Тоська

Тоська
Глава I

    Далёкое сибирское село Скопино затесалось между огромными лесными массивами и суровыми реками. Тоська - худенькая девочка шести лет, с волосами цвета меди и веснушками, разбежавшимися не только по лицу, но и по рукам, прозванная за это «рыжухой», с зеленоватого болотного оттенка глазами, шлёпала босыми грязными ногами по пыльной деревенской улице. Мать Тоськи замёрзла во время сильнейшей метели, когда возвращалась из соседней деревни, немного не дойдя до дома, на самом краю села. Малышке тогда было три года. После смерти матери Тоська с отцом жила в доме дяди Гриши - брата отца, его жены Татьяны, и их детей - близнецов Октябринки и Гриньки. С ними жила и бабушка Марфа Сидоровна – мать Михаила и Григория.

     Марфа Сидоровна была высокой статной женщиной с русыми с проседью волосами, убранными под белоснежный платок, и синими грустными глазами на морщинистом лице. Каждое утро она выходила на крыльцо, возле которого уже гомонили мужики, пришедшие за табачком-самосадом. Уже много лет Марфа Сидоровна выращивала табак и продавала односельчанам. Табак был знатный, крепкий, лучший в селе. Мужики брали, неспеша закуривали и обменивались новостями. Сама Марфа табак нюхала, а потом громко чихала, говоря, что вся нечисть из организма выходит. Тоську это очень веселило. Она росла, как в поле трава. Семья отца не приняла мать Тоськи, называя её татаркой безродной, поэтому не долюбливала и девочку, которая была похожа на мать, да ещё и свалившуюся на них лишним ртом. Как только Тоське исполнилось пять лет, Григорий велел отправить девочку на полевые работы в колхоз, говоря при этом: «нечего даром хлеб есть, подросла уже, пусть свою долю в семью приносит». Михаил не возражал, ему было всё равно. После смерти жены, которую сильно любил и пошёл ради неё против семьи, он ходил потерянный, с отсутствующим взглядом, замороженный вместе с ней, только изнутри. Маленькая дочка не радовала его и даже наоборот, раздражала своим громким криком, требующем мать. Только бабушка Марфа жалела и любила Тоську, называя её «сиротинкой». Она было вступилась за девочку, мол, «мала ещё, много ли она наработает», но Григорий строго взглянул на мать, и ей пришлось отступить.

     Лето 1937 года выдалось жарким. Все бабы, мужики и подростки от зари до зари работали в поле, сенокосная пора торопила. Дома оставались старики и малые дети. Тоська тоже должна была быть на колхозном поле. Ребятишек старше пяти лет поднимали рано и сонных ставили на прополку моркови. Каждый должен был выполнить норму, независимо от возраста. Марина Иванова, молодая женщина по причине инвалидности (кисть правой руки от рождения была изуродована) была определена главной над ребятнёй. Борозды были длинные. Кто раньше выпалывал свою долю, того Марина отпускала домой. Тоська - самая младшая, толку от неё было мало. Она, то зарывалась в траве, то увлекалась кузнечиками, то засыпала в борозде от усталости. Марина покрикивала на особо расшалившихся ребят, успокаивала ревунов и одной рукой полола вместе с детьми, показывая, как надо.

     Тоське уже давно очень хотелось есть. Свой узелок с картофелиной, огурцом и куском хлеба, что собрала бабушка Марфа, она распотрошила сразу, как только пришла на поле. Живот подвело, муки голода стали невыносимы.  Тоська стояла на самом конце ненавистной борозды и, выждав, когда Марина повернулась к ней спиной, быстро юркнула в высокую траву. Её побег, казалось, остался никем не замечен. И вот она уже вышагивала по безлюдной улице, зорко высматривая всё, что можно было связать с пропитанием. Тоська свернула в проулок и огородами пошла к дому. Сегодня ей не везло. Зайдя на грядку с огурцами, она нашла всего один огурчик, незамеченный Марфой. Лучше, чем ничего, «заморить червячка», как говорила бабушка. Тоська захрустела сладковатым по вкусу огурцом, в животе – затихло.
 
