Украинец

               
                Предисловие.

       В 1946 году в поверженной нацистской Германии  состоялся Нюрнбергский процесс, на котором судили главных фашистских военных преступников.
       Несколько месяцев видные юристы стран-победительниц изучали документы, опрашивали свидетелей, проводили прочие следственные действия, собирали доказательства вины подозреваемых в совершении чудовищных преступлений.
       Говорят, что при изучении документов следователи пришли к выводу, что на оккупированных территориях европейской части Советского Союза коренное население должно было быть выселено за Волгу. И в первую очередь должно быть выселено коренное население Крыма и Кавказа. Для Крыма даже придумали название Готенланд, здесь когда то засветилось  германское племя готов.Северное причерноморье подлежало заселению немецкими колонистами. Здесь тёплое Чёрное море, плодородные чернозёмы, прекрасные горные  курорты. Рай да и только по сравнению с холодной немецкой Прибалтикой. Не подлежало, судя по документам, выселению  из европейской части СССР русское население. И когда следователи задали обвиняемым вопрос: « А почему нет планов выселения русских?» ответ был такой: « Русское население подлежало полному уничтожению. В живых полагалось оставить детей до двухлетнего возраста, да и то не всех, а только светловолосых и голубоглазых с целью их онемечивания». Причём русскими они считали также украинцев и белорусов, так же как и мы, россияне, считаем баваров, тюрингов, саксов и прочих пруссаков единым немецким народом.
       В телепередаче "Жди меня" показали немца.Пожилой состоятельный мужчина, владелец завода в Германии. Этот завод достался ему, единственному наследнику, от родителей. Всю жизнь тот немец считал себя немцем и не подозревал, что его настоящие родители русские. Об этом он узнал случайно, просматривая старые семейные документы. Во время войны его, 2-х летнего, усыновила бездетная немецкая семейная пара. Эта пара выбрала мальчика из группы нескольких сотен  славянских детей где то в Крыму. Этих славянских детей до двухлетнего возраста  немецкие педагоги обучали немецкому языку, детям запрещалось общение на родном языке, им дали новые немецкие имена. За непослушание деток просто били. И онемечили. Дети забыли родной язык, забыли своих настоящих родителей. И этот немец, не знающий ни одного русского слова, отложил все дела и приехал в Россию искать своих родственников, чтобы найти фотографии настоящих родителей, разыскать место их упокоения ,чтобы до земли поклониться их могилам.
       В современной Германии названия некоторых населенных пунктов Росток, Торгау, Буков, Каменц, Любек понятны нам без перевода. Понятно название реки Бобер. Лейпцигом немцы именуют славянский  Липск как мы, русские, Сары Тау называем Саратов, Сары Тын - Царицын или Шаче - Сочи. Немецкая провинция Померн, она же Померания получила свое названия от славян- поморов( живущих у моря).
       Когда то там, на востоке Германии,проживали славяне. Их в раннем средневековье вытеснили германцы. Оставшихся славян онемечили. Им запретили жить в городах, поручали выполнять самую тяжелую работу. Непосильным трудом и презрением онемечили.
       И славяне Германии, забыли свой язык, стали считать себя немцами.
Не все, конечно. Но большинство. Лужицких сербов в современной Германии осталось  порядка  60 тысяч. Немного. Остальные онемечены. Славян из племени лютичей и бодричей нет вообще.
       Такая же судьба ожидала, без сомнения, русский народ в случае поражения. Конечно, кто то нашел бы убежище за Волгой. Но там враг пострашнее немцев. Японцы давно зарятся на Сибирь. Говорят, что во время интервенции именно японцы были самыми жестокими. И энцефалитного клеща до марта 1941 года у нас не было. Первое упоминание об энцефалитном клеще в наших газетах подозрительно совпадает по времени с появлением японцев в Манчжурии. Японцы в тридцатых годах прошлого века в области бактериологического оружия шли впереди планеты всей. Японцев вытолкали в шею с материка в 1945 году, а вот их детище, энцефалитный клещ, продолжает победное шествие по нашей стране.
       Но если германцы онемечили и уничтожили славян за несколько столетий, то Гитлер планировал все это провернуть за несколько лет.
       И не только русских. Вряд ли захватчики терпели бы буйных крымчан или кавказцев. Юг СССР с теплым Черным морем, тучными черноземами и горными курортами куда привлекательнее холодной немецкой Прибалтики.
       Ну и что, скажет кто то. Мало ли кого онемечили, арабизировали, романизировали, отуречили. Люди живут, кто то даже процветает. Сын раба Диаклетиан стал императором Римской империи, сын славянской рабыни, известной нам по имени Хюррем, даже султаном стал, владыкой мира. В США некто Оцеола, вождь сименолов, миллиардер. Чернокожий Барак Обама стал президентом США.
       Исчезли, к примеру, с лика Европы кельты. Их немного осталось на британских островах. А занимали когда то земли от Атлантики до Босфора. Исчезли шумеры, прародители средиземноморской цивилизации. И если бы они не писали, мы и сейчас о них ничего не знали бы о них. Слово "талант", цифры 60, 360, гончарный круг, колесо и что то другое пришло к нам от шумеров.
       Исчезли фракийцы и пунийцы, моавитяне и самаритяне, скифы и сарматы, половцы и печенеги. В Египте только 10 процентов населения считают себя коптами, потомками строителей пирамид, а ведь каких то сотню лет назад их было 50 процентов. Многие исчезли, очень многие. Вот недавно нам объявили, что умерла женщина, последняя, говорившая на языке куршей. Курляндия - немецкое название страны куршей. Сейчас даже исторической области с таким названием нет, как нет Скифии, Карфагена, Финикии или Иллирии. И никто не вскрикнул, не забеспокоился. Умер Максим ну и бог с ним.
       Но это не для нас. Мы, русские, будем биться с врагом до победного конца. Отбиваться будет весь наш многонациональный народ. Так было, так будет. Мы, разные в мирной жизни, едины в беде.
       Москва-столица нашей Родины, Красная площадь - главная наша площадь. На площади  стоит памятник князю Дмитрию Пожарскому и ГРАЖДАНИНУ Козьме Минину. По логике это самые значимые наши герои на момент создания этого памятника.
       Минин и Пожарский возглавили ополчение в тяжелейший период нашей истории. В начале 17 века в Москве бесчинствуют поляки, на севере России шведы. Бандитизм и безвластие на юге. Смута.
       Но вот  богатый ,но худородный и незнатный  Козьма Минин, то ли русский, то ли татарин, а может быть полукровка, призывает народ к обороне. Приступили к сбору денег. Добровольно. Со всего громадного Поволжья от Астрахани до Казани в русский  военный лагерь двинулись ополченцы. Их тоже не принуждали. Как утверждают историки  в ополчении на двоих православных приходился один мусульманин. И изгнали врага.
       Но ведь Поволжье совсем недавно покорил Иван Грозный. Покорял огнем и мечом. По логике  дети покоренных и насильно присоединенных должны были накинуться на русских что бы резать их их ножами, душить руками, грызть зубами. Но исторические обиды одно, а происходящее сегодня это другое. Почему предки современных татар, чувашей и многих других народностей Поволжья вступили в русское ополчение я не знаю, обязательно спрошу у них потом, когда встречу их  на том свете. Но то, что именно в громадном многонациональном Поволжье зародилось и мгновенно окрепло освободительное движение, факт.
       Я, автор этих строк считаю этот памятник на Красной площади монументом нашему многонациональному единству, залогу наших побед.
       Подобную схему порабощения восточных славян попыталась провернуть нацистская Германия в 1941 году. Гитлер и иже с ним вооружившись теорией о собственном расовом превосходстве, двинули свои армии на нашу Родину. И опять с огнем и мечом. Теория практика едины. Но если предки нацистов разделались со славянами за несколько столетий, то взбесившийся фюрер измыслил извести нас, азиатов, за несколько лет.
       И ведь все поначалу у него получалось. Красная армия не просто отступала. Она драпала. Появилось такое словечко в русском языке. Казалось еще чуть чуть и России нет. Была и вышла вся. Яму для нее выкопали, кол осиновый приготовили. Дело осталось за малым. Уложить, закопать енту самую Россию. Ну и кол воткнуть как положено, чтобы не воскресла.
       Никогда еще в известной нам истории на русскую землю не приходила такая беда. Ни варяги, ни монголы, ни кочевники с Дикого поля такую задачу перед собой не ставили. Да, они грабили да, убивали, да, насиловали, да, угоняли в рабство в дальние страны. Но уничтожить наших предков полностью, под ноль,они не хотели.По крайней мере мы такими фактами не располагаем.
       Но фашисты, цивильные немцы, переплюнули их всех. Они решили уничтожить всех славян, уцелевших выгнать за Волгу, а там куда более жестокие японцы добьют их остатки. Им тесно ентим японцам. Их острова тонут под их собственным весом.
       Но на пути  захватчиков встал красноармеец. Незначительная, по мнению захватчиков, величина, к тому же расово неполноценная. И не немцы вошли в Москву, а Советские солдаты колотили фрицев в Берлине весной в сорок пятом. Не наш народ, как стыдливо говорят сейчас либералы, а именно многонациональный Советский народ победил в лютой сече. И это тоже факт.
       И сколько будут жить потомки победителей, сколько  будут они называть себя русскими, столько будут помнить и чтить их. И БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК ТОМУ ПОРУКА.
       Одного из наших спасителей звали Ящук Данил Антонович. С оружием в руках он прошел пол Европы.
       До своего столетия Данил Антонович не дожил три года. Это мой Отец. Он ослеп, с трудом поднимается. Он делится своими воспоминаниями. Он слишком стар, чтобы врать, умалчивать. Его воспоминания кажутся мне достоверными. Я спохватываюсь, записываю, спрашиваю, уточняю.
       Я ничего не добавляю, ничего не прибавляю в этих воспоминаниях. Не имею права. Я не всегда согласен с Отцом в оценке некоторых событий или исторических личностей, спорю с ним.
       Воспоминания Отца я посчитал уместным дополнить рассказами людей, живших в то время.
       Здесь нет вымышленных персонажей. По этическим соображениям некоторые имена и фамилии изменены. Совпадения случайны.
       И еще одна реплика уставшему читателю. Я не литератор, писать я буду на русском разговорном языке. Надеюсь что на фоне современного показательного телевизионного косноязычия это будет малозаметно.
       В моем повествовании нет места драйвам, софтам, лайкам, трансформерам и прочим хабам. Я не являюсь участником крестового похода против русского языка и не являюсь проплаченным сотрудником средств массовой американизации.
       В повествовании нет и быть не может Александра Суворова или Михаила Лермонтова, а есть Александр Васильевич Суворов и Михаил Юрьевич Лермонтов. Отчество- наше, русское изобретение, его нет в Европе и Америке. Назвать человека по отчеству значит показать его величие, значимость. Как звать- величать тебя, уважительно спрашивали на Руси.
       Как то в девяностых позвонили по телефону из США на проходную Адлерской фабрики курортных товаров и попросили пригласить к телефону Владимира Осиашвили. Владимира Годердзиевича - переспросили у родственника. Какого еще Годердзиевича, возмутился на другом конце провода новоиспеченный американец. У нас, в Америке, отчеств нет. Сейчас эту идею ликвидации отчеств с телеэкранов вдалбливают нам, россиянам. В девяностых элита не стеснялась словам из тюремного жаргона - беспредел, пацаны, халява, продвинутый, крутой- выпячивала свою принадлежность к блатным. От уркаганов в быту ни одного такого слова не услышишь. Сейчас другое поветрие, если оратор не ввернет к делу или не к делу английское словцо, он вроде недоумок. Брезгливое отношение к нормам русской морали и не скрывают. Ну хоть чуть-чуть шифровались бы!


                1. Терлица

       Я родился 17 декабря 1924 года на Украине, тогда УССР, Украинской  Советской  Социалистической  Республики  в селе Терлица, укр. Терлиця, ударение на е, Монастырищенского района Винницкой области. Родители  дали мне имя Данила. Не Данил, как звали меня позднее в России, а Данила. Данила потому, что мои родители, все известные мне ,родственники, почти все односельчане, были  украинцами. Они говорили, пели, писали письма на милом мне украинском языке .
       Многими в России, с ее холодными и малообжитыми просторами Сибири и Крайнего Севера, Украина воспринимается как некая обетованная, подаренная Богом, земля. И  наверно это так. Нехолодные  зимы, плодородные почвы, дарящие большие  урожаи, густые леса, широкие  поля, полноводные  реки. Когда то давно мы, восточные  славяне, вышли  отсюда  и дошли аж до Тихого океана, до студеных северных морей, до теплого Черного  моря, а это уже Атлантика. Пушкинское Лукоморье, берег Азовского моря тоже Атлантика. А в Терлице хорошо еще и потому, здесь нет комаров, способных любой рай сделать адом. Для  размножения  комарам  нужны лужи, а их нет. В здешней почве много  песка. В селе утопающие  в зелени  садов красивые побеленные хаты. В садах поспевают яблоки и груши, вишня и черешня. В огородах выращивают картофель и огурцы, кукурузу и подсолнухи, лук и чеснок. А вот помидоры тогда у нас не ели, мы их не выращивали. В стайках мычат коровы, визжат свиньи и кудахтают куры. Тихая полусонная жизнь. По вечерам односельчане судачат на скамейках, поют песни. Терлица - это глушь. Здесь не встретишь чужака. Ставни с засовами на окнах-редкость. На дверях нашей хаты нет замка. Ушли  домочадцы, повесили на двери скобу, значит в хате никого нет. Внутри, правда, на двери крючок. Собаки, защитницы человека, в нашем дворе тоже  нет. Кошка есть, как без нее. Одолеют мыши. Но в хате кошка не живет. Живет в сарае. Воду набираем из колодца. Колодец, укр. крыниця, на улице. Колодец неглубокий, глубина его метра 2 – 3. Железный рычаг, деревянный барабан, ведро на веревке.
       Особняком в Терлице живут евреи. Живут они бедно, дома обшарпанные, садов и огородов у них нет, калиток и заборов у них нет. И на колхозном поле их не встретишь. Работают портными, врачами, кузнецами, парикмахерами, шьют обувь, слесарничают, ремонтируют, лечат скотину. Но в поле их нет. С нами евреи разговаривают на украинском, а между собой говорят на другом, непонятном нам языке.
       Когда наша семья вернулась в Терлицу летом 1941 года евреев в селе мы не увидели. Их постигла страшная участь. Их убили гитлеровцы. Тела убитых и взрослых, и маленьких деток закопали в траншее за селом. Спасся кто либо из них или нет я не знаю.
       Дороги в селе грунтовые. Колеи три. Две от колес телеги, одна по центру, от копыт лошади. Колеса телег деревянные, обитые железным ободом.
       На холме в селе церковь. Поп и попадья - уважаемые люди. Перебивать их в разговоре, спорить с ними было не принято. Даже если ты не верующий. Ходили мои родители в церковь или нет я не знаю, но пасху, крещение, троицу и рождество праздновали и икона, обрамленная рушником, в хате была. А вот государственные праздники застольем не отмечали. Никаких торжественных собраний и застолий 1 мая и 7 ноября в селе нет.
       Электричества в селе нет. Радио нет. Газет и журналов нет. Клуба нет. Больницы нет. Бани нет. Моемся в хате в бочке с водой. Мыло покупаем. В хате нет умывальника. Один  умывается, другой льет ему воду на руки из ковша. Бачки с краником я увидел позднее на Донбассе после войны. Автомобилей, мотоциклов, тракторов и комбайнов в селе нет. А о велосипедах я и не слышал и увидел их позднее на Донбассе. Кино в Терлице нет.
       Милиции в селе нет. Сельсовет всем управляет. Он что то разрешает, что то запрещает. Выдает справки. Над входом в здание сельсовета красный флаг. В сельсовете работает мой отец, Ящук Антон Иванович. Он, в отличие от многих, односельчан имеет среднее образование.
       На улицах Терлицы чисто, ни соринки. Не только дети, но и взрослые летом по улице ходят босиком. Осенью обувают ботинки - черевики, зимой обувают кожаные сапоги – чоботы. Зимы в Терлице не холодные. Температура воздуха редко опускается ниже минус 10 градусов. Обычная температура зимой минус 2- минус 3 градуса. Ходим даже без рукавиц. Снега заметают овраги, водоемы покрываются льдом. На санях в конной упряжке едут по льду люди. Ребятишкам и зима в радость. Мы лепим снежную бабу, играем в снежки, катаемся с ледяной горки на салазках. Коньки, лыжи, салазки самодельные. Заводского изготовления коньки редкость - дорогие. Самодельные  коньки - дощечка, которой прибита  толстая  проволока. Носки лыж загибаем в горячей воде.
       Есть в Терлице школа. Школа  украинская. Преподавание ведется на украинском языке. Но обязательно изучение русского  языка и русской  литературы. Изучаем и украинский язык, украинську мову. Даже басню А А Крылова « Волк и ягненок» ученики заучивают на украинском языке.
«У сильного безсилий винен завсигды. Багато прикладив з истории мы знаем» - до сих помню слова из этой басни.
       Главное предприятие в селе - мельница. Большинство мельниц на Украине водяные, но кое – где есть мельницы ветряные.
       Наша семья 6 человек проживает в хате. На окраине села наша хата. Хата наша небольшая. Единственная комната служит спальней, кухней столовой. Отец Антон Иванович, мама  Ефросинья Матвеевна, старший сын Саша, я, дочь Мария и самый младший сын Степан. К родителям обращались на Вы, тыкать в семье родителям было не принято.
       Хата  изнутри и снаружи побелена. Окна без ставень, застекленные, двустворчатые, открываются наружу. В углу икона, украшенная рушником – полотенцем. Возле стены деревянный сундук. В нем лежит одежда, фотографии, документы, деньги. В хате большая печь с духовкой и закопченным устьем. Возле печи ухват и кочерга. На печи зимой спит отец. Комнат нет, родители спят за занавеской. Дети спят на топчанах. В центре хаты обеденный стол. Полы в хате глиняные. В холода на пол стелят половики, (укр. рядно.)
       Посуда - горшки, крынки, миски - глиняная, чугунок из металла, ложки деревянные, сработанные отцом, вилок нет. Стаканы, бутылки и бутыли стеклянные. Стаканы лопаются от кипятка и поэтому льют кипяток в стакан малыми порциями, постепенно, а еще опустив в стакан металлическую ложку - она принимает на себя тепловой удар. Мытая посуда сушится на кольях изгороди на улице.
       Хаты строились так. Строили деревянный каркас, из смеси глины песка, соломы и навоза выкладывали стены. Навоз для раствора конский, он лучше коровьего. Еще в раствор добавляли сосновые опилки. Смесь эту ногами  месила во дворе в корыте мама. Высохший раствор становился прочный, как бетон, а от сосновых опилок шел приятный, а главное полезный для здоровья запах. Такая хата строится быстро и легко, но служит она долго. Зимой в хате было тепло, а летом прохладно. И дышалось в хате легко. Окна и двери покупали.
       Ножовки и рубанка в хозяйстве нет. Дефицит. Корыто, бочки, стол и топчаны, страпила на крышу, барабан для колодца, грабли, вилы - все отец вырубил топором и выстругал  ножом. Целый день уходил, бывало, на то, чтобы из бревна вырубить доску. Инструмент в селе вообще в дефиците. И доску можно было купить, но это дорого.
       Крыша в нашей хате соломенная из стеблей ржи. Именно ржи, а не пшеницы. Рожь высокая, вырастает в рост человека. Пшеница ниже. Стебли  привязывались к обрешотке веревкой. Края крыш аккуратно, ровно подрезались для красоты. Рожь плотно слеживается и дождевая вода через такую крышу не проникает.
       А вот у моего дедушки Ивана дом рядом с церковью и крыша его дома  металлическая - признак благополучия. У него 12 взрослых детей и всем им он дал хорошее образование, а грамотных в селе мало. Бабушку, мать моего отца я не помню. Когда дедушка состарился он жил у дочерей. Поживет у одной, потом у другой, потом у третьей и так далее. Потом опять возвращается к первой.
       Освещается хата керосиновой лампой с регулируемым  фитилем и  стеклянной колбой. А вот спички дефицит. Огонь разжигают ударом кремниевых камней. В печь вместе с дровами укладывают мох. Высушенный мох вспыхивает как порох. Мох собирают в лесу и хранят под навесом.
       На стене висят часы с гирьками еще с царских времен. Мы называем их  ходики.
       Детских игрушек в хате нет, если не считать шнурка с нанизанными катушками от ниток, который заменяет младенцу погремушку. Плащей и зонтов нет. Утюга нет, одежду гладят деревянной доской с ребрами. Зубных щеток и прочей дребедени тоже нет. Ружья в хате нет. Зеркала в хате нет. Елку на новый год в хате не устанавливаем. Мыло было. Его варили из костей животных кустари. А костей хватало.
       Возле печи постоянно крутится мама, Ефросинья Матвеевна, готовит пищу.В колхозе мама не работала- домохозяйка. Ласковая, она никогда мея не ругала. Варит кашу, картошку в чугунке. Варит  галушки – клецки на молоке. Печет коржи – лепешки с добавлением в тесто соды. Пекла она пирожки, булочки  с  маком, ватрушки с творогом, пампушки - оладьи, но потолще. Лепила  вареники с творогом. На стол ставила крынку с  молоком, простоквашей. Сметана и творог на столе не были редкостью. Компотов, кофе, какао, чая  нет. Еду запиваем водой. Мясо - в  основном  свинина, реже курица. Хотели  развести  уток, но раздумали. Утки  прожорливей  куриц  и им нужен водоем. Рыбу не ели. Сыр и брынзу мама не варила.
       И пельменей на столе у нас в хате никогда не было. Пельменей я вдоволь наелся позднее в Сибири. Основная наша еда - борщи и каши. Сахар на столе - редкость. Сахар кусковой. Раскалывали его ударом тупой стороной лезвия ножа, положив кусок сахара на ладонь.
       А еще мама готовит вкусные колбасы. Промытые  кишки  набивает  кусочками мяса с перцем, чесноком и коптит их на деревянной решетке над горячими углями часа четыре. А из крови поросенка варит кровяную колбасу.
       Шоколад, конфеты, торты  мы не ели. Конфеты ( укр. цукерки ) - редкость. Мед тоже не ели, я даже не знал, что это такое. Обычное лакомство – корка хлеба, натертая сверху соленым салом и чесноком или крошки хлеба, замоченные в молоке. Если был сахар - песок, то лакомились кусочком хлеба с насыпанным сверху тонким слоем сахара, смоченного водой, чтобы сахар не просыпался.
       Пол в хате глиняный, теплый из-за добавки в глину шелухи семян зерновых культур. Летом мама насыпает на пол шелуху пшеницы или ржи, через неделю пол подметает. Блох поэтому в хате нет, вшей тоже нет. От шелухи шел приятный запах. Через неделю шелуху насыпали снова.
       Спят домочадцы на топчанах. Вместо перин подстилка из шкур овец или  других домашних животных. Шкурами животных ночью укрываемся зимой. Зимой ходим в меховых тулупчиках, из выделанной шкуры барана или козы. На голове шапка из каракуля или шкуры собаки. Кожаные сапоги, чоботы, покупаем. Подушки - матерчатые наволочки, набитые куриными перьями. Летом ходим в рубашках из конопляного или льняного  полотна. Окрашивали ткани самодельной краской из ягоды бузины, смешанной с коровьим или свиным жиром. Краска эта была некрасивой, но хорошо держалась на ткани. Рубашка из полотна конопли не знала сноса. Конопля бурьяном растет за забором. О наркоте мы тогда и не слышали. Лен высокий, произрастает  на колхозном поле. Деревянными колотушками из стеблей льна изготавливают льняную нить. Пуговицы и пряжки сделаны из костей животных.
       Во дворе сарай. Здесь держат скотину - корову и свинью, на насесте сидят куры. Зимой курицам тепло от коровы и свиньи. Здесь же лопаты, вилы, косы, ведра, деревянные грабли. Здесь же запас мха на растопку, поленница. В погребе прохладно летом, не холодно  зимой. В погребе зимой хранят засоленное мясо, сало, картошку. В  бочках хранят квашеную капусту, соленые  огурцы. Летом  в погребе хранят варенье. В бутылках хранится подсолнечное масло, по-украински олия.
       В клуне, сарайчике для зерна, в снопах хранятся зерновые. Зерновые культуры не спешат обмолачивать - необмолоченное зерно лучше сохраняется.
       В огороде выращивают картошку, кукурузу, подсолнухи, огурцы, горох, мак. Головка мака размером с луковицу, в ней много семечек. Высохла коробочка и из коробочки семена отправляли прямо в рот. За маком не нужен никакой уход.
       Изгородь из лозы тальника или ивы. Высота изгороди по плечо взрослому  человеку. На кольях изгороди сушатся глиняные горшки. По улице ходят люди. Женщины все в платках, длинных платьях. В вечернюю прохладу женщины одевают кофту - бунду. Многие бабы ходят без трусов. Недовольная кем-то баба показывает обидчику голую задницу. Летом многие ходят по улице босиком. Даже ребята к девушкам на свидание или на посиделки ходят босоногими. На голове мужчин фуражка, в поле работают в соломенных шляпах. Кто-то ходит с непокрытой головой. Изгородь - преграда коровам. Утром хозяйки выгоняют коров на улицу. Вечером пастух гонит стадо с пастбища, в селе коровы идут сами, дорогу к своей стайке они знают. Здесь заботливая хозяйка подоит корову и напоит детей теплым парным молоком. Днем на улице тихо. Машин в селе нет. Транспорт - телеги и брички. Лишь изредка пропоет петух, залает собака.
       За околицей большое, озеро. Название у озера Руда. Озеро - раздолье для диких уток. Повзрослев я ходил на озеро, разорял утиные гнезда, приносил утиные яйца домой. Озеро- водоем с травой. Островов нет. Озеро не было непроходимым. Но из соседнего села через Руду никто не ходил.
       А еще я ловил в озере раков. Раки водятся в стоячей или медленной воде. Рака ловят руками на ощупь в воде. Он прячется в норкой под водой. Но если рак вцепится в руку клешней – боль еще та!
       За озером лес. Здесь односельчане ведут заготовку дров. Были ли в нашем лесу грибы и ягоды я не знаю. Во всяком случае мои родители в лес за грибами и ягодами не ходили.
       В лесу много ольхи. Ствол ольхи белый, высокий, ровный. Много сосен, сосна любит песчаные почвы. Произрастает в лесу дуб, граб, липа. А из липы умельцы делали печати и документы с печатью из липы назывались липовыми. Из древесины граба делают деревянные гвоздики. Железные гвоздики для пошива обуви редкость. Вместо них гвоздики из древесины граба. Осенью и весной такие гвоздики разбухают от влаги и хорошо держатся в подошве. 
       Летом в лесу поют соловьи, кукуют кукушки, стучат дятлы, зорко смотрят  совы, кричат сороки и вороны. Днем вороны  разлетаются, вечером снова собираются в стаи. Гвалт страшный. Несколько ворон нападают на курицу или даже на теленка. Мертвечину ворон не ест.
       А ослабленного, потерявшего сознание бойца могут заклевать до смерти. Это я хорошо усвоил во время войны. «Ты не вейся черный ворон, над моею головой, ты добычи  не дождешься, черный ворон я  не твой» - пелось в старинной песне. В траве ползают ужи, бегают ежи, лисы, зайцы. Волков и медведей в лесу я не встречал. Белок тоже не видел. Поля - раздолье для воробьев.
       Я и представить себе не мог тогда, что  этот лес станет для меня убежищем. 
       Весной в село прилетают аисты. Вьют гнезда, растят птенцов. Гнезда у аистов большие, больше метра в диаметре. Но вьют гнезда не сразу по прилету. Несколько дней семейная пара, сидит на дереве – на гнилое, слабое дерево аисты не сядут. Сидят, смотрят в низ. Спокойно ли, безопасно ли. И только потом, убедившись в безопасности, начинают вить гнездо. Осенью аисты улетают на юг. В лесу аисты не живут, живут возле людей.
       Я подобрал аиста с поломанным крылом. Было лето. Весь день ловишь сачком  для него рыбу, а он раз – раз и за минуту весь улов съест. Рыба вьюн не костлявая, водится в теплой воде. И мертвую рыбу аист есть не будет – подавай ему свежую. Умный, клюв  длинный, меня не боится, разрешает себя гладить, ест с руки. Подойдет ко мне и смотрит, словно хочет что – то  сказать. Все понимает. Осенью я отнес его в детский сад, в живой уголок – не  чем было его кормить.
       Большинство односельчан работают в колхозе, за селом бескрайние  колхозные поля. Основная возделываемая культура – рожь. Она более  урожайная, чем  пшеница или ячмень. Поэтому площади посевов пшеницы и ячменя значительно меньше, чем площади посевов ржи. В полях стеной растет кукуруза. Выращивают и другие  культуры – подсолнухи, капусту, картошку. Даже  высоченную траву сорго выращивают  в колхозе - из нее делают веники. Сбор урожая, покос травы на сено производится вручную – серпами и косами, которые мы, селяне,называем литовками. Снопы складывают под  навес. Снопы перевязывают  сплетенными  как девичья коса  жгутом из стеблей  ржи. Жгут прочный, как веревка. В колхозных садах спеют яблони, груши, вишни, сливы, черешни. Выращивают в колхозе лен. Есть в колхозе и покосы. В колхозном пруду ловили рыбу тарань.
       Деньги колхозникам не платят. Часть урожая идет государству, остальное  распределяют между колхозниками по количеству трудодней. Избыток продукции колхозники за деньги продают на рынке. Даже ботва от свеклы идет на корм скоту. Никаких помещений, кроме небольшой конторы, в колхозе нет. Тракторов, комбайнов, автомобилей в колхозе нет. Колхозный инвентарь - лопаты, косы, грабли хранятся под навесом. В колхоз селян загнали силком, в колхоз они вступать не хотели. Зимой некоторые колхозники уезжают на заработки в Мариуполь.
       Еще один источник дохода селян - продажа изделий собственного производства. Кто – то печник, кто – то кровельщик, кто – то кузнец. Мой  отец  занимался выделкой кож, мама плела корзины на и делала веники из травы сорго на продажу. Сорго получали за трудодни. А еще в доме была прялка - богатство.
       По воскресеньям в крупных селах ярмарка. Рынок - это не только место купли – продажи. На рынке узнавали новости, встречались, влюблялись. Здесь продают все - топорища, одежду, седла, упряжь, веревки, корзины, еду, овец, коров, лошадей. Сюда  приходят  и  просто поглазеть. Кто – то подходит к столбу, снимает обувку, закатывает  штанины выше колена, скидывает рубашку, плюет на ладони и лезет на этот столб. На столбе деньги. За ним наблюдает толпа зевак,
 переживает, вздыхает. Смотришь: залез, еще чуть – чуть и приз его. Но дотянуться нет сил и неудачник соскальзывает  вниз.
       Геннадий  Парфенов, Красноярский  край. « Каждое воскресенье мой  отец в пятидесятых – шестидесятых годах зимой и летом пешком ходил на ярмарку в город. Придет, походит по рынку пол дня, что – то купит, а бывает, что ничего не купит. Посидит за кружкой пива и возвращается домой .Когда  я  повзрослел и я, пацан, ходил с отцом на рынок посмотреть на людей, поесть мороженое. »
       Мой отец, Ящук Антон Иванович, тоже ездил на ярмарку, отвозил кожу, веники, водку на продажу. Водку ( наверно он  имел ввиду  самогон – авт.) кто- то варил в селе. Водку варят из любого зерна. Водку отец сдавал оптом. Однажды отец и односельчанин зимой возвращались домой с рынка. Ехали на санях с вырученными деньгами и на них напали грабители. Отец ударил одного нападающего бутылкой по голове и отец с напарником  ускакали. Впрочем, их никто уже и не преследовал. Эту историю я услышал  лежа на  топчане - отец рассказывал за занавеской про этот случай маме. 
       Мой отец, Ящук Антон Иванович, родился в 1897 году. Не курил, не сквернословил, выпивал только по праздникам и никогда не напивался. Громадного, около 190 сантиметров, роста он имел один физический  недостаток. После болезни тифом в детстве у него было бельмо на глазу. Из за этого  его не взяли на фронт в первую мировую войну. Был отец мрачным и неразговорчивым. Его слово в семье было законом. И хоть с мамой он скандалил крайне редко, да и детям не досаждал замечаниями, никогда маму не обижал и тем более никогда не кидался на нее с  кулаками, видно было, что мама его побаивается. Любимая поговорка отца « живем на свете только раз, а после нас не будет нас». Любимая его песня" Ты судьбине не перечь, не печалься грозно, всем прийдется в землю лечь, рано или поздно". Он никогда не брал детей на руки, не рассказывал нам сказки, не гладил по голове, словно мы были чужими. Никаких разговоров и бесед с нами. Когда к нам  приходили гости мы, дети, сидели по нескольку часов за занавеской так тихо, словно нас и не было. Кто заходил, кто выходил- мы не видели.
       Однажды, когда мне было 7 лет, отец взял меня собой на вспашку. Отец управлялся с плугом, а я вел коня за поводья.
       Мне никогда  до этого не приходилось делать эту  работу и борозда получилась неровной - конь пошел в сторону. « Куда смотришь, раззява!» - вдруг дико, впервые в моей жизни, заорал на  меня отец.
       С этой минуты я стал панически бояться своего отца. Между мной и  отцом легла невидимая стена отчуждения. Я обиделся на отца навсегда. Обиделся и возненавидел.
       Никогда и ни в чем я и другие дети не смели перечить отцу.
       В  юности я заболел морем, хоть никогда  его не видел. Я хотел после седьмого класса поступить в мореходное  училище в Мариуполе . Мне очень нравилась морская форма. Картины с морским пейзажем меня завораживали. Никакой  мореходки – сказал, как отрезал, отец. Закончишь  школу - поступай куда хочешь. На этом все и кончилось.
       Детство мое - счастливое, босоногое. Мы, дети, играли в прятки и догонялки. В футбол мы не играли - не было мяча. Ребята постарше играют на деньги в пристенок. На кону монеты 5, 10 копеек. Ударом "стукана" стараются перевернуть монету. Играют «в стакан». В стакан кладут монету. Встряхиванием стараются перевернуть ее. Удалось перевернуть - монета твоя.
       В семилетнем возрасте я пошел в первый класс. Школьные учебники, ручку. тетрадки, карандаши, в том числе и цветные носил в льняной сумке. В мешочке носил чернильницу - непроливайку. Учебники, тетрадки и прочие школьные принадлежности покупаем. Тетрадки с промокашками. В школу ходим в обычной одежде. Обед, кусок хлеба, носим в сумке. Буфета в школе нет.
       В здании школы на стене возле входа висят большие часы. Уборщица большим колокольчикам по этим часам дает сигнал начала- окончания уроков. Возле входа на табуретке бачек с водой, железная кружка висит на цепочке на ручке бачка.
       Однажды, мне было семь лет, я пошел домой после уроков мимо озера,
но оступился, упал в воду и чуть не утонул. Прихожу- брат Саша учит стихотворение Маяковского. Больше этой дорогой я не ходил.
       Как селяне жили? В общем не плохо, сытно и по- своему счастливо. Работали много, от зари до зари, но не до обморока. На праздники или просто по вечерам пели песни под аккомпанемент скрипки, бандуры, гармони, танцевали. Но в 1933 году к нам пришла страшная беда - голод.
       Я ,СТАРЫЙ СОЛДАТ, ВИДЕЛ СМЕРТЬ В САМЫХ УРОДЛИВЫХ ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯХ. НО Я НЕ ЗНАЮ СМЕРТИ  ХУЖЕ, ЧЕМ СМЕРТЬ ОТ ГОЛОДА, КОГДА ДИКО КРИЧАТ МЛАДЕНЦЫ, КОГДА  ЛИЦО ОПУХАЕТ ОТ ГОЛОДА, КОГДА ХОЧЕТСЯ ВЫРВАТЬ КУСОК ХЛЕБА У СТАРОГО И У МАЛОГО.


