Ничего не поменять, всё найти и потерять

Он уже забыл, сколько сидел на бетоне, свесив ноги через край, отщипывая мелкие куски от булки и медитативно кидая их один за другим вниз. Лёгкое пористое тесто падало не по прямой, а загибая изящную спираль в воздухе. И наконец бесшумно приземлялось на тротуар, между газоном с грязным снегом и криво припаркованными тачками.
Если он сам отсюда случайно свалится, то падать будет не так, как тесто. Он старался припомнить формулу из курса физики, но шум спиртового прибоя в голове качественнно заглушал ангельский глас точных наук.
До чего же ты, братан, докатился.
Нет, он будет лететь не по спирали, как чудесное белое тесто, а камнем вниз. Но, прикидывая вероятности, хотя бы на уровне третьего этажа он уже потеряет сознание и пропустит всё, что будет после.
А после этого на тротуаре образуется большая лужа томатного сока. И что с этой жижей прикажете делать? Чёрт её знает... ну, можно книгу с её помощью написать.
Вот недавно он, страдая жесточайшим бездельем, в сети наткнулся на сборник рассказов о каком-то придурке, и написал его какой-то вконец ***нувшийся писака, которому самому себя нравится называть "Маруся Пупырышкина" - глядя на этакое, хочется молча ему налить триста грамм. И вот, значит, этот придурок всё время бегал по каким-то придурочным делам, всё время решал какие-то совершенно ничего, абсолютно ничего не значащие вопросы, в то время как жить ему было страшно и холодно, а он, несчастный болван, всё мчался по своему замкнутому кругу, не в силах поднять голову и посмотреть, а что же, в конце концов, находится в центре?
Нет, я - не такой. У меня есть чувство собственного достоинства. Я знаю, чего я хочу...
Да в самом деле? Ну так расскажи.
Дятлов закрыл усталые глаза и чуть откинулся назад.
Я знаю. Я могу это сказать. Я не настолько труслив.
Я всегда хотел перестать врать и прятаться. А это всегда было необходимо для того, чтобы здесь выжить. Понимаешь? Ну никак иначе. Ты приятелей моих видела? Привыкаешь просчитывать десять ходов вперёд и даже спать с железным покерфейсом.
Лицо... как это часто бывает у пьяных, мысли Дятлова резко соскочили на совершенно другую тему.
Невесть откуда ему вспомнилось, как кто-то когда-то водил кончиками пальцев по его лицу, а он позволял это с собой делать. Три мягких, осторожных прикосновения скользят по лбу и спускаются на висок. С великой аккуратностью пальцы гладят закрытые веки, а потом - брови. Это вообще ненормально для животного - позволять гладить себя по бровям. Наверное, такое в отношении себя разрешать может только человек.
Складка между бровями разгладилась, и Дятлов стал медленно раскачиваться с закрытыми глазами. Вместо ангельской физической формулы в ушах зазвучала какая-то дико простая мелодия. Наверное, такую хорошо гудеть под нос, когда несколько часов идёшь солнечным днём через поле...
Он уже почти заснул. Тело раскачивалось само по себе, и только отголоски по-дурацки простой песни достигали границ сознания.
Вдруг воздух вокруг как-то переменился, и земля под ним резко исчезла.
Дятлов распахнул насмерть перепуганные глаза и лежал в постели, слыша только мучительный стук своего сердца. Тугой горячий узел в груди кричал и колотился об рёбра. Так прошло минут пять. Наконец ритм стал спокойнее.
Он встал, такой уставший, будто до этого не спал, а шёл всю ночь непонятно куда непонятно зачем. Отряхнулся, пошёл на кухню, налил стакан томатного сока, распахнул окно в зиму и закурил.
Там было холодно и завывала метель. Снежинки оставались на его ключицах и шее. Он машинально поднял руку ко лбу, вспоминая свой сон.
Лучше бы кто-нибудь дотронулся до его лица здесь и сейчас, а не когда он будет сидеть на бетоне, свесив ноги через край.