Двое

— Полечите моего мужа? — спросила постовая медсестра, сменяясь с суточного дежурства.

— А что с ним не так?

— Память страдает. Он хоть и работает, книжки пишет, но рассеянный стал донельзя. То макароны в холодную воду положит, то плиту забудет выключить.

— Привозите на консультацию, не откажу.

Я уже знал ее историю, которая не выделялась из общей массы. У них по второму браку. Познакомились в нашем отделении, где мой предшественник выводил больного из запоя. Их дети давно уже выросли, а в текущем союзе уже было не до них. Он почти бросил пить и сейчас страдал лишь бессонницей да забывчивостью, что впрочем, не шибко мешало преподавать и публиковаться в научных журналах. Один раз мы нашли в его палате початый двадцатилетний армянский, на что он учтиво извинился, попросил не выписывать и сказал, что в «последний раз в его жизни».

— Как здоровье у Сергея Николаевича? — эпизодически спрашивал я у медсестры.

— Все хорошо, доктор. Пьёт акатинол по десятке, периодически внутримышечно колю ему церебролизин, раз в полгода ставлю капельницы с глиатилином.

— Не рано то, противодементную терапию начали? Он мне кажется, еще бодрячком держится. Лекции, книги, путешествия.

— Этим летом были на лечении в Карловых Варах. Там его немецкий психиатр посмотрел вместе с психологом. МРТ сделали, анализы сдали. Говорит, что уже пора.

— Будет время, пусть приходит на консультацию. Давно не виделись! Да и рецепты пора обновить.

Прошло лет шесть, как я сменил место работы и почти забыл об этой паре. Бывший пациент напоминал о себе лишь почтовыми письмами, в которых он присыл ссылки на зарубежные статьи, посвященные возрастным изменениям памяти. Мне импонировал его академический подход к этой проблематике и я переводил их для себя... В один из вечеров он позвонил мне на мобильный:

— Вы помните мою жену? Она у вас в отделении медсестрой работала.

— Да, конечно. Как она?

— Все у Надежды Александровны было хорошо. Ушла на пенсию по возрасту. Занималась дачей, посещала кружок московского долголетия, периодически ездили с ней, то в Чехию, то в Египет. Но месяц назад, когда шла на электричку её ограбили. Среди бела дня подошли, набросили веревку на шею и отобрали кошелек с деньгами.

— Много было?

— Пара тысяч рублей с мелочью и банковские карты, конечно, сразу заблокировали её карточки, а про деньги я не вспоминаю. Говорю, что тому, кто брал, они нужнее были. Но она и спать перестала, и давление подскочило и плачет постоянно. Я уже водил её к психиатру в поликлинику, но таблетки ей не помогают. Может, возьмете её к себе на лечение в клинику?

— Конечно же привозите, Сергей Николаевич.

Время и болезнь изменило его супругу. Былая уверенность канула в лету, а голос как будто принадлежал другому. Она пересказывала историю с грабителем по второму-третьему разу, и чувствовалось, что трагические воспоминания надолго поселились в ней. Через три недели она стала улыбаться и шутить, набрала пропавшие пять килограмм, а через месяц уже заскучала по дому, внукам и мы договорились, что она продолжит лечение амбулаторно.

Но радость была недолгой, и вскоре все вернулось на круги своя.

— Почему вы прекратили лечение?

— Но я же не психбольная! Мне что по жизни надо будет таблетки принимать?

— Но вы ведь принимаете таблетки от гипертонии и мерцательной аритмии. Чем вам не угодил антидепрессант? К тому же в вашей ситуации курс был рассчитан на год-полтора.

— Я не хочу стать овощем, я не могу с ними. Кажется, что я ненастоящая. И потом, как вспомню, что меня душат, так опять в груди воздуха не хватает и сердце готово разорваться...

Мы ее госпитализировали во второй раз, хотя не прошло и месяца, как она уезжала от нас на такси с букетом в руках. Мне показалось странным её страхи и рассуждения. Как будто в трудовой не было четверть векового стажа работы в психиатрическом отделении. В этот раз психолог обнаружил признаки когнитивного снижения, а на КТ последствия перенесенного микроинсульта. Два месяца лечения привели её в относительную норму, но шансы на то, что она полностью восстановится, были уже не те. Смех и юмор остались в прошлом, да и голос не торопился возвращаться. Время стремительно охватывало её в свою власть. Из клиники она уезжала на кресле каталке, так как ссылалась, что ей тяжело ходить. Мы договорились о еженедельных созвонах, но Сергей Николаевич позвонил через пол года.

— Спасибо вам, доктор. Вы делали все что могли. Но, увы.

— Что случилось?

— Через неделю после выписки она заболела пневмонией и слегла. От больницы отказалась. Лечили на дому. Потом она переставала вставать. Пришлось купить подгузники, нанять сиделку. А потом она спросила у меня: кто ты такой и посмотрела, как будто мы встретились в первый раз.

— Она жива?

— Мне больно об этом говорить. Я навещаю её раз в неделю, но это совсем другой человек. Она сейчас находится в частном интернате. Почти не двигается, сильно похудела, её кормят с ложечки, делают массаж, моют голову сухим шампунем. Врачи говорят, что скоро перейдут на зонд и что когнитивную инволюцию не остановить. Почему это с нами происходит, доктор?

декабрь 2024