срезал с погон сержантские лычки. (Гвардии сержант Ермаков проходил в этом звании ровно три дня).

– Ого, не долго ты ходыв ахвицером! – съязвил Сторчак, устанавливая гладильную доску.

Витька хотел ответить на колкость, но в комнату зашёл старшина:

– Ты все-то не срезай. До ефрейтора тебя разжаловали!

Витька истерически захохотал, упав  руками и головой на доску от такой новости.

– Ну спасибо, товарищ старшина!

Старшина вышел, а на шум заглянул Магомедов Алик:

– Чо ржёшь, Старый?!

Витька передал слова, над чем смеялся, тот молодцевато щёлкнул каблуками сапог и резко «козырнул»:

– Так что, товарищ ефрейтор? Разрешите доложить – за углом манда лежить!

И тоже схватился за живот от смеха.

На следующий день Витька в составе своей роты побывал в последний раз на стрельбах. Навыками наводчика он овладел не хуже других. Первый взвод стрелял на ходу из танков, второй изучал теорию, а третье учебное место (стрельба из личного пистолета «ПМ») было за третьим взводом. За тремя членами экипажа были закреплены пистолеты, за заряжающим был закреплен автомат.

– Ну вот и всё! Отслужил своё Ермаков, – подумал Витька.

Зарядил пять патронов (вместо трёх) в магазин, выстрелил по команде командира взвода по мишени.

– Всё отстрелялся!

В подсознании свербила мысль, что там Манько задумал, потому, что старшина намекал, что б сходили к нему все, поговорили с ним.

Сторчак лебезил все прошедшие дни перед Витькой. Он не знал, что Витька читал его показания:

– Старый, та ты сходи к этому чмирю в санчасть, поговори с ним, извинись или прощения попроси. Скажи, ну шо у мужиков не бывает в жизни!

Мыкола уже дистанцировался от происшедшего и считал себя вроде ну как сторонним наблюдателем:

– Я би на твоём мисти сходыв!

Этот разговор произошёл в «сушилке», где сохли комбинезоны. Витька закрыл за собой дверь, распрямил пальцы веером и всей ладонью с силой двинул Сторчака в лицо.

– Гнида ты, Коля. Знаю, что ты написал в показании. Гнида! Мне майор сказал на словах. Как у тебя язык повернулся сказать, что я зачинщик этого мордобоя?! – Витька перевёл «стрелы» с н.ш. на дознавателя.

– А шо я должен был написать? Все видели, все свидетели як ты его першим вдарив! – вылезая из под упавших на него комбезов, оправдывался Мыкола.

В тот же вечер Витька не вытерпел и в курилке с глазу на глаз высказал второму, тому, у кого «рука дрогнула» тогда в каптёрке:

– Ну шо, Сашко, як в тоби рука, не трусится бильше? – спросил он на мове.

Тот сначала недоумённо посмотрел, но потом догадался о чём идёт речь и сразу изменился в лице.

– Саня, ведь мы с тобой полтора года вместе бок о бок служили. В столовой рядом за одним столом сидели, – продолжал Витька, – и ты считаешь, что это в порядке вещей свалить часть своей вины на другого человека? Гнилой ты Саня Боченко.

Взъерошил ему волосы на голове и пошёл в казарму, оставив его одного в курилке.

Вечером к Витьке на кровать подсели два мехвода, как старшина их называл (два друга хрен, да подпруга) Магомедов и Жогин.

– Витёк, ты чо такой квёлый? Как будто на башку тебе мешок с песком свалился. Из-за Манько што ли? Да пошел он знаешь куда. Зачинщика они не выявят, мы писали, что «метелить» его начали сразу все. А если што, перепишем всё заново и скажем, Сторчак замутил всё. Тот вывернется как пить дать! – захохотал Алик. – Нам вот завтра с Жогой на «губу» и что теперь?! Выбрось из башки, дембель неизбежен!

Это были последние слова, которые Витька услышал от них.

Спать не хотелось. В голову приходили разные мысли, которые перескакивали одна на другую. Зацепился один недавний случай, когда Витька три раза поправлял Витковского, что по-русски не правильно так говорить. На что тот в бешенстве сказал:

– Та шо я буду дома на вашей москальской да кацапской мове бакланить? Достали вже!

