Страх

Интересы у нас, мальчишек 60-х, были иные, нежели у современных пацанов. В свои 10-14 лет мы были взрослее современных сверстников, самостоятельнее. Мы были помощниками своих родителей, летом-осенью вполне могли прокормиться сами да и семье помочь, принеся кукан с рыбой с реки или с озёр, находящихся в её пойме. И игры у нас были иные. По-настоящему болели футболом и хоккеем и играли до самозабвения, не имея никакой экипировки. Магазинная клюшка – за счастье. А ещё мы умели дружить! Не заочно, по Интернету, а вживую: друг – это брат на всю жизнь.

Был (и, к счастью, есть) и у меня такой друг, мой тёзка и почти сосед. Был он старше меня на два года, но не задавался: были мы с ним на равных. А вот научиться у него можно было многому. И я учился! А он щедро делился со мной своими знаниями. Я готов был идти за ним в огонь и в воду, и в разведку, конечно.

Вот пришёл Андрей ко мне и предложил пойти на луг, чтобы испечь картошку. Хорошее дело! Картошка, запечённая в золе, - наше любимое лакомство.
На краю луга, между нашим и соседним селом была посеяна неширокая полоса кукурузы: своеобразная граница между сёлами. Мы любили играть в этой кукурузе, когда она подрастала и становилась для нас «лесом». Ну, а мы, естественно, были «партизанами» в этом «лесу».

Мы с другом спустились по крутой тропинке на луг, прихватив из дома по нескольку картофелин. Быстро набрали сухой травы, чтоб разжечь костерок, насобирали сухих коровьих лепёшек (представляю выражения на лицах современных мальчишек при упоминании об этом!) и разожгли костёр.

Эти лепёшки, кстати, очень хорошо горят и дают много жару. У каждой девчонки во времена моего детства была обязанность собирать их для того, чтобы топить ими в доме голландки. Газа ведь не было, дрова – дорогое удовольствие. Вот и промышляли девочки на лугу, приносили домой  полные лепёшек корзинки – коробкИ- и получали похвалу от родителей. Нужное дело сделали.

Мы сидели у костра и вели свои важные пацанские разговоры. Скоро пришло время закапывать в золу картошку. Вот уж и чудный запах защекотал наши ноздри.
Начинало темнеть. Слышно было, как на реке хлопает хвостом крупная рыба. С озёр раздавалось кряканье уток. Хорошо в это время сидеть на лугу!
- Доставай соль, - велел мне Андрей, а сам стал прутиком выкатывать угощенье из костерка.
Я достал спичечный коробок, в котором была соль, и отсыпал часть другу на протянутую ладонь. Подкатил к себе картошечку. Горячая! Я стал дуть на неё, перебрасывая из ладони в ладонь. Друг тоже студил себе вкуснятину. Вдруг я заметил, что Андрей уронил картошку и уставился куда-то мне за спину. А сидел я спиной к кукурузе, а Андрей, выходит, - к ней лицом.

Я взглянул другу в лицо и замер, а на моей голове зашевелились густые кудряшки. Лицо друга было неописуемо ужасным: оно было белым, как полотно, а на нём – огромные глазищи, в которых плескался даже не страх, а ужас. Рот Андрея открылся в немом крике. Казалось, звуки застряли где-то внутри него. Он не шевелился. И я тоже боялся пошевелиться, хотя и не знал, в чём дело. По моей спине побежали противные мурашки. Сколько минут, а, может, секунд мы так сидели – не знаю. Время для нас остановилось. Вдруг боковым зрением я заметил, а, скорее, почувствовал какое-то движение с левой стороны. И тут я увидел человеческую руку! Честное слово: я испытал тот же ужас, который почувствовал Робинзон Крузо на необитаемом острове, увидев человеческий след. Один в один! Рука была женской. Я заметил грязный, обмахрённый рукав не то рубашки, не то платья. Рука нервно подрагивала и тянулась к картошке. Вот она схватила одну картофелину, вторую… Я заметил, что, наконец, Андрей смог моргнуть и перевести взгляд куда-то дальше меня. С трудом, но я тоже нашёл силы обернуться и увидел девушку в широкой, длинной  грязной рубахе. Волосы её  были распущены и не чёсаны. Обжигаясь, она жадно ела горячую  картошку, а потом побежала к кукурузе и исчезла в ней.

Словно мощная пружина подбросил нас с другом вверх. Не говоря ни полслова, мы дали дёру в сторону родного села. Как мы бежали! Мчались! Голые ступни не чувствовали колючек на лугу. На одном дыхании взлетели на кручу и оказались на родной улице. Только тут мы перевели дыхание. Мне нужно было идти вправо, а другу - влево. Я стоял, как столб, а потом выдавил из себя:
- Я боюсь…
- Давай провожу тебя, - предложил друг.
А до дома моего было метров двадцать. Но ноги, словно свинцовые, не слушались меня.
- Не, не надо! Ты только посмотри, как я побегу, - отказался я.
Я быстро пробежал расстояние до крыльца моего дома и обернулся посмотреть, как побежит домой друг. Тот полетел так, что только пятки засверкали.

Дома я отказался от ужина и забрался под одеяло на постели. Но сон не шёл. Я закрывал глаза и…видел дрожащую руку с грязными ногтями, которая тянется к картошке. Я откидывал одеяло, вскакивал на кровати, потом ложился снова. Кое-как я всё же уснул , но спал беспокойно, вскрикивал так, что мама несколько раз подходила ко мне, чтоб поправить одеяло. А один раз даже пощупала мой лоб: не заболел ли сынок?

Утром я не пошёл в школу. Маме сказал, что у меня голова болит. А она и не настаивала: видела, что со мной творится что-то неладное. А мне даже в окно смотреть было страшно: всё казалось, что из оврага покажется косматая голова. Я боялся. После обеда ко мне зашёл Андрей. Мы молча переживали вчерашнее. Уходя, друг бросил мне:
- Не говори никому…
Я и не собирался!

Дня два-три для меня были ужасными. Я плохо спал, не хотел есть, не шёл играть. А на луг, в сторону кукурузы, вообще не мог смотреть. Но всё же мучения мои закончились, когда однажды за ужином отец сказал, обращаясь к матери:
- Всё же изловили ту девку-то…
- Какую девку? – переспросила его удивлённая жена.
- Да из соседнего села она… Тропиных девка…
- Ну, знаю!
- Вот! Захворала у них она. В разуме помутилась. Они её в больницу определили. А она убегла. К селу пришла. Безумная-то безумная, а смекнула, что словят её, если домой заявится. Вот она и скрывалась. А голод сильнее её оказался: пришла она к избе своей, её и поймали.
- Опять увезли на лечение? – участливо переспросила отца моя мама.
- А куда же ещё! А то и беды какой натворит…

Не дослушав до конца рассуждений отца, я выскочил из-за стола и помчался к другу, чтоб рассказать ему про девушку.

Наконец-то мы облегчённо вздохнули. Но этой осенью мы печь картошку на луг больше не ходили.