                2. Голод

       Есть даты в отечественной истории особенные. Возьмем наугад даты 1320, 1490, 1650 или, к примеру, 2005 год отечественной истории. Большинству соотечественников, за исключением историков, эти даты ничего не говорят.
       Но есть даты в нашей истории особенные. Большинству наших соотечественников хорошо известны даты 1380, 1812, 1917, 1941 или 1991 годы. Без запинки нам ответят, что произошло в стране в эти годы. События этих лет достаточно хорошо освещены в отечественной литературе, в учебниках истории, остались в нашей памяти.
       Но есть дата в современной истории, о которой ничего не говорилось в учебниках советского периода, но которую современники считали особенной. Это 1933 год.
       В учебниках истории той поры читателю рассказывали о трудовых успехах, о борьбе с вредителями. Но о самом главном событии 1933 года не написано ни строчки. Словно не было его. Это событие – голод.
       Ящук Данил Антонович считал 1933 год самым страшным годом  в его долгой жизни.
       Для голодовки 1933 года в СССР, по мнению автора, не было объективных причин. Не было засухи, неурожая или войны. Была другая причина. Надо было срочно строить светлое социалистическое будущее.
       Иначе зачем перебили треть мужиков в гражданскую. НЭП нужно было срочно завершать. Нужно было срочно восстанавливать ими же разгромленную промышленность, возрождать уничтоженные или сбежавшие за рубеж инженерные кадры.
       Но для этого нужны деньги для закупки за рубежом генераторов, трансформаторов, станков. А где их взять? Решили ограбить крестьян.
       В отечественной истории эта процедура называлась "ликвидация кулачества как класса". Так называлась тогда фаза построения светлого социалистического будущего. Хотя какое может быть кулачество при Советской власти. Частной собственности на средства производства давно уже нет. Да и само словечко ликвидация для нормального человека звучит жутковато.
       Случайный попутчик в поезде « Адлер - Красноярск » в 1972 рассказывал.
       « В конце двадцатых годов я в качестве добровольного помощника милиции участвовал в изъятии хлебных излишков у кулаков. Было это в Томской области. Я быстро усвоил науку поиска спрятанного зерна. Ходил по дому, наступая на каждую половицу деревянного пола. Вот половица под ногами шевелится под весом моего тела. Рядом шевелится другая. Значит ее недавно отрывали и прибили для вида. Отрываем доску –под ней мешки с зерном припрятаны. Нам, активистам, предлагали вооружиться пистолетами для самообороны, но я отказался. Активисту безоружному отомстят или не отомстят - вопрос. А нападения на активистов с целью завладения оружием для оказания сопротивления советской власти, зачастую сопряженными с убийствами, случались. »
       Ящук Галина Никитична, жена Данила Антоновича, рассказывала.
«В 1929 году нашу семью-отца, маму и семерых детей, а жили мы в Сибири,
в Хакасии, выгнали из своего дома в рамках раскулачивания, хотя по уровню достатка мы ничем не отличались от односельчан и батраков у нас не было. Просто мой отец отказался вступать в колхоз. Нас выгнали под забор.
       Автор: "Как это под забор! Мама, я не ослышался? Семью - семеро детей, на улицу, в Сибири. Это какой лютой злобы был человек, развязавший такую войну против собственного  народа. Ведь раскулачили в стране миллионы. "Нет, сына, ты не ослышался. В нашем доме поселился председатель сельсовета, а мы всей семьей, погрузив на телегу скарб, ушли к приютившему нас брату отца. Я, мне было от роду 1 год, единственная ехала на телеге. Мои сестры и братья, младшей из которой Маше, было 7 лет 40 верст шли пешком. Кстати, в кулацкой нашей семейке старший сын Михаил стал в последствии  Героем Социалистического труда, брат Коля пропал без вести на фронте при форсировании Днепра, третий сын Василий пришел фронта с ранениями. Сестренка Маша в войну работала на оборонном заводе, изготавливала ящики для патронов и приклады для оружия, награждена за ударный труд орденом. Вот такая у нас была антисоветская семейка»
       Шмыга Ф.Д, родственник, В семидесятых годах прошлого века  рассказывал. «Мы жили на Житомирщине  на Украине. В конце двадцатых годов нашу семью вместе с другими  раскулаченными вывезли в товарных вагонах в Сибирь. Я родился в 1914 году и обстоятельства раскулачивания хорошо помню. Нас  выслали в Красноярский край. Но в Сибири мы, трудяги, устроились на работу, обзавелись хозяйством и зажили неплохо. В лесу собирали ягоды, грибы, кедровые шишки, черемшу. От родственников мы в письмах узнали о чудовищном голоде на Украине, о том ,что многие односельчане умерли. А ведь кое кто из них публично радовался нашему выселению.» Кстати, Шмыга Ф.Д. тоже фронтовик, дважды ранен в боях за Родину.
       Фольц В.И, поволжский немец: Нашу семью выслали из Поволжья в 1941 году в Красноярский край в наказание за нападение Германии на СССР. Моя мама хотела выбросить меня, годовалого с движущегося поезда в реку чтобы не слышать моих страшных голодных криков. Да все откладывала надеясь на чудо. И чудо случилось. Меня удалось накормить и я выжил. Потом, в Сибири, в Красноярском крае, поздней осенью  после сбора урожая мы заново перекопали у односельчан огороды, они не возражали, за что им спасибо и сумели собрать картошку, этим спаслись. Наши мужчины были заключены в лагеря. Первую зиму мы - женщины и дети зимовали в землянках.
       Шевчук А.И: У нас в Молдавии, по словам моих родителей о голоде в СССР в 1933 году узнали только после присоединения к СССР в 1940 году. В Румынии, нищей даже по сравнению с СССР Румынии, и то голода не было.
       Вернемся к воспоминаниям Данила Антоновича
       В конце 1932 года по Терлице поползли страшные слухи - в соседних селах идет конфискация коров у населения. Причем изымают всех коров подчистую. Прочий скот и птицу не конфискуют. Деньги за коров не платят.
       Нужно прятать коров, но куда? Летом корову можно спрятать в лесу. Но зимой в лесу корова погибнет от холода. Стали прятать коров в хатах. Но в хатах их находили сразу же. Те крестьяне, у которых в хозяйстве было несколько коров, стали срочно резать коров и продавать мясо. На рынках мясо резко подешевело.
       Нашу единственную корову забрали из хаты.
       Корова - спасение в селе. Ее не так уж трудно содержать. Летом она пасется на пастбище. Зимой ест сено - его не так уж трудно накосить привычному к труду человеку. Стог сена, солома и корова сыта. Это не свинья, содержание которой достаточно дорого. Кусок хлеба и кружка молока и ты сытый. Но без коровы…
       В Терлице съели всех свиней, кур, лошадей. Потом съели собак и кошек. Съели все съедобное. Люди  ходили, шатаясь, как тени. Кто- то падал на ходу. В общих ямах хоронили не только мертвых, но еще живых. Одна женщина в Терлице убила и съела своего мужа. Родители стали бояться оставлять детей без присмотра.
       Летом селяне с сумками и ножницами по ночам стригли колоски зерновых. Мои  домочадцы колоски не стригли. Милиция ловила стригунов Объездчики на конях, с ружьями стреляли в воров. Но люди  стригли.
       В Терлице, как и везде, съели все. Люди бросились на вокзалы - бежать в Среднюю Азию, Сибирь, на Кавказ, где голод был не такой лютый. Но на вокзале милиционеры пропускают только по пропускам. И билет без пропуска не продадут.
       Мы, дети, находились под настроением родителей. Мой дружок Ваня, он постарше меня года на три, решил написать письмо Сталину, рассказать ему о голоде. Сталин не знает. Узнает- поможет, накажет виновных. Мы стали отговаривать Ваню. Ваня, тебя накажут и родителей твоих посадят. А я брошу письмо в почтовый вагон в соседнем селе. (Тогда в стенках почтовых вагонов были специальные прорези для писем.) Ваня, тебя найдут по почерку, проверят в школах все тетрадки и тебя найдут, родителей накажут - отговаривали Ваню ребята постарше. И Ваня раздумал.
       Мой отец получил в милиции разрешение на выезд и уехал на поезде  на  Донбасс чтобы найти работу. Договорился с мамой, что незамедлительно заберет нас из Терлицы, если устроиться на работу. Если на постоянную работу устроится не удастся, то устроится на временную работу заработает деньги и вернется.
       Мы остались в Терлице одни. Отец уехал. Мама нашла где то дохлого теленка, сварила его и мы его съели.
       Есть нечего. Мама ушла на рынок в соседнее село, строго настрого запретив нам открывать кому– то двери. На рынке она обменяла одежду на муку. Напекла блинов, накормила нас. Но мука оказалась с добавкой чего-то и мы отравились. Старший брат Саша стал сходить с ума. Он встал на табуретку и стал читать стихи. Слава Богу, что мы не погибли.
       Прошли все мыслимые сроки возвращения отца. Мы еле ходили от голода. Где Антон? Да жив ли он? Мама запаниковала. Многие мужья тогда от бессилия бросали семьи, ехали куда глаза глядят, не в силах смотреть, как умирают их близкие.
       Но вот дверь хаты отворилась и вошел отец.
       «Все хорошо, устроился бухгалтером на шахте, зарплату получил, ведомственное жилье тоже дали. Почему не приехал раньше - задержали. Нужно было сдать месячный отчет, получить аванс, вселиться в дом. Почему не писал письмо - не думал, что задержусь. Бросаем все. Едем на Донбасс.» С этими словами отец достал из тряпичной сумки пряники, булочки.
       Мы быстро собрались в дорогу.
       На вокзале возле нас стал крутиться сомнительного вида паренек, но отец так рявкнул на него, что паренек исчез. Поезд  помчал нас на восток. На полу вагона на соломе сидят, лежат люди.
       ОТЕЦ, НЕЛАСКОВЫЙ НАШ ОТЕЦ, СПАС НАС ОТ СМЕРТИ.


                3. Донбасс

       Поезд мчался на восток. Закончились леса, потянулись лесостепи. Вот и Донбасс. Поросшие травой холмы - терриконы. Терриконы это рукотворные холмы вынутой при проходке шахт горной породы. Новые холмы еще дымятся – это горит сера. Выходим на станции Магдалиновка. Наше новое жилье - ведомственный дом, принадлежащий предприятию. Под потолком электрическая лампочка. Других электроприборов нет. Проводка наружняя, не скрытая слоем штукатурки. Скрученный провод крепится к стене и потолку маленькими фарфоровыми изоляторами. «Мокрыми руками выключатель не трогать, предупредил отец, недавно погибла женщина, коснувшаяся выключатель мокрыми руками». Пол деревянный. На стене зеркало, в Терлице зеркала не было. Возле стола табуретки. Мы поели вареной картошки с хлебом. Огонь в печи разожгли диковинными спичками. Спали в эту ночь на панцирных железных кроватях, мы впервые увидели такие кровати и поразились их удобству.
      Донбасс поразил мое детское воображение. Шумный, многонациональный, здесь все говорят на русском языке. Сюда приезжают кто на заработки, кто спасаясь от голода, люди со всего Союза.
      Донбасс - это уголь. Уголь высокого качества. После сгорания донецкого угля мало шлака. Кочегарам легче чистить топки, а это тяжелая работа. Вокруг шахт еще с царских времен выросли города. Появились заводы, фабрики. Донбасс стал важнейшим промышленным центром страны. Донбасс это государство в государстве. Здесь своя железная дорога, свои электрические  подстанции, свое сельское хозяйство. Поля, сады, огороды, птичники здесь свои. 
      Здесь не было голодовки. Работники совхозов здесь получают зарплату деньгами.
      Сначала мы жили в доме шахты, а потом отец купил кирпичный дом с садом и огородом на окраине хутора Рыжкова. Рыжков - какая-то местная знаменитость. Улица односторонняя. Вокруг пустыри. Соседей мало – не более 15 домов. Играть не с кем. В голове хутора железнодорожная станция Магдалиновка. Купил отец корову, поросенка, куриц. Завел собаку от воров, кошка в доме была еще от прежних хозяев. Кошка привыкает к дому, а не к человеку. Входная дверь закрывается на ключ. Наша жизнь наладилась. Отец работал, мама домохозяйничала, дети учились в школе.
      Здесь черноземы. Местность холмистая, высокотравье, сады. Лесов здесь нет. Есть отдельные деревья- дуб, верба; кусты. И кукушек здесь не услышишь, им нужен лес. Но климат здесь хуже, он резкий. Зимы здесь холоднее, лето жарче, чем в Терлице. Много травы. Трава - раздолье для сусликов. В Терлице сусликов нет, в песчаной почве норку не выроешь. Норы у сусликов глубокие. Я их отлавливал - заливал норку водой, а потом отпускал, хотя они съедобны. Рядом с домом ручеек шириной метра два, в нем плавают рыбки. В этом ручейке я строил запруды. Играюсь я один, сверстников рядом нет. С собакой по кличке Кутько пытаюсь поймать зайца в поле. Кутько с громким лаем гонится за зайцем, пытается схватить его. Заяц делает прыжок в сторону, замирает в густой траве. Кутько проскакивает мимо, теряет след, пытается по запаху найти зайца, но безуспешно. Охотник из Кутько никудышный. Кутько большой, добрый, я катаюсь на нем верхом. Днем он сидит на цепи, на ночь его отпускают. Но однажды я попытался забрать у него миску с едой и Кутько накинулся на меня. И быть бы беде, но на мой крик выскочил старший брат Саша и оттащил собаку.
    Чуть дальше начинаются бескрайние совхозные поля. Здесь я увидел трактора и комбайны, грузовые машины и сеялки. На бескрайней бахче спеют арбузы.
    В одиннадцатилетнем возрасте на лето меня устроили на работу в совхоз. Я и еще несколько ребят закладываем в бункер сеялки посадочный материал. Трактора тащат по полю борону с сеялкой, а мы подсыпаем в бункер семена. Трактористы нам рады, подскажут, помогут, спросят про учебу, пошутят над нами необидно, погладят по голове. После работы дадут нам зерно. После работы я гордый, счастливый иду домой с зерном в карманах. Лицо специально измажу. Пусть видят, что я – рабочий человек. Зарплату в совхозе за меня получал отец.
     Школа. Здание школы большое, кирпичное. Школа русская, преподавание ведется на русском языке. Обязательно изучение украинского языка и украинской литературы. В классах на стене портреты А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого, Т.Г. Шевченко, Н.В. Гоголя, других писателей. В других классах портреты великих ученых. У октябрят на груди значок с портретом  Володи Ульянова. Пионеры ходят в красных галстуках. В школе есть столовая для учеников. Повара готовят горячую пищу. Несколько дней мы ходили в школу голодные, но потом нам от предприятия выдали талоны на бесплатное питание.
     Добираться до школы далековато. Кроме того, нужно было переходить через железную дорогу. Все в той же тряпичной сумке у меня учебники, тетрадки, чернильница. В  школу я ходил один, попутчиков с хутора Рыжкова  нет, брат учился в другую смену.
     Коллектив школы потряс страшный случай. Умер ученик лет одиннадцати. Но ужасало то, что в его семье уже умирали дети в этом же возрасте и то, что в семье были дети младшего возраста и их, возможно, ждала та же страшная участь.
     На Донбассе мы, домочадцы, как то незаметно стали общаться на двух языках. На русском и украинском.
     Я взрослел. Все дальше удалялся от дома, познавал жизнь, обзаводился новыми друзьями, один из них Ваня Голомага. У Вани сестра - красавица, она хочет после школы поступать в ВУЗ. Был я быстрый, подвижный, мастерил себе лыжи, прыгал на них с горки, летом уходил купаться в водоемчики.
     С водой на Донбассе проблема. Колодцы здесь глубокие. Рек, озер поблизости нет.
     Донбасс удивлял меня.
     Донбасс - это цивилизация. Здесь много кирпичных зданий. Зимой они отапливаются углем. Уличного освещения мало, но фасады зданий и учреждений освещены лампочками. Здесь я увидел мотоциклистов и велосипедистов, милицию и военных, мужчин в пиджаках и галстуках и женщин без косынок, кинотеатры и шумные стадионы. Летом на улицах продают квас и морс, мороженое и пирожки, помидоры и арбузы, сгущенное молоко и шоколадные конфеты. В городе бани, прачечные, пошивочные мастерские и чистильщики обуви, рестораны и парикмахерские, стрелковые тиры и смельчаки, прыгающие с зонтом с вышки, танцплощадки и духовые оркестры, больницы и поликлиники, библиотеки и аптеки. В киосках продают газеты и журналы. На Донбассе позднее я увидел машины, т.н. «полуторки», грузоподъемностью полторы тонны, отсюда ее название. Здесь все не так, как в Терлице, все здесь удивляло, но городская жизнь мне нравилась. А вот природа не нравилась ,я скучал по лесу. Но праздношатающихся нет и в рабочее время улицы пустынные.
      Все жители ориентируется по заводскому гудку. Один гудок в половине восьмого утра ,второй без пятнадцати восемь ,третий в восемь. Но бывает гудок не по времени, длинный, тревожный. Это сигнал об аварии в шахте. Он может прозвучать и днем и глубокой ночью. Из домов выскакивают и старые и молодые, жены и сестры, отцы и взрослые дети. Хлопают двери. Люди по улице бегут к шахте узнать, не в их ли дом постучалась беда.

