Горошины. Повесть. Глава 3

                Выпавшим из одного стручка
                - посвящается.
               
                Глава 3.
                Благословление.

 
       Где-то прямо над головой громко куковала кукушка. Сквозь сон Наум её услышал, но не прошедшая дремота - отправила его в родное село Никольское Орловской губернии. Ему привиделось, что он босоногий мальчишка бежит по пыльной дороге, а ему на встречу идёт отец. Пыль, поднимаемая им,   обволакивала всё вокруг, и фигура отца становилась, плохо видна, а Наум старался бежать ещё  быстрее, но вдруг заметил -   чем быстрее он бежит, тем хуже он видит отца. И тогда в его детской голове проскочила мысль, а что если, попробовать бежать медленнее.… И он стал, высоко поднимая ноги бежать,  замедляя и замедляя бег. Создавалась ощущение, что бежит   не по дороге, а по облакам, таким мягким и пушистым, щекочущим пятки.  Пыль постепенно стала рассеиваться, и смеющийся отец стал хорошо виден и  был уже совсем близко. Отец умел как-то так улыбаться и смеяться, что никто не мог остаться равнодушным,  обязательно начинал улыбаться. Наум   бежал  всё медленнее  и медленнее   и  начал улыбаться в ответ. Отец остановился, опустил на землю косу, которая была у него на плече, видимо шёл с утра пораньше на покос, и, вытянув вперед руки, подхватил подбежавшего Наумку. Сильные жилистые руки подкидывали его вверх так высоко, что мальчишке казалось, что он задевает головой белые облака! Родные руки вновь его ловили, такие тёплые и мягкие…

    Кукушка пела свою незамысловатую песню. Её громкое «ку-ку» сливалось в единое целое, и казалось, что это не она одна кричит, а весь лес, поёт эту песню своим многоголосьем. Нужно было просыпаться… Однако, такой добрый и яркий сон, никак не хотел отпускать Наума.  Под мерное кукование леса, он вновь задремал.

  Но это было уже не продолжение, а совсем другой сон... Ему опять приснилась  дорога, но дорога уже была другая. Вязкая грязь мешала идти. Куда он шёл, он   не понял, да и не понял даже, что идет  именно он. Только очень чётко ощущал противную липкую грязь, которая старалась засосать, затянуть глубже его ноги. Холода он не чувствовал, но  зябкая дрожь то и дело пробегала по всему телу, и отдавала куда то под ребра. Потом он стал замечать, что вытаскиваемые из грязи ноги - кровоточат, заполняя оставленные ямки от следов, полными крови…

  Кукушка вновь его разбудила. На этот раз он и сам был уже рад этому пробуждению,  осознав, что это был сон… Наум  сел, огляделся кругом. Недалеко от потухшего костра безмятежно спали мужики. Было  раннее утро, и по-хорошему,  можно было ещё поспать, чтобы набравшись сил, преодолеть последний переход. Туман, как мягким покрывалом, окутал лес. Вот, видимо, от него-то по телу и  пробегал мелкий озноб. Наум разгреб палкой костер и, убедившись в том, что там есть  немного не потухших углей, содрал с одной из веток берёсты, бросил её на угольки и стал ломать мелкие хворостинки. «Замёрз, наверное,  - подумал Наум, - вот и приснилась всякая чертовщина». Он немного подул на угли, ожидая, когда маленькие язычки пламени лениво начнут лизать края берёсты, закручивая её в спираль, а потом, все сильнее и сильнее охватив   своим ненасытным чревом, начнут расправляться с ней. Он смотрел на  оживающий пляшущий огонь и, подбрасывая мелкий хворост, все думал о сне. «Приснится же такое, - про себя подумал он,- да точно, замерз просто, а ноги…  что ноги, ноги-то, конечно, болят. Четыре месяца   в пути, пятый уж на исходе. Сколько  удавалось проехать? Редко когда нагоняя нас, кто-то вызывался хоть немного   подвезти, а так всё пешком пол Россеи протопали».

  Подбрасывая дрова в разгорающийся костёр, и глядя на огонь, он мысленно представил своих ребятишек, сонно потягивающихся с утра. Явно увидел, как Панюша, так ласково он называл свою жену, утром расчёсывает длинные волосы, и, заплетя их в две большущие косы, обвивает вокруг головы и ворчит:  «Нет, точно остригу!»  Она так всегда говорила, но стричь не решалась, да и Наум очень любил гладить эти шелковистые русые волосы. Как-то спокойно на душе становилось у него, когда он их трогал, ласково, нежно…

  Кукушка вдруг, как будто подавившись, вместо своего привычного «ку-ку», стала истошно кричать «куку-ку, куку-куку».

