Генеральша. Глава 3. Рита

Дорогой в Кремль Галеев напряженно молчал. Скворцов искоса поглядывал на начальника и опасался лишним словом или реакцией нарушить повисшую тревожность.  Монотонно урчал мотор.
Сколько было на памяти Ивана Никитича таких карьерных взлётов его сослуживцев — не сосчитать. Редко кому из них удалось хотя бы сохранить ту высоту, на которую его подняла судьба. Большинство так же быстро сгорали, как и поднимались. Сначала разъедала зависть, почему этому выскочке повезло? Чем он заслужил? Почему не я? Потом, наблюдая, как очередной служивый уходил в безвестность, стал к подобным назначениям относиться спокойней, даже с некоторым злорадством, загадывая, сколько времени он продержится и что с ним будет дальше. 
Всё время, после прибытия в Москву, Галеев находился в подвешенном состоянии.  «До особого распоряжения» — было объявлено ему ещё в Саранске. Он понимал, что «особое распоряжение» — это не просто занятие чьей-то должности. Тут серьёзней.  Ожидание этого «особого распоряжения» натянули все нервы до предела. Корил себя, что раньше времени Катерине хвастаться стал. Ещё эта квартира. Зачем такая огромная? Можно было и поменьше. Что за неё нужно будет делать? Ведь это аванс. Не заслужил он её, хоть верой и правдой, не покривил никогда, не отсиживался, не отлынивал. 
— Разрешите, товарищ маршал Советского Союза?! — Галеев вошёл в полутёмный большой кабинет и остановился у двери, — Полковник Галеев прибыл…
—  Проходите полковник, присаживайтесь, — спокойно, даже усыпляюще  предложил Берия. Иван Никитич прошёл к столу и сел на краешек стула. Берия, не отрываясь, что-то записывал в маленький блокнот. Галеев заметно нервничал и пальцами тер козырёк фуражки, лежащей на коленях.
— Товарищ Галеев, — закончил писать Берия, — Вы, сколько уже в Москве? Не заскучали?
Галеев выпрямился и слегка привстал.
— Я… товарищ маршал Советского Союза…, —  не ожидал он вопроса.
— Ну что ж… Вам пришлось подождать. Это всё канцелярские крючкотворы… Пока документы пришли. Сейчас мы очень нуждаемся в преданных, толковых и опытных руководителях, — Берия встал и подошёл к окну, заложив руки за спину. Он начал говорить тихо и спокойно, словно тренировался  к докладу, — Время не даёт нам  права на ошибки. Наши враги не теряют надежд найти и ударить в наше слабое место. Но мы сумеем защитить его и дать им по зубам. Победа советского народа  в войне доказала мощь и несокрушимость социалистического государства. Правда, уроки истории не пошли им впрок. Американские империалисты для подготовки к новой войне берут все функции и приёмы фашистской Германии и наша задача пресечь эти поползновения и поставить такой заслон, чтобы у них и в мыслях не было сунуться на нашу землю, — Берия вернулся к столу и постучал  по нему пальцем, — И такой заслон есть. Это атомное оружие. И наша с Вами задача сделать его столько, чтобы никто и никогда даже не помышлял о каком-то превосходстве. Вы поступаете в распоряжение товарища Алфёрова. Вы ознакомились с вопросами, которыми вы будете заниматься?
— Так точно, товарищ маршал…
— Вы понимаете, какая сложная и грандиозная задача стоит перед нами, товарищ Галеев?
— Так точно,  товарищ маршал Советского Союза! — вскочил Иван Никитич. Грудь наполнилась радостной торжественностью. Это было признание. Признание его долгой монотонной, но безупречной службы. Не заискивая перед начальством, не выслуживаясь и не выклянчивая должностей, Иван Никитич надеялся, что когда-нибудь его усердие будет оценено по достоинству. И этот момент настал. Ни тогда, когда получил назначение в Москву, ни тогда, когда впервые вошёл в новую огромную квартиру. Сейчас, только сейчас он явно осознал это признание.
— Садитесь, садитесь, Иван Никитич, — Берия остудил энтузиазменный пыл  Галеева. Тот опустился, но продолжал  с жадностью смотреть на маршала.