      Я хорошо учился, переходил из класса в класс. Учеба давалась мне легко. Читал книжки. Очень нравился мне « Капитан Немо Жуль Верна. Поражал силой воли Жан Вольжан из книги Виктора Гюго «Отверженные». Книга « Школа над морем» - это уже про современных героев. « Лунной ночью на берегу моря вражеский шпион поджидает сообщников. Прячется в прибрежных скалах. Но вот со стороны моря светит фонарик, это сигналят шпионы. На берегу им сигналит фонариком  сообщник и вражеская шлюпка причаливает к берегу. Диверсанты уходят в темноту. Но бдительные школьники догадываются о преступном замысле». Читаю, аж страшно. Книги были редкостью, я брал их в школьной библиотеке и читал их при свете лампы лежа на чердаке. Гаврош, Козетта, Дубровский, Павка Корчагин, Тарас Бульба - я видел их наяву. Да и иллюстрации в книгах тогда были на высочайшем уровне, не то, что современная мазня. 
    Все шло хорошо. Закончилась голодовка. Жизнь входила в привычное русло. До минимума снизилась преступность. Днем и ночью люди ходили без опаски. Милиция ходила уже без пистолетов. Работала милиция хорошо. Прибежала женщина- квартирная кража. Милиционеры с собаками по следам в огороде прибежали на вокзал. На вокзале собака взяла зубами за штанину мужчину с чемоданом в очереди у билетной кассы. Еще бы час-другой и "гастролер" растворился бы среди людей. Кражи детей? Мы о таком даже не слышали.
     Беда постучалась к нам в двери, когда мне было 12 лет. Я заболел малярией.
     Малярией я болел долго, года полтора. Болезнь проходила тяжело. Меня  то бросало в жар, то охватывал сильный озноб. Горькие таблетки хины не помогали. Я  слабел. С трудом доходил я до школы, преподаватель часто отпускал меня с уроков и я плелся домой. Я стал чаще впадать в беспамятство. Мрачнел отец, плачущая мама сшила для меня смертную рубашку. Я умирал.
      Но вот родители, по совету людей, бочку с какой-то травой, кажется с полынью, наполнили до верха кипящей водой и, когда вода остыла до терпимого, подвели меня к этой бочке, помогли туда забраться и накинули на бочку сверху одеяло. Я сидел в бочке, дышал отваром, родители мои стояли рядом, следили, чтобы я не захлебнулся. Вдруг меня стошнило, мне стало легче, и, хоть я был еще слаб, мне захотелось пойти, поиграть с ребятами. Я стал поправляться.
      Болезнь надолго подкосила меня. Я рос хилым, был ниже всех в классе и, чтобы не стоять последним в строю на уроке физкультуры, вставал на цыпочки. Я не принимал участие в драках с чужаками из- за девок на танцах. На танцплощадках тогда не дрались, дрались на улице возле танцплощадки. Дерущиеся били друг друга  кулаками по лицу, не били лежачих и тем более ногами. Лежачему достаточно было крикнуть «сдаюсь» и драка прекращалась. Бить лежачих ногами и толпой одного стали уже в середине шестидесятых. И уж совсем в таких стычках не было поножовщины. В.А. Шорохов в 1970 году утверждал. «У нас, в Абазе, городке в Хакасии, если кто то из кодлы выхватывал нож, драка прекращалась и этого жлоба били все, и свои, и чужие .» М. А. Ногмов:« У нас в Кабардино-Балкарии в пятидесятых тоже было так. За соблюдением подобных правил драки между пацанами следили старшие по возрасту ребята».
    Полностью после болезни мое здоровье восстановилось годам к двадцати пяти.
    Между тем жизнь в стране становилась все лучше. Цены  периодически снижались и обязательно такое снижение цен было после выступления с трибуны И.В.Сталина. Появлялась новая техника. На Донбассе вообще техника самая передовая. Начал пробуждаться технический прогресс. На экранах кинотеатров показывали новые фильмы.
     По центральным улицам городов 1 мая и 7 ноября шествуют праздничные колонны с транспарантами и красными флагами .Коллектив каждого предприятия идет  отдельно. Впереди коллектива идут директор, главный инженер, главный бухгалтер, парторг. Из микрофона гремит песня «будет людям счастье, счастье на века, у Советской власти сила велика». С трибуны демонстрантам машут руками руководители. Шумно, радостно, весело.
     Праздничное настроение царит и во время выборов в органы власти. Возле избирательных участков под баян поют песни самодеятельные артисты, с прилавков возле входа продаются продукты и какой-то дефицит.
     На улицах городов бюсты Ленина и Сталина. Везде плакаты «Вперед к победе коммунизма!» Много плакатов с цитатами Ленина и Сталина. А вот плакатов с цитатами Маркса и Энгельса нет, под их портретами цитата Ленина «Учение Маркса всесильно, потому, что оно верно».
     Наглядной агитации уделяется много внимания и средств. Профессия художника – оформителя востребована. На каждом предприятии свой художник. Плакаты, объявления, стенгазеты, афиши кинотеатров его работа. Художники более высокого уровня выполняют заказы  сложнее. В столовых на стенах копии картин «Охотники на привале» Перова или «Рожь» Шишкина, в кинотеатрах это «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» И. Е. Репина или «Девятый вал» Айвазовского в госучереждениях «Ходоки у Ленина» И. Бродского, «Ленин в Шушенском».  Рисовать  портреты Ленина, Сталина, других вождей имеют право люди со специальным разрешение.
    В обществе страшная дисциплина. Без указа партии зернышка не посадишь. Все трудятся. Никакого разгильдяйства на всех уровнях. Милицию тогда боялись, как при Ельцине. Даже проходить мимо здания милиции при Сталине боялись. Но и милиция, и прокуроры не беспредельничают. Каста неприкасаемых, конечно, была. Это райкомовцы, менты, фининспекторы. Но она была куда малочисленнее, трусливее и не такая циничная, как сейчас. Начальство не отдыхало на природе в рабочее время. Одуревшие от вседозволенности князьки местного разлива летели на нары со страшным грохотом. Да и жизнь человека ценилась куда дороже, чем сейчас. Лихачи из неприкасаемых на авто или на коне не мчались по принципу раздайся, грязь. Преднамеренное убийство означал минимум двадцатку лагерей, убийство двоих стопроцентно пуля в лоб. Если после удара хорошего боксера погибал человек, садился в тюрягу спортсмен, а не бордюр, об который ударился человек после хорошо поставленного удара. Взяточничества как явления при Сталине не было вообще. По утверждению Ящук Г.Н.взяточничество расцвело позднее после того, как сажать стали не только  тех, кто берет взятку, но и тех, кто дает взятку. До этого дающих взятку не сажали.
    Продавцы боятся не долить, разбавить, недовесить. Продавец взвешивает на весах булку хлеба и если ее вес менее одного килограмма отрезает от другой булки кусочек и взвешивает его на весах. Сахар, крупы печенье, конфеты – все заворачивалось в свернутые конусом листы плотной серого цвета бумаги. Готовой одежды продавалось маловато, поэтому достаточно много пошивочных мастерских. Тканью, свернутую в рулон, заполнены все полки магазина. Продавец большой деревянной линейкой отмеряет кусок ткани, проводит мелом линию, потом большими ножницами отрезает кусок ткани  нужного размера. Может быть было и чересчур жестковато, но перед законом были все равны. Как говорили римляне «закон суров, но он закон».
      И уж верный путь в лагеря, а то и на тот свет, любое слово, любой анекдот, порочащий партию, Сталина, Ленина.
      Ящук Г. Н. « У нас, в Хакасии, в городке жил один мужчина. У него не все в порядке было с головой. Брякнул где - то  что то, посадили. Троцкист. Освободился, опять что то брякнул, опять посадили. Опять троцкист».
      Шмыга Ф. Д. «У нас в леспромхозе на собрании докладчик крикнул: да здравствуют товарищи Ленин, Сталин, Троцкий. Ой, товарищи, я оговорился , упомянув Троцкого. Бесполезно. Докладчика посадили».
      Случайный собеседник: « А у нас один заявил : А по- моему  у Сталина что тут, показал пальцем на висок, что тут, показал пальцем на задний проход, одно и то же. Этого мужчину расстреляли на следующий день тут же, за сараем."
      Ольховский  А.И. « Мой дед рассказал анекдот после войны. Едут на машине Черчилль, Рузвельт и Сталин. Видят, на дороге лежит бык, мешает проезду. Вышел Черчилль, попинал быка, бык не уходит. Вышел Рузвельт, стал бить быка клюкой. Бык не поднимается. Подошел Сталин, пошептал что то быку на ухо, бык поднялся и ушел с дороги. Черчилль и Рузвельт спрашивают у Сталина. А что ты сказал быку? А я ему сказал: не уйдешь с дороги, сдам тебя в колхоз. Забрали моего деда и с концами. Слушателей было двое, кто то сдал, а не сдашь- посадят за недоносительство.» Это для Довлатова.
    И еще один анекдот той поры. Не для хихиканья, для сведенья. Анекдот метко отмечает несоответствие жизни и общепризнанной морали. Преподаватель в мединституте, показывая на макет человеческого скелета, просит студента определить чей это скелет, мужчины или женщины. Это скелет мужчины - колхозника, уверенно отвечает студент. Почему колхозника - удивился преподаватель. Как почему. Мясо сдал, шкуру сдал, сало сдал, шерсть сдал, яйца сдал, один скелет остался.
     А.И. Грюнер, преподаватель в вузе. «В 1937, говорила мама ,я училась в вузе. Вечером к студенческому общежитию подъезжает "воронок". Мы тушим свет и ложимся на кровати. В общаге наступает мертвая тишина. Слышны шаги в коридоре, милиционеры прошли мимо. Слава богу, пронесло. Зашли в другую комнату».
     На Донбассе я впервые увидел людей в военной форме. Элита среди военных кавалеристы. В кавалерию тогда не брали низкорослых. Высокие, статные. Начищенные сапоги со шпорами, шинель до пят, шашка на боку на голове буденновка с большой  красной звездой. Загляденье. Вовремя войны элитой вооруженных сил стали моряки. Одетые в черного цвета бушлаты, на голове бескозырка, моряки одним своим видом наводили ужас на врага.
     Мы верили в непобедимость Красной Армии. Уверенность в ее могуществе ни у кого не вызывала сомнений.« И от Москвы до британских морей Красная армия всех сильней» раздавалось из репродуктора. Советско-Финская война 1939-1940 года стала холодным душем для народа.
    Газеты и радио трубили о наших победах, он даже на Донбасс шли эшелоны с ранеными красноармейцами. Стало ясно: Маннергейм нам не по зубам. Напрашивался вывод о слабости прославленной Красной Армии. Стало ясно, что к большой войне страна не готова,если уж с крохотной Финляндией еле управилась.
    К 1941 году все стало хорошо. Сытая жизнь, меньше шныряли «воронки», милиция ходила безоружной. « В колхозах хлеба полные амбары, привольно жить нам стало на Дону, эх проливали кровь свою недаром мы на полях в гражданскую войну»; "В казачью степь увел товарищ Сталин, от нищеты, и горя ,и оков, и в первый раз большое солнце встало над молодой  страной большевиков"- распевали по радио. Песни той поры были бодрые, веселые.
    Никогда мы не жили так хорошо, как весной 1941 года! Сыто, счастливо. На улицах общественный порядок. Подростком я в полной безопасности ходил по темным улицам и не опасался хулиганов или бандитов. У всех есть работа. Шумели футбольные стадионы и гремели духовые оркестры. По радио передавали сводки с полей, пели песни, читали сказки для детей.
    Кинозалы перед войной забиты до отказа. Полы кинотеатров горизонтальные, экран приподнят, но все равно головы впереди сидящих мешают просмотру. Частенько кинопленка рвалась. Киномеханик включал в зале свет, склеивал пленку и сеанс продолжался. Если процедура ремонта пленки затягивалась недовольные зрители начинали свистеть, топать ногами и орать оскорбительное «сапожник». Ни в чем не виноватый киномеханик обычно безропотно переносил оскорбления - против массы не попрешь.
     Автор: иногда, правда очень редко, ситуация в кинозале развивалась по другому сценарию. В начале семидесятых на летней киноплощадке «станция юннатов» возле красноярского студгородка кино показывал недавно принятый на работу молодой парень, только что окончивший среднюю школу и курсы киномеханика. В зале группа хулиганов курила во время сеанса. Киномеханик раз на них прикрикнул, потом другой. Безрезультатно. Тогда киномеханик включил свет и с двумя ножами в руках кинулся в зрительный зал. Хулиганы бросились бежать, вместе с ними ломанулись из зала предусмотрительные зрители. Зал опустел, киномеханика уволили. Но это другой случай-киномеханик следил за соблюдением общественного порядка, терпеть не мог шушеру и прочую шелупонь (сейчас бы их назвали мажорами), действовал в интересах масс, но его поступок не оценили по достоинству. А ведь все газеты стыдили тогда парней, не  урезонивавших расплодившихся хулиганов, твердили о поразившем общество равнодушии. Правда об уголовном наказании за самоуправство и о превышении уровня необходимой обороны, а по ним даже самого себя защищать проблематично, газеты скромно умалчивали. Люди постарше в семидесятых  вспоминали: Раньше воров ловили и тут же били, сейчас вор бежит, слышен крик «держи вора», но люди отскакивают в сторону, уступают дорогу убегающему и никто вора не ловит. Бытие определяет сознание.
    Появился и фильм для детей, сказка"Айболит"-невероятное для детей событие.Галина Никитична,жена Данила Антоновича,не смогла посмотреть в детстве этот фильм,так это была для нее трагедия- все дети смотрели,а я нет!
    Если на киноэкране поезд мчался по рельсам на умелого оператора,то в зале некоторые вскрикивали,опасались за свою жизнь, боясь, что поезд на экране въедет в кинозал,кто то спасаясь выскакивал из зала.
    С началом  весны 1941 года в наши сердца стала закрадываться чувство тревоги. По радио и в газетах о предстоящей войне ничего не говорилось, но люди заговорили о войне с Германией. То, что война не за горами стало ясно всем. Как по усилению ветра и тучам на небе, по каким- то другим  признакам мы узнаем приближение бури, так люди узнали о надвигающейся войне.
    В стране было создано общество ОСОАВИАХИМ, здесь учились стрелять из винтовки, кидать гранаты, прыгать с парашютом, изучали радиодело на добровольной основе и в массовом порядке. Желающих вступить в ОСОАВИАХИМ было хоть отбавляй, причем не только ребят, но и девушек. Фильм Александр Невский напоминал нам о борьбе с немецкими захватчиками, о подвигах русских витязей. Песня «три танкиста, три веселых друга» из кинофильма «трактористы» о героизме наших воинов в боях с японцами у озера Хасан стала очень популярной в народе. Слова из другой песни «если завтра  война, если завтра вперед, мы сегодня к походу готовы» просто готовили народ к обороне страны. «Если темная сила нагрянет, весь советский народ как один человек на защиту Отечества встанет»-доносились слова песни из репродуктора. Вот и на нашем хуторе Рыжкова два брата Горловы, они постарше меня, одетые в трусы и майки, выполняют физические упражнения, кидают лом в  кирпичную стену сарая и уворачиваются от отскакивающего от стены лома. Так они готовят себя к службе в армии, хотят быть сильными и ловкими.
      В конце тридцатых годов ужесточилось уголовное наказание за прогул и  минутное опоздание на работу. Ящук Г.Н: моя семнадцатилетняя  сестра Мария в одном ботинке по улице городка бежала утром на работу, другой не могла найти в утренней суматохе .
      К войне стали готовиться. По опыту предыдущих войн делали запасы мыла, спичек, соли, сала. Никто ни с кем не советовался. Люди стали сумрачными, озабоченными. Кто- то уезжал на восток, кто- то в глушь, но большинство было уверено в нашей победе и оставались на месте. Но, оказалось, были и те, кто ждал врага с надеждой.
      Европейская часть нашей страны в этом отношении проклятое место. Здесь с небольшими перерывами идут войны. Сибирь в этом отношении рай. Да, из Сибири тоже на фронт уходят эшелоны с солдатами, сюда тоже приходят похоронки. Но здесь не рвутся бомбы, здесь нет виселиц. Здесь вражеские солдаты не отбирают последнюю еду у голодных детей.
      В мае 1941 года я перешел в десятый класс. Образование тогда было десятилетнее, одиннадцатого класса не было. Начались каникулы.
      НИКОГДА ДО ЭТОГО МЫ НЕ ЖИЛИ ТАК ХОРОШО И СЫТО, КАК В НАЧАЛЕ 1941 ГОДА.
      Счастливая жизнь страны рухнула в одночасье. Мы окунулись в другую, неизвестную жизнь. Началась Великая Отечественная война, война лютая, долгая.



                4. Война.

       22 июня 1941 года неожиданно замолчал радиоприемник.
       Радио прочно вошло в нашу жизнь. Некосноязычные дикторы сообщали нам новости, рассказывали о трудовых подвигах, о борьбе труда и капитала за рубежом. Радио будило нас по утрам,с ним мы засыпали. Радиовещание было бодрым, задорным. «Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река…Не спи, вставай, кудрявая в цехах звеня, страна встает со славою на встречу дня.» Или « Утро красит нежным цветом стены древнего кремля, просыпается с рассветом вся советская земля.Кипучая, могучая, никем не победимая, страна моя, Москва моя, ты самая любимая». И вдруг радио замолчало. А вечером заговорили о начавшейся войне.
     Прекратили работу парикмахерские, кинотеатры, пошивочные мастерские, остановилась вся сфера отдыха и услуг. Перестали ходить поезда. Работало только то, что обеспечивало оборону страны и жизнедеятельность населения. Работали продуктовые магазины, пекарни. Мебель, посуду, ткани, одежду, обувь не продавали.
     В нашей семье были свои причины для беспокойства. Мой старший брат Саша проходил воинскую службу в городе Чугуев Харьковской области Украины, значит, в числе первых вступил в борьбу с врагом. И почти сразу же погиб. Как мои родители узнали о его гибели, я не знаю.
     Мы жили с братом под одной крышей, но как то порознь. Он жил своей жизнью, я своей. Вырос он ростом с отца, был он спокойным, рассудительным. Принимал участие в школьной художественной самодеятельности. Любил стихи В.Маяковского.  Однажды я хотел посмотреть на репетицию, она проходила у нас в доме, Саша без разговоров вытолкал меня. Характером он был весь в отца.
     Как то я смастерил пугач. Из медной трубки  сделал ствол, из деревяшки рукоять, как у пистолета. В ствол насыпал порох, забил пыж. Ствол пугача при выстреле разорвался, выскочивший из дома Саша вырвал у меня из рук пугач, отвесив при этом подзатыльник. Больше я этим делом не занимался.
    Был он старше меня на два года. В армию тогда призывали в восемнадцатилетнем возрасте. Но если призывнику на момент призыва нужно было доучиться в школе год, призывнику давали отсрочку и призывали позднее. Смерть его неприятно поразила меня.
    Он жил, возможно, кого- то любил. Может быть эта любовь была взаимной, но кто то убил его не за что то, а потому что. Может быть какая то девушка страшно вскрикнула, узнав о его гибели.
    Он не был женат, у него не было детей, потомки  не разыскивает его могилу. И ниточка, тысячелетиями тянущаяся от далеких предков, от пещерных людей, ниточка, у которой нет начала на нем закончилась.
    Он погиб, как погибли миллионы,что бы жили мы.
    Автор: Периодически в СМИ поднимается вопрос. Кто виноват в разжигании этой войны? Ответы разные. Кто то вообще заявляет о том, что жили бы мы хорошо, сдавшись немцам. Один раз я собственными ушами слышал утверждение «Люди- дураки. Из- за Сталина и Гитлера такая война началась. Надо было не слушать этих двух дураков и все было бы хорошо». С экрана телевизора пожилой гражданин Германии утверждал: Если бы Германия не напала на Россию, Россия обязательно первой напала бы на нас. И еще. Собственными ушами году этак в 1982 я слышал следующее:« Зря говорят, что немцы были плохие. Я был маленьким мальчиком,в наш дом зашел немец. Взял еду, но меня, мальца, шоколадкой угостил. Может быть где то эсэсовцы и свирепствовали, но у нас немцы никого не тронули».
     Нет не зря,считает автор. Не мы напали, а они. Не мы брали кровь из вены  у  маленьких деток для своих солдат, а они. У наших деток были номера на руке, мы их детям татуировки на руке не выкалывали. Нашему солдату, выхватившего немецкую девочку из под гусениц танка, стоит памятник в Трептов парке.
     Восьмидесятилетняя соседка говорила. «Мы, мал мала меньше, на Кубани сидим за столом, мама что- то сготовит нам поесть. Отец на фронте. Немецкие солдаты заходят, еду со стола заберут, а мы сидим голодные. До сих пор меня трясет, когда я услышу немецкую речь».
     С экрана телевизора женщина рассказывает «Я была маленькая, но помню хорошо. В 1941 по нашей улице идет румынский солдат. Прямо на дороге лежит молодая погибшая женщина. Возле нее надрывно кричит девочка-младенец. Девочка так мала, что не понимает, что мать ее мертва. Солдат этот схватил ребенка за ножку и со всей силы ударил головой об столб. Девочка замолчала навсегда. Сколько буду я жива, я буду помнить  это». А ведь румыны по Украине в сорок первом шли. Те самые румыны, предки которых получили независимость от турок благодаря русскому народу. Кстати, румыны шли по территории Украины. Это для кастрюлеголовых и скакунов.
    Однако продолжим воспоминания.
    С началом войны страна стала напоминать растревоженный муравейник. В военкоматы выстроились очереди добровольцев. На вокзалах беженцы. По дорогам на восток гонят бесконечные стада коров, табуны лошадей, причем каждый пастух знает маршрут движения. Все организовано, в дороге скот кормят местные власти. Население заставили сдать радиоприемники. Паника у населения, паника среди военных. Никто ничего не знает.
    Я тоже засобирался воевать. Одна беда у меня -сапоги дырявые. Но отец раздобыл для меня хорошие сапоги. В военкомате военком, взглянув на мои документы, заявил: «Иди домой. Молод еще, восемнадцати нет. Восемнадцать исполнится- приходи.» И я ушел.
    Скоро  стало понятно, что Красная армия отступает, терпя поражения. И не просто отступает, драпает. Появилось в языке периода начала Великой Отечественной войны такое словцо. Драпать, значит бежать без оглядки. Бежать, бросая все: танки, пушки, винтовки. Красная Армия ко всему прочему стала почти безоружной. Одна винтовка на двоих.
     Николай Саввич Иваха, мастер адлерского района электросетей, в 1982 году рассказывал: 1941 год. Едет по улице нашей станицы на Кубани почтальон на велосипеде. За ним гурьбой несутся мальчишки, велосипедист- событие. Почтальон кричит «Иваха. Я. Получи повестку и распишись». В бой я первый раз вступил под Ростовом. Идем в атаку, одна винтовка на двоих. Рядом с вооруженным бойцом бежит безоружный. Упал товарищ, командует командир, хватай его винтовку и вперед ( автор хорошо запомнил это слово Николая Саввича «товарищ»). Потом был выход из окружения. Увидишь труп лошади, оторвешь кусок рыхлой протухшей конины, а он отрывается без усилий, червей сбросишь ладонью и ешь эту конину сырую. Воду пили из луж. Отодвинешь листья ладонью и пьешь лежа эту воду, а она с кровью, приторная».
      Некоторые современные "историки" утверждают, что винтовок в 1941 на всех хватало. Автору, появившемуся на свет в 1952 году, чье детство прошло среди фронтовиков, рассказывающих об атаках с одной винтовкой на двоих в начале войны как обыденное явление, такое утверждение кажется кощунственным. Подниматься в атаку не просто, идти в бой без оружия - подвиг. Да и откуда взяться винтовкам, ее бросишь, к примеру, при первой же переправе вплавь. Река тебя на дно утянет, не все же бойцы мастера спорта по плаванью. Тут шинель намокшая, сапоги-гири плывущему. Впрочем, на историков обижаться- себя не уважать. В истории Ирана нет упоминания о греко-персидских войнах, испанцы не упоминают о зараженных чумой одеялах, подаренных ими индейцам.
      И еще один вопрос, кто виноват в провале 1941 года. Преподаватель по истории военного искусства на военной кафедре КПИ в 1971 году говорил нам, студентам, так: « единственная причина наших поражений в начале войны- Сталин, перебивший весь командный состав Красной Армии в 1937 году».
      Вот уже и у нас на Донбассе идут бои, наши отступили. Кто-то из хуторян увидел группу немецких велосипедистов- разведчиков. Велосипед, в отличие от мотоцикла и даже коня, бесшумен. Население затихло в ожидании немцев. Подбираю немецкую листовку, читаю: «Спрятался Буденный в Прилуках, в лесу, а конница Буденного пошла на колбасу».
     Мы не видели машину, заслышался визг тормозов поблизости, в окно мы увидели идущих по улице вражеских солдат. Дверь в нашу хату отворилась и вошли двое немцев. Были они высокорослые, в фуражках, как у современной нашей милиции, но не в касках, каски надевают в бою, скомандовали «матка, яйки». Мама послушно вышла в курятник, немец  полистал учебник немецкого языка, предусмотрительно оставленный на столе, сказал гут. Никакого страха я не испытывал, было просто любопытно. Забрав корзинку с яйцами, немцы удалились.
     Опять для нас началась новая жизнь. Новый немецкий порядок прочно утверждался на захваченной территории. Немецкие марки вытеснили из обращении рубли, о виселицах с повешенными в райцентре Дзержинск рассказывали как о чем то обыденном. На улицах появились полицаи из числа местных. У меня в душе ощущение полной катастрофы.
     Не все враждебны к оккупантам, кое- кто им рад. На дороге между Никитовкой и Магдаленовкой какой то мужик средних лет встречал немцев с ведром молока,  хлебом, лукошком яиц. Его нашли висящем на суку в лесопосадке в паре километрах от его дома. Сарафанное радио сообщило, что его повесили сотрудники НКВД, оставленные во вражеском тылу для совершения диверсий.
     Собираемся и уезжаем в Терлицу, сказал отец. Для такого решения была своя причина. Отца я часто видел сидящим в президиуме на собраниях коллектива шахты. Состоял ли он в компартии, или нет, а это смертный приговор, я не знаю. Почему мы не ушли с Красной армией на восток я тоже не знаю. Отец поменял дом на какую то утварь, мы запрягли корову, как запрягают лошадь, погрузили в телегу скарб и двинулись пешком в Терлицу.
      Шли мы около месяца, не столько сами измучались,как измучалась корова. Немцев по пути почти не встречали.
      От боев Терлица не пострадала. Привезенный скарб мы поменяли на курей  и поросенка. Корову наши забрали немцы. Немецкого гарнизона в селе нет. Гарнизоны располагаются в больших населенный пунктах, городах. Немцы в селе появляются эпизодически, проездом. А вот полицаи из местного населения в селах есть. Кто то из числа озлобленных на Советскую власть в полицию шел добровольно, кто то по принуждению.
      Бог меня миловал, не загребли меня в полицию. И никуда от нее не отвертишься и не спрячешься - затаскают родственников. А так  жить бы мне с клеймом полицая без вины виноватому. Тут пометка в документах о проживании во время войны на оккупированной территории клеймо, что уж говорить о службе в полиции.
      Иван Дахно, высланный в Сибирь, в Назарово после отсидки в лагерях остался в Назарово, женился, работал водителем. Вид у него всегда был заискивающий, виноватый. Никто его не упрекал за прошлое, мало ли при каких обстоятельствах он оказался в полиции.
      Александр Киршанов, Красноярский край: У нас в поселке жил после ссылки бывший полицай. Людей он сторонился, дружбу ни с кем не водил, лютую злобу к местным он не скрывал. Посмотрит на человека, тому аж не по себе становится. Семьи у него не было. Сошелся с какой то женщиной, пожила она с ним немного и ушла от него. Пришли к этой женщине ее братья: не бил ли, не издевался ли? Нет, не издевался. А почему ушла от него? Ушла, да и все. На этом все и кончилось.
      Жизнь в Терлице продолжалась. Все так же трудились односельчане. В соседнем селе  раз в две недели проходила ярмарка. Какие - то шустрые хлопцы прямо на рынке днем, на виду у всех, отобрали у немецкого солдата винтовку, сняли с него китель и ушли. Не убили его,а так бы быть беде. Это в селе,где все всех знают, если не по имени, так в лицо! Вот это герои!
      Муж и жена, учительствовавшие перед войной в Терлице, оказались без работы, грамотные украинцы немцам не нужны. Они ходили по селу, просили милостыню. Приходили они и к нам в хату. Подавали им милостыню мои родители или нет, я не знаю.
      Наступил 1942 год. Когда не было работы, целыми днями бездельничали. Однажды мы с другом  Федей Кудиным пошли прогуляться по сказочному лесу. С неба падали такие крупные хлопья снега, которые я никогда прежде не видел. Зачарованные мы смотрели на сказочный  пейзаж. Вдруг заслышался шум мотора. Немцы! Что делать? Бежать - убьют, стоять на месте тоже могут убить, приняв за партизан. Стоим не двигаемся. Большая тентованная бортовая машина остановилась возле нас. В кабине огромного роста немецкий солдат. Ну все,конец, подумал я.Не выходя из машины, не заглушив мотор, немец спросил дорогу, видно он заблудился. Федя лучше меня знал немецкий язык и понял солдата. Мы указали немцу направление, видно было,что он обрадовался, уехал в указанном направлении. Мы перевели дух,успокоились.
     Голода в селе нет. Корову у нас забрали немцы, но хлеб, яичница, каши на столе всегда. Было у нас штук 15 курей, было зерно для их кормления. Что- то из еды добывал отец.
    С начала нового 1942 года заговорили о партизанах, сражающихся с врагами. Я захотел уйти в партизаны, но где их искать я не знал, да и неподготовленных  в партизаны не примут, и полиция обратит внимание на исчезновение человека. Тогда родственников будут пытать,а такие случаи были.
     В начале лета 1942 года меня вызвали в полицию. Зачем - не сказали. Я подумал,что меня заставят служить в полиции. Но полицаи отвезли меня на станцию. На станции меня вместе с такими же арестованными погрузили в товарный  вагон. Поезд помчал нас в Германию. В пути в вагоны подсаживали людей, за границей поезд шел почти без остановок. В дороге нас не кормили. Если бы я знал, я бы кусок хлеба с салом с собой взял.
     Остановка в Нюрнберге. Но это не конечный пункт. Конечный пункт нашего пути город Бомберг. Здесь нам предстояло работать.
     Полная неизвестность пугала. Что делать? Как себя вести? Никто ничего не знает.
     Сортировка людей: имя, откуда прибыл, пол, возраст. Я попадаю на бумажную фабрику. Предприятие называется « Арбайтзамбомберг». Обращаем внимание на то, что немцы выше нас ростом. Нас накормили. На следующий день я работал у бауэра - крестьянина. Выполнил задание, нашел бауэра, парня лет тридцати, сидящим на улице на скамейке. Бауэр махнул мне рукой - иди. Голодный,я пошел на фабрику.
     Наша бригада, человек восемь собирает бумажки на территории фабрики. Территория фабрики размером с футбольное поле. Траншея на территории фабрики  служит нам туалетом. В обед нам принесли два ведра пива. Но мне было не до пива и не до еды.
     В плену опасно быть слабым. Или немцы убьют, или свои,кто посильнее, угнетать могут.
    Немцы в общем то не злые. У каждого второго в кармане губная гармошка. Но начальник лагеря хуже зверя. Беспрерывно орет на нас, бьет палкой. Как заорет - голову между коленок спрятать хочется. Заключенных  много, человек пятьсот и мне палкой  по спине не досталось.
   Анатолий Ионазенк, эстонец, в 1978 году утверждал: На моего дядю в немецком концлагере молодые немецкие охранники забавы ради натравили овчарку. Но дядя был опытный собаковод, он ударил собаку ребром ладони по голове в районе мозжечка. У собаки от удара разъехались лапы, она упала и с той поры стала панически бояться одетых в полосатую робу заключенных. Дядю за это охранники застрелили бы однозначно, нашли бы повод. Но ему повезло, его перевели в другой лагерь и он остался жив.
      Через несколько дней медкомиссия. Некурящий, я весь вечер и все утро  перед медосмотром курю сигареты. Накурился до бликов в глазах. Врач осмотрел меня, измерил температуру, сказал «кранк», больной, выдал мне справку с угловым штампом- можешь ехать домой.
    На медкомиссии выбраковали еще двоих ребят–односельчан. Они и вправду были больны туберкулезом. Мы договорились ехать домой вместе, но они почему то уехали без меня.
     На станции я влез  в товарный вагон, следующий на Украину. Хоть я в школе изучал немецкий язык, в немецком я ни бум бум. В товарном вагоне еще двое взрослых мужчин. В вагон вошли два солдата с винтовками, проверили у этих мужчин документы, у меня документы не смотрели.
    Ехали мы голодные, только в Польше какой- то поляк сунул мне в руку кусок хлеба. Вышел я на станции Перемышль, как добирался домой не помню.
    Моя справка не понравилась полицаю в Терлице. На справке был угловой штамп, но не было печати под подписью врача. Не пойдет. Будь готов к отправке в  Германию.
    Шло время, на работу в Германию угнали мою сестру Марию и вернулась она домой после войны. За мной не приходили. Вряд ли про меня забыли, скорей всего побоялись отправить меня с такой справкой. Дисциплина у немцев на высоте. Но с той поры я стал прятаться в лесу. С глаз долой- из сердца вон. О моем существовании должны забыть.
    По опыту я знал, что машина с полицией приезжала до обеда. Утром я уходил в лес, вечером возвращался домой. Частенько в теплое время года ночевал в лесу. В ночном лесу мне не было страшно. Целыми днями я ходил один по лесу, прятался от людей. Мозг сверлила мысль: неужели наши проиграли войну. НЕТ, ТАКОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ,ПРОСТО ПОТОМУ,ЧТО ЭТО БУДЕТ ВЕРХОМ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ.ТАКОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРОСТО ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ. Да и партизаны в лесах вряд ли будут воевать, если война проиграна,- приходила в голову спасительная мысль. Мы ничего тогда не знали о битве под Москвой, под Сталинградом, про Курскую дугу. Что на Украине происходит ито не знали.
    Однажды ночью нам в хату вошли партизаны. При незажженной лампе в темноте они о чем- то разговаривали с отцом. Сколько их было, кто они, как вооружены я не видел.
    Однажды ночью мы проснулись от шума. По улице Терлицы шел большой партизанский отряд. Партизаны с автоматами на груди всю ночь ехали по селу верхом на конях,с санями и пушками ни от кого не таясь. Наверно, это были ковпаковцы. Минут через 20 после того,как колонна партизан покинула наше село, на машинах нагрянули идущие за ними по пятам эсэсовцы. Мужчин они согнали в конюшню, объявив, что если хоть один немецкий солдат погибнет, будут сожжены все заложники. В числе заложников оказался мой отец,я успел спрятаться в специально вырытую мною, замаскированную бревнами нору. Дурак я что ли.
    В эту нору я частенько прятался, если внезапно возникала опасность. Однажды в село въехала машина с немецкими солдатами и остановилась возле нашей хаты. Я юркнул в нору, прикрыл вход бревнами. Немцы кинулись ловить куриц во дворе. Несколько куриц взлетели на бревна, маскирующие вход в укрытие. Солдаты хотели полезть на эти бревна, но офицер их кабины крикнул на них, он торопился по своим делам, солдаты влезли в кузов и машина уехала.
    -Повезло тебе, сказал сосед. В таких случаях немцы кидают без разговоров лимонку в нору, не важно, есть в ней кто то или нет. Так, на всякий случай. 
    Никто из немецких солдат в нашем селе не погиб, заложников отпустили. А в соседнем селе был бой, два немца погибли. Мужчин в этом селе убили, дома сожгли. В нашем селе в сарае у Феди Кудина немцы поймали спящего партизана. Со словами дойче фрак унд дойче карабин партизана разоружили и расстреляли во дворе. Отец у Феди был старый.
     Жуткий страх поселился в наших сердцах. ОККУПАЦИЯ - МОРАЛЬНО САМЫЙ ТЯЖЕЛЫЙ ПЕРИОД В МОЕЙ ЖИЗНИ.
     Спустя какое–то время погиб в результате неосторожного обращения с оружием вражеский солдат. Он зашел чем-нибудь поживиться в селе. Что делать? Сообщать властям или нет? Немцы, не разбираясь, могли перестрелять людей в селе. Труп немца бросили в прорубь. Селянам об этом ничего не сказали, кто знал, тот помалкивал. Все боялись расправы. Но все обошлось .
     Казалось, немцы укоренились здесь на века.
Но весной 1944 года мы услышали отдаленную канонаду и поняли: фронт приближается. Ура!Главное не погибнуть до прихода наших.
     Шум боев совсем рядом от села. В тихом когда -то нашем селе шум и гвалт. Это готовятся к обороне гитлеровцы. Во дворе нашего дома они установили пушку. Ночью из пушки дважды выстрелили. Мы в хате попадали на пол. Наступила долгая  тишина. Вдруг мы услышали говор. Прислушались,ГОВОРЯТ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ.НАШИ!!!
     Осторожно выглянули в дверь и увидели красноармейцев с автоматами, пытаются отремонтировать немецкую пушку. Всей семьей мы вывалились на улицу, еще не веря своему счастью.
      Счастье наше оказалось преждевременным. Это были разведчики. Но днем мы поняли, немцы убежали через Руду. Хорошо,что я не ночевал в лесу. Меня там, без сомнения, пристрелили бы. Местные жители бросились собирать трофеи - одежду, обувь, котелки, ножи, кружки, фонарики, губные гармошки, еду. Боя в Терлице не было и она не пострадала. ПРИ НАСТУПЛЕНИИ НАША АВИАЦИЯ БОМБИЛА НАШИ ГОРОДА И СЕЛА В СЛУЧАЕ ВРАЖЕСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ. Но шум боев постепенно стихал и бои шли уже западнее Терлицы.
      И еще одно. ЕСЛИ В 1941 КТО ТО НА УКРАИНЕ РАДОВАЛСЯ ПРИХОДУ НЕМЦЕВ, КТО -ТО ПЕРЕХОДИЛ НА ИХ СТОРОНУ, ТО В 1944 ГОДУ О ТАКИХ СЛУЧАЯХ Я ДАЖЕ НЕ СЛЫШАЛ! Виселицы и сгоревшие хаты быстро развеяли надежды тридцатисеребрянников.
      Несколько дней я принимал участие в заготовке торфа. Несколько раз на торфоразработки ко мне приходила односельчанка Нина Гнатюк.
      А через несколько дней в наше село прибыл передвижной военкомат.