     Войдя во двор, она услышала голос Марины, которая жаловалась на опять сбежавшую Тоську, и поняла, что лучше переждать. По высокой крутой лестнице Тоська вскарабкалась на сеновал, поиграла с Муриками (бабушка всех котов, независимо от пола, называла Муриками) и заснула в душистом сене. Когда она проснулась в доме уже было тихо. Спустившись с лестницы, Тоська вошла в дом. Бабушка хлопотала у печки, вкусно пахло щами из квашеной капусты. Стол накрывался для ужина. Рот девочки наполнился слюной. Октябринка и Гринька –возились на печке. Тётка Таня не пускала их на прополку.
- Пойдём-ка Тосенька, поможешь мне козу подоить, - обратилась Марфа к девочке. Гринька и Октябринка попрыгали с печки:
- Бабаня, и мы пойдём Маняшку доить! – запросились ребятишки и похватали кружки, чтобы попить тёплого парного молока.
- А вы, ложки всем разложите, миски поставьте, скоро отец с мамкой с поля вернутся, ужинать будем – предложила Марфа.
- Ура! – закричали ребята и побежали накрывать на стол. Марфа специально отвлекла детишек, она хотела с глазу на глаз поговорить с Тоськой.
- Ты зачем опять с поля сбежала? – спросила Марфа, когда они зашли в хлев, где стояли козы, - Девочка вздохнула:
- Я есть хотела, - сказала она, почёсывая за ушами Маняшку. Коза смотрела на неё своими глазами-кнопками, выражая удовольствие.
- Ведь, отец тебя накажет, - продолжала Марфа, ставя подойник под козу и присаживаясь на скамеечку.
- А ты, не говори ему.
 Звонкие струйки молока с напором наполняли подойник. Пустой Тоськин живот отреагировал громким голодным урчанием. С минуту обе молчали.
- Я не скажу, так другой кто скажет, - вздохнула Марфа, - Эх, Тоська, Тоська, бедовая ты головушка! –вставая, сказала Марфа и стала процеживать молоко.
- Давай, кружку то, налью тебе, а то упадёшь ненароком, – ласково сказала она и погладила ребёнка по спутанным волосам. Рука у бабушки была тёплой, с загрубевшей от тяжёлой работы кожей. На всю жизнь запомнила Тоська прикосновение этой руки. Она уже подставляла кружку, а потом с наслаждением глотала тёплое молоко, две тонкие струйки которого стекали на старенькую кофтёнку, выгоревшую от солнца.

 Вскоре вернулись с сенокоса взрослые. Ужинали молча, изредка поглядывая на притихших детей. Когда Григорий с Татьяной ушли на свою половину, а дети забрались на полати, отец посадил перед собой Тоську и спросил:
- Ну, расскажи, Антонина, чем ты сегодня отличилась?
Так выходило, что каждый день с Тоськой что-нибудь случалось. Она очень хотела быть хорошей, чтобы отец похвалил её, но получалось всё, наоборот. Её живой, предпринимательский ум постоянно втягивал её в какое-нибудь приключение. Михаил пробовал привести в дом мачеху для Тоськи, но все претендентки, позарившиеся на добро Михаила, уходили довольно быстро. И в этом, сама об этом не подозревая, не последнюю роль играла Тоська.
Мария, одинокая вдова, задержалась дольше всех, но, когда Тоська притащила домой полный подол куриных яиц, ушла и она. А дело было так:
     Тоська с ребятами играли в прятки. Она побежала прятаться за соседским амбаром в крапиву, зная, что в крапиву никто не полезет. Тут Тоська и увидела целую кучу яиц. Вероятно, чья-то курица не неслась в гнезде, а уходила в крапиву за амбар.  Обжигая голые ноги крапивой, она быстро собрала яйца в подол и, крикнув «я не играю!», поспешила домой. Подходя к дому, Тоська представляла, как мачеха похвалит её за находку. Сияя своей конопатой физиономией, Тоська предстала перед Марией со своей добычей.
- Где ты их взяла? – строго спросила мачеха.
- Нашла, - гордо ответила Тоська, всё ещё улыбаясь.
- Чьи они?
- Ни чьи. Мои. Я нашла их в крапиве, а значит, они мои! - не понимая, почему её не хвалят, решительно ответила Тоська. Мария вспомнила, как соседка Дарья жаловалась ей, что одна курица перестала нестись в гнезде, а куда-то ходит. «Вот, куда она ходит!», - подумала Мария. В этот момент с работы вернулся Михаил.
- Расскажи-ка, отцу Тоська, что ты сегодня учудила, - сказала Мария и села на лавку, обречённо сложив руки на коленях. Михаил вначале молча слушал. С каждым сказанным словом Тоська понимала, что тучи над её головой сгущаются, и скоро разразится гроза. Тяжёлым взглядом Михаил посмотрел на дочь.
- Верни яйца туда, где ты их взяла и возвращайся, - тихо сказал отец. Тоська заплетающимися ногами пошла к амбару. Положив яйца, она вернулась домой, понимая, что ничего хорошего её не ждёт. Отец велел ей лечь на кованый сундук, снял ремень и бил её, пока она не описалась, приговаривая: «Не воруй! Не воруй!».
 
