Пластика лица

***

Улыбка Чеширского кота, сменившая улыбку Моны Лизы. Притянутая за уши венецианская маска распутной догарессы, решившей на восьмом десятке лет реанимировать родинку размером с яйцо Фаберже аккурат под седьмым подбородком, волнообразно ниспадающим ей на бездыханную грудь. Брови, похожие на садовую скамейку, увитую плющом, преследуют по ночам доктора Розенталя, коллекционирующего мимические морщины учеников Станиславского. Верхнюю губку Наташи Ростовой, с чуть черневшимися на закате дня усами клубники, позаимствовала себе гуттаперчевая испанская аристократка, «светская львица», 18-я герцогиня Альба. «Продаю Нос Гоголя», «Сдам в аренду шнобель Сирано де Бержерака», – читаешь на автобусной остановке объявление недалеко от «Института пластической хирургии и косметологии». Не всем к лицу кувшинное рыло, пятачки трех поросят и ястребиные клювы. Никто и не спорит. А утром проснешься – и нечем будет зевнуть. Нос вроде бы на месте, уши свернуты в слуховую трубочку глухонемой улитки, глаза подвешены на тонких ниточках, за которые дергает Карабас-Барабас, разыгрывая кукольную мистерию спятившего офтальмолога, а вот рот куда-то исчез: щелкунчиком выскользнул он за дверь, огрызнувшись на прощанье, как Ротшильд на обезумевшего ротвейлера. Лучше так, чем волчья пасть и заячьи губы из мультфильма «Ну, погоди!» Лицо кавказской национальности осуждающе смотрит на меня из глубины моего черно-белого прошлого, в которой кем только я не был: негром, линчеванным Майклом Джексоном на стадионе всеобщего рабства, метисом, абсорбирующем все темные вожделения европейских колонизаторов, белой бестией, фигурирующей на фасаде исторических катаклизмов. Самодовольный хирург в маске чумного доктора выходит из тени на свет. Он разводит руками, глядя на мою изуродованную кризисом идентичности физиономию. Оно вывернуто наизнанку пантомимами неописуемых мук. Оно слеплено вручную негоциантами театрализованных представлений. Оно взорвано изнутри хлопушкой скрываемого ото всех уродства. Ластики его пальцев ощупывают ороговевшие складки новоприбывшей карнавальной личины. Под толстой гофрой мгновенных морщин таится шарпей вековечной старости. Мозг медленно детонирует при мысли о том, что он взвешен на аптечных весах и найден довольно легким. Мне не раз говорили, что я родился похожим на актера Фрунзика Мкртчяна. Тот же нос, тот же лоб, те же губы. Разве что судьбы наши разнятся. Мое лицо так же трудно выговариваемо, как и фамилия Фрунзика Мушеговича. Я признаюсь доктору Розенталю, что хочу быть похожим на актрису Наталью Варлей из «Кавказской пленницы». Доктор настаивает, что Штирлиц из фильма «Семнадцать мгновений весны» куда симпатичней. «Он популярен как никогда», – говорит Розенталь. «Но Вячеслав Лановой это прошлый век», – пытаюсь я переубедить его. «Воля ваша», – сказал он, немного смутившись. Он дал мне пару минут на раздумье. Я подумал и настоял на своем: «Наталья Варлей – и точка».  И вот он приступает к пластической операции «Ы». Приступает безотлагательно. С помощью острых ногтей ассистентки, похожей на Женщину-кошку, он с лица моего пазл за пазлом снимает специальными пинцетами свежевыбритую шагреневую кожу и пропускает ее через 3D-мясорубку, а из получившейся биомассы принимается что-то лепить, формовать, доводить, так сказать, до ума.  Я наблюдаю за его манипуляциями откуда-то сверху, паря на операционным столом, как Жар-птица над сценой анатомического кукольного театра. Мне не очень понятно, под наркозом я был в это время или нет. Скорее всего, под гипнозом.  И что ж я увидел, сорвав себя кучу потешных бинтов через месяц мучительных мышечных спазмов и томительных фантомных метаморфоз. А увидел я Шурика и Нину в одном лице. И столь не похожи они были друг на друга, что не могло быть и речи об успешно проведенной пластической операции Плохой попался мне докторишка.

***