Как он, Витька, столько помогал ему писать письма на русском, а тот потом переводил на свой, украинский? Неужели и тогда к русскому языку у него было такое отношение?! Правда, Игорь через некоторое время извинился за несдержанность, но неприятный осадок остался. И теперь вот этот случай, где Витьку выставили зачинщиком драки.

– Наверное, в людях совсем не разбираюсь, – подумал он.

Утром на подъём пришёл старшина. Витька с улыбкой смотрел на соседние кровати, где так сладко спали «салажата». Сейчас дежурный по роте рявкнет «подъём!», и как они замечутся, быстро одеваясь. Ещё каких-то полтора года назад он также соскакивал с кровати как угорелый. Старшина поманил его пальцем из дверей.

– Ты вот што, Ермаков, я вчера был в санчасти, у Манько до сих пор всё лицо синее, губы и бровь рассечены. Он грозится пожаловаться в штаб дивизии. Говорит, что бумагу он уже написал, ищет с кем бы это письмо переправить. Ты бы сходил к нему, попросил прощения, я вчера с ним разговаривал. Он ни в какую. Или пугает. А вдруг серьёзно? Если к «особистам» попадет жалоба, ну это точно дисбат. А комбату с командиром роты шею так намылят, что мало не покажется. Майор, который проводил дознание, сказал, чтоб участников драки пока не демобилизовать.

Витька в который раз уже выслушивал эти угрозы.

– Товарищ старшина, ну Вы-то верите, что и н.з., и шинель – дело рук Манько?

– Ермаков, да верю я, верю. Я в той роте был, где вы нашли шинель. Разговаривал там с этим самым «маньковским земляком».

– Ну хорошо. После обеда, я схожу в санчасть! – согласился Витька. – Но почему я, а не Сторчак или кто другой? – возмутился он.

– Да потому что ты немного постарше всех! Я надеюсь, что ты не наделаешь ещё там глупостей, как Жогин с Магомедовым вчера!

После завтрака на политзанятиях писарь Запрягаев два раза заглядывал в лен.комнату. И как только замполит отпустил всех на «перекур», подскочил к Витьке:

– Ермак, собирай манатки. Капо включил тебя в список! Вечером с аэродрома Хойнице самолетом до Алма-Аты с посадкой в Москве. С вашей роты Тубергенова и Мамазалиева ещё демобилизуют. Всех дембелей казахов по дивизии собирают.

Витька верил и не верил. От того же всезнающего писаря «Запрягаева-Задунайского» он знал, что сибиряков будут отправлять на следующей неделе. На сборы был дан всего час. Витька быстро собрался, время ещё было, чтоб зайти попрощаться со всеми. Первым обнял своего механика Мишку хохла, который уже перешёл по негласной солдатской иерархии из разряда «салобонов» в «старики», потом Олега Малышева заряжающего. (Ему, как и Мишке, оставалось еще служить 6 месяцев) Мишка похлопал его по плечу:

– Старый, ты не сомневайся, я из него за это время чоловика сделаю. Руки будут расти с нужного места. Или он из меня зробит учителя по истории! – под общий хохот резюмировал Мишка.

Витька смеялся со всеми, но на душе были какие-то смешанные чувства. Вроде давно уже с нетерпением ожидал этого часа, а вот он настал и как-то стало немного грустно. Перед тем как постучаться в кабинет н.ш. Витька снял шинель, положил на кровать.

– Товарищ капитан, разрешите войти?!

– Да ты ещё здесь?! Эх вы, дети …. Вашу мать. Садись! Ветер, что в заднице, что в голове! – он постучал слегка казанками своих пальцев Витьке по темечку. – Рад бы на вас не орать, да не получается!

Капо может быть еще, дольше читал напутствие, но в кабинет зашёл ротный:

– Ермаков, уже всех собрали, ждут машину, давай дуй!

Витька хотел сказать слова благодарности, но ротный перебил:

– Давай в темпе, а то останешься, счастливо, ефрейтор!