— Мы внимательно ознакомились с Вашей биографией. Партия помнит всё. И то, как Вы организовали работу по эвакуации в Витебске в сорок первом и Ваше ранение, и организацию работ военнопленных. Вы преданный и честный коммунист и партия по достоинству оценивает Вашу работу. Она отвечает ей такой же преданностью и заботой. Как Вы устроились? Хорошо?
— Так точно, товарищ маршал Советского Союза…
— Может быть,  у Вас есть личная просьба?
— Никак нет, товарищ маршал. У меня всё есть и даже больше, чем требуется… чем я заслужил…
— Не скромничайте, товарищ Галеев, Вы заслужили. Партия ценит преданных членов и щедро платит за это. Но видит и негодяев, приспособленцев. И за это безжалостно карает.
Берия взглянул на Галеева.
— О семье так никаких вестей и нет?
— Нет… товарищ маршал,  — дёрнул головой  полковник.
— Ну что ж…, — Берия развёл руками, — Все задачи Вам поставит товарищ  Алфёров и за работу. 
Иван Никитич встал,  понимая, что время аудиенции истекло и ждал прощального «идите, работайте». Но Берия взял паузу и тянул её, задумчиво глядя на угол  стола.
— Иван Никитич, у Вас молодая жена? Цеглинская? Еврейка? — с некоторым лукавством спросил Берия.
— Никак нет, товарищ маршал Советского Союза, русская.
Разговор приобретал неприятный для Галеева оборот. И дело не столько в молодости Катерины, сколько в том, что она дочь поселенца, высланного из Ленинграда в 35-м, как неблагонадёжного по «делу Кирова». Сейчас это обстоятельство могло перечеркнуть всю дальнейшую его карьеру. И знал бы он раньше, что под конец службы его будет ждать такой взлёт, может быть и подумал жениться ли на Катерине. Но теперь отступать уже было поздно. Всё время после переезда, его глодало это обстоятельство — молодая, да ещё и с таким пятном в биографии! Что скажет начальство?  Как быстро доведут это обстоятельство до его ведома «доброжелатели»?  И вот, чувствовал Иван Никитич, время пришло. Он приготовился к худшему. Бодрость и приятная лесть, сказанная Берией вначале, улетучились. Он помрачнел и ждал, когда Лаврентий Павлович вытащит этот  вопрос на стол, как вытаскивал Кузьменко, нач. политотдела Управления, кляузу на него на мятом листке, когда все претензии вроде были сняты, но вот есть последний довод… «Что же вы, товарищ Галеев, бдительность потеряли? Как же вы, опытный работник органов, позволили плотским желаниям взять верх над классовым чутьём?». Галеев  вспомнил сталинское «сын за отца не отвечает» и то, что отца Катерины, профессора  Цеглинского выслали «под горячую руку», не разобравшись, от фельдфебельского усердия. Он напряженно ждал, но Берия не торопился.
— Как она отнесётся к Вашим командировкам и долгому отсутствию?
 Галеев ответил не сразу, дернул плечом. Вопрос был неожиданный и слишком интимный. Он уже стал привыкать к перешептыванию у себя за спиной, насмешливым и злорадным взглядам молодых подчиненных. За это он мог и в морду дать. Но Берия…
— С пониманием, товарищ маршал Советского Союза, — сухо ответил Галеев.
— Как мужчина…, — Берия  лукаво прищурился, — я Вас очень хорошо понимаю, а как руководитель, опасаюсь, чтобы это не мешало работе. Молодая жена требует большего внимания и сил. Не будет ли это в ущерб работе? Останутся ли у Вас силы?
Интонация Лаврентия Павловича была уже не такой серьёзной и упоминание о молодой жене было больше похоже на насмешку. Галеев опустил голову.  Конечно, было легче стерпеть двусмысленную насмешку про «молодую жену», чем объясняться по поводу её не столь пролетарского происхождения.
— Ну, это Ваше личное дело, — заметил он недовольство  Ивана Никитича темой, — идите, работайте.
Вся торжественность момента был скомкана. Галеев почувствовал горечь бессилия ответить хлестко и жестко. Он с силой натянул на глаза фуражку, отдал честь, приставив  руку к виску.
—  Я оправдаю, товарищ маршал Советского Союза, оказанное мне доверие! Разрешите идти?!
Берия кивнул. Иван Никитич развернулся и вышел из кабинета.