                5. Фронт.
    Передвижной военкомат расположился в здании сельсовета. Сотрудники военкомата проводят мобилизацию, хватают всех мужчин в селе, годных к несению воинской службы. Наша армия просто задыхается от нехватки бойцов.
    Кто–то от мобилизации уклоняется. Были и такие, которые в военной форме , группами, с оружием в руках прятались по лесам. Они идут  вслед за наступающей Красной армией под видом военнослужащих действующей армии в полосе, где еще нет органов Советской власти. Даже в середине пятидесятых, когда уже всех амнистировали, в люди выходили дезертиры и уклонисты. Но я пришел в военкомат сам. Дома никто меня не отговаривал.
     Утром следующего дня новобранцы из нашего и соседних сел, теперь это маршевая рота, двинулись на запад. По пути рота пополняется новыми новобранцами и превращается в колонну. Колонна длинная, длиной с полкилометра, конца и начала не видно. Я иду в середине колонны, днем мы идем, ночью спим в домах. В колонне я самый молодой. Все новобранцы одеты в штатскую одежду. В руках у них сумки и узелки с едой. Рядом с колонной идут провожающие- отцы, матери, жены, подруги.
     Новобранцы идут пешком, военкомовские едут на конях. Они страшно орут на нас, дико матерятся, хлещут отстающих плетками, снуют туда- сюда, следят, чтобы никто не сбежал. Нас гонят, как заключенных. Скорей ,скорей. У них своя задача-как можно быстрее доставить нас к линии фронта. Не справятся с задачей, сами попадут на фронт, вот и лютуют. А так сытый, бритый и фронтовиком числишься. В пути кто- то из колонны сбегает.
      Команда «привал», без сил сажусь на землю. Идущие впереди уже отдыхают, а  хвост колонны еще подтягивается. Не успели отстающие сесть, раздается команда «подъем», снова идем вперед. За колонной на телеге везут совсем обессиленных.
      За день мы прошли километров пятьдесят- шестьдесят. Мне очень тяжело, я все еще не оправился от малярии. Хочется упасть на землю и будь что будет. Хоть убивайте. Часов в одиннадцать вечера прибываем в какое- то село. Все организовано. Нас встречают и распределяют по домам. Хозяин дома обязан накормить нас. Пока суть, да дело я упал на землю и уснул. Казалось, нет сил подняться, но какой- то хороший парень помогает мне встать и ведет в чей то дом. В доме все лавки заняты, кто то спит на полу. Я валюсь на пол и мгновенно засыпаю.
      С рассветом подъем, завтрак и снова идем. Мне захотелось сбежать от криков и плеток, добраться самому, но знакомых нет и договориться не с кем.
      Колонна идет, слышу спрашивают: « кого ищут, чей отец?» оглядываюсь и не верю своим глазам. Среди провожающих я вижу громадную фигуру отца. Он идет и ищет меня взглядом.
      Вдруг что- то перевернулось во мне. Я мысленно простил его. Простил его  черствость, неласковость, за окрик на вспашке.« Какой же я дурак, что обижался на отца. Ведь он не сладкую жизнь прожил. Первая мировая, гражданская войны, коллективизация, голодовки кого угодно озлобить могут. Скольких людей они сделали преступниками. Да и в тридцать третьем он нас спас». Мы идем рядом. Отец  обнял меня, дал мне сумку с салом и хлебом, где то раздобыл. Видно, что он расстроен, ничего не говорит, все такой же мрачный. Потом мы простились, и отец пошел домой. Дома остались мама и младший сын Степан.
      В Бессарабии конечный пункт нашего маршрута. Мы поступаем в распоряжение фронтового командования. Здесь нет слова « на войне», здесь говорят « на фронте», здесь нет слова «немец», здесь говорят «фриц».
     Утреннее построение. Новобранцы смотрят на так называемых покупателей- офицеров, подбирающих себе кадры. Связисты есть?- спрашивает покупатель. Выйти из строя. Выходят связисты и покупатель отходит с ними в сторону. Танкисты есть?- кричит другой покупатель. Танкисты выходят из строя. Пулеметчики есть? Выйти из строя. Артиллеристы есть? Я выхожу из строя.
     Надо обязательно попасть в артиллерию. Каждый десяток метров дальше от передовой – спасение. А дальнобойная артиллерия бьет по врагу вообще за несколько километров. Но покупатель, побеседовав со мной, вернул меня в строй. В артиллерии  нужно знать матчасть, уметь рассчитывать траекторию полета снаряда, а я этого делать не умел.
     Разведчики есть?- спрашивает очередной покупатель. Три человека выходят из строя. Мало, мне нужно 12 человек. Кто хочет в батальонную разведку? Нет желающих. Тогда я выберу разведчиков сам».
     Нет, только не в разведку. Лазь где-то по вражеским тылам. Там и пяти минут не проживешь. В траншее рядом солдаты. Они помогут, если что. А кто тебе поможет за линией фронта,- подумал я.
     Покупатель идет вдоль строя, смотрит новобранцам в лицо. Фамилия! Ящук. Два шага из строя. Мы, новоиспеченные разведчики, идем со своим покупателем на склад.
     Женщина-кладовщица средних лет, не военная,а гражданское лицо, одета в штатскую одежду предлагает нам войти на склад. Заходите, выбирайте себе обмундирование. Обмундирование все новое. Не спешите. Всем всего хватит. Мы переоделись, со спины с непривычки узнать друг друга не можем. На складе мы получили все, от ботинок до звездочки на пилотке. Сапоги на фронте-это шик, но мне они не достались. Мне достались ботинки. Вместо носок портянки. Ниже колена обмотки из ткани длиной половину метра со шнурками. Но каску я, послушав разговор бывалых солдат, оставил на складе – лишняя тяжесть, и толку с нее мало. Выдали котелок, ложку, фляжку, Нас зачисляют в состав запасного полка.
      Каждый полк, действующий на линии фронта, имеет в своем составе запасной полк. В запасном полку проходят обучение новобранцы и солдаты, вылечившиеся после ранения. Запасной полк находится в пяти- семи километрах от основного полка, в зависимости от рельефа местности. В поле подальше, в лесу поближе. Наш запасной полк находится километрах в семи от передовой.
      В запасном полку проходят обучение около сотни курсантов. Здесь нас учат стрелять, бросать лимонки и гранаты. Стреляем боевыми патронами, холостых патронов нет, а гранаты и лимонки учебные. От боевых  учебные гранаты и лимонки отличаются по цвету. Лимонки и гранаты изучаем как свои, так и трофейные. Обучение проходим строго по специальностям. К примеру, минометы, а тем более пушки, танки мы не изучаем. Обучение проходит на открытом воздухе. Никаких столов, скамеек, а тем более помещений у нас нет. Основа обучения- сборка- разборка оружия, причем не только днем, но и ночью. Строевой подготовки нет, немного учимся выполнять команды становись- разойдись, налево, направо. Немного политзанятий. Политруки учат нас, дремучих, любить Родину, свой тяжелый хлеб отрабатывают. В армии их недолюбливают за их гонор и особое положение. В атаку они не ходят, командиру не подчиняются, подчиняются своему начальству по политической линии.
     В запасном полку солдаты со всей страны. Совершенно разные типы лица. Курносые славяне, горбоносые кавказцы, монголоиды из средней Азии и Забайкалья. Но ни кто в отдельные кучки не садится, все общаются на русском языке. Присягу мы не принимали, вступить в партию ни кого не агитировали.
   Мы как то быстро сдружились. В первый день во время занятий мы перезнакомились, к исходу второго дня обучения сдружились, к исходу третьего дня обучения мы, призванные из разных уголков Советского Союза, русские и нерусские, молодые и пожилые, высокие и низкие, сильные и слабые сдружились так, что не разлей вода. Были  мы как родные братья, как будто мы знали друг друга всю жизнь. И не было у меня никогда ни с кем дружбы крепче, чем та, в запасном полку! Вместе нам предстояло сидеть в одной траншее, вместе подниматься в атаку на встречу пулям и снарядам.
      Обучение мое продолжалось две недели. Поздняя весна 1944 года. Погода прекрасная, теплая. Ночами спим на досках под звездным небом. В запасной полк периодически прибывает пополнение. Часть курсантов, прошедших обучение, отправляют на передовую. Продолжительность обучения зависит от обстановки на фронте, от одной недели до месяца. В затишье дольше, если идут бои и гибнут бойцы ,то срок обучения сокращается. Вот и мое обучение закончилось. Мне выдали карабин, вечером того же дня карабин забрали, выдали автомат ППШ, возможно его предыдущий владелец был ранен или погиб. Выдали книжку красноармейца. В ней мои данные- ФИО, звание, образование, национальность, год рождения, место призыва. На обложке книжки красноармейца красная звезда. Идем на передовую.
      Наш командир, лейтенант по фамилии Худай, объявил,что назначает меня своим помощником. Почему меня? Возможно по тому, что из анкеты узнал о моем девятиклассном образовании. Лейтенант Худай выглядит очень уставшим. На фронте все в движении. Отдохнуть некогда. Сделав это объявление, лейтенант уснул прямо в траншее.
     Траншея наша хорошо вырыта, глубиной мне по плечо, с бруствером. Ширина траншеи сантиметров 70. Траншея не прямая, извилистая, чтобы вражеские танкисты из пулемета или просто автоматчики не перебили всех в бою. Крыс, мышей в траншее нет и никогда я их не видел. Траншею выкопали не солдаты, а местное население.
     День прошел тихо, без единого выстрела. Метрах в 150 от нас вражеские траншеи. Они спрятаны от взгляда маскировочными сетками. Но, если приглядишься , видишь движущиеся фигуры вражеских солдат. Наши траншеи так же замаскированы. В  небе летают самолеты. Их экипажи смотрят, фотографируют, снимают на кинопленку. И мы,и фрицы готовимся к боям. Пополняется личный состав, устанавливаются орудия, подвозятся боеприпасы. Стрелять в таких условиях неразумно. Противник фиксирует где, из какого орудия или оружия ведется стрельба, отмечает на карте. Стрельбу ведут только снайперы – это их  работа.
     Наступила ночь. Тишина. Мне не спится. Внимательно смотрим в темноту, прислушиваясь к каждому шороху. У меня своя беда. Я плохо вижу в темноте, у меня цветослепота- я не различаю цвета. В траншее и сейчас, и всю войну никаких пустопорожних разговоров, никаких киношных философствований, никаких песен. Там так натаскаешься, языком шевелить не можешь. Песни военной поры я услышал уже после войны. Одна из них «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой» просто ошеломила меня своей мощью. Ну а лучшая песня для меня на все времена – «интернационал».
      Вдруг неподалеку от меня  в окопе шум. Что случилось- мы не знаем. То ли немцы хотели языка взять, то ли наша разведка возвращается. Ладно,подумал я. Утром узнаю. Но узнать не пришлось.
      Утром я доложил проснувшемуся лейтенанту о ночном происшествии. Он выслушал доклад и приказал мне сходить в штаб и узнать, будет ли  новое пополнение личного состава. Я так и не разглядел толком, как выглядит лейтенант Худай. Оставив автомат в траншее, я пошел в штаб.
     Я тогда не знал о кражах оружия. Узнал,услышав позднее ,как какой- то солдат жалуется своему командиру, что у него украли автомат и просит выдать ему другой. А где я тебе его возьму, рожу что ли. Пойдешь в бой безоружный. Следующий раз умнее будешь. С той поры спал ли я, ел, шел куда-то я никогда со своим автоматом не расставался.
       И еще одно. Как только нам  выдали оружие, все умные, нервные, сильные, обличенные властью как по команде закрыли рты. Никаких необоснованных придирок, насмешек или самодурства. Иначе пуля в бою прилетит своя же или граната. И хоть в 1944, в отличие от 1941 года такие случаи были редкими и эту лавочку быстро прикрыли, каждый знал свое место. Впрочем, в окопе офицер – редкость. Всем  здесь заправляют сержанты, старшины, максимум лейтенанты. Капитан в траншее -редкость. А уж генерал на передовой- событие. Они в штабах, подальше. И наград у них побольше. И зарплату они получают, а мы нет. Ну и бабы там есть. Их много на фронте - медсестры, переводчицы, радистки, машинистки, регулировщицы движения. Мы их называем ППЖ –походно-полевые жены. В траншее женщин нет.
   Виктор Подтеребов из Красноярска в семидесятых рассказывал. Его отец, фронтовик, был очевидцем следующего события. 1941, начало войны, отступление. Группа красноармейцев подбегает к продовольственному складу, окружают постового ,просят его пропустить их на склад. Не пущу, у меня строгий приказ ни кого не пускать. Да ты в своем уме, кричат ему солдаты. Немцы через минуту- другую здесь будут, не слышишь стрельбу что ли. Нет и все. Вдруг раздались автоматные и пулеметные очереди- выехавшие из-за поворота вражеские мотоциклисты открывают стрельбу. Мы, солдаты, бросаемся наутек, прячемся за домами, деревьями, отстреливаемся из винтовок. Вместе с нами бежит и постовой склада, прыгает в яму, в эту яму летит наша лимонка...
      Я прошел не много по траншее, траншея хорошая, идешь не сгибаясь, потом вылез из нее и пошел в штаб по леску напрямик. Лесок не густой, не высокий, хорошо просматриваемый, никто не стреляет, я смело иду в штаб. Метрах в пятидесяти от траншеи вижу замаскированные в кустах наши пушки и артиллеристов.
      Я услышал свист летящей мины, но среагировать не успел. Взрывной волной меня отбросило в сторону. Я ударился об землю так, что будь здоров и потерял сознание.