  - Что, горемыка, - обратился Наум к птице, которая пела и не смолкала, - тоже волнуешься? Вот и я, волнуюсь. Остался один день пути, до Зырянки. Так, как заря, почему-то называется место, куда нас отправили  губернские управленцы. Сказали что, мол, места богатые. И рыба всякая водится, и земель вдоволь, и ягод да грибов в лесу, что звезд на небе. А что, если обманули? А дома жена Панюша, да три сына - Захар, Игнат и Матвей остались, хозяйство, тяжело им.… Скажи птица божия, верно ли я поступил, верную дорогу выбрал?

        Кукушка, словно и впрямь  послушала человека, на секунду затихла, а затем чётко прокуковала свое привычно «ку-ку».

  -Спасибо,   птаха, и тебе удачи! – весело сказал Наум.

        - С кем ты там всё разговоры говоришь? – сонным голосом проворчал Аникей. – Поспал бы ещё. Аль не спится?

        - Не спится… - со вздохом сказал Наум, -   ты подремли ещё чуток, а я пока чаек вскипячу. Попьем, да двинем далее. Идти вроде, недолго осталось - верст тридцать всего.

  Но Аникей его уже не слышал, вновь захрапел.

        Наум взял котелок и стал спускаться к реке, на берегу которой они остановились на ночлег. Туман к реке был  гуще. Казалось, что это густое вязкое живое существо, развалилось и нежится на земле. Лениво поворачиваясь, оно шевелило и пелену, в которую было завернуто, от чего местами туман был слабее, а местами гуще. Наум пробрался сквозь белое туманное молоко и густую траву к реке.
 
    Берег был  из мелкого песчаника. Это было удивительно. У них, на родной орловщине, берега в основном илистые,  поросшие камышом, и течение медленное. А на рязанской стороне  загадочная речка Паника, то течет, то пропадает, оставляя  вместо себя только каменные капли, а пройдешь по ним немного, глянешь, а она - опять бежит. Весь берег и русло её устлано камнем, а здесь - песок, да мелкий такой.

  Наум остановился, взял горсть песка, и внимательно рассматривая его, заметил, что не весь песок ровный, есть и большие камешки, с ноготок, а есть и мелкие совсем, блестящие. Одни белые, другие желтые,   и темноватые встречаются.
 
  - Вот смотри-ка, вроде что это - песок, а приглядишься, так не прост он. Разный, как люди, каждый со своим нравом, цветом. И лежит он здесь. Не там, у нас на Рязанщине, в Россеи, а здесь, в далекой Сибири, на какой-то неизвестной речке.  И знать надо так, видимо, здесь он нужнее. Эх-хе-хе-хе-хе-хе-хех!

  Это его долгое «э-хе-хех», казалось вместило в себя все сомнения, страхи, тяготы дороги, переживания за семью и ещё много чего, что и высказать порой словами - то и нельзя. Остается только это  - «э-хе-хех».

     Спустившись к реке,  Наум остановился. Зашёл босыми ногами в воду, ощутив её прохладную свежесть. И вдруг ему захотелось  окунуться.  Он вернулся на берег, и быстро стаскивая с себя рубаху и портки, приговаривал:

        - Вот и смою сейчас дурной сон. Пусть его вода унесёт.

    С этими словами он  стал плескаться, натирая тело мелким песком, а потом, подставившись течению, давал реке смыть и унести куда-то вдаль мелкие песчинки. Вода, сразу показавшаяся холодной, теперь  была теплой и мягкой. Наум стал пригоршнями пить эту воду. Такой она показалась ему вкусной, даже сластила на губах немного.

        - Что же ты за речка такая?- громко крикнул Наум.

        Его голос, пробираясь сквозь туман, где-то далеко отозвался эхом:   

        - Ая! Ая! Ая!

  Прямо на противоположном берегу громко застрекотала сорока и,  слетая с макушки высокой сосны, полетела через реку в сторону Наума, который уже собирался выходить из воды, как вдруг чётко почувствовал на себе   пристальный взгляд. Всматриваясь в тумане в противоположный берег, он   увидел в зарослях молодых сосёнок - медведя. Это был крупный темно-бурый  медведь. Видимо, старый хозяин этих мест. Он стоял и внимательно смотрел на человека. И человек, стоял голый, по пояс в воде и тоже пристально смотрел на зверя. Ни тот, ни другой не шевелились, а, сцепившись глазами, вели беззвучную схватку между собой.