Домой он ехал мрачный. Не развеяли неприятный осадок от разговора с Берией ни знакомство с новым начальником — генерал-лейтенантом Алферовым, ни задачи, которые  он перед ним поставил. К ним он был готов и даже желал быстрее окунуться в новую интересную и ответственную работу. Но этот вопрос про Катерину, про её отца, так и не заданный Берией, словно специально оставленный до определённого момента, наброшенной петлёй, сдавливал горло и не давал вздохнуть полной грудью.
Катя хлопотала вокруг Галеева, старалась угодить. А он молча ел, с мрачным видом и время от времени пристально смотрел на жену, когда та поворачивалась к нему спиной.
— Что-то случилась? — Катя заметила напряженное лицо Ивана Никитича.
— Нет, всё в порядке. Устал, — нехотя ответил Галеев.
— Хотите, я Вам сыграю? Музыка…
Галеев поднял тяжёлый взгляд,  Катя осеклась, почувствовав, что сказала, что-то неуместное.
— Четырнадцатого я сослуживцев пригласил. Звание обмоем, да и вообще…
— Звание?! — радостно переспросила Катя.
— Да, Катерина, ты теперь генеральша.
— Иван Никитич! — радостно всплеснула она руками, — А что же Вы, как на поминках?! Это же радость какая!
Галеев ухмыльнулся.
— Да я рад… рад, — произнёс он как-то устало и обречённо, — высоко заберёшься — больней падать. Пойду я, отдохну.
Восторг  Катерины сменился задумчивостью. Она посерьёзнела.
— Хорошо.
Галеев вышел. Он закрылся в кабинете, лег на дерматиновый диван с высокой спинкой и двумя жесткими валиками по краям. Укрылся шинелью, подогнув под себя ноги. Он привык за долгие годы холостяцкой  жизни и мотанию по казённым комнатам, отсутствию удобств, рассчитывать только на выданное обмундирование.  И даже сейчас, когда он многое мог себе позволить из бытовых излишеств, оставался верен привычке.
Он не спал, всё думал и думал о разговоре с Берией, его назначении, предстоящей работе. И действительно, радоваться бы: квартира, новая должность, звание, жена — красавица. А скребли сомнения. Уж он-то знал, как всё превращается в прах и пыль, как в один миг можно лишиться всего, всего, что любишь, к чему привязан, чему радовался.  Вон Сомов, такая карьера, два шага и замминистра, а тут бац! И где он? Что с ним? Ещё терзали  мысли об «оставшихся силах». Эх, знал бы Берия, какой у него запас «этих» сил. И была бы справедлива его шутка, кабы от Катерины оторваться не мог, кабы сама Катерина похотью своей силы его забирала, так ведь — наоборот. Клянчишь ласки, как юродивый на паперти. Был бы уродцем каким, колченогим,  а она, что ёж сворачивается, будто чужой, будто силой беру. Молода, конечно, может ещё и разохотится. Вон, как Акулина, когда молодой была. Ту только за задницу схватишь, а она уже мокрая. Хорошая баба была, охочая до глупостей разных и хозяйка хоть куда, жаль, неплодущая,  да и недалёкая. А хотелось -то… помоложе,  скромную, нетронутую, нежную. Чтоб  музыкантша, семья профессорская, книжки читает. Чтоб слепить было из чего. Ну, ничего, ничего. Всё ещё будет…  Иван Никитич вспомнил, как впервые увидел её, там на концерте — словно яблочко налитое, с румянцем во всю щеку, глазищи, что озёра бездонные, коса, как канат, да и фигурой не тоща, даром, что музыкантша. Всё при ней. И грудь, аж блузка трещит и бёдра, есть за что взять, да и рожать будет легко. Может троих,  а может и больше.
Он уснул, убедив себя и отогнав сомнения, что слишком мало времени прошло. С Катериной всё ещё притрётся, обкатается. Да и Берия — не дурак, понимает, что за время было тогда. Потому и не припомнил, потому, если бы сомнения были, и до Москвы бы не доехал, завернули бы. Значит, нужен он Родине, значит, ценит его Лаврентий Палыч.


***

Звонок в дверь озадачил. Катя внимательно, прислушиваясь к каждому звуку, слушала пластинку Святослава Рихтера. Звонили уверенно, зная, что дома кто-то есть.  Иван Никитич открывал всегда сам и Катя мысленно начала перебирать, кто это мог быть.  Она осторожно подняла иглу на проигрывателе и выключила  радиолу.