   После порки Тоська долго болела. Мария мазала её тщедушное тело какой-то мазью, чувствуя себя виноватой в жестокой расправе над ребёнком. Бабушка Марфа приходила, сидела рядом с сундуком, на котором лежала девочка, и тихо плакала, утирая слёзы концом платка. Когда Тоська поправилась, Мария ушла от Михаила. Дочь с отцом опять вернулись в дом Григория, к неудовольствию Татьяны.
     Вот и в этот раз Михаил по лицу матери понял: что-то было. Тоська вся подобралась и тихо пролепетала, что ушла с поля.
- Понятно, - протянул Михаил, - почему?
- Есть хотела, - опустив глаза, сказала девочка. Михаил посмотрел на дочь, как будто первый раз её увидел. Его до боли резануло сходство Тоськи с погибшей матерью. Ребёнок был мал ростом, в отличии от Гриньки и Октябринки. Щекастые розовощёкие близнецы не шли ни в какое сравнение с худосочной Тоськой. Впервые что-то шевельнулось в душе Михаила:
- Иди спать, - сказал он. Тоська облегчённо вздохнула и мигом забралась на полати, радуясь, что сегодня беда миновала. Близнецы не спали, все ждали бабушку. Михаил с матерью долго сидели за столом и о чём-то говорили. С палатей пытались услышать, о чём, но разговор был очень тихим. Потом Михаил вышел во двор и долго курил, размышляя о том, что дочь его растёт без матери и без отцовской ласки. Скупая слеза скатилась по щеке, растапливая лёд в истосковавшейся душе Михаила.

     Марфа хотела лечь на печке, но дети заскулили, прося полежать с ними.
- Ну, чего зауросили? Иду уж. С этими словами она стала укладываться на полати между ребятнёй. Бабушка всегда ложилась на спину, раскинув в стороны руки, а малышня пристраивалась на руки с двух сторон. Ночью Марфа уходила от них на печку.  Возле бабушки спали в очередь. Сегодня была очередь близнецов, но Марфа поняла, как Тоська сегодня нуждается в поддержке:
- Гринюшка, уступи сегодня свою очередь Тоське, - попросила она, - ведь, она у нас – сиротинка. Гринька насупился и нехотя отодвинулся, освобождая заветное место Тоське. Девочка благодарно прижалась к тёплому боку Марфы и мгновенно уснула.
 
     Рано утром Тоська проснулась от чувства давления на грудь и живот. Она открыла глаза и заорала, что было мочи:
- Волки! Волки!
  Спросонок Тоська приняла котов, пригревшихся на животе и на груди за волков. Мурики «брызнули» в стороны, Тоська села и окончательно проснулась. В это время взрослые завтракали. Татьяна наливала из крынки молоко в кружку. От неожиданного крика рука её дрогнула, и она плеснула молоко в солонку.
 «Чёртова девка!» - с досадой сказала Татьяна. - «Один вред от тебя!».