Вечером они уже были на военном аэродроме. Перед строем примерно из двухсот дембелей ходил подполковник связи с громкоговорителем в руках. Отдельные слова из его прощальной речи относил сильный, порывистый ветер, который нещадно задирал полы шинелей военнослужащих. А когда приземлился самолет из Душанбе, то подполковника и вовсе не стало слышно. Как только шум винтов стих, по трапу самолета медленно начала спускаться вереница новобранцев, одетых  в национальные халаты и тюбетейки. Было весело и смешно, когда эта толпа, кутаясь в халаты и натягивая сильнее тюбетейки на голову, с мешками через плечи, проходила мимо строя дембелей. Прокатилась волна смеха:

– Откуда, земляки?! Сколько до дембеля осталось?! Чо в мешках? Урюк?! Старшина уже шашлык вам готовит! Анаша бар?!

Кое-кто из новобранцев отвечал на колкие вопросы на своем родном языке. Тубергенов Мухтар, стоявший в строю рядом с Витькой, кивнул в сторону только, что приземлившего самолета:

– Ермак, наверное, на этом полетим!

Но для них вырулил на полосу другой ТУ-154. По трапу, в отличие от новобранцев, дембеля поднимались бегом.

Была ночь, когда они прилетели в Москву. Здесь же получили положенную зарплату за два года службы рублями и Витька хотел уже дальше добираться домой самостоятельно, но майор сопровождавший демобилизованных, огорошил его:

– Ефрейтор, я всех обязан доставить в Алма-Ата, а дальше уже кто куда. Хоть обратно возвращайтесь. Да и «накопитель» не откроют в здание аэропорта!

Пока летели в столицу Казахстана, Тубергенов несколько раз уговаривал его заехать на день или два к нему в гости. Он жил со своей многочисленной семьёй на окраине города в частном секторе:

– Ты посмотри какой у нас большой дом! Родители будут рады! – говорил он, показывая фотографию.

Витька вежливо отказался от приглашения. С Мамазалиевым Шухратом и Мухтаром Тубергеновым он расстался на ж.д. вокзале Алма-Аты, куда те его проводили.

Вагон, в котором он был должен ехать до Барнаула, был занят полностью одними дембелями. До Семипалатинска ехали весело. Проводница на право и на лево из-под полы продавала вино. Один парень очень хорошо играл на гитаре. Перезнакомились, выпили. В Семипалатинске почти пол вагона пассажиров с песнями вышли на перрон. Здесь Витьку тоже звали сойти в гости. А вот и Барнаул. Он не стал заезжать к старшим сёстрам. Сел в пригородный поезд, названный народом коротким словом «пряха», и поехал дальше. Вот Арбузовка, Дальний, а вот и мост через речку Трубочиху. На ж.д. станции, где он жил раньше, Витькин дом был прямо напротив вокзала. Телеграмму Витька не посылал, поэтому в этот день его не ждали.

Больше всех радовалась его мать. Четвёртый, самый младший сын, наконец-то отслужил. Было уже далеко за полночь, когда старшие братья Иван и Михаил слушали его армейские приключения. Точку во всех разговорах поставил Михаил:

– В общем так, братец, будь моя воля, я б тебя ещё на год оставил послужить! Прокрутился два года, то туда, то сюда на каких-то «затычках» и время пролетело, а службы-то ни хрена ты и не понял! Вот Иван Байконур строил четыре года, я через день на ремень от Владивостока до Калининграда три с половиной года сопровождал военные грузы. Как поп молитвы, так я знаю наизусть устав караульной службы. Петька (двоюродный брат) на Кубе «оттарабанил», а ты как-то не серьёзно, два года бегал колышки топориком забивал. Ну ладно, не обижайся, брат, это я так! – миролюбиво обнявши Витьку, заключил Михаил.

                P.S.

Через месяц Витька получил письмо от Мишки-хохла. В нём он сообщил, что Манько перевели в другую часть заряжающим (от греха подальше, как выразился ротный). Старшина занёс ему его вещи в санчасть и тот, не заходя в казарму, отправился дослуживать на новое место. Жогин с Магомедовым после «губы» на третий день попали в списки на отправку, а вот Витковского, Деменца и Мыколу Сторчака задержали почти на месяц.

(Прошло полвека, а Виктор до сих пор с теплотой вспоминает своих командиров, друзей по армейской службе).