На пороге стояла немолодая женщина, на вид сорок – сорок пять, кряжистая, со скуластым обветренным лицом и неприятным тяжёлым взглядом, в поношенном сером жакете, цветастом платке на плечах и слегка тронутыми проседью волосами, завязанные в тугую «гульку». Незнакомка не дожидаясь приглашения, переступила порог и  поставила на паркет небольшой дерматиновый чемоданчик.
— Вы к кому?! — отступила  Катя, удивлённо разглядывая женщину.
— Так ты-то, значит, Катерина? — спросила женщина со знакомым саранским говором, затягивая конец и повышая интонацию одновременно, внимательно разглядывая молодую хозяйку.
— Кто Вы?! — с некоторым испугом переспросила Катя, — Что Вам нужно?!
Женщина делово обвела взглядом  прихожую, не собираясь отвечать на вопрос хозяйки.
— Хоромы…, — растянула и цокнула в конце женщина, затем тяжело взглянула на Катю, — Иван Никитич-то не наказывал ничо?
— Нет…, — начала перебирать в уме Катерина возможные варианты появления этой странной незнакомки. Была ли она родственницей Ивану Никитичу, знакомой? Катя безуспешно гадала и взглядом провожала, знакомящуюся с квартирой странную гостью. Она решительно преградила ей путь и требовательно строго спросила:
— Немедленно отвечайте, кто Вы?
Гостья, не смутившись, не торопясь,  провела взглядом по Катиной фигуре снизу вверх, закивала, с чем-то внутри соглашаясь, отчего та инстинктивно поправила волосы и нервно расправила воротничок на платье.
— Акулиной меня кличут, Акулиной Трофимовной. По хозяйству помогать буду.  Стало быть, не наказывал ничо Иван Никитич? Стало быть, замотался, сердешный… Хоромы…, — тётка продолжала восхищаться квартирой.
Только теперь Катя вспомнила тот разговор «про кухарку». И забыла совсем, не придала никакого значения. Внутри вспыхнул протест. Почему ничего не сказал? Зачем так, волевым решением? Мог хотя бы  предупредить. Катя растерянно смотрела на гостью, не понимая, как себя вести.
— Шторы-то… закрыть нужноть, мебель выгоряет, — уже  по-хозяйски  заметила Акулина, — ну, пойдём, кухню покажешь, что да как.
Акулина, не дожидаясь «проводницы», которая, опешив от такой самоуверенности и наглости незнакомки, продолжала стоять, широко тараща глаза, самостоятельно прошла на кухню.
— Да…, — восхищенно донеслось из кухни, — семьи на; три, кухонька-то!
Катя очнулась. Первым желанием было — вытащить эту тётку за порог и, да простит Иван Никитич, выставить её чемодан. Чтобы и духу её не было, но сковала необъяснимая робость. Она понимала, что вряд ли сможет это сделать. Драться с коренастой соперницей бесперспективно. Но Катя всё же собралась духом и решила, что нужно: во-первых,  поставить её на место, во-вторых, определить субординацию в дальнейшем. Хозяйка она или нет?! Она решительно пошла на кухню.
— Акулина Трофимовна!
Тётка обернулась. Катя приподняла подбородок и старалась выглядеть строго и грозно, но щёки предательски покраснели.
— Я ничего о Вас не знаю и Иван Никитич о Вас меня не предупреждал,  поэтому будьте любезны…, — голос дрогнул, Катя остановилась и сглотнула, — будьте любезны…  покинуть мою квартиру…
Последнее слово прозвучало совсем чуть слышно и к горлу подступил ком.
— Девонька… я такая любезная, что у меня цельный отряд по струнке ходил,  когда я скажу. А уж народец там, не тебе чета. Ты лучше скажи, куды мне вещи отнесть? В каку комнату-то? Да и помыться с дороги надобноть. Иван Никитич жуть, как не любит женского духа.
— Вы… Вы что…  будете здесь жить? — совсем упал голос Кати. Последнее откровение Акулины совершенно повергло её в ужас. Мало того, что пахнуло каким-то простонародным натурализмом, так ещё и открылись познания пристрастий Ивана Никитича. И то кого? Катю передёрнуло.
— Пока да. А там, как Бог дасть.
— Откуда Вам известны такие подробности?
— Иван Никитич захочет — сам всё расскажет. А нам бабам — ждать, да терпеть.
Катерина обречённо опустила голову, решив, что выяснять с Акулиной  бесполезно, а лучше дождаться Галеева и с ним всё обсудить.
— Пойдемте, я покажу, где ванная, — отрешенным голосом позвала Катя.
Акулина мылась, напевая что-то неразборчивое, а Катя птицей металась по комнате, останавливалась, думала, что делать, как избавиться от новой  жилички. Хотелось просто убежать. И понимала, что тем самым ещё больше  даст повод с собой не считаться, но оставаться наедине с этой «Кабанихой» не было сил. Катя быстро переоделась и выскочила из квартиры. Она не стала дожидаться лифт, стремглав сбежала вниз по ступенькам и выскочила прямо на «вахтёршу всего СССР».
— Здрасте, — испуганно и коротко бросила Катя и постаралась скорее выскочить на улицу.
— Здравствуйте Екатерина Дмитриевна, — неторопливо и основательно пропела вахтерша грудным  контральто, — А что, Акулина Трофимовна  с вами жить теперь будет?
Катя задержалась.
— Спросите об этом Ивана Никитича, — парировала она и выскочила на улицу.
Солнце ударило в глаза, Катя сощурилась и понеслась по улице быстрым шагом, чередуя с пробежкой.  Внутри всё клокотало. Она задыхалась от обиды. Мысли путались и единственным желанием было — убежать и разрыдаться.
— «Кто такая эта Акулина, откуда она взялась?!  Вахтёрша уже зовёт её по имени-отчеству. Уже спелись, наверное. Теперь будет жить со мной в одной квартире. Нет, не в коммунальной. В моей квартире! Почему?!  Почему Иван Никитич взял её?! Боже, что же делать?!», — сыпались вопросы один, за одним, ответов на которые Катя не находила.
Немного успокоившись, она бесцельно бродила по улицам, заглядывала в магазины, наблюдала за девушками, отмечая про себя интересные фасоны платьев,  модели причёсок, постоянно возвращаясь в мыслях к Акулине. Девушки казались весёлыми и жизнерадостными, словно не было у них никаких забот, словно никакие акулины не могли омрачить их счастья беззаботно порхать  по московским улицам. От этого становилось себя ещё жальче.
Внимание Кати привлекла стройная девушка, очевидно, кого-то ожидавшая, в тёмно-синем жаккардовом  платье, с переливающимися на солнце узорами в виде маленьких якорьков, морских звёзд и крошечных парусников, с «матросским» воротничком,  отороченный двойной белой шелковой лентой, белыми маленькими пуговками и белым  широким ремешком, опоясывающий тонкую хрупкую талию. Такая же лента обрамляла и подол платья. Руки, облачённые в белые гипюровые перчатки, держали маленький изящный ридикюль, а ножки в чулках со швом сзади, отливали бронзой и слегка искрились на солнце. Темные волосы безукоризненно уложены в сложную  причёску «а–ля «Сестра его дворецкого» с несравненной Диной Дурбин, с красивой перламутровой заколкой сбоку. Восхищали и одновременно пугали своей смелостью нарочито, с вызовом, окрашенные ярко-красной помадой красивые губы. И «стрелки»!  Стрелки на веках, тонко прорисованные, делали взгляд несколько лукавым и озорным. Она была красива, как богиня. Как сама Дина Дурбин, фотографией которой она любовалась дома в Саранске.
Катя впилась взглядом в девушку и жадно разглядывала  каждую деталь одежды, макияжа, линию бровей. На вид она была значительно старше, но, что покоряло в ней и что больше всего притягивало Катю, так это был взгляд и осанка. В них было столько уверенности, достоинства, даже вызова и при этом напрочь отсутствовала надменность, превосходство,  как у той «дамочки» на вокзале, что Катя безоговорочно решила для себя — вот какой она хочет быть, чтобы «соответствовать». Она хочет также смотреть на мир «акулин» и «вахтёрш».
Её интерес был так откровенен, что девушка с любопытством взглянула на Катю.
— Девочка, я не манекен из универмага, я живая.
Катя смутилась и зарделась, резко отвернулась и уже хотела кинуться прочь.
— Занятия прогуливаешь?
— Ничего я не прогуливаю, — буркнула  Катерина, — я просто гуляю.
— Ах да, каникулы…
Хотелось сдерзить, но «Дина Дурбин» улыбнулась и смотрела  снисходительно, с умилением, как на ребёнка и Катя улыбнулась в ответ, поняв курьёзность своего разглядывания.
— Извините… я засмотрелась…, — смущённо сказала Катя. Девушка засмеялась и подошла ближе.
— Рита, — протянула она руку.
— Катя! — радостно воскликнула Катерина, словно ей вручали долгожданную награду. Рита рассмеялась ещё громче и заразила смехом Катю.
— Так ты не учишься? Работаешь?
— Я закончила… не работаю… пока. Дома сижу. Мы недавно переехали в Москву.
— А откуда?
— Из Саранска…, — добродушно ответила Катя.
— У тебя говор-то не саранскай, — попыталась спародировать Рита, сделав ударение на последнем слоге, слегка поддёрнув его вверх.
— Ха-ха-ха! — ещё больше рассмеялась Катя. — Вообще–то мои родители и я из Ленинграда, потому как-то и не пристало.
— В эвакуации были?
— Нет…, — посерьёзнела Катя, — папу выслали в тридцать пятом, а Вы откуда говор так хорошо знаете?
— Ты! Ты, знаешь. Тут же не десять «Рит», я одна, давай на «ты».
Игривое и весёлое выражение лица Риты внезапно сменилось, стало пасмурным, словно вспомнилось что-то неприятное, больное.
— Пришлось побывать в ваших краях, в Явасе. Ну и в Саранске тоже…
Катя задумалась.
— Ну, а чем заниматься думаешь, — снова улыбнулась Рита, — или, как родители скажут?
— У меня папа умер, а мама в Саранске осталась.
— Извини… Так, а с кем ты переехала, с сестрой, с братом?
— С мужем…
Рита недоверчиво посмотрела.
— С мужем?!
— Да, ему тут дали новую должность и мы переехали.
— Ты замужем?! — переспросила  Рита, сомневаясь в правдивости  Кати, — а кто он, военный?
— Полковник…, — тихо, нехотя произнесла Катерина. Она хотела сказать «генерал», но и «полковник» достаточно  озадачил новую знакомую. Рита, с ещё большим недоверием, провела взглядом по скромному облачению девушки.
— Да ладно…
Катя пожала плечами.
— А Рита, это от Маргариты? — спросила Катя, пытаясь поскорей уйти от вопросов о муже. — А Вы… ты кого-то ждешь?
Рита некоторое время молчала, пытаясь связать молодость и детскую непосредственность собеседницы с тем, что услышала.
— Сколько же тебе лет?
— Девятнадцать…  будет.
— Хм… Не скажешь, из-за косичек, наверно, — хмыкнула новая подружка. Катя  опустила голову, вспомнив, что выскочила из дому по-домашнему и даже не смотрелась в зеркало. Стало немного неловко. Она машинально коснулась волос.
— Привет Марго! Извини, опять этот Содомский никак не мог определиться с композицией, мучитель! Я пыталась вырваться, а он… Каюсь, что связалась с этим ненормальным! То стоишь не так, то голову не туда… Ужас! Фух… Еле спаслась…
К девушкам подлетела блондинка с перманентом, не обращая внимания, что перебила разговор, защебетала, оправдываясь за опоздание. На ней было жемчужного цвета атласное платье с огромными бирюзовыми лилиями, торчащей юбкой «солнце-клёш». Катя отступила, почувствовала себя лишней, посмотрела в сторону, собираясь уходить.  Рита и блондинка коснулись друг друга щеками.
— Катя! — окликнула Рита, — Познакомься, это Люба, мы её зовём Лова, как «любовь», по-английски.
— Здравствуйте… Катя, — скромно кивнула Катерина.
— Очень приятно! Ой, девочки!  Какую я видела блузку! — Лова закатила глаза, — Тут, вот так… кокетка, вот тут — фонариком…
Лова артистично показывала на себе все прелести увиденной блузки, что  Катя, внимательно слушая и наблюдая за новой знакомой, даже её представила, как наяву. Блузка казалась волшебной.
— В магазине? — простодушно спросила Катерина. Лова замерла в определённой позе и непонимающе хлопала ресницами, глядя на Катю. Рита брызнула от смеха.
— Ага, в сельмаге, в Тушино! Ха-ха-ха!
Катя искоса взглянула Риту и надула губы.
— Хм, извини…, — заметила обиду Рита. — Это у Бобы? — обратилась она к Лове.
— Да…, — отмерла блондинка.
— Боба, это наш змей-искуситель. И чего же ты до сих пор не в ней?
— Двести пятьдесят, Маргоша!
— Подумаешь, шестая часть зарплаты Арутюнова. Лова, он жмот. Такую женщину лишать удовольствия может только бездушный скряга.
— Марго! Не трави душу. Он и так закатил мне такую истерику из-за туфель. Если я ещё ему и про блузку скажу…, — блондинка обречённо закатила глаза.
— Придётся экономить на метро и «коке»…
— Ты что?! Марго, ты меня убиваешь! Я не могу без «кока»!
Катя наблюдала за диалогом Риты и Ловы с широко открытыми глазами. Они сыпали какими-то новыми названиями, словами, которых она прежде не слышала и значения которых, были ей неизвестны. При слове «кок», Катя испуганно взглянула  на Риту.
— Это не то, что ты думаешь, — заметила она реакцию Кати, — «Кок» — это такой ресторан, «Коктейль-холл». Мы его называем коротко — «Кок». Мы, кстати, туда собирались, пойдёшь? Тут рядом, на Горького.
Катя испуганно вздрогнула.
— Ой! Да я… и не одета… Не знаю…
Ей ужасно хотелось, как можно дольше оставаться рядом с Ритой. И если Лова, казалась ей глупенькой дурочкой,  напоминавшей «хозяйку» из «Весёлых ребят», то Рита притягивала какой-то магнетической силой, преодолеть которую  или ослабить не могли ни насмешки над её провинциальностью, ни слегка мелькнувшая зависть относительно замужества. Даже грубость она бы сейчас стерпела и всё равно пошла бы за ней. Катя жадно впитывала всё, что она делает, говорит, смотрит, смеётся, её манеру делать интонацию последнего слова фразы томной и манящей.
— Катюша, детка, с таким румянцем и такими глазами в ресторан можно ходить хоть в отрепьях. Всегда найдётся сотня желающих угостить.
— Я не хочу, чтобы меня угощали! — встрепенулась Катя.
— Ах, как это по-комсомольски благородно! — заметила Лова.
— Ловочка, не язви, тебе это не идёт, — парировала Рита, — Катюша, у нас девушка обеспеченная.
Лова с интересом посмотрела на Риту, а затем на Катю.
 — Ну что, идём? — искушающим тоном спросила Рита, словно приглашала в некое таинственное место, путь в которое лежит через приключения и опасность.
— Да! — Катя не смогла выдержать паузу после вопроса, с готовностью выпалила  ещё раньше, чем Рита закончила вопрос.
Девушки шли по тротуару. Рита шла посредине, справа Лова, а Катя слева, на пол шага отставая, постоянно косясь на Риту, улавливая каждое движение, походку, стараясь не пропустить ни единой мелочи. Идущие навстречу, робко расступались, провожали взглядами. Мужчины — с нескрываемым интересом, женщины — с подозрением и завистью. Катя ловила их удивлённые или восхищённые взгляды и наполнялась гордостью. Шли недолго, по крайней мере, так показалось Кате. Лова беспрестанно что-то щебетала, помогая себе правой ручкой. Рита благосклонно слушала, изредка вставляя реплики. Иногда она оглядывалась на Катю, снисходительно улыбаясь, чем вызывала у Катерины смущение.
— Ну вот, пришли, — Рита приостановилась, переглянулась с Ловой, — Катюша, я иду первой, ты за мной, — понизив голос, с таинственной интонацией проинструктировала Рита, — Лова замыкает. Не останавливаемся, понятно?
Катя кивнула с полной комсомольской готовностью, словно получила задание проникнуть во вражеский штаб. Сердце тревожно забилось.
У дверей «Коктейль-холла», несмотря на раннее время, уже толпилась редкая кучка страждущих вдохнуть атмосферы заграницы в отдельно взятом баре Москвы,  приобщиться к культурной и начальствующей элите, возможно, увидеть живого идола советского кино, отведать божественных напитков с ещё более божественными названиями: Ликеры «Мараскин», «Бенедиктин», коктейли «Ковбой», «Шампань-коблер» . Да и название самого заведения манило своей «заграничностью» и  оригинальностью — «Коктейль-холл». Сразу перед глазами мелькала реклама заграничных названий, потоки блестящих лимузинов, текущих по ярким освещённым улицам, мужчины в цилиндрах с сигарами, ведь невозможно представить буржуя без них.  Ну и музыка. Гленн Миллер, Эллингтон, джаз, свинг…
Рита решительно направилась к дверям. По толпе пробежал лёгкий ропот. Катя  почувствовала, как десяток пар глаз со злорадным и недоброжелательным блеском вперились в неё, в ожидании её позорного отступления перед «Дядей Колей». Катя старалась не оборачиваться и смотрела только в затылок Риты. Лицо горело факелом.
— Тут, между прочим, люди стоят! — попытался обратить на себя внимание кто-то из толпы. Но Рита, не повернув головы, дернула за ручку, а затем требовательно постучала в стекло. Показался швейцар с окладистой бородой и фуражке с золотыми лентами на околыше.
— Заказ на Селиванова из министерства! — громко и твердо отчеканила Рита. Толпа притихла. Швейцар распахнул дверь, Рита решительно перешагнула порог и грудью оттеснила «Дядю Колю».
— А ты куда?! — попытался он закрыть дверь перед Катей.
— Это со мной, дядя Коля!
Рита подхватила под руку Катю, а Лова просочилась,  пользуясь замешательством.
— Что за детский сад? — пробурчал «Дядя Коля», кивая на Катерину.
— Сестрёнка, оставить не с кем…
— Всё тебе шутки, — «Дядя Коля» махнул рукой и скомкал в кулаке мятую купюру,
Девушки прошли в зал. Катя шла нерешительно и робко, завороженно разглядывая  убранство зала. Высокие дворцовые потолки с огромными яркими люстрами,  причудливую лестницу, серпантином струящуюся со второго этажа, который опирается на ажурные колоны. Зал был полупустым. Кое-где, за столиками сидели люди по двое, изредка, по трое. Преимущественно мужчины, немолодые и солидные, хорошо одетые, с достоинством и, даже, с некоторым снобизмом вели беседы. Когда в проходе появилась Рита, уверенно идущая к барной стойке, голоса притихли. Посетители разглядывали девушек. Катя заметила внимание присутствующих и на себе, отчего шаг её замедлился ещё больше. Ноги сделались ватными.
— Не будь  Фросей, шевелись! — прошипела сзади Лова, обогнала  Катю и, ловко подпрыгнув, уселась на высокий стул у стойки, закинув ногу на ногу, — Привет девочки, привет Нинок! — обратилась Лова к барменшам.
Рита тоже кивнула им и степенно, оглянув зал, села. Взобраться на высокий барный стул с первой попытки у Кати не вышло. Она не рассчитала высоту, подпрыгнула, пытаясь подражать Лове, но соскочила, издав и без того нежелательный лишний шум. Лова хмыкнула. 
— Там есть подножка, — тихо посоветовала Рита, — не торопись и не волнуйся.
Взгляд  Риты был доброжелательным и спокойным. Катя кивнула и вторая попытка удалась.
— Ниночка, мне шоколадный с двойным ликёром! — защебетала Лова.
— Вишнёвый, как обычно, — спокойно сказала Рита, — а что ты будешь? – обратилась она к Кате.
— Не знаю…, — растерялась Катерина, — тоже вишнёвый…
Через  несколько  минут перед девушками стояли широкие конические бокалы с соломинками. Катя подглядывала за Ловой и Ритой и пыталась повторять все их движения. Лова вредничала и кидала насмешливые взгляды. Постепенно тревожность уступила место любопытству и Катя окинула зал, разглядывая посетителей. Внутри приятно растекалась теплота.
 «Какое необычное и интересное место», — подумала она, — «какая музыка больше всего ему бы подошла? Оффенбах?  Штраус? Кальман? Конечно Штраус!» В ушах зазвучал «чардош  Розалинды»:
«…В край волшебный,
Где вечный светлый май.
Где любят верней и нежней,
Где нет вероломных мужей…»
Катя глубоко вдохнула  и улыбнулась собственной находке. Она почувствовала  на себе заинтересованные взгляды мужчин и ей было приятно. Впервые она благосклонно  принимала мужское внимание, а не как раньше — с опаской и настороженностью, словно скрывала узелок с деньгами на рынке от хитрых воришек. Появилось  незнакомое чувство  приятного волнения от ожидания таинственной интриги, будто уже намечался флирт с кем-то из этих мужчин и одновременно — страх искушения и неминуемого  разоблачения. Кто все эти люди? Чем