Глава II
В няньках

     Вечером решили, что Тоська пойдёт к Марине Ивановой в няньки, пока не приедет из соседней деревни Маринина мать. В поле от Тоськи толку всё равно не было. До вчерашнего дня с Марининой двухгодовалой Наташкой сидела бабка Евдокия. Накануне, Марина вернулась домой чуть раньше обычного. Ещё, не доходя до дома, она услышала заливистый детский плач. Марина рванула вперёд, сердце её бешено колотилось. Она взлетела на крыльцо и через, распахнутую настежь дверь - в избу.
Посиневшая от ора Наташка, стояла в детской кроватке, держась за перекладину, вся мокрая, перепачканная в говне и соплях. Евдокии не было. Марина схватила ребёнка, успокоила, отмыла, накормила, и тут, на пороге появилась Евдокия:
- Ой, Мариночка, ты сегодня рано, - заискивающе запела Евдокия.
 Марина в гневе обрушилась на старуху, которая «на минуточку» сбегала домой, и велела ей, никогда не приходить. Больше сидеть с ребёнком было некому, вот она и решила попробовать в роли няньки Тоську.

     Показав Тоське, где лежит чистое бельё, и рассказав, когда кормить Наташку, Марина ушла на работу. Тоська обошла дом, заглянула во все углы и подошла к печке, где стояла ещё горячая каша. Каша была на молоке, да ещё и с постным маслом. У Тоськи закружилась голова, и потекли слюнки. Наташка мирно посапывала в своей кроватке. «Что, если я попробую немного каши, - подумала Тоська, - совсем чуточку.»
Она макнула палец в тёплую кашу и облизала. О, что это была за каша! Ничего вкуснее Тоська не пробовала. «Если я ещё чуть-чуть попробую, будет незаметно», - решила она и пальцем зачерпнула ещё немного. Потом ещё немного, и ещё… Оторваться от каши не было никаких сил. Тоська остановилась, когда каши оставалось на донышке миски. Она выдохнула и быстро отошла от печки.
В этот момент Наташка проснулась и села в кроватке. Увидев Тоську, девочка заулыбалась и «загулила». Тоська расстелила на полу лоскутное одеяльце, подошла к кроватке и хотела вытащить ребёнка, но у неё ничего не получилось. Худенькие руки Тоськи не справлялись с толстой Наташкой, пришлось оставить эту затею.
- Да, тяжёлая, надо бы тебе похудеть. Ну, ладно, так поиграем, - сказала Тоська и сунула в руки ребёнка игрушку – деревянного коника. Наташка бросила коника.
- Ням, ням, - сказала она и толстенькими ручками в перевязачках стала делать хватательные движения.
 Поняв, что ребёнок просит есть, Тоська пошла за кашей. Она старательно соскребла ложкой остатки каши, получилась маленькая кучка. 
- Открывай, ворота! - скомандовала Тоська малышке. Наташка широко открыла рот, и «вагончик» с кашей заехал.
 – Чух, чух, чух, туту!
 Наташке понравилось глотать «вагончики», и она снова открыла «ворота», второй «вагончик» благополучно заехал. Третий «вагончик» нагрузить было уже нечем.
- Туту! - снова залепетала Наташка.
- Всё, больше нет, попей молочка, - предложила Тоська. Малышка попила молока и успокоилась. Тоська с облегчением вздохнула. День только начинался, на сколько Наташке хватит скудного завтрака, было неизвестно.  Тоська залезла в кроватку к Наташке и уселась напротив неё. Девочка засмеялась и захлопала в ладоши. Тоська поиграла с ней в «гули-гули», в «ладушки» и «сороку-ворону».  Девочка водила пальчиком по ладошке, шлёпала себя по голове, лопотала на своём языке и смеялась. Наконец, Тоське надоело сидеть в узкой кроватке, она решила научить Наташку вылезать из неё самостоятельно.
- Смотри, Натуся, как я делаю, - сказала она, перекидывая тощую ногу через перекладину.
- Ну, давай, сама! Вставай! Смотри ещё раз! Вот так, вот так!
 Она закидывала ногу ещё и ещё, но Наташка не трогалась с места.
- Какая же ты глупая, - сказала Тоська, - что тут не понять, ничего сложного.
Потеряв надежду, научить бестолковую Наташку, она вылезла из кроватки и уселась на одеяло. В это время её внимание привлекла серая полосатая кошка, мирно сидящая на окне. Тоська взяла кошку на руки и стала гладить. И тут она увидела, что Наташка встала на ножки, перекинула одну через перекладину и, крепко держась за неё ручками, оказалась с другой стороны. Обрадованная Тоська подскочила к ней и помогла спуститься на пол, приговаривая при этом:
-  Молодец, Натуся! Вовсе ты не глупая, а очень даже умная!
- А сейчас будем играть в царицу! – весело объявила Тоська.
 Картинку царицы в мантии Тоська видела на внутренней крышке бабушкиного сундука, и белая с чёрными пятнышками мантия сильно понравилась девочке. Она взяла детское покрывальце и на секунду задумалась. Чтобы сделать царскую мантию, не хватало верёвочки. Тоська расплела одну косичку и стала наряжать Наташку. Покрывальце привязала верёвочкой к Наташкиной шее так, чтобы получился воротник и плащ. Взялась за концы импровизированной мантии и велела Наташке шагать вперёд. Девочка зашагала по избе, а Тоська кричала во всю глотку:
- Царица идёт! Царица идёт!
 Наташка шагала и как-то странно дёргала шеей. Из её горла вырывались сдавленные звуки, очень похожие на звуки при рвоте, но Тоська не замечала этой странности. В этом царском шествии их и застала Марфа, пришедшая проверить, как нянька справляется с работой. Увидев, начинающую синеть царицу-Наташку, она быстро подскочила к ребёнку и развязала верёвку на шее.
- Ты же её чуть не удушила! Вывертень, ты эдакий! Хорошо - мать не видит! – заругалась на Тоську Марфа.
Тоська села на лавку, ошарашено хлопая рыжими ресницами. Марфа подхватила Наташку, посадила её в кроватку, собрала с пола тряпки.
- Давай кашу, кормить ребёнка пора, - сказала Марфа, повязывая на грудь Наташки тряпицу.
- А каши – нет, - тихо пролепетала Тоська, - съели.
- Съели или съела? – строго спросила Марфа, пристально глядя на Тоську.
- Я только на пальчик попробовала, а она сама…, - тихо пролепетала Тоська.
Марфа всплеснула руками.
- Так, дитё у тебя голодное?
- Нет, я ей молочка давала и водички, - защебетала Тоська, - и каши… немножко, - виновато добавила она.
Марфа сбегала домой, принесла картофелину в мундирах, очистила её, растолкла с молоком, покрошила хлеба, тюрей накормила Наташку. Проголодавшийся ребёнок с удовольствием открывала широко рот, поглядывая на Тоську и временами произнося – «ту-ту!». Наевшись, Наташка заснула. Марфа ушла, строго настрого наказав Тоське ничего не творить. Маленькая нянька свернулась клубочком на лавке и тоже уснула.
   Вскоре пришла Марина, а с ней - её мать, приехавшая из соседней деревни помогать дочери. 
- Ну, как вы тут? – спросила Марина, беря на руки проснувшуюся Наташку.
 - Каши хватило?
- Хватило, - ответила Тоська, опустив глаза. Марина расцеловала Тоську, похвалила её и дала полный бумажный кулёк конфет, да ещё и пряников.
 