                6. Родина.
    Очнулся, меня несут на носилках. Кто несет - не знаю. Наверно, артиллеристы, других рядом не было. Сильная боль в шее. Пощупал рукой шею. Горло как бы набухло. Кровь обильно сочится из под бинта. Дышать с каждой минутой становится все труднее,вот и совсем почти нечем дышать. Все, отпрыгался. Умираю , умираю третий раз за свои 19 лет. Непрошенные слезы потекли по моим щекам. Смерть, проклятая спутница всего живого, опять пришла за мной. Вдруг вижу над собой знакомые лица, это ребята из нашего запасного батальона окружили нас. Они идут со своим командиром на передовую. В их глазах ужас и сочувствие. Что с тобой, как ты ? Я плачу, ничего ответить не могу. Вместо слов всхлипывание. Но ребят отогнали носильщики, не путайтесь под ногами,да и командир торопит их на передовую тоже.
        Слава Богу, что факт моего ранения видели артиллеристы. Если бы не они, лежать бы мне, молодому, не познавшему женщину, при живых родителях в сырой земле. Считанные минуты отделяли меня от смерти.
        Лазарет - пункт первой медицинской помощи, в каком-то доме. Затуманенным взглядом вижу людей в белых халатах. Медики, вижу, работают быстро, уверенно. Меня укладывают на стол, ставят укол и я засыпаю.
        Очнулся, первая мысль – дышится легко. Слава Богу! Шея перебинтована. Меня поят горячим молоком из алюминиевой кружки и мне становится так хорошо! Мне удалили из шеи осколок мины. Осколок, размером с горошину, пробил шею почти насквозь, не повредив ни горло,ни позвоночник, ни артерии. Надо же было такому случиться! Попади он в горло, я захлебнулся бы собственной кровью. На моей шее навсегда остались два маленьких шрама. На машине меня везут на вокзал.
        Вагон санитарного эшелона это необорудованный товарный вагон. Вонища от гниения, крови, испражнений такая, что за пять метров от вагона дышать не чем. Хорошо, что лето и дверь вагона не закрывают даже в движении. В вагоне стоят, сидят, лежат на полу раненые. Деревянная перекладина в дверном проеме предохраняет от падения. По окровавленным бинтам ползают белые, длиной сантиметра два, черви. Но бывалые военные успокаивают. Черви это хорошо, они поедают гнилые ткани. Нужно просто следить за этим процессом. Съев гнилые ткани  черви принимаются за здоровые. Тогда от них нужно избавляться. Паровоз прогудел и, окутанный клубами пара и дыма, двинулся на восток.
        Госпиталь, куда меня привезли, находится в городе Смела,на Украине. В  спортивном зале школы на панцирных кроватях человек 30 раненых. В госпитале чисто, никаких запахов и червей. Некоторые на излечении  больше года. Недалеко кладбище, последнее пристанище для некоторых раненых. Врачи в основном женщины, но есть и мужчины, они одеты в белые халаты.
        В госпитале хорошо. Ешь, спишь, ходишь, лежишь. Никуда не торопишься, ни о чем не заботишься. Курорт. Госпиталь – это спасение от смерти на фронте. На передовой тебя обязательно найдет пуля.
        Присматриваюсь к людям. В углу зала лежит подросток лет двенадцати. Лицо и руки у него черные, перебинтованные. Над кроватью у него марлевая ткань от мух. Он лежит на боку, ничего не говорит, внимательно смотрит на людей. Немцы плеснули ему на голову бензин, подожгли и бросили умирать. Сделали это они не от вседозволенности, пацан  им чем - то навредил. Мы думали, что с такими ожогами он неминуемо погибнет, но  мальчишка пошел на поправку. Когда меня выписали , он еще оставался в госпитале, но самочувствие его было лучше.
        А вот еще один  раненый. Ходит с перебинтованной рукой, шутник и весельчак. Он пляшет возле молоденьких медсестер, да так ловко, что я смотрю на него, разинув рот. Артист, да и только!
        Один контуженый ничего не слышит. Два врача осматривают его, тихо между собой переговариваются. Несколько раз повторяют слово «ампутация». Как ампутация! - вскидывается контуженный.= А, да ты здоров, притворяешься, слышишь хорошо. Давай - ка на фронт. Там тебе место.
        Вижу среди вновь поступивших  на излечение бойца из нашего запасного батальона, кидаюсь к нему. Как ты, как ребята? Нет ребят. Фрицы прорвали фронт и всех их безоружных перебили. Ошеломленный, я не могу прийти в себя. Какие были ребята! Русские, украинцы, узбеки, туркмены. Как мы сдружились! До конца своих дней я жалею этих ребят из запасного батальона, лучше которых на свете не было!
        В госпитале я понял. Страна, где до войны  каждый был сам по себе,  стала единой, монолитной. И еще. Раненые, бывало , от нестерпимой боли иногда ругались матом на врачей, кидали в них костылями. Врачи- хрупкие женщины или пожилые мужчины с трудом таскали раненых. Но никакой ответной грубости от медперсонала. Их отношение к раненым- отношение матерей к своим родным детям. Потерпи, миленький- все что они отвечают. ЗДЕСЬ, В ГОСПИТАЛЕ Я КАЖДОЙ КЛЕТКОЙ СВОЕГО ТЕЛА ОСОЗНАЛ И ПРОЧУВСТВОВАЛ ЭТО СЛОВО РОДИНА!
        Наш эшелон следует на запад, в Бессарабию. Меня направляют после лечения  в мою дивизию. И это хорошо. В свой полк, к своим ребятам может и не попаду, но в свою дивизию попаду точно. Вот и знакомые с детства места. Я выхожу на станции Кристиновка, здесь длительная остановка. Эшелон пополняется запасом еды, воды, угля. Отсюда рукой подать до Терлицы. Мне вдруг нестерпимо захотелось повидать родителей. Но делать этого нельзя- расстреляют перед строем за дезертирство. Что делать? Успею или не успею?
        На станции импровизированный рынок. На деревянных столах продают  булочки, вареную картошку, простоквашу, сметану. Солдаты выскакивают из вагона и меняют обмундирование на еду. Обмундирование идет нарасхват- с одеждой и обувью беда. В другом составе на фронт везут танки, пушки, но вся военная техника замаскирована от внимательного взгляда чем-то, обычно бревнами или углем. Все засекречено.
       Высокого роста красноармеец подходит ко мне.«Что нахохлился? И ты еще раздумываешь. Я на твоем месте давно бы уже ушел домой. А пошли вместе, предлагаю я. А то одному как то боязно. Пошли- обрадовал он меня. Мы вместе с красноармейцем быстрым шагом зашагали в Терлицу. По пути знакомимся. Леша Голиков из города Кашира, что под Москвой. Опытный фронтовик. Высокого роста, на два года старше меня, спокойный, уверенный. В хате нас встречают мама и младший брат Степан. Отец отлучился по делам. Он теперь председатель сельсовета. Перекусив, мы с Лешей идем в детский сад. Там нас окружили девушки, сотрудницы детсада. Они невероятно рады нам, побросали работу, окружили нас- парней в селе нет. Часы общения с девчатами пролетели молнией. Прощаемся. «Приходите, приходите», кричали они. Ах как они кричали! Придем, отвечали мы, обязательно придем. Но мы не пришли.
       Утром в хату стремительно вошел отец, обнял меня, поставил на стол бутыль с самогоном. Он все такой же угрюмый, но никакого приказного тона или повелительного наклонения в его голосе уже нет и в помине. Ешьте, пейте я подойду попозже – дела.
       Отец поднялся из-за стола, обнял меня, наши взгляды встретились, и вышел. Больше  я его не видел. Письмо  от мамы с известием о его смерти я получил позднее на фронте. Было  ему 47 лет. Всего 47.
     Утром мы пошли к Нине Гнатюк. Мне нужно обязательно увидеть ее.
     Нина моя первая любовь. Крепкая, юношеская. Кто она - украинке или еврейка, я не знаю. Скромная, незаметная. Мы стоим возле ее дома, разговариваем. Война закончится и мы обязательно поженимся.
      Вдруг к нам подходит некто в форме, гебешник. Кто такие, почему не на фронте, почему отклонились от маршрута, внимательно рассматривает наши документы. Ну все , влипли , подумал я. Штрафбат или расстрел нам обеспечен. Но гебешник спешит по своим делам, с сомнением возвращает нам документы и уходит.
     Сматываемся, приказывает Леша. Заскакиваем в хату, берем вещи, я целую маму  и мы уходим. На улице стоит  Нина. Я обнял ее, почувствовал ее тепло, ее живот и твердую  грудь. По узкой тропинке, плутающей по высокой ржи, по василькам на тропинке мы побежали на станцию. Я обернулся. Нина смотрела нам в след, махала рукой. Я помахал ей в ответ. Больше я ее не видел.
      Мы переписывались с Ниной по полевой почте. В последнем письме она написала, что уезжает из Терлицы, указала адрес убытия - город Чкалов, улица  Милиционерская, 31. Запомню.
      Я писал ей письма по указанному адресу, но ответа не получил.
      Позднее, уже в Сибири, будучи женатым и имея двоих детей, случайно я увидел на карте город Чкаловск. Может  она проживает там? Я хотел написать ей,  моя рука потянулась за листом бумаги, но раздумал. У нее своя судьба, у меня своя и наши дороги разошлись навсегда.
      Вот и станция  Кристиновка. На путях стоит эшелон. Что делать, как объяснить опаздание? Как объяснить разницу во времени между выпиской из госпиталя и настоящим временем. Сколько эшелонов с военными проследовали за это время. Но командир эшелона, мельком посмотрев наши документы, не задавая вопросов, направил нас в вагон. У него свои заботы. Ему нужны пассажиры. Не будет пассажиров - попадет на фронт. Все как и везде. Каждый держится за свое теплое место.
      И опять фронт. Родной полк. Батальонная разведка. Леша воюет в соседнем батальоне и однажды за всю войну я его видел. С момента призыва и до окончания войны я числюсь в штате 228 дивизии, 53 армии (командарм  генерал Манагаров И.М.),2 украинского фронта (командующий маршал Советского Союза Малиновский Р.Я.)
      Иду по мосту через Прут. Река Прут - граница между СССР и Румынией. Позади Бессарабия, впереди Румыния.
      Вдруг над моей головой низко пролетел самолет. Чей – разглядеть не успел. Позднее по гулу я безошибочно отличал свой самолет от вражеского. Гул нашего самолета ровный, немецкого с завыванием. А ну как даст по мне из пулемета. Не погибну от пули, так утону, как Чапаев. С этого момента через мост я  всегда бежал бегом, а в лодке греб веслом изо всех сил.
      Приходит понимание что к чему на фронте. Оказывается, земля – спасение. Каждый бугорок или ямка – твоя защита. Вода - это смерть.
      А как на море? Два корабля бьют друг друга из пушек. Там моряку вообще спрятаться некуда. В тебя бьют из пушек, а ты бегай по палубе, стреляй в ответ. Будешь стрелять - разорвет вражеский снаряд, будешь прятаться- утонешь. Других вариантов нет. Спасительного окопа на воде нет.
      А как в небе? Там тоже вариантов спасения нет. Не погибнешь от пули – разобьешься от удара об землю. Только победа и  мастерство спасение летчика.
      Так я приобретаю боевой опыт. Путь от необстрелянного юнца к опытному воину на фронте короткий.


                7.Румыния
     Румыния – страна гористая. Пахотных земель здесь мало и люди здесь беднее, чем на Украине. Все мужчины от мала до велика ходят зимой в папахах. Население приветливое, люди такие же веселые и жизнерадостные, как молдаване. С начала войны румыны воевали против нас, но у них произошел переворот и румынская армия вместе с нашей армией в 1944 году воюет уже против Германии.
     Сел в Румынии мало. Здесь селяне живут в хуторах и это очень красиво. Нас угощают  вином, вкусной мамалыгой – вареной , обвалянной в муке кукурузой.
     Нас вообще в Европе, а я с боями прошел Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию, встречают радостно. Исключение – Венгрия. Мадьяры к нам относятся враждебно.
     Здесь, в Румынии, как и на Украине, горы называются Карпаты. Горы высокие, реки быстрые. Наша колонна  с автомобилями, пушками и танками идет по ущелью. В ущелье круглый год  почти не заглядывает солнце, но склоны гор покрыты высоким, густым лесом. Слева обрыв, аж  смотреть страшно. Внизу железная дорога. Колонна идет по ночам, днем отдыхаем. Выходим на более- менее равнинное место, снова роем окопы, снова бои.
     На рассвете , в окопе сосед – солдат подает мне листок. На, прочти. Читаю - это молитва. А есть бумага? Есть. А карандаш? Есть. Солдат подает мне химический карандаш. Слюнявлю грифель карандаша во рту, переписываю молитву, лист  с молитвой ложу в карман гимнастерки рядом с книжкой красноармейца. Этот лист  с молитвой хранится у меня до сих пор.
        8. Понемногу о многом.
      А.  Люди.
     На фронте страшная текучка. Сегодня в окопе одни, через день, смотришь, уже другие. Кого – то нет, кто – то прибывает взамен убывших по ранению или гибели. Только в редкое затишье текучки почти нет.
     Здесь человека видно насквозь. Здесь тебя не бросят, тебе всегда помогут, национализма нет и в помине. Национализм дурным бурьяном полез в конце пятидесятых. Да и сам национализм – явление молодежное. Его почти нет уже  у сорокалетних, а националист среди пятидесятилетних такая же редкость, как алкоголик среди евреев.
     По дорогам на запад днем и ночью идут колонны солдат. И это на фронте от Черного моря до Северного Ледовитого океана! Обратно движется  тонкая струйка раненых. Не война, а топка по сжиганию людей. В день гибнет столько, сколько за  десять лет войны  в Афганистане при Брежневе.
      Б. Вещмешок. В вещмешке у меня патроны россыпью, гранаты, лимонки. Причем гранаты и лимонки  свои и трофейные. У немецких гранат длинные деревянные рукоятки, мы называем их толкушками. Обязателен в мешке диск от  ППШ, заряженный патронами. Расстрелял диск, вставляю заряженный, бросаю все -  заряжаю  патронами  пустой диск. Еды в мешке нет, потому что еда на фронте - сплошная головная боль, аптечки тоже нет. Но как бы не было голодно на фронте, в тылу голод сильнее, многие на фронт идут, спасаясь от голода.
   
     В. Обмундирование. Одеты мы на фронте по формуле «форма номер восемь, что одели, то и носим». Одеты кто во что горазд. Лично я первое трофейное, чем обзавелся, был немецкий плащ. Наш плащ зеленый, его в лесу все – таки видно. А у немцев плащ- зеленый камуфляж. Стоишь возле куста, смотришь на дорогу с  движущейся вражеской колонной, тебя не видно. Осенью и весной я носил немецкую шинель. Она синтетическая, легкая. Наша шинель тяжелая, но теплей немецкой. В нашей шинели зимой я  не ходил, ходил в бушлате. Бушлат теплый, короткий, удобный. Я, как и многие, хожу без погон, что видно на снимке. На голове зимой и летом у меня пилотка со звездочкой. Шапку я зимой не носил - мы шли по югу . Ремни многие носят немецкие, кожаные. Наши ремни брезентовые, они хуже немецких . На руках зимой варежки, их можно найти в каждом доме. Под брюками и гимнастеркой на теле кальсоны и теплая рубаха. На ногах ботинки с портянками. Обмотки никогда не заматывал выше колена, чтобы не быть похожим на гусака. Вшей у солдат нет. В специальной машине обмундирование ошпаривают  горячим паром.
       Заходим вдвоем в чей то дом. Не обращая внимание на хозяйку роемся в шкафу, примеряем одежду.Возвращаемся  с одеждой в траншею и я спохватываюсь - автомат в доме забыл. Со всех ног один бегу за автоматом. Хозяйка дома, высокая худая ,сорокалетняя женщина незлобно хохочет .
       Г.Питание. Простая солдатская пища, щи да каша – пища наша, она же самая полезная. В первую мировую из Терлицы на германский  фронт призвали мужчину. Здоровье у него было никудышное. Копченое есть нельзя, кислое нельзя, острое нельзя, спиртное тоже нельзя. Чуть что хватается за живот, мучается от боли. Жена его готовит ему пищу  специально. Ну кто на фронте будет готовить еду специально. Он же не генерал. Проводили его на фронт, а про себя подумали. Обязательно умрет. Или от пули , или от болезней. Каково же было их удивление, когда этот мужчина вернулся после войны домой здоровым, с румянцем во всю щеку.  Вот что такое простая пища!
       Нам пищу готовит полевая кухня. Она находится в полукилометре от нашей траншеи. В большой котел заливают воду, засыпают крупу, соль, разжигают дрова под котлом. Раздали еду, заливается новая порция воды, засыпают крупу и соль. И так почти целый день. Каша обычно перловая, без масла и молока. Каша с молоком- это счастье. Опротивела перловка страшно. Реже  варят суп или щи.
       В обороне сидишь просто голодный. В наступлении чем-то можно поживиться у местного населения, заскочив в дом, на склад, в магазин. Снабженцы просто грабят местное население. Денег никто не платит.
       Спиртного выдают мало. Спирт я менял на сахар. В войну опасно быть пьяным. Как то в разведке мы зашли в магазин на вражеской территории, а там все полки заставлены бутылками с вином. Мы ни одной бутылки с вином не взяли, а идущие за нами солдаты  вряд ли вышли отсюда с пустыми руками.
       Телеги с хлебом идут под охраной. Однажды охрана зазевалась,я схватил булку хлеба и пошел не оглядываясь .Охрана не заметил кражу. Конечно, меня никто бы за это не наказал, но скандал бы был, это точно.
       Ты голодал, возразил родственник Бондаренков Дмитрий Алексеевич.Уж кто на фронте наголодался, так это я. Сначала участвовал в обороне Ленинграда, потом шли по Данцигскому коридору. А там ни колоска, ни кочана капусты не  найдешь.
        Д. Оружие. После ранения, в запасном полку я получил специальность - пулеметчик. Ручной пулемет Дегтярева, РПД, паршивый. Я его не любил. Стрелять из РПД пришлось, куда деваться. Но в разведку я ходил с любимым автоматом ППШ.
        Самое гиблое оружие - противотанковое ружье, ПТР. Автоматчик по ситуации может уклониться от боя, а вот стрелок из ПТР обязан стрелять, не будет стрелять с него спросят по полной. Из ПТР  стреляют по танку. Броню ПТР не пробьет, а вот гусеницу повредит запросто. Обездвиженный танк добьют из пушек, поэтому по ПТР бьют все, и в первую очередь сами танкисты. Бьют из пушек и пулеметов, давят гусеницами. Ко всему прочему ПТР тяжел. На марше на плечах его несут двое. Мне как то приказали нести ПТР, а я после малярии слабый, иду, ноги прогибаются. Командир понял что к чему и меня заменил.
      
        Очень тяжело нести пулемет « Максим» . Его вес 70 килограммов, а несет его за плечами один человек. Да и дерьмовый он, лента у него брезентовая, постоянно заедает. Но я его, слава Богу, за плечами не носил и не стрелял.
        Лимонки и гранаты я применял только для обороны, бросал их , чтобы не подпустить врага ближе 50 метров, если вдруг закончились патроны в диске. С лимонками и гранатами нужно обращаться осторожно. Однажды у меняв руках разорвался капсюль лимонки. Чудом я не пострадал.  В рукопашном бою я не только никогда не участвовал, за всю войну я их просто никогда не видел. Обычная дистанция в бою- метров 200.
        Винтовка - длинная, неудобная, тяжелая. Карабин легче. Но самый удобный в бою автомат ППШ. Хоть на груди его носи, хоть на плече, хоть за спиной. В диске автомата 71 патрон – большое дело. Но зарядить диск патронами канительное дело. Диск необходимо установить в горизонтальное положение, вставить патроны и закрыть крышкой. Тогда патроны не выпадут. Но если патрон при установке упал в диске, его нужно выковыривать крючком или гвоздиком. Переключателем устанавливаешь нужный режим стрельбы – одиночный, короткая очередь, длинная очередь. Я никогда не устанавливал переключатель в режим одиночной стрельбы. По одиночной цели я стрелял короткими очередями, по группам стрелял длинной очередью. Автомат я никогда не чистил, но всегда следил за его исправностью.
         Грохот при стрельбе из автомата или пулемета небольшой. А вот при стрельбе из пушек, танков или при бомбежке грохот еще какой!
         Однажды видел, как стреляет « Катюша». Вой ужасающий. К «Катюше» не подойдешь, она оцеплена автоматчиками. Стреляют из « Катюши» в темное время суток, если днем, то только в туманную погоду. Секретность. Отстреляв, «Катюша» немедленно уезжает.
         Пистолет и нож я никогда не носил. Все для уменьшения веса. А вот бинокль на груди, отличительный знак разведчика носил. Бинокль- такая же  личная вещь разведчика и командира, как гимнастерка или бритва. Он не подлежал сдаче при увольнении в запас или отправке в госпиталь. Немецкие бинокли  лучше наших - у них лучше  линзы.
        И еще об оружии. В соседнем батальоне  молодой лейтенант в атаку поднялся с криком «за мной» с пистолетом и саблей в руках. Сабля в  современной войне - редкость, но чудаком его  никто не считал.
        Д.Земля. Летом , в сухую погоду,  в траншее  терпимо. В дождь, слякоть, зимой в траншее удовольствие ниже среднего даже на юге. Представляю, что творится зимой на севере .
        Как то в чьем то доме забрал матрас и спал в траншее на матрасе. Хорошо! Но матрас вскоре пришлось бросить при наступлении. В обороне  строим блиндажи - землянки. Потолок землянки из слоев бревен. Такой слой называется накат. У наших солдат землянка имеет три наката, у офицеров шесть. У вражеских солдат землянка имеет шесть накатов, у офицеров количество накатов землянки больше, кажется девять.
        Окоп, в отличие от траншеи, солдат роет только для себя. Это быстро сооружаемое укрытие. Его роют саперной лопаткой. Он не глубокий, но лежа в нем можно спрятаться от вражеских пуль. По сути дела окоп- это небольшая яма, глубиной метр - полтора.
        Е. О страхе. Есть на фронте нервное напряжение, но это не страх . Жуткого страха на фронте  почти нет- рядом с тобой всегда люди. Жуткий страх испытывал лишь иногда, когда оставался один. Это в разведке, когда уходит группа , а возвращаюсь один, или в бою, когда в азарте боя вдруг замечаешь, что однополчане убежали куда-то и никого рядом нет, а недалеко фрицы.
        Однажды в Венгрии мне ночью приказали охранять пушку. Пушка установлена на полянке, вокруг в пяти метрах от пушки, лес и темень. Почти каждую ночь на наших постовых  успешно нападает вражеская разведка с целью захвата « языка». Ночь, хоть глаза выколи, а я еще плохо вижу в темноте. Снял автомат с  предохранителя , передернул затвор. Всю ночь с автоматом в руках ходил возле пушки. Чуть что - открою огонь хоть в воздух, хоть в землю– на шум прибежит караул. Но ночь прошла спокойно.
        Шмыга Ф Д: Сидим в траншее, немцы с автоматами в руках лавиной молча идут на нас по склону горы. У меня волосы дыбом поднимаются. Прижму пилотку рукой, а она поднимается. Лишь когда поднялись в атаку и с криком « ура» бросились на врага, страх прошел.
        Автор: Слово « Ура»- самое узнаваемое за рубежом русское слово. За бугром знают, что если русские поднимаются в атаку с криком « ура», бойня будет насмерть. Сопротивляющихся затопчут ногами, перерубят саблями, переколют штыками, перегрызут зубами. Лишь поднятые вверх руки и быстрые ноги будут для них спасением. « А наши краснорожие солдаты, писал про своих земляков раздосадованный  персидский журналист в конце 19 века, этим русским, этим трусам, этим бабам ничего не могут показать кроме своих задниц». Вот так .В быту русские трусы, в бою звери.
         В году этак 1982 в адлерской гостинице «Прибой»,в дверь постучали. Парень лет двадцати, услышав «Я», что по - немецки значит « да»  через приоткрытую дверь что то спросил у администратора. Вид у парня был подобострастный, извинительный. Я поразился увиденному. Это те самые немцы, которые наводили ужас  на нас! Потом подумал и решил – те самые. В быту тихие,в бою страшные.
         Ж. Бомбежка. Под бомбежку я не попадал. Однажды наша разведгруппа пошла на задание. Мы отошли от своих позиций метров на 700, как наши окопы начали бомбить вражеские самолеты. Мы переглянулись - пронесло. Но даже на таком расстоянии ощущения еще те! Я считаю бомбежку самым грозным видом боя. Сначала бомбу, черную точку падающую сверху, видно. С набором скорости она теряется из виду. Бомбежки долгими  не бывают. Пять минут максимум.
         Автор: В Японии один парень пережил 2 атомные бомбардировки. Сначала в Хиросиме, через три дня в Нагасаки, куда он мотнул по какой то надобности.
Сравнивать взрыв обычной и атомной бомбы все равно, что сравнивать комариный укус с ударом медведя. Ну ничего, аж 95 лет прожил этот японец. Ничего с ним не случилось. Ну пару раз штаны постирал.
         З. О смерти. Она  бывает разной. « Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой», пелось в песне тех лет. Смерть от пули легче, чем от удара штыком.
         У немцев винтовки оснащены штык - ножами. Штык нашей винтовки особенный. Наш  штык это отвертка примерно полуметровой длины. Но стержень нашего штыка в сечении имеет не круглую, а крестообразную форму. От удара таким штыком смерть куда мучительней,чем от удара штык–ножом.
         Ящук Г.Н.: Мой отец ( родился в конце 19 века – автор) говорил. По уставу царской армии удар штыком наносился только в живот, иначе он может застрять между ребер и солдат останется просто безоружным (вспомните фильм « Хождение по мукам»,там боец после боя никак не мог выдернуть застрявший между ребер противника штык собственной винтовки). После того, как штык вошел в живот противника, нашему солдату  полагалось рывком опустить приклад винтовки в низ. Мучительная смерть от такого удара гарантирована.
                9. Я был батальонный разведчик
        С небольшими боями мы прошли Румынию и оказались на территории Венгрии.
        Венгрия, в отличие от Румынии равнинная страна. Реки здесь широкие, течение рек медленное. Страна красивая. Леса в Венгрии чистые, без буреломов, ни сучка, ни щепки, как метлой подметены. Вдоль дорог растут фруктовые деревья.   
        Ни одно подразделение на фронте не идет вперед наобум. Впереди идет разведка.  Военная разведка бывает батальонная, полковая, дивизионная, фронтовая. Задача батальной разведки узнать обстановку в близи от своих позиций - от сотни метров до нескольких километров впереди. Поэтому мы уходим в разведку обычно  на одну ночь. С наступлением темноты уходим, перед рассветом возвращаемся к своим. Разведка полковая углубляется на вражескую территорию дальше и уходит на задание на несколько дней. Разведку фронта забрасывают на вражескую территорию на самолетах. На территории врага они находятся неделями , пока не разрядятся батареи питания радиостанций. Стрелковое оружие  у разведки фронта немецкое, чтобы пополнить запас патронов за счет  врага.
        Наша разведгруппа – человек 12.По штату в разведгруппе  положено 25 человек, но по факту их  меньше. Кто -то  ранен, кто -то убит. Хороших батальонных разведчиков забирает  у нас  в свой штат  командование полковой разведки.
        Самое главное в разведке – захват « языка». Взятый в плен немец в нашем штабе расскажет все.
        Лежим в кустах возле дороги. Ночь. По дороге группами идут вражеские солдаты. На фронте строем ни мы, и немцы не ходим. Ждем ,когда кто то из фрицев останется один. Я лежу, дышу через раз. Двое наших разведчиков лежат возле дороги, я в группе прикрытия в десятке метров подальше. Считаем машины, пушки, танки. Но вот один фриц присел за кустиком по нужде. Сидит , штаны приспустил , ливер давит. Подождали, пока его попутчики отошли метров на 50. Эти двое накидываются на фрица. Возня . Мычание фрица. Ему рот заткнули тряпкой – кляпом. Подоспевшие бойцы волокут упирающегося  фрица в темноту. Действуем четко, слажено. Наша группа прикрытия обеспечивает безопасный отход. Но все заканчивается благополучно. Тишина, нас никто не преследует. Со связанным по рукам «языком» осторожно идем к своим.
        Молодцы эти двое. Храбрые , умелые. Каждое движение у них рассчитанное, выверенное. Тут лежишь, шелохнуться  боишься. А они лежат возле дороги, машины считают, ждут «языка» , ничего не боятся. Дождались, накинулись, быстро скрутили. Фриц даже пикнуть не успел. Я бы так  сделать не смог.
        Командир хорошо знает своих бойцов и меня, слабака , на захват «языка»  никогда не посылает, я всегда в группе прикрытия.
        Впрочем, на фронте я быстро вырос. Сказались гены отца. На момент призыва я был  ростом ниже всех в строю, к маю 1945 года я уже был выше всех .
        В разведке есть и свои плюсы. Утром при возвращении мы отдыхаем не в траншее, а в доме или сарае на сеновале. Спим, до нас никому нет дела. Да и на вражеской территории перекусить что то всегда  найдется. И в разведку не каждую ночь ходим.
        Заходим в Венгрии в дом .Не обращая  внимание на старика со старухой забираю сапоги, прихватываю ведро с простоквашей и мы быстро съедаем  эту простоквашу. Потом я одумался ,пожалел старика, вернулся в дом и вернул ему сапоги. Потом мы, разведчики сели на фаэтон этого деда и конь резво помчал нас вперед. Во время езды сообразил: сапоги то военные, подошвы армейского образца,  значит сынок этих стариков во вражеской армии служит, против нас воюет, а значит я зря вернул эти сапоги. Но дом со стариками  далеко позади. Да и черт с ними , с этими сапогами. А фаэтон мы бросили на дороге.
        В другой в  раз в лесу возле дома лесника  в Венгрии мы застрелили оленя. Командир наобум открыл огонь по лесу, но испуганный олень выскочил прямо на нас. Лесник по нашему распоряжению освежевал и сварил  для нас оленя.
        Однажды наша разведгруппа шла по полю. Урожай собран и снопы кукурузы стоят, разбросанные по полю, как домики .На снопы мы не обращаем внимание, но один разведчик подошел к снопу, разворошил его и увидел притаившегося вражеского солдата. Разоружили его, пошли осматривать соседние снопы и обнаружили человек 15 притаившихся фрицев по одному человеку в каждом снопе. Вытаскиваем за шиворот, разоружаем, ведем в штаб. Потом узнали, что это диверсанты, которые таким образом хотели оказаться в нашем тылу.
        Однажды в разведке мы увидели убитого фрица, положили его на телегу, повернули назад. Договорились между собой, что в штабе скажем, мол так и так,  взяли раненого фрица в плен а по дороге он умер. Но по пути одумались, устыдились, бросили убитого фрица и повернули назад выполнять задание.
        Однажды мы пошли на поиски врага, но никого не обнаружили, а шедшая  там же разведгруппа из соседнего батальона обнаружила замаскированные вражеские позиции. Мы страшно переживали, но нас никто не ругал за промах. Нас вообще на ковер за промахи никто никогда в штаб не вызывал и разносы не устраивал.
        Бывало и так. Наша разведгруппа зашла на какой то хутор. Я с одним разведчиком зашел осмотреть сарай. Смотрим, в сарае на соломе спит фриц, наверно  хлебнул лишнего, его автомат рядом на гвозде висит. Напарник тихо снял автомат фрица с гвоздя, а я громко скомандовал « ауфштеен» .Здоровенный немец вскочил, руки поднял, глазами часто- часто моргает, покорно идет с нами.
        В немецком языке я слабоват, но слова ауфштеен ( встать), шнель( быстро), ком (подойди), цурюк( назад), хенде хох или хебт ди ханд(руки вверх),  руссиш швайн(русская свинья), вег (пошел вон) и некоторые другие словечки мы на оккупированной советской территории запомнили быстро. Удар прикладом винтовки по спине хорошо укрепляет память.
        Сидим как то в лесочке. Сумерки. Вокруг красноармейцы. Кто ест, кто сидит, кто спит. Вдруг кто- то крикнул «фриц». Смотрим, немец на коне, видать заблудился. Увидел нас, поворачивает коня, хочет ускакать. Ну куда там! На фронте на ходу не спят. Проворный красноармеец на бегу хватает коня за поводья. Немецкий майор бросает поводья и пытается вынуть пистолет из кобуры, но уже другой подбежавший красноармеец хватает майора за рукав, третий хватает фрица за воротник, четвертый подбежавший бьет майора по хребту прикладом автомата, и упирающего фрица волокут в штаб на допрос, а мы , рассевшись на полянке, продолжаем отдых, обсуждаем событие.
         Несколько раз возвращался один. Как-то раз возвращаюсь из разведки один. Где другие – не знаю. Подхожу к речке.
         На Донбассе, где прошло мое детство, рек нет, но плаваю я хорошо. Где я научился плавать - я не знаю. В темноте переплываю речку, но берег глинистый, скользкий, царапаю руками землю, а выбраться не  могу. Отплыл чуть дальше и опять не могу выбраться. Снова плыву чуть дальше по течению и опять не могу выбраться. Вдруг слышу из темноты « держи!». Красноармеец протягивает мне с берега палку. Незнакомые солдаты помогают мне выбраться на берег и ведут меня к своему командиру. Но пожилой командир знал меня, обнял, как сына, махнул моим спасителям рукой – идите, свой.
        Река Тиса широкая, полноводная. В ночной тишине наша разведгруппа удачно подплывает на лодке к занятому врагами берегу. С большим трудом, роя ступеньки , поднимаемся в верх. Немецких постов на берегу нет, и нас никто не видит. В  полукилометре  от берега дорога, слышен шум движущихся машин. Отправляем в штаб посыльного с донесением об успешной переправе, идем к дороге. Командир открывает огонь по бортовой тентованой машине с вражескими солдатами. Скорей к машине. Но появляется одна машина с вражескими солдатами, за ней вторая, третья. Фрицы выскакивают из машин, открывают огонь. Стараются взять нас в кольцо. Отстреливаясь, мы отступаем к берегу, прячемся среди зарослей неубранной кукурузы. Вот и берег Тисы. Часть разведчиков побежала по дамбе, часть по деревянной переправе. Переправа наспех сооружена саперами. Течением переправу не сносит. Лодки проворные саперы привязали к фермам моста, настелили доски. Железнодорожный мост взорван, металлические фермы торчат из воды
        Все кто побежали по переправе погибли, их перебили из пулеметов и автоматов. Те, кто решил бежать по дамбе, спаслись. Я тоже бежал по дамбе.
        Утром следующего дня начинается форсирование Тисы. Саперы  заранее приготовили и спрятали в кустах сотни лодок. По команде прыгаем в лодки, гребем веслами что есть силы. Немцы бьют по нам из пушек , минометов и пулеметов. Они успели приготовиться и залатать бреши в обороне. Вода в Тисе кипит от разрывов мин и снарядов. В воде тонут красноармейцы, слышны такие жуткие крики о помощи , аж мороз по коже продирает. Но мы гребем веслами изо всех сил- скорей к вражескому берегу. Из автоматов по врагу с лодок не стреляем- вражеских солдат не видим.
       Минут через десять выскакиваем на берег и открываем огонь из автоматов. Слева и справа, куда ни глянь, вижу высаживающихся на берег красноармейцев. Немцы открывают ураганный огонь. Рядом со мной рвутся мины. Возле головы цвикают пули. Надо вырыть окоп, а я сдуру выбросил саперную лопатку – лишний вес. Скребу ногтями землю, рою ямку чтобы спрятать хотя бы голову. В будущем я лопатку уже никогда не выбрасывал.
       Идет ожесточенный бой. Мы отступаем. Вечером этого же дня  опять прыгаем в лодки. Опять переправа через Тису. Опять взрывы и крики. Опять высаживаемся на вражеский берег. Наши лодки снуют туда - сюда. Фрицы не выдерживают, отходят, мы преследуем их, идем по полю. Куда ни глянь слева и справа от меня идут и стреляют на ходу наши солдаты. Идти вперед среди своих не страшно. Бой, как всегда, был короткий, часа два. Бои долгими не бывают.
       Наступает ночь, и мы останавливаемся. Лежим, отдыхаем, как на курорте. В дали на вражеской территории фрицы подожгли свой склад, верный признак того, что будут отступать.
       Опять наша разведгруппа идет на задание. Видим в темноте какие то два строения. Командир отправляет двоих -  меня и еще одного разведчика осмотреть строения. Одно строение - конюшня, в конюшне лошади, значит где – то  вражеская артиллерия. Напарник возвращается, что бы доложит об увиденном командиру, а я один иду к дому.
       В доме тишина. Пару минут я постоял, прислушиваясь, а потом затарабанил в большое квадратное окно. В окне кто то появился, стал орать, но через стекло я не могу его понять и молча продолжаю тарабанить в окно.
       Шарахнули бы по мне в окно и конец. Меня спасло то, что я молчал, на голове у меня не было пилотки со звездочкой и одет я был в немецкую шинель. В доме неожиданно зажгли свет, зашумели, забегали. Дверь распахнулась и я увидел фрицев. В сенях они торопливо одеваются, застегивают ремни на поясе, натягивают на ноги ботинки. Наверно ждали машину для эвакуации.
       Я открыл огонь по фрицам из автомата. Они шарахнулись назад. Дал длинную очередь и стою. Надо бежать, а я оцепенел, шелохнуться не могу. Понимаю. Сейчас шарахнут по мне из автомата в окно и все, но сделать с собой ничего не могу. Вдруг из сеней выскакивает ко мне  солдат в венгерской форме с поднятыми вверх руками, срывает с себя погоны и кричит в лицо « Я словак ( Автор : или  чех, в воспоминаниях  отец называет его то чехом, то словаком, но чаще словаком мы будем называть его чехословаком), я русский брат, я словак, я русский брат, а я стою, шелохнуться не могу. Чехословак тащит меня за рукав и мы вместе бежим к своим.
       Отбежали недалеко и столкнулись с нашими разведчиками. Наш командир внимательно следил за обстановкой и был начеку. Разведчики бежали на подмогу. Вражеских солдат в доме нет, окна распахнуты, убежали. Наш командир  сразу же приступил к допросу чехословака. Потом я несколько раз видел этого чехословака – он служил в нашей роте в хозвзводе.
       За чехословака, а это был все таки  «язык», взятого тем более в боестолкновении, мне стопроцентно полагался орден или медаль. Но наградили не меня, а моего командира…
       Опять идем в разведку. Вдвоем мы идем в ночи по лесу. Напарник, как и я, тоже ручной пулеметчик. Но в разведку идем с автоматами. Хальт (стой), вер ист да? (кто здесь), вдруг слышится из темноты. Напарник открывает огонь, но тут же падает, сраженный пулей. Немцы, как и наши, в 1944 бьют без промаха.
       Волосы дыбом поднимаются у меня на голове. Немцы приближаются. Их командир отдает приказы. Команды у немцев зычные, громкие.
       Надо стрелять, но куда? Я ничего не вижу.
       ЛУЧШЕ СМЕРТЬ, ЧЕМ ПЛЕН! Я всегда так думал. Уж слишком хорошо я знал фрицев. Поворачиваюсь и бегу к своим. Ветки хлещут по лицу. Убежал.
       Вообще в разведке своих не бросают. Но здесь не тот случай. Помочь напарнику я никак не мог.
       Идем вперед. Роем траншею. Выкопали. Поступает новый приказ  - продвинуться вперед  на сто метров и снова рыть траншею. Солдаты матерятся, почему сразу не рыть в указанном месте, командир разводит руками, это в штабе решают а не я. Делать нечего ,выполняем приказ.
       С упорными боями подходим к озеру Балатон. Озеро большое, другого берега не видно. Венгерское море – его местное название.
       Днем наши солдаты греются у костров из мебели и пианино - в лесу нет ни щепки. Но ночью костры потушены, иначе с неба посыплются бомбы. Деревянный причал метров на пятьдесят уходит в море. Я один долго стою на причале, любуюсь звездами на небе, слушаю плеск воды. Хорошо, тихо. Войны как будто нет.
       Днем опять идем вдвоем разведку. Мой напарник – бывший военнопленный, он одет в штатскую одежду, форму еще не получил. Я иду впереди метрах в пяти. Вокруг виноградник. Смотрим, сарай стоит, окон нет. В сарае темно, после дневного света ничего не видно. Слышу, кричат  из темноты «уходите, уходите». Пригляделся. Двое красноармейцев прячутся. То ли наши разведчики дожидаются темноты, то ли раненые. Выходим из сарая, по нам  бьют очередью из станкового пулемета. Бросаемся бежать к своим, прячась за сарай, но осколок разрывной пули ударяет меня в ногу выше колена.Патрон разрывной пули больше,чем обычный пулеметный, размером с пузырек.
       Ходить бы мне без ноги, снесло бы ее как бритвой. Ладно бы попала ниже колена, пристегнул деревяшку, спрятал бы ее под брюками и ботинком и не заметно. Жена? Да после войны не таких инвалидов, вообще безногих бабы подбирали. И детьми от них обзаводились. На мое счастье разрывная пуля разорвалась при ударе об угол сарая и удар ослабел. Бегу, боли поначалу  не чувствую, рядом бежит напарник. У него нос в крови. Чувствую, как теплая кровь струится по ноге.
       Меня под руку подхватывает медбрат, были и такие. Сообщает: немцы зарыли в землю два танка, из них стреляли.
       Месяц я лежу в городе Дюла. Меня лечат не в госпитале, а в большом доме какого то помещика в центре города. Я один, никого в комнате и во всем доме нет. Месяц не с кем словом переброситься, свихнуться можно. Единственный человек, который меня навещает санитарка - мадьярка. Молодая девчушка лет 17, светлые вьющиеся волосы, симпатичная. Прибежит, еду принесет, утку подо мной опорожнит, оботрет меня тряпкой и убегает. Девушка страшно меня стесняется, но делать нечего - работа. Венгерский язык я не знаю, она меня тоже не понимает. Надо было  как то с ней познакомиться, адрес взять, может списаться как то ,но ума не было.
       Через месяц я поднялся с кровати. Стал ходить, сначала с костылем. Потом без костыля. Людей на улице мало, чистота. Гуляю целыми днями по городу, смотрю и удивляюсь. Дороги  и площади в Венгрии, в Австрии и Чехословакии вымощены тесаным камнем, как у нас на Красной площади. Это какой кропотливый труд вытесать так камни, подогнать один к одному! Захожу в громадный дом, оказалось это прачечная, людей никого. Постирал одежду и ушел.
       Смотрю в окно. Женщина зашла в киоск, вышла переодетая, губы накрашены, волосы копной. Встала, как шлюха в кинофильме  « Бриллиантовая рука », на мужиков проходящих поглядывает.
       Иду по городу с находящимися на излечении красноармейцами. Они на дом показывают - а там бардак, там проститутки. Проходим мимо этого бардака, под трибунал за такие дела загреметь можно.
       Продолжаются бои и мы уже в Австрии.