     Счастливая Тоська вихрем взлетела на крыльцо дома. Отдышавшись в сенях и напустив на себя важный вид, степенно зашла в избу, как взрослая. Она подошла к столу, где уже вечеряла вся семья, и высыпала заработанное на стол. Глаза Гриньки и Октябринки вспыхнули от такого богатства. Взрослые заулыбались, одобрительно глядя на маленькую няньку.
- Садись за стол, воспитателка, - хитро посматривая на Тоську и улыбаясь уголками губ, сказала бабушка.
   
Глава III
Прятки
     Шёл 1939 год. Октябринке, Гриньке и Тоське пора было идти в школу. Татьяна открыла кованый сундук и достала несколько отрезов, чтобы сшить ребятишкам новую одежду. Октябринке пошили платье из синего ситца в беленький цветочек с длинным рукавом и белым воротником-стойка, Гриньке – серую сатиновую рубаху, а Тоське Татьяна сшила синюю блузку и серую юбку-татьянку. Тоське нравилась её новая одежда, и она старалась быть очень аккуратной и не запачкать её.

     В учительницу – Марию Сергеевну Тоська влюбилась сразу. Мария Сергеевна много лет преподавала в школе Скопино и пользовалась большим уважением у взрослых и детей. Учёба легко давалась Тоське. Её живой ум жадно впитывал всё, что познавали на уроках. Часто, когда, Мария Сергеевна задавала какой-нибудь вопрос, Тоська тут же поднимала руку. Желающих ответить было много. Тоську не спрашивали, она ложилась на парту, по-прежнему держа наготове вытянутую руку, и забывала про неё. Так и писала, с торчащей вверх рукой. Мария Сергеевна медленно ходила по классу и диктовала текст. Проходя мимо Тоськи, она спокойно укладывала её руку на место, поправляла спину, не прерывая при этом диктовку.

      Особенно Тоська любила урок чтения и рассказывать наизусть стихи. Первая, она выскакивала к доске и читала с таким выражением и задором, что Мария Сергеевна невольно улыбалась, а весь класс сидел тихо, не сводя с Тоськи любопытных глаз. Неизменная «пятёрка» выставлялась в журнал. Только арифметику Тоська не любила. Считала она быстро и хорошо, особенно, деньги, это было важно в жизни, а вот задачки решать не хотела, ей было не интересно. Марии Сергеевне приходилось идти на хитрость. Как только она заменяла в условии задачи ящики на буханки хлеба или сахар, Тоська очень быстро соображала и мгновенно решала задачу.

Урок пения Тоська просто обожала. Его преподавала Клавдия Ивановна - женщина маленького роста, очень худая и смуглая, похожая на уголёк. У неё были короткие жидкие волосы чёрного цвета, зачёсанные назад. Тоська удивлялась, как она не только держит тяжёлый аккордеон, но и играет на нём. А играла Клавдия Ивановна виртуозно. Под её аккомпанемент хотелось петь, плясать, размахивать руками, притопывать ногами. Весь класс на уроке с воодушевлением, выпучив глаза, пел песни: о Щорсе, Орлёнок, Широка страна моя родная. Когда Клавдия Ивановна разворачивала меха, её чёрные коротенькие брови начинали ползти вверх, и Тоське всегда было любопытно наблюдать, до какого места они доползут. Брови ползли до тех пор, пока, все морщинки, разбросанные по лицу, не собирались на лбу, а затем всё лицо, как по волшебству, раскрывалось и становилось светлым, молодым и радостно-детским.

     В параллельном классе преподавала совсем молоденькая учительница – Анна Петровна. Тоське очень нравилось, как она одевалась. Особенно её воображение будоражила широкая юбка, вся в мягких складках. И вот, однажды, когда дети играли в прятки, Тоська затаилась в старом заброшенном сарае. Вдруг, в сарай быстро вошла её кумир, Анна Петровна. Она приподняла свою широкую юбку, расправила сборки и присела, чтобы справить нужду. Юбка красивым колоколом расположилась на земляном полу сарая. Тоське показалось это безумно красивым. Учительница встала, поправила юбку и вышла. Тоська решила, что она будет также изящно ходить по нужде, как Анна Петровна. Вскоре Тоська проделала тоже самое. Новая Тоськина юбка была в очень маленькую сборку и больше напоминала колокольчик. Присев, Тоська натянула юбку на коленки и запустила процесс, но не по малой нужде. Потом она изящно поднялась, расправляя юбку, и всё, что во время процесса она в неё наклала, исполняя желаемое, упало в галоши, которые были ей великоваты. Осознав этот непредвиденный результат, Тоська завыла в голос и заковыляла домой, шаркая полными галошами. Увидев Тоськину беду, Марфа охнула и потащила несчастную Тоську во двор, а потом в баню. Пока Марфа мыла плачущую девочку, стирала её одежду, Тоська рассказала ей о происшествии в сарае. Марфа долго смеялась, глядя на несостоявшуюся модницу.
- Горе, ты моё, что ж ты юбку то не задрала повыше?
- Хотела, как Анна Сергеевна… красиво чтоб!
     Чистая, раскрасневшаяся Тоська, закутанная в бабушкину шаль, сидела на печке. Её медные волосы рассыпались по плечам, от пережитых волнений хотелось спать, глаза слипались.  Марфа заглянула на печку, погладила девочку по голове.
- Ты у меня и без того красавица, - рассмеялась Марфа, укладывая Тоську на бочок.
— Вот и ушко закроем, чтобы сладко спалось, спи моя выдумщица, - приговаривала Марфа, закутывая в одеяло уже крепко спящую Тоську. И снилась ей юбка широкая преширокая, как солнце. Оно кружилось перед глазами, и уже ничего не было видно, кроме этого, сверкающего вращения.