                10 Бил я фрицев на улицах Вены

     Австрия- гористая страна. Но это уже не Карпаты, а Альпы. Война - бесконечное хождение. Повезет – едешь на машине, коне, велосипеде. Как то раз поехал на облепленном красноармейцами танке. Угнездился сзади и еду, но на повороте слетел с танка и пошел пешком. Два танка идут по  дороге, а по колее связисты тянут провод. На танке ехать нужно глядя в оба, чуть что нужно спрыгивать. По танку вражеские пушки бьют в первую очередь.
     У танкистов в арсенале есть крючки из проволоки. Этими крючками экипаж выскребает после боя из гусениц танка внутренности раздавленных людей.
     В тылу фронта бесконечное  движение. Тыл – сложный механизм. Здесь штабы, склады, узлы связи. Здесь сортируют письма, собирают на полях оружие, устанавливают данные и хоронят погибших. Здесь корреспонденты газет, регулировщики движения и медперсонал лазаретов. Здесь финчасть начисляет командирам зарплату. Солдату денег не платят, платят офицерам и генералам. Здесь  день и ночь подвозят, подносят, разгружают. Здесь постоянно летят, едут, идут.
     Вот и я как то иду с донесением. Ночь, дорогу не знаю. Смотрю,солдат сидит, спит. Дай, думаю, разбужу его, дорогу уточню. Трясу его за плечо и вдруг понимаю- он мертвый, холодный. Не убит пулей или штыком, а просто сел и умер…  Я руку отдернул, отшатнулся.
     Страны в Европе густонаселенные. Закончилось село,через пару километров начинается другое.
     Идет бой в городке. В  суматохе боя я вдруг понимаю, что я один, оторвался от своих. Поворачиваюсь, бегу назад. По мне бьют  прямой наводкой из пушки шрапнелью. Осколки свистят возле головы, а я без каски, выбросил ее сдуру. На улице чистенькие домики без изгородей, но прятаться в них я боюсь - вдруг там фрицы. Хватаю лежащую табуретку, бегу с табуреткой на голове. Выскакиваю на небольшую площадь, на площади колонка с водой .Ко мне присоединяется еще один боец, потом другой. Бежим к своим вместе. Но нас увидели наши зенитчики и открыли по врагу ответный огонь. Мы упали в канаву, подползли к нашим зениткам. Слава Богу, спаслись!
       С боем вытесняем врага из Вены, столицы Австрии. Немцы отступая взрывают все мосты через Дунай, но взрыв одного моста нами предотвратить удалось. По этому мосту, по улицам Вены мы идем парадом. Никакого парадного стоя и чеканного шага. В обычной непарадной форме с автоматами на груди  мы длинной колонной идем по городу. Жители Вены сгрудились вдоль дороги, радуются, кричат, забрасывают нас букетами цветов. Но поступил приказ – цветы не брать, и мы идем, топчем цветы. Радостные крики венцев стихают, букеты нам уже не бросают…
        Ну и занесла меня судьба, аж в сердце Европы очутился. После парада располагаемся на отдых кто где прямо в городе, кто в доме, кто на скамейке, я уснул в кузове машины.
         Вена – один из красивейших городов мира, но памятники архитектуры и скульптуры меня не привлекают. Я любуюсь видами Альп. Ничего красивее я не видел.
        Движемся на запад. Пересекаем какое - то поле и удивляемся. Это поле бомбила американская авиация, но если воронки от наших и немецких бомб разбросаны хаотично, то после  американской бомбежки  воронки  расположены ровненько, как по клеткам шахматной доски. Рядом с воронками трупы немецких солдат. Вонища от разлагающихся трупов такая, что дышать нечем. Закрываю нос ладонью и пулей бегу вместе со всеми  дальше. Пробежали зловонное поле и переходим на обычный шаг.
       Очистив от врага Австрию поворачиваем на  Чехословакию. Тяжелые бои  в Татрах.
         В Чехословакии нам рады. Местные охотно рассказывают все об наших врагах, где какие вражеские части расположены ,где какие орудия установлены. Мы их понимаем без переводчика. Девушки гурьбой окружают наших солдат, улыбки, смех. Многие хотят выйти за красноармейца  взамуж. Наша провонявшаяся от пота форма их не смущает .Красноармейцы сильные, смелые, без пивных пуз ,как у  местных парней. Они подкову в руках согнут, в летящую муху из пистолета  попадут и горло руками вырвут. Парни нарасхват .Кое  - кто из наших солдат из числа ушлых  женятся на местных и теряются  в Европе по дороге. Один солдат вернулся в Терлицу после войны  с женой– австриячкой. Но большинство красноармейцев  за рубежом не женятся. НАШИ ПОДРУГИ, САМЫЕ КРАСИВЫЕ, САМЫЕ ВЕРНЫЕ НА СВЕТЕ ЖДУТ НАС ДОМА! И МЫ ИХ НАДЕЖДЫ ОПРАВДАЕМ. И меня в Терлице ждет Нина Гнатюк, ее письмо в кармане гимнастерки согревает мне душу.
       Не все наши бойцы в Чехословакии ведут себя правильно. Один солдат что- то забрал у местных ,так ребята его так ругали, так стыдили за это. «Да как ты мог с братьями – славянами так поступить!» К сожалению , провинившийся  боец погиб, освобождая Чехословакию.
       Конец января 1945 года. В Карпатах лежит снег. В нашу роту прибывает пополнение, в основном узбеки. Мы рассредоточились среди деревьев. Нам нужно пересечь поляну по склону горы и войти в лес. Командир  кричит «вперед», размахивает пистолетом, матерится. Фронт это вообще сплошной мат ,но узбеки , человек около ста, лежат, не поднимаются.
       Я уже опытный фронтовик. Новобранцы – узбеки на меня, как на икону смотрят. Делать нечего, положение обязывает. Поднимаюсь и один с ручным пулеметом пересекаю поляну. Слышу,  сзади кто – то бежит за мной. Оглядываюсь, пожилой туркмен, второй номер моего пулеметного расчета, спешит  ко мне. Задача второго номера пулеметного расчета– следить за обстановкой вокруг, заряжать и подавать первому номеру заряженный пулеметный диск. Молодец. Преодолел страх! Вместе с туркменом пересекаем поляну. На окраине леса останавливаемся, ждем  подмогу. Осматриваемся, вражеских солдат не видно.
       Приободрившиеся узбеки поднимаются и кучей бегут к нам. Ну кто на фронте бегает кучей! Куча в бою - первая цель. Пробежали  сотню метров и вдруг по ним из леса открывают пулеметный огонь. Откуда стреляют  я не вижу, помочь узбекам не могу. Узбеки извиваются на снегу, как ужи на сковородке и замирают. Фрицы не дураки, в нас двоих стрелять не стали, себя не выдавали, а несчастных узбеков перебили подчистую.
       К нам двоим с этим туркменом, огибая поляну подтягиваются красноармейцы. Идем вперед по лесу и видим строения. Мы, несколько человек, заходим в  коровник. В коровнике видим коров. Подскакиваем к коровам ,доим этих коров, тут же пьем молоко из котелков. Вдруг один снаряд со страшным грохотом разбивает в дребезги крышу коровника, потом второй. Мы падаем на пол, коровы мечутся по коровнику. Никто из солдат в коровнике не пострадал.
       Как то в перерыве между боями  я поднял с земли немецкий пулемет МГ. Отошел в сторону и открыл огонь. Ох и классная штука этот МГ! Тяжеловат, правда, но лента стальная, не заедает, в бою не подведет.
       Вечером  мы, несколько солдат легли спать. Наломали еловых лап, набросали их на землю, лапами же и укрылись, спим. Снегом нас запорошило, не видно. Командир ходит, ищет нас, а позвать нас криком не может – услышат немцы. Увидел нас когда мы , замерзшие, проснулись утром.
       Вечером следующего дня вижу группу командиров. Они стоят, совещаются. Солдаты кто один, кто группами рассредоточились по лесу. Поодаль стоят английские танки. Командир, я вижу его впервые, подзывает меня к себе. Вот тебе пятеро бойцов. Ваша задача выяснить, есть ли в лесу противник. Нужно пересечь поляну, углубиться в лес и действовать по обстановке. Приступайте.
       Командую « за мной» и мы гуськом след в след, дистанция метров пять, идем по заснеженной поляне. Этих ребят я вижу впервые, командиром меня назначили потому, что я у командиров на хорошем счету. Идем. Понимаем, что мы – смертники. Но все молчат. Никто не ропщет. Разведка боем.
       Разведка боем поводится тогда, когда из – за нехватки времени или по иным причинам не удалось провести обычную разведку. Поляна шириной метров семьдесят, дальше лес.
       Никогда рядом со мной никто не погиб от взрыва замаскированной мины. Количество мин не бесконечное, их устанавливают на пути наиболее вероятного продвижения групп солдат противника. Много людей и домашнего скота погибло от разрыва мин в уже и после войны. Мы, разведчики, ходим по лесным тропинкам, где мин обычно нет. Вот и сейчас мы смело идем вперед.
        Я еще не знаю, что война, которая ,казалось, никогда не закончится, для меня через пару часов закончится, что я не буду больше стрелять, рыть окопы, ходить за линию фронта, прятаться от пуль и снарядов.
        Мы прошли по поляне метров пятьдесят, когда по нам открыли огонь из вражеского пулемета. Разрывные пули пристрелочной очереди взбивают снежную пыль. Куски земли разлетаются вместе со снегом. Ложись, не шевелись!- не громким, обычным голосом  командую я и мы падаем на снег. Гремит вторая очередь. Разрывная пуля рикошетит от земли и бьет меня в бок. Боли нет, мы лежим, не шелохнемся. Темнеет. В темноте подползают наши солдаты. Солдат помогает мне подняться, забирает у меня автомат и бинокль, помогает идти. Мы думали, вас убили- сообщает он.
         Из шести человек нашей группы один не пострадал, двое, в том числе и я, ранены. Второму раненому оторвало пятку, ранение тяжелое. Остальные погибли. Вот такая статистика! Трое из шести наших разведчиков погибли. Лишь по справке  о ранении я узнал позднее дату события – 8 марта 1945 года. На излечении я нахожусь в госпитале в городе Левицы. Здесь, в госпитале, нас застало известие о победе. В городе по этому поводу был митинг, военный парад, кавалькада велосипедистов, трибуна, речи, шумная толпа с красными флажками. Война, самое противное человеческому существу занятие, закончилась. Наступил забытый, желанный мир.
                11. Победа !
        Ящук Галина Никитична, жена Данила Антоновича вспоминает. Мне было 17 лет, жили мы в Усть – Абакане, в Хакасии, на юге Сибири. По какой – то надобности мой отец и я поехали на телеге за город. Идет война, улицы городка пустынны, все заняты на производстве. Наши мужчины воюют далеко отсюда.
        Возвращаемся с отцом в город и глазам не верим. На улице полно народу! Все  жители городка  на улице, оживленно о чем -  то говорят, жестикулируют. Что случилось? Победа. Да вы что! Да, победа, Левитан только что сообщил по радио. Это было 9 мая 1945 года.
        Девятый десяток я на земле живу, продолжает Галина Никитична, но никогда  так не радовались люди,как радовались 9 мая 1945 года. Весь день и всю ночь люди плясали под гармошку, пели и пили, смеялись и оплакивали погибших. Всю ночь никто не спал. Только на третий день веселье постепенно стало утихать, но люди еще несколько дней ходили в приподнятом настроении.
        Госпиталь, где я нахожусь на излечении и встретил победу, находится в городе Левица в Чехословакии. После выписки из госпиталя  нас  почему то не демобилизуют и мы продолжаем нести службу в гарнизоне. Живем мы в домах, но с утра до вечера находимся в гарнизоне. Ходим строем, поем песни, стоим в карауле, протираем штаны на политзанятиях. Замполит спрашивает у меня кто мои родители, родственники , чем занимались во время войны? Все вынюхивает, ищет осведомителей. Противно. Предлагают остаться на сверхсрочную , но я ни в какую. Воинская служба с непременным произволом и чинопочитанием не по мне. Я – птица вольная.
         В роте у нас служит Костя Закревский с Западной Украины. С его шуток и анекдотов на любовные темы закатывались со смеху вся рота, даже замполиты, которым по должности полагалось быть серьезными и строгими хохочут  до слез вместе со всеми. Что такое сверхнаглость, спрашивает у окруживших его военнослужащих Костя и, не услышав ответ, отвечает : Сверхнаглость это всю войну кантоваться в тылу, спать с женой фронтовика и искать себя в списке награжденных . Взрыв хохота. Или рассказывает анекдот. Судят мужчину за изнасилование, судья – одинокая , как и многие во время войны, женщина и вопросы обвиняемому задает  непонятные: как да что, а обхватывала ли ногами или нет, а стонала или нет, тазом работала или нет, спину царапала или нет. Мужик не знает, что женщина – судья незамужняя и удивляется абсурдным  вопросам. Рассказывает Костя анекдот, а слушатели со смеху падают. Анекдот  я, автор, рассказываю для того, чтобы помнили  то время до мельчайших подробностей. Как жили, о чем думали, над чем смеялись. Они были живыми людьми и ничто человеческое им было не чуждо.
        Тогда, летом 1945 года мы не знали, что нас планируют перебросить на Дальний Восток на войну с Японией. Подготовка к войне велась в условиях глубочайшей секретности .Но поступил  долгожданный  приказ о демобилизации  красноармейцев , имеющих двоих и более детей и имеющих два и более ранения. Я , как имеющий три ранения, тоже подлежал увольнению из армии.
        Торжественное построение красноармейцев, благодарственная речь командира, теплое напутствие на дорогу. Нам выдают на дорогу хлеб, тушонку, сахар, трофейную немецкую одежду- ей забиты все склады. Мой дружок Федя Разумник из Ивано-Франковской области выворачивает карманы и отдает мне все свои деньги. За медали  и ордена бойцам немного платили. «На, возьми, да забирай, не стесняйся. Тебе в дороге деньги пригодятся, а меня в армии всегда накормят». Федя  силком запихивает мне в карман деньги. Федя обожает меня, у него дома две сестры и он мечтает породниться со мной, зовет после войны в гости. Некоторое время после войны мы переписывались с Федей, но встретиться с ним больше не пришлось.
         В войска поступил приказ: ни один военнослужащий не должен вернуться домой без медали .У меня на груди  три медали, мне хватит, отказываюсь от медали я. Медалей у меня маловато, орденов нет совсем, мои медали- раны, их у меня достаточно.А о  награде, которую я не получил за пленного чехословака, у меня  осадок  на всю жизнь.
         Перед посадкой в вагон  патруль проверяет документы. Никакого досмотра личных вещей патрульные не производят. Жаль, знал бы я ,что не будет осмотра вещмешков, прихватил бы с собой пистолет. В Венгрии в каком -  то доме на полу аж гора пистолетов лежала, выбирай ,какой хочешь. Немецкий штык – нож в моем вещмешке не в счет. И бинокль свой я зря сдал после ранения.
         Вагоны до отказа забиты демобилизованными. Едем вперемежку - танкисты, пехота, летчики .Ни одного знакомого в эшелоне. Паровоз слабенький, несколько раз останавливается на подъеме, буксует. Хорошие паровозы армия не отдаст. Красноармейцы выскакивают , руками толкают вагоны, помогают паровозу. Эшелон продолжает движение, красноармейцы на ходу запрыгивают в вагоны.
         Вот и Родина, знакомые родные пейзажи. Но радости от возвращения нет- все разбито, сожжено. Воронки от бомб, сгоревшие хаты, торчащие печные трубы.
         Иду быстрым шагом по улице Терлицы. Соседи сообщают, что мамы дома нет, она живет у моего дедушки. Вхожу в хату дедушки и прихожу в ужас.
                12 .Итоги войны.
         Самый главный итог Великой Отечественной войны – наша победа, гордость за страну, за народ. Ни минуты не сомневаюсь в том,что я прав, взявшись за оружие. В личном плане с одной стороны горе за погибшего брата ,за безвременно умершего отца. С другой стороны я пришел с фронта не изуродованный. Лицо целое, руки - ноги целые, шрамы от ран на теле скрыты под одеждой, шрамчики от осколка на шее как родимые пятна .А сколько людей в стране безруких и безногих, слепых и с изуродованными лицами, на костылях и в  инвалидных колясках! Море хромых, больных, контуженных.
         Как -то раз еду в поезде. В вагоне людей – яблоку не где упасть. В вагон протискиваются двое – пожилой поводырь и слепой парень в красноармейской форме с гармонью на ремне, наверно сын поводыря. Парень сел на край скамьи и запел под гармонь песню « Не для меня цветут сады, не для меня Дон разольется». В вагоне наступает такая тишина, слышно как муха летает. Спел, обращается к людям с просьбой « Подайте милостыню фронтовику Бога ради. Выпили мы, солдаты, а было нас человек десять, из цистерны жидкость. Думали, что в цистерне питьевой спирт, а оказалось, что спирт метиловый, ядовитый. Кто–то умер,я вот ослеп» Пошли по вагону эти двое, а в шапку поводырю ложат  кто пирожок, кто деньги. Ложат люди, которые крошку хлеба на пол не уронят! В стране голод.
         Гитлера погубила сверхжестокость. Ну кому понравится казнь молодогвардейцев в Краснодоне, 14- 19 летних пацанов. Что такого страшного сделали эти пацаны.Никого из фрицев они не убили. Ну флаг немецкий сняли, ну красные флаги на 7 ноября повесили, ну листовки расклеивали. Подзатыльник за это и все дела. Нет, их 71 человек живых поскидали в шурфы шахты шестидесятиметровой глубины. Звери, эти фашисты, лютые звери. На сторону немцев перейти  желающих уже нет, не смотря на вражескую агитацию. Как то раз поднимаю вражескую листовку на русском языке и читаю стихотворение « Сталин в поход собрался, большую рать собрал, не выдержал усрался и в Горький сам удрал. Его сыночек Яша, к фашистам в плен попал, и пишет сын папаше, я жив , а ты пропал, и дальше пишет ясно, кончай войну отец, ведь все равно погибнешь, ведь все равно конец. Данная листовка является пропуском для сдачи в немецкий плен. Жизнь и безопасность сдавшемуся в плен гарантирована». Прочитал я эту листовку,смял и бросил в канаву-нашли дураков.
          Я не убил ни одного вражеского солдата, поднявшего руки вверх. Однажды в Чехословакии бегу в группе красноармейцев по улице, стреляю  по отступающим фрицам. Смотрю, раненый в живот немецкий солдат лежит, корчится от боли, за живот держится, мучается, катается. Солдат молодой еще, такой как я возрастом, может и моложе. Я не стал в него стрелять, пробежал мимо, слышу сзади меня выстрел, оборачиваюсь и вижу, как красноармеец стреляет в этого пацана в упор, а тот понимает, что его убивают. Я не осуждаю этого красноармейца, мало ли какие причины есть у него для убийства, но я такими делами никогда не занимался. И не только я. Бывало, наши  прищучат немца, отберут у него автомат и пинка под зад – беги к своим. И немцы тоже наших, отобрав оружие, отпускали восвояси. Я вообще к немцам никакой вражды никогда не испытывал, а в старости даже зауважал их за трудолюбие и дисциплинированность.
       Трофеи. Мои трофеи - комплект  немецкого обмундирования. Мне очень хотелось обзавестись наручными часами, но не получилось, а кого –то  такими часами наградили при демобилизации. В вещмешках солдаты везли фотоаппараты, ножницы, опасные бритвы «Золлинген», фонарики, ручные машинки для стрижки волос. Кто – то вез аккордеон. Один солдат в нашей роте всюду таскал за собой немецкую швейную машину «Зингер». После боя он возвращался за ней и тащил на новое место. Наверно, в мирной жизни он был портным.
       А вот командование везло трофеев побольше. В город Назарово в Сибири, где я работал после техникума, один командир привез в отдельном вагоне мебель, одежду, обувь, посуду. Но самое ценное в его трофеях был немецкий мотоцикл марки БМВ с коляской. Немецкие мотоциклы лучше наших, они легче заводятся.
       Но для моей мамы самый ценный трофей - это я. Вот и сейчас в октябре 1945 года я спешу в Терлицу. От районного центра Монастырище, где я высадился из эшелона сорок километров я прошел без остановок на отдых. Домой, скорей домой.


                13. Терлица

      Мама, милая мама. Что с ней стало. Еще начале 1941 года цветущая, никогда не болевшая мама превратилась в развалину. Почерневшая, больная,она не может даже говорить. Она лежит, силится подняться, тянет ко мне руки. Я обнял ее и ощутил на щеке ее слезы и поцелуи. Смерть мужа, гибель сына сломили ее. И дочь ее в Германии. Что она там делает, что с ней там делают, да и жива ли она вообще. Какое сердце выдержит это. Десятилетиями жила в своей семье и осталась одна. Проклятая тишина поселилась в  нашей хате.
        Обнимаемся с дедушкой, отцом моего отца. Он тоже сдал. Гибель сына и внука на фронте, смерть другого сына- моего отца и других родственников сильно состарили его. Достаю из вещьмешка хлеб и тушенку и мы обедаем. За пару дней мы доели мои припасы и я понимаю, что больше есть нечего. Коровы нет, несколько куриц и немного картошки.Работы в селе нет, в колхозе работы мало, да и работать в семье некому. Единственный  кормилец в нашей, когда-то шумной семье, мой младший брат Степан служит в армии. В хате ни кусочка хлеба. Обхожу все заброшенные хаты в поисках еды-бесполезно. Ни зернышка, ни картофелины, ни крупинки. От голода опухает лицо, щеки надуваются, как барабан. Чтобы не быть съеденным самому, в кармане ношу немецкий штык – нож. Что делать? Целый день хожу в поисках еды. 
         Ноги несут меня в райцентр. ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ  НА ЗАПАД ИДУТ СОСТАВЫ С ЗЕРНОМ, СКОТОМ, ТРАКТОРАМИ, МАШИНАМИ - ПОЛУТОРКАМИ,ЦИСТЕРНАМИ С НЕФТЕПРОДУКТАМИ ДЛЯ ПОМОЩИ БРАТСКИМ СТРАНАМ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ЛАГЕРЯ,А У НАС В СТРАНЕ ЛЮДОЕДСТВО. Захожу в военкомат, там новобранцы толпятся, ходят по кабинетам, их сумки с едой стоят в коридоре. Хватаю сумку и не оглядываясь ухожу. Ничего, солдата в армии накормят, а мою мать кормить некому. Но больше в военкомат воровать я не ходил. За такое расстреляют без разговоров на месте преступления.
         Война по сравнению с голодом это легкая драчка по сравнению с поножовщиной. Голод страшнее любой войны. Но послевоенный голод не такой лютый, как в 1933 году , кошек и собак в 1947 году не ели. После войны работающие могли купить триста граммов хлеба по карточкам,а в 1933 году и хлеба в продаже не было.
         Шофер-чуваш, работник центральных электросетей Красноярскэнерго в 1976 году рассказывал.« У нас в фазанке( ФЗУ,фабрично- заводское училище,в простонародии  фазанка - авт.) в голодовку 1947 года мастер производственного обучения в наказание за баловство запер в сарае ученика. Этого ученика в  живого съели крысы, мастера посадили в тюрьму.»


                14. Донбасс

         Надо срочно уезжать на Донбасс, понимаю я. Оформив в милиции разрешение на выезд, мы с мамой садимся на поезд и  весной 1946 года приезжаем на хутор Рыжкова, откуда мы уехали в 1941 году. Мама не может идти, я то несу ее на своей спине, то веду ее под руку. Но наш дом занят, отец  продал дом  с началом оккупации. В чистом поле возле железной дороги я вырыл лопатой землянку шириной 160 сантиметров, уложил сверху деревянные бэушные шпалы  длиной 220 сантиметров, они уже никому не нужны, настелил на пол траву. Ночуем с мамой вдвоем в этой землянке. Дедушка остался в Терлице , ушел жить к своей дочери, сестре моего отца.
          Устраиваюсь на работу в совхоз на сеялку. Знакомая с детства работа. Моя задача подсыпать зерно из мешка в бункер во время движения трактора. Начинаем работу утром, заканчиваем затемно. Нужно украсть зерна чтобы поесть и накормить маму. Но как это сделать? Тракторист заметит и меня накажут. Бросаю мешок с зерном в движении на повороте, когда внимание тракториста отвлечено выполнением маневра. Бросаю мешок, машинист ничего  не заметил, запоминаю место. Вечером, когда тракторист уехал, я с мешком на четверть наполненным зерном, по темноте иду к землянке. В пути не встретил ни одного человека. Впервые за несколько дней мы поужинали, сварив зерно, а утром следующего дня перед работой позавтракали.
          За десять дней работы на посадке я затарился зерном. Деньги за работу на вспашке платят только  по результатам всхожести просевов, и зарплату я получил позднее.
          Заканчивается посевная, и я устраиваюсь на работу нормировщиком  на шахту. Через неделю начальник отдела говорит мне - иди, в ведомственном доме получи квартиру. Дом рассчитан на двух хозяев ,половина дома твоя, вход отдельный. Вот это дела! Я никому не говорил, что живем вдвоем в землянке. ВОТ ЭТО НАСТОЯЩАЯ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ! И коммунисты были настоящие! Никаких актов обследования и заявлений! Какая забота о простом  человеке! Позднее, к восьмидесятым  годам компартия совсем оторвалась от народа, от его нужд. Она жила своей жизнью, народ своей. Не то что попасть на прием к чиновнику, даже  кабинет  этого чиновника не найдешь и в телефонном справочнике  он не указан . А если и попадешь на прием, поймешь, какое ты надоедливое существо, какой ты недоумок, предложат собрать ворох бумаг, вопрос не решат, а то и вовсе выгонят из кабинета и при этом втопчут в гряэь.
          Мы с мамой заняли половину дома, в другой поселился мой приятель Ваня Голомага. Он пошел работать в шахту, там очень тяжелая работа. Деревянную стойку несешь, аж спина лопается от тяжести. Работа такая тяжелая, что кажется и тяжелее работы нет. В забое постоянно аварии, часто гибнут люди. Но Ване нужны деньги, а зарплата шахтера хорошая. Моя зарплата нормировщика небольшая и но на хлеб и кашу или суп хватает.
          Утром я уходил на работу и оставлял на столе маме еду. Мама умерла через несколько месяцев после нашего новоселья, на тумбочке возле ее кровати остались нетронутыми три кусочка хлеба, которые я ей оставил, уходя на работу. Я съел этот хлеб.
          Незадолго до смерти мамы к нам приехала и поселилась с нами моя сестренка Маша. Она благополучно вернулась из Германии в в 1946 году и некоторое время мы жили втроем. Маша  позднее вышла взамуж за парня по фамилии Карпов. С мужем Маша работали в одной организации, занимались посадками деревьев вдоль железных  дорог. Деревья возле железной дороги препятствуют заносу дорог снегом. Зарплата у них была небольшая. Со смертью мамы наша, когда– то монолитная семья, распалась. Мне пришлось добровольно покинуть жилье, оставив Машу с мужем в доме, и я отправился на поиск лучшей жизни.
          Но где эта лучшая жизнь ? Еду безбилетником на поезде. Контролеры вытолкают на станции, на этой же станции сажусь без билета в другой вагон и еду дальше. В вагонах давка, в проходе люди стоят, поэтому часто я езжу на крыше вагона. На крыше едет  много безбилетников, причем зимой народу едет  больше, чем летом. На крыше зимой тепло, она прогревается изнутри. Ни разу не видел, чтобы кто – то упал с крыши движущегося вагона, хотя держаться на крыше не за что, только счастливчики держатся за вытяжные трубы из вагонов. Поднимался на крышу по сцепке между вагонами.
          Приезжаю в Одессу. Здесь проживает мой приятель. Может быть здесь я устрою свою жизнь, но знакомого по указанному адресу я не нашел– он куда-то уехал. Иду по городу, смотрю на объявления, ищу работу. Меня останавливает комендантский патруль, забирает мои документы и приказывает следовать в комендатуру. Оказывается, в Одессе заходить на рынок в военной форме даже демобилизованным  нельзя. По пути работники комендатуры задерживают еще несколько демобилизованных- у кого-то пуговица не застегнута на воротнике, то- то не отдал честь. Меня охватывает злоба на произвол, но делать нечего.
          Несмотря на утро возле комендатуры масса таких же как и я задержанных. Узнаю, командующий одесским военным округом Г.К. Жуков держит Одессу в ежовых рукавицах. Вдруг слышу страшные крики. Смотрю в окошко полуподвального помещения и вижу, как трое патрульных  избивают фронтовика. Бьют  кулаками по окровавленному  лицу, бьют наотмашь. Я присмирел .
          На  бортовых машинах нас привезли на стадион, сформировали взводы, роты, батальоны, построили в колонны. Становись, равняйсь ,смирно! Вперед шагом марш, песню запевай. Часа четыре, голодные ,мы маршировали на стадионе. Вечерам нам вернули документы .Нас никто не кормил.
          Мои планы на счет Одессы резко меняются. Срочно уезжаю. И опять скитания на крышах вагонов. Мотаюсь по югу – Украина, Предкавказье.
          Миновать Ростов на Дону так же трудно, как пересечь государственную границу. Города Ростов и Одесса с царских еще времен преступные столицы страны (Ростов- папа и Одесса- мама). Милиция в Ростове работает как часы, я даже не захожу на  перрон. Милиция хватает всех подозрительных, многих, правда, после проверки отпускают. Вот и на меня на привокзальной площади посматривает милиционер. А поезда стоят подолгу - в Ростове идет заправка водой, углем, провизией, меняются экипажи паровозов. Нужно как то протянуть время
          В кармане у меня денег десять рублей - хватит  на  одну тарелку супа и кусочек хлеба. Располагаюсь за  широким подоконником  привокзального буфета так, чтобы был виден поезд, следующий на Украину. Медленно, очень медленно ем. Суп: вода, несколько картофелин, две ложки подсолнечного масла, крупа. Но вот и тарелка опустела. Что делать? Хочешь - не хочешь нужно уходить. На другую тарелку супа денег у меня нет.
          Официантка, женщина лет сорок, ставит мне на подоконник  полную тарелку супа и уходит ,не говоря ни слова и не требуя денег. Она все поняла.
          На смертном одре я не забуду эту женщину! Я медленно ем, вот уже машинист подает гудком сигнал на отправку, вот уже состав дергается, а я все ем.
          Поезд трогается, набирает скорость, я бегу к поезду. Сзади слышу крик «стой», свисток милиционера, топот ног.
          С юности я на железной дороге и умение прыгать на подножку и спрыгивать на ходу я знал прекрасно, пацанами мы освоили эту опасную науку. Запрыгивать  на подножку нужно  только после небольшой  пробежки рядом с идущим вагоном.  Спрыгивать нужно лицом  вперед по ходу движения поезда. Вот и сейчас мне помог юношеский навык. Я запрыгиваю на подножку и хватаюсь руками за поручни. Поезд уносит меня на Украину.
          Протискиваюсь в вагон. Ищу место присесть.А, солдат, проходи, располагайся, как дома- широким жестом приглашают садиться какие то мужики. Понимаю- банда. Ночью убьют, с поезда скинут. Отнекиваюсь и, держась за поручни, еду на ступеньках вагона, они тогда в движении не убирались. Если что, вцеплюсь в нападающего и упадем, так вместе. Но никто не напал. 
          Устраиваюсь на погрузку бревен аж в брянской области, в брянских лесах .В  сосновом лесу тихо, ни души. Наше звено – три человека. Железнодорожная ветка приходит прямо в лес. Два человека поднимают бревно веревками  по двум, лежащим под наклоном бревнам в вагон, один человек в  низу заправляет веревки. Загрузили все бревна, ночью другая бригада подвезла нам другую партию  бревен - за простой вагонов наказывают рублем, утром снова грузим бревна, и так каждый день. В вагончике  столов, стульев, кроватей нет, спим на полу на матрасах. Ночью нас кусают клопы. Жизнь мало-мальски  наладилась и у меня, и в стране. Осенью ребята  собирали  и ели чернику, но я ее  есть с непривычки боялся. Иногда удается на пару дней приехать к сестре на Донбасс. В 1948 году на Донбассе я прочел на  доске объявлений объявление о наборе абитуриентов в Купянский сельскохозяйственный техникум. На мое письмо в техникум мне пришло предложение прислать документы для сдачи приемных экзаменов.


                15 Город Купянск

       Сдаю документы в приемную комиссию на автомобильно - транспортный  факультет. Одет я в матросскую военную форму, она больше похожа на гражданскую одежду, чем солдатская. Многие абитуриенты в армейской форме.
       Первый вступительный экзамен - математика. Преподаватель написал на доске уравнение – решайте. Смотрю на уравнение и не знаю, как его решать - жизнь выветрила школьные знания подчистую. Преподаватель посидел немного, встал. Ладно, вы тут решайте без меня, мне надо отлучиться и вышел. Вчерашние школьники быстренько помогли нам, фронтовикам, решить уравнение. Вошел преподаватель. Ну как, решили? Да. Сдавайте листы. Конечно, преподаватель ,фронтовик, оставлял нас без надзора умышленно. Экзамен по физике и сочинение по русскому языку сдать было уже легче. Меня зачисляют на первый курс техникума. Я чувствуя себя невероятно счастливым.
       Учусь я хорошо, учеба дается мне легко. Стипендия так мала, что на нее можно было купить только хлеб. В обед в столовой студентам давали бесплатно тарелку супа, все тот же суп с картофелинами, крупой и ложкой подсолнечного масла. Съешь порцию и ждешь с видом просителя добавку. Повара иногда наливали еще тарелку супа, а иногда и нет. На завтрак и ужин только хлеб и вода .МЫ ЕЛИ ХЛЕБ С ВОДОЙ И БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ! НЕ БЫЛО НЕМЦЕВ, ПОЛИЦАЕВ,ВИСЕЛИЦ. НЕ ВЗРЫВАЛИСЬ БОМБЫ И БЫЛ ХЛЕБ! Я отрывал от булки кусочки и ел, а мой дружок кусочки скатывал в шарик и отправлял эти хлебные шарики в рот.
       Кто - то из ребят в нашей группе уезжал на выходные домой. Возвращались с едой, мне ехать было не к кому. Но ребята в комнате всегда делились едой с нами. Иногда мне присылала почтовым  переводом деньги сестренка Маша, и этим здорово меня выручала. В детстве я в каменной кладке в погребе прятал денежную заначку. Маша нашла эту заначку и приворовывала понемногу мои деньги. Беззаботная и легкомысленная, повзрослев, она бескорыстно помогала мне, а я никак не мог отблагодарить ее. Отблагодарил лишь раз, позднее, раздобыв ей месячную  бесплатную профсоюзную путевку с лечением и питанием в пансионат « Автомобилист » в семидесятых годах в Кудепсте. В почтовом отделении при выдаче посылки от сестры меня впервые в жизни поцеловала в губы абсолютно незнакомая девушка - работница почтового отделения. Проживали мы, студенты,в студенческом общежитии техникума.
       За время учебы я влюбился в Купянск. Зеленый, тихий городок Купянск по сравнению с шумным и загазованным Донбассом был просто курортом. По воскресеньям в парке громко гремела музыка. В магазинах появились конфеты, пиво. Работал летний кинотеатр, в город приезжал передвижной зверинец. В 1949 году в стране был собран небывалый урожай зерновых. Наступила сытая, счастливая жизнь.
       Как то так само собой получилось, неожиданно для меня, что в нашей студенческой группе я стал непререкаемым авторитетом для всех. Даже моряк богатырского телосложения  Сеня Железняк, даже офицер Миша Гладченко  слушаются меня беспрекословно .К Сене Железняку я ездил в гости домой в город Святодуховск. В меловых скалах  на берегу Днепра монахи вырубили себе кельи, они снуют туда – сюда. Красотища здесь невероятная!.
       Учеба дается мне легко. Преподаватели  сильные. Обучение проходит на хороших плакатах. Езды мало. В техникуме всего одна машина и используется она как для обучения вождению, так и хозяйственных нужд. Учеба дала мне путевку в жизнь.
       Я очень хорошо учился и был пятым в очереди при распределению .Мне очень хотелось получить направление в Прибалтику, но когда я вошел в кабинет, выяснилось, что единственное направление в Прибалтику получил предшественник по очереди. Расстроенный я вышел из кабинета, а когда вернулся, оставались направления только в Сибирь. Поедешь в Сибирь?, спросили у меня. Поеду, ответил я. Мне стало все равно куда ехать. Хорошо, а то в Сибирь никто не хочет ехать.
       В коридоре Сеня Железняк ахнул, узнав, что я выбрал направление в Сибирь. Да ты в своем уме? В Сибири птицы на лету от холода замерзают! Я совсем упал духом. Стою в коридоре, не знаю что и делать. Мимо проходит преподавательница. Данила, ты что расстроенный? Да вот направление в Сибирь получил, а там жить невозможно. Кто это тебе такое сказал - возразила преподавательница. Мы с мужем много лет прожили в Новосибирске и ничего. И люди там неплохие. Немножко, правда холоднее, чем на Украине, но жить можно. Тебя просто обработали. Я приободрился. Ладно, три года как - нибудь проживу, а там вернусь домой на Украину. Но вернуться не пришлось. Причина - девушка, встреча с которой резко повернула  мою судьбу.
       В кассе института мне выдали деньги на дорогу, в деканате документы и я выехал на поезде в Россию. Шел 1951 год. Поезд тронулся, вот уже названия  станций написаны на русском языке, пассажиры в вагоне уже разговаривают не на украинском, а на русском языке. Я еду по России.
       Поезд следует через Москву. Громадный нескончаемый город. В микрофоне вагона объявляют « Товарищи, поезд прибыл в город - герой Москву, столицу нашей Родины Союза Советских Социалистических Республик! ». Как это звучит торжественно!  В Москве на Казанском вокзале пересадка на поезд в Сибирь. Еду  посмотреть на Красную площадь, на Кремль. Часовые с винтовками стоят, как статуи, не шелохнутся. Съеживаюсь от пронзительных взглядов милиционеров, милицию при Берии боялись как огня, и ухожу. В Кремль тогда посторонних не пускали.
       Вот и Сибирь. Светлые березовые рощи, широкие реки. Неприятно удивило отсутствие зеленых насаждений в поселках. Да и в города деревьев маловато. В деревнях удивило отсутствие садов. Огороды есть а садов нет.
       В Управлении в Барнауле начальник отдела кадров Чаусов Н.И. предложил два варианта: Монголия и Хакасия. Но в Монголию поехать сразу не получится - заграница. Нужно подождать недели две. В Хакассию можно ехать хоть сейчас. Я поеду в Хакасию. Вариант с Монголией отпал сразу же - у меня проклятый пункт в документах - во время войны находился на временно оккупированной территории, о чем я Николаю Ивановичу и не заикаюсь. На какую должность претендуешь? На самую маленькую - отвечаю я. Молодец, похвалил Николай Иванович, а то многие на самую большую претендуют. Поедешь в  город Абакан, в Хакассию? Поеду, соглашаюсь я.
       Поезд в Хакасию следует через Красноярск. В вагоне люди лежат и сидят в проходах. Вокруг красивая тайга. Много берез и буреломов.
       Хакасская автономная республика тогда входила в состав Красноярского края. Хакасия поразила меня отсутствием лесов, что меня сильно огорчило. Вокруг бескрайные степи. И как только люди здесь живут!
       В Абакане в захудалом зале ожидания вокзала спрашиваю у людей, как добраться до автоколонны красноярского сахарного завода - никто не знает, плечами пожимают. Задул страшный ветер « Хакас» у меня, полный рот песка. Наконец кто - то подсказал- нужно ехать еще 30 километров в Усть - Абакан. Еду в широком автобусе « ПАЗ ». Водитель  пазика  сам  открывает- закрывает  дверь длинной рукояткой -рычагом.
       Начальник автоколонны предложил мне два варианта: можно работать здесь, в Усть - Абакане, можно ехать в Назарово - автопредприятие делится. Хоть куда, лишь бы уехать из степи, я соглашаюсь на перевод в поселок Назарово Красноярского края. Часть персонала предприятия добровольно соглашается на переезд на новое необустроенное место. Мне поручают руководство водительским составом.
       Водители стоят, на меня смотрят. Командую: Проверка готовности машин к отправке, завести машины! Водители, многие мне в отцы годятся, не мешкая бросаются к машинам, заводят их кривыми стартерами. Кто - то смог завести свою машину, кто - то нет. Приказываю устранить неисправность машин и доложить об исполнении распоряжения. Мое распоряжение выполняется без пререканий - дисциплина при Сталине была еще та! Неисправности устранены, машины по доскам заезжают на вагоны.
       Народ в Сибири просто измучен  работой. Люди здесь грубоватые, высказывают все, что думают. Но здесь нет стукачей и жалобщиков. Питание здесь получше, чем на Украине. А картошка какая вкусная! Украинская картошка просто мыло по сравнению с сибирской картошкой, во рту рассыпается. А сало здесь – пальчики оближешь. Никогда не думал, что свиное сало может быть таким вкусным! В столовой стоят бочки с пивом. Весной в столовой  едят окрошку с черемшой - вкуснятина! Черемша в Сибири сочная, крупная, богатая витаминами.


                16.  Поселок  Назарово.

       Сибирь при Сталине – место, где много лагерей для заключенных. Вот и для нашего предприятия выделили место,где раньше был такой лагерь. Это место получило название « автогородок », но  местные так и продолжали называть это место « Верхняя зона », хотя зоны уже и не было, а бараки для заключенных переоборудовали под жилье для семейных, поделив бараки на квартиры с общим коридором.
       Недра района поселка Назарово богаты  бурым углем. Он залегает так близко к поверхности земли, что его иногда видно под толщей речной воды. Строители приступили к строительству конторы, склада, гаража для ремонта машин. А наше предприятие приступило к выполнению работ по перевозке грузов.
       Бич Сибири – пьянство. Каждый день к концу рабочего дня кто - то уже навеселе. Утром прихожу на работу, а перед проходной пьяный водитель валяется. Вызвали его на местком, ругали его, сравнивали со свиньей. Мне стало противно, и я ушел с заседания  месткома. Пьют здесь все, и мужики и бабы. На Украине тоже выпивали, тоже валялись пьяные. Однажды в Терлице видел спящую на дороге бабу, кто – то между ног сунул  ей огурец и она так и лежала с торчащим между ног огурцом. Но на Украине пьют куда меньше, чем в Сибири. И матерятся на Украине меньше.
       Водитель по фамилии Овчинников лет сорока пяти, умный, грамотный, но пил сильно. Однажды звонит мне на работу в воскресение милиция: иди, уйми своего шоферюгу. Он в людей стреляет. А вы? Так он нас перестреляет. Ну и я не поеду, нашли дурака. Овчинников застрелился.
       В Сибири много высланных из европейской части союза тунеядцев. Многие из бывших заключенных обзаводятся здесь семьями и остаются здесь жить. Народ здесь поэтому приблатненный, грубоватый. Русские очень похожи по характеру на немцев - такие злые и такие же дисциплинированные. Да и песни здесь про бродяг - преступников и Александровский централ ( тюрьме в Иркутске, получившей свое название по имени царя ).
       Я уже работал начальником предприятия, когда в кабинет вошел молодой, щуплый мужчина, на вид не более сорока лет. Прошу принять меня на работу водителем. Предъявляет документы - паспорт, трудовую книжку, военный билет. Звать Иван Валетов. В графе « особые отметки » читаю: паспорт выдан на основании справки из МВД. Ага, значит судим, сидел  неоднократно. Рассматриваю документы и боковым зрением вижу, как Валетов просто сжимается. Решается его судьба.
       Да. Биография у тебя богатая, но я тебя приму. Только смотри, без фокусов. А то как принял, так и уволю. Расскажи - ка мне про свою биографию.
       Валетов вздохнул с облегчением, распрямился, рассыпался  благодарностью. Спасибо Вам большое. А я весь поселок Назарово обошел, везде люди требуются, но как увидят записи о моих судимостях, отказывают. Ваше предприятие на окраине, дальше предприятий нет и что делать - не знаю. Мне после освобождения в течение месяца трудоустроиться  нужно, иначе срок за тунеядство, да и деньги нужны. А в тюрьме я насиделся и снова туда я не хочу.
       По жизни я вор - одиночка. Иду по перрону вокзала. Наметанным взглядом вижу чемодан. Его владелец стоит, отвлекся разговором. Взять и распотрошить невдалеке чемодан – плевое дело. Усилием воли прохожу мимо чемодана.
       Валетов работал хорошо, женился, потом, через пару лет куда то они  с женой уехали. Один раз ночью в окно его дома полезли воры, он бил их чем то по головам , и воры убежали.
       Я работал с удовольствием. Приехал я сюда одетый слабенько - морской бушлат, кальсоны. Но на складе мне, как и всем выдали в качестве спецодежды теплый полушубок, сапоги, рукавицы. Не было только шапок. Зимой я долго не хотел обувать валенки, но, когда обулся поразился – как  в них тепло! На улице минус тридцать, а ногам не холодно! Резиновые галоши на валенки покупали сами.
       Послевоенный труд-это ад! Это современную машину завести - раз плюнуть, а тогда зимой двигатель машины сначала нужно прогреть. Идешь зимой на работу, а во дворе автороты горят костры под двигателями. И прогревать двигатель нужно умело. Сначала прогревают один узел, затем второй, затем третий. Но если прогрел сначала второй или третий узел, то двигатель нужно охладить, а потом начинать прогрев заново. Бывало, водитель по несколько дней не может завести машину, а при Сталине спрос суровый.
       Заводили машину кривым стартером. Бывало, крутит водитель стартер, машина не заводится. Раз крутанет, второй, третий. Бесполезно. Водитель как ударит со злости стартером по капоту!
       Как то приходит ко мне  женщина и просит уволить ее сына. Не может  он завести машину, переживает, ночами не спит от горя.
       Работа моя спорилась. Я подружился с двумя братьями - водителями  нашей автороты, так называлось тогда наше предприятие Аркадием и Иваном Рудковскими. Я не чурался дружбы ни с начальством, ни с работягами ,лишь бы человек  был хороший. Братья Рудковские  со своими друзьями привезли мне бесплатно  деревья для постройки дома - леса в Сибири хватает, бесплатно поставили сруб и через полгода  у меня уже был собственный дом. Фундамент дома – вертикально врытые просмоленные чурки из лиственницы- лиственница не гниет в воде. В доме прихожая, зал, две комнаты. Крыша  из шифера. Кто мне сложил кирпичную печь – не помню, но батареи отопления  я установил сам. Вода в батареях прогревалась от печи. Расширительный бачек я установил на крыше. Мясо и соленую капусту хранили в погребе. Почти все работы по дому я выполнял сам, зарплата у автомобилистов  маленькая ,а  воровать я не умел и не хотел. На улице возле дома вырыл колодец. Дом получился красивый. Но в дом я уже вселялся с беременной женой.
       Меня совершенно не устраивало отсутствие сада и позднее я часть огорода засадил яблочками - ранетками. Они мелкие , но вкусные. Посадил в саду малину и смородину, а перед домом саженцы черемухи. Позднее построил стайку, завел корову, куриц с петушком, поросенка, посадил в огороде картошку и жизнь наладилась.

                17 Девушки.
 
       Началась война и я утратил всякий интерес к девушкам. Гнетущий страх за жизнь во время оккупации  начисто отбил всякое плотское желание. На передовой в траншее тоже не до баб, да и нет их в траншее. Я ничего предосудительного на фронте не замечал и уединяющихся  для мимолетного удовольствия парочек  не видел. Чуть дальше, в прифронтовой полосе все это, наверно было, и временные несемейные союзы тоже были, но это лишь мои  догадки. В траншее, когда смерть рядом с тобой, не до развлечений. Уже после войны, когда жизнь заставляла наверстывать упущенное, когда пришло время массовых свадеб, меня угнетала мысль о том, способен ли я вообще на близость и только мудрость, утверждающая, что хорошая баба у мертвого поднимет, успокаивала меня. Как и все сверстники я знакомился с девушками, гулял с ними, влюблялся, но мысль об ущербности не покидала меня никогда.
       Первую  девочку, в которую я впервые влюбился еще в школе, звали Клава Попелкова. Толстушка, она училась в соседнем  седьмом классе. Я неумело ухаживал за ней - толкал, щипал, но однажды она так шибанула меня, что навсегда отбила у меня охоту заигрывать с ней.
       Первая настоящая моя юношеская любимая - Нина Гнатюк, о ней я уже написал.
       В шахтерском поселке девки  ходят табунами, а парней после войны маловато. Мужчины в невероятной цене. Одна  девушка подскочила ко мне и сорвала с моей головы фуражку - а я думала ты лысый, и со смехом бросилась бежать. Какой там лысый! У всех парней волосы, как волосы, а мои черные, как смола  густые волосы торчат, как из проволоки сделанные. Все  мужчины от мала до велика по моде  той поры волосы зачесывают назад.
       Невест мне постоянно подбирала моя сестра Мария. Женись на той, женись на этой. Однажды она оставила меня ночевать вдвоем с девушкой и мы спали с этой девушкой вдвоем в комнате, но без близости.
       Вторая уже послевоенная моя любимая – Валя Ткаченко. Работала она  швеей, шила одежду. Как мы с ней познакомились - не помню. Очень скромная. Несколько месяцев мы встречались с ней, но однажды она сказала, что один парень сделал ей предложение выйти за него взамуж и спросила у меня совета – что ей делать?
       Спрашивая у меня совет, Валя, наверно подумала, что я стану ее отговаривать, что я сам предложу ей выйти за меня взамуж. Выходи, Валя взамуж за того парня, сказал Вале я. В мгновение ока Валя стала мне чужой.
       С третьей девушкой, мы познакомились на танцах в Дзержинске. Четыре девушки стоят, с одной встретились взглядом. Мужчин маловато, поэтому кружащиеся в вальсе девичьи пары никого не удивляют. А я танцевать не умею – большой недостаток. Девушка подходит, спрашивает, не хочу ли я познакомиться с ее подругой. Знакомимся. Подругу  звать Надя Надрыга. Пошел  ее провожать, запомнил место ее проживания. Но на следующий день хожу, найти ее дом не могу. Какой то мужчина принял меня в сумерках за шаромыгу, подошел ко мне с агрессивным видом, но увидел на мне матросскую форму успокоился. Однако Надю он не знал и я ушел ни с чем. На следующий день я уехал продолжить обучение в Купянске.
       Оставалась надежда на то, что Надя даст мне весточку, я указал свое место учебы в Купянске. Но от Нади не было никаких вестей. Однажды я решил прогуляться по Купянску, а когда вернулся в общежитие, ребята мне сказали, что какая то девушка из Дзержинска в мое отсутствие долго дожидалась меня, но не дождавшись ушла на вокзал. Я опрометью бросился на вокзал, но Надю  не нашел, она уехала.
       Четвертую девушку  звали Галя Сумченко. Мы познакомились с ней во время преддипломной  практике на сахарном заводе в городе Богодухов на Украине. Галя работала секретарем в приемной директора сахарного завода. После практики она прислала мне посылку с носками, полотенцем, носовыми платками. Мы договорились, что она приедет ко мне в Сибирь, как только я решу вопрос с жильем. Ты уедешь и забудешь про меня - переживала Галя. Нет, не забуду, отвечал я.
       В Назарово за мной стала увиваться девушка – нормировщица нашего предприятия. Она настойчиво ухаживала за мной. Замужняя  кадровичка тоже влюбилась в меня. Но мне очень понравилась работница бухгалтерии Галя Торгашина, она тоже переехала из Хакассии. С бухгалтерами я познакомился во время работы. Раз пять в день я заходил в бухгалтерию - выписывал запчасти, « резину » для автомобилей. Улучшив момент я спросил Торгашину Галю - взамуж за меня пойдешь? Она чуть со стула не упала от неожиданности. - Нет. Ты приезжий, поживешь здесь и уедешь, меня бросишь.
       Я развернулся и ушел восвояси. На нет и суда нет. Что я наделала - мысленно ахнула Галя. Данила мне безумно нравился. Высокий, стройный, красивый, воспитанный. Стоит, с водителями разговаривает, ко мне спиной повернулся, а мне так хочется обнять и прижаться щекой к его спине! Ну как малознакомого чужого парня обнимешь…
       Через пару – тройку дней стою среди водителей. Рабочий день заканчивается и по традиции водители обсуждают новости дня. Судачат о том, о сем. А я на бухгалтерше Гале женюсь - заявил один водитель. На следующий день я, вопреки своему правилу не подходить с предложением дважды, спросил у Гали - ну что ты согласна за меня пойти? Согласна - заметно волнуясь прошептала она. Всю ночь мы с Галей отрывались по полной. Она была первая женщина, с которой у меня была близость. Впрочем и я у нее был первый. И все у меня, вопреки многолетним опасениям, получилось! С Галей мы прожили долгую и счастливую жизнь и она умерла в возрасте 88 лет. Ты среди нас самая счастливая, говорили Гале две ее сестры. Мы сняли угол два на два метра и стали жить вместе. До той поры я спал на обтянутом дермантином с откидными подлокотниками диване в своем кабинете, а Галя  спала в кабинете бухгалтера.
       А как же девушка – нормировщик? Ее отправили на две недели в командировку, а когда она вернулась, то выяснилось, что ее опасения на счет соперниц оправдались.
       Пришло письмо из Украины от Гали Сумченко с вопросом, когда ей приехать. Я ей написал: Галя, извини, но я уже женат.
       В 1953 году умер И.В. Сталин. Народ, и я в том числе, очень болезненно воспринял сообщение о его смерти. Но после его смерти жизнь стала как то незаметно меняться. Маленков Г.М. резко снизил налоги на личное крестьянское хозяйство. Шмыга Нина Тихоновна ездила в город, покупала сливочное масло, перетапливала его и сдавала, как налог. Армянин с Кубани в восьмидесятых годах утверждал: Моя бабушка говорила, я Сталина богом считала, а оказывается бог- Маленков.
       К середине пятидесятых годов исчезли колоннами ходившие по стране троцкисты, уклонисты и прочие вредители, мешавшие строить коммунизм. Плохому танцору всегда ноги мешают. Хрущев Н.С. о народе заботился. При нем в столовых был бесплатный хлеб. Казалось, что вот - вот наступит долгожданный коммунизм. С началом шестидесятых началось неслыханное жилищное строительство. Страна бараков  потихоньку становилась страной пятиэтажек. Люди стали обзаводиться редкими тогда телевизорами, а позднее магнитофонами.
       Новый страх поразил страну. Люди заговорили о возможной ядерной войне. Резко упала рождаемость, нормальным стало иметь двоих детей.
       В 1961 году неожиданно возникли перебои с хлебом. На руки стали продавать не более двух буханок хлеба. Через год обстановка с хлебом нормализовалась, говорили, что хлеб закупили в Канаде.
       А потом наступила долгая эпоха Л.И. Брежнева. Никогда не жилось так хорошо и спокойно, как при Л.И. Брежневе. Я закончил институт. Меня назначили управляющим автотрестом с переводом в город Ачинск Красноярского края.

 
                18.Ачинск.

       В Ачинске мы жили уже не в доме, а в квартире. Летом по выходным отдыхали семьями с коллегами по работе на реке Чулым, ловили бреднем рыбу - щук, окуней, тут же на берегу варили уху, играли в волейбол, выпивали и были счастливы.
       Но как то стала падать в народе  вера в скорое пришествие коммунизма. Расцвело неслыханное ранее хулиганство. На национальных окраинах начал довольно быстро расти национализм. Начался исход русских из национальных окраин. И это не смотря на большое жилищное строительство, бесплатные санаторные путевки, бесплатные спортзалы. Новая идея о том, что при капитализме жить лучше, потихоньку овладевала массами. И на это имелись основания. Анекдот конца шестидесятых. Брежнев делает доклад съезду. Товарищи, в 1968 году каждая советская семья будет иметь велосипед. Аплодисменты. Товарищи, в 1969 году каждая семья будет иметь мотоцикл. Аплодисменты. Товарищи, в 1970 году каждая семья будет иметь автомобиль. Аплодисменты. Товарищи, в 1971 году каждая семья будет иметь личный самолет. Тишина. Товарищи, повторяет Л.Л. Брежнев, в 1971 году каждая семья будет иметь самолет. Опять тишина. А почему не хлопаете, спрашивает у делегатов Брежнев. - А зачем нам самолет? - раздается из зала. Как зачем, отвечает Брежнев, а вдруг в Хабаровске мясо выбросят. За одеждой ездили в Москву, в республики, на БАМ. До минимума упала трудовая дисциплина.
       Все то время, пока я жил в Сибири, а прожил я там двадцать лет, меня не покидала мысль о возвращении на Украину. Но переезд откладывался до тех пор, пока не произошло  одно событие. Частенько по работе я выезжал в подчиненные тресту автохозяйства. Ездили мы вдвоем с водителем на служебной « Волге » ГАЗ-21. На проходной одного из хозяйств я увидел вахтера. Это был бывший директор. На пенсии он подрабатывал здесь вахтером. Неужели и меня ждет такая судьба- мысленно ахнул я. Ну ладно летом еще можно где-то отдохнуть, но что делать девять месяцев? Сидеть дома и ждать лето? Нужно  переезжать в теплые края. Тут мой знакомый нашел работу и устроился в Геленджике. Мне он написал, что на предприятии требуется механик с предоставлением жилья. Увольняюсь и уезжаю в Геленджик. На любую должность, лишь бы на море. Но жилье оказалось практически не пригодным для проживания.
       В Красноярском крае переполошились. Как уехал, что случилось?  Хороший  организатор, управляющий трестом и вдруг исчез, как в воду канул. На мой телефонный звонок в краевом автоуправлении и в горкоме партии меня заверили, что работу мне обязательно найдут. Еду в Сочи, чтобы вылететь в Сибирь, но по пути захожу в Сочинское автоуправление. Директор, женщина, смотрит мои документы, удивляется, что у меня всего одна запись о приеме на работу, и говорит мне: Могу предложить Вам работу заместителем директора в адлерское автотранспортное предприятие. Нам как раз требуется директор. Предприятие через пару - тройку месяцев делится на пассажирское и грузовое и Вы будете работать на одном из них директором. Предприятие строит пятиэтажный дом и вы получите в нем квартиру, а пока поживете в двухкомнатной квартире нашего предприятия. Вас устраивает это предложение?
       Я сижу и ушам своим не верю. Работа, квартира в самом лучше в мире городе. Ну когда то и меня должна посетить удача! Конечно, согласен. Тогда  оставайтесь в кабинете и приступайте к работе .Я достаю из кармана авторучку и записную книжку и делаю первые записи. Во второй половине дня начальник отдела кадров везет меня в Адлер, представляет коллективу, потом дает ключи и везет меня в мою новую двухкомнатную квартиру.
       Закончилась долгая эпоха правления Л.И. Брежнева. Пришедший на смену Л.И. Брежневу Ю.В. Андропов стал наводить в стране порядок. Но прожил он не долго.
       Жизнь круто повернулась при Горбачеве. Рухнул диктат и бесконечная ложь о загнивании капитализма и скором наступлении коммунизма. Но выборность директоров и бесконечная, высасывающая все народные соки интернациональная помощь ,окончательно разрушили экономику.
       При Ельцине гнилыми зубами дохнул капитализм. Одни наживали миллиарды, другие, ограбленные, вымирали. Прежняя жизнь казалась сытой. И дело не только в смене строя. Поражал цинизм деток новоявленных богатеев, обозвавших самих себя золотой молодежью. А потом случилось самое страшное преступление в современной истории страны - разрушение СССР.
       Автор. В начале 20 века в России появились и окрепли две идеи развития страны. Одни отстаивали идею о единой и неделимой России, другие считали, что более справедливым было поделить страну на отдельные республики. Победили сторонники разделения России на национальные республики. Победители - ленинцы считали, что таким образом в стране будет решен национальный вопрос. Ленин предсказал, Сталин воплотил эту идею в жизнь, разделив единую до того страну на 15 союзных республик. А в 1991 году страна распалась по тем границам, которые нарисовал Сталин. Ленин придумал, Сталин воплотил идею, Ельцин довел идею до конца. Но если в едином государстве национальные конфликты решались драками на рынках, то теперь бьются  ракетами, снарядами, бактериями. Данил Антонович считал отделение Украины от России  неправильным решением. «Как ручьи сливаются в одну реку, так и Украина должна быть единой с Россией» - заявил задумчиво он.
       В последние свои дни он с трудом поднимался. Его дочь и внучка готовили ему еду. Рядом с ним всегда стоял радиоприемник, он знает про Гуайдо, Венесуэлу, его все интересует. Иногда он пел песни русские, украинские, песни военных лет.
       Я прогуливался с ним по улице. Незнакомые люди спрашивали «А где бабушка?» и выражали сочувствие, узнав, что ее нет в живых. Однажды  на прогулке  отец обеспокоенно сказал мне, что у него нет имущества. Вдруг внучка с зятем выгонят его из дома. Папа, успокоил я отца, неужели вы думаете, что я оставлю Вас одиноким. Заберу к себе и будем жить где захотите- хоть в квартире, хоть на даче. Но опасения отца по поводу зятя и внучки оказались беспочвенными.
               

                Послесловие.

       В середине девяностых я  услышал по телевиденью следующее. Где то в Европе какие-то энтузиасты подвели итоги уходящего тысячелетия. Они рассмотрели несколько позиций.
       -Самое важное событие за тысячу лет. Посчитали, что таковым является открытие Америки Колумбом. С этим утверждением трудно не согласиться. Открытие Америки для сотен миллионов людей стало обретение новой родины. Возникли новые государства и новые народы.
       - Самое важное изобретение за уходящее тысячелетие - печатный станок Иоганна Гуттенберга. И с этим я согласен. Паровоз, когда впервые в истории  без усилий извне, а за счет внутренней энергии стали перевозить людей и грузы, электроприборы, радио и телевидение, самолеты и подводные лодки невозможны  были без этого несложного изобретения, ускорившего распространение научных достижений. 
       - Самые выдающиеся деятели науки и культуры. Всех там вспомнили. И Ньютона и Эйнштейна, и Шекспира и Данте, и Моцарта и Баха. Ни одного русского имени в этом списке нет, хотя произведения Петра Ильича Чайковского исполняют во всех концертных залах той же Европы и Америки, да и Александра Сергеевича Пушкина тоже читают. Ну что с них взять, с этих евроцентристов.
       - Самые выдающиеся исторические личности. Назвали таковыми и Мартина Лютера и Жанну Д.Арк, Фридриха Великого  и Тимура, Чингисхана и Колумба. Самой важной исторической личностью за уходящее тысячелетие они посчитали Наполеона. Многих перечислили. Но ни одного русского имени в этом списке нет.
       - Самая главная ошибка человечества-все военные походы против России. Все эти походы в итоге закончились поражением противников. Единственный раз в этом списке упомянута Россия. Остановимся на этом пункте чуть подробнее и пробежимся по карте с запада на восток.
       Начнем с северо - запада. Варяги. В ранней нашей истории это самое ненавистное для русичей племя. Столетиями они бесчинствовали на Руси. Слова враг, вражда, враждебный, вражеский, ворожить, воровать с той поры. Слова эти в нашей генетической памяти. Накостыляли в петровские и екатерининские времена варягам, отвоевали у них Финляндию и Прибалтику.
       Движемся далее на юг. Про немцев, турок и персов говорить не будем, про них все известно. Им тоже накостыляли. Вспомним поляков. Про Польшу в средние века говаривали так: Нигде  в Европе так не живется крестьянам плохо, а панам хорошо, как в Польше. Во время Смуты поляки почти прибрали Русь к рукам. Почти. Но не прибрали. При Екатерине Великой Россия присоединила часть Польши вместе с Варшавой. Пржевальские, Дзержинские, Рокоссовские в России с той поры.
       Самый, пожалуй страшный удар по Руси нанесли монголы, с легкой руки историков ставших монголо - татарами. В двадцатом веке именно Советский Союз возродил из небытия государство Монголия. Вот такая гримаса истории. 
       Япония тоже кидалась в драку, отхватила половину Сахалина. И тоже ушла с позором восвояси.
       Но самый длинный  по времени период нас терзали кочевники с юга, с Дикого Поля. Вот уж кто постарался в этом плане, так это они. Чуть ли не каждый год, как на работу, столетиями они двигались на север за рабами и добычей. Дороги на юг - дороги русских слез и русской крови. Даже в Москве есть сейчас улица со старинным названием « Крымский Вал ». Когда-то на этой улице москвичи отбивались от пришедших с набегом крымчан. Справедливости ради нужно отметить, что воевали южане по принципу все против всех  и те же черкесские воины- рабы, мамлюки в захватили власть в Египте. Черкесами в Европе называли всех уроженцев с Кавказа. Нет сейчас Дикого Поля. Есть Ставропольский, Краснодарский края, юг Украины, есть Сочи и Ялта и  есть страна, потому и выжившая, что продвижение вверх по служебной лестнице шло не по национальному признаку, а по уровню профессионализма. А вот слова полк, полковник, ополчились, производные от слова поле в русском языка остались.
       Были римляне, жители небольшого племени латинов, проживавшие в никому не известном городке Риме. Создали жители этого городка государство от Индийского океана до Британии, от жаркого Египта до холодной Германии. Покорили их в ранней истории этруски, потом терзали их галлы. Но всем им свернули шею римляне. И не только достижениями в культуре, но в первую очередь военными успехами прославились они. История Рима это не только история побед, но и тяжелейших поражений. Изучая историю древнего Рима поражаешься невероятной силе духа римлян. Никакие самые страшные поражения не смущали их. Они вновь и вновь поднимались, ставали в строй и сокрушали противника.
       Но что-то случилось с римлянами. Разжирев, всех победив, они погрязли в гражданских войнах. Богачи стали бессовестно грабить своих же соотечественников, победителей Карфагена. Возмутившихся вождей простого народа братьев Гракхов, убили. В гражданских войнах римляне истребили самих себя. Ослабели. Погрязли в диком разврате, в содомском пороке. Наделили женщин невиданные даже современным европейцам правами и они перестали рожать. Так, двоих - троих детей родит, не больше, чтобы грудь сильно не отвисала. И взамуж состоятельные римлянки  перестали выходить. Зачем. Купила на рынке мордатого  раба и упражняйся с ним, безропотным. Уже Октавиан Август, сам в борьбе  в проскрипциях, читай в приватизации, истребивший многие знатные римские роды, издает грозные указы об увеличении рождаемости именно среди римлян. Но тщетно. Включился режим самоуничтожения. Бабы не рожали, мужчины стали массово «косить» от армии, чего раньше не было. Моментом воспользовались покоренные народы и фактически упразднили сенат - совет старейшин, захватили власть, стали править римской империей по своему усмотрению. Иногда императорами были люди, с трудом говорившие на латыни, как у нас в тридцатые - сороковые на русском.
       И с моралью у римлян получился сдвиг. Почитать они стали не защитников Рима, а революционеров, свергнувших законную власть, поменявших  государственный строй с республики на империю. Революционеров, перебивших в гражданских войнах уйму соотечественников. Даже имена революционеров увековечили, присвоив им названия месяцев года - июль и август. Для  Сципиона или  Дуилия места в календаре не нашлось.
       Единое государство римляне разделили сначала на две ,потом на четыре части и начался ее распад на лоскутные государства.
       А потом закономерно случилось то, что случилось. Римская империя рухнула почти без сопротивления, похоронив под обломками и правых, и виноватых, и негодяев и праведников. Почти тысячелетие прошло под знаком побед римского оружия и главная причина поражения не внешние враги, а враги внутренние .Не грубая внешняя сила, а болезнь собственных мозгов. Пришедшие с севера германцы разгромили Рим, раскатали по бревнышкам, заселились на обустроенных территориях.
       Нечто похожее случилось и с Россией. Тот же княжеский сепаратизм, то же покорение монголами, тот же не быстрый, как у Македонии или Монголии, а медленный, как у Рима, подъем от Москвы, Московского княжества до самой большой по территории империи. Та же болезнь мозгов в начале двадцатого века, та же борьба против несправедливости. Россия, где второй по богатству после рода Романовых был род ногайцев Юсуповых, стала « тюрьмой народов ». А потом все та же революция, все та же страшная по кровопролитности гражданская война, где все били всех. Самоуничтожились до такого состояния, что едва не погибли в сороковые годы двадцатого века под натиском все тех же германцев. Как и в Риме в Советском Союзе бабы перестали рожать, парни стали « косить» от армии. Как и в Риме единую страну разделили, а потом расчленили. Как в Риме  не почитали республиканца-консерватора Брута, мы почитаем не царя освободителя Александра второго, отменившего крепостное право, считай рабовладельческий строй, введшего земство, считай советскую власть, введшего в оборот золотой рубль, с которым российские туристы ногами открывали двери за рубежом, ведшего суд присяжных, мы поминаем добрым словом лжепророков, заливших в первой половине двадцатого века страну кровью ее собственных граждан. Не почитают у нас и Александра третьего, национализировавшего транссибирскую магистраль (коммунист,да и только). Кстати, Рузвельта, введшего чудовищные налоги на сверхприбыль, за что его публично американцы называли коммунистом в капиталистической стране, благодарный американский народ четырежды избирал президентом. У нас наоборот, депутата Госдумы публично заявившего, что с национализацией у нас все закончено снова переизбирают. Другой депутат, назвавшей в девяностых  ярую защитницу трудового народа газету « Советская Россия» газетенкой тоже толкается в госдуме. Президента – явного пьяницу, подписавший смертный приговор Советскому Союзу в Беловежской пуще, развалившего промышленность, сельское хозяйство, армию и флот у нас снова избирают на второй срок. Как убили братьев Гракхов и их сторонников в Риме у нас расстреляли из танков Верховный Совет России. Народ - победитель стремительно измельчал. Что случилось с тобой, Россия? Отключи механизм самоуничтожения. Береги себя. Одумайся. Встрепенись! Все происходящее с тобой сейчас уже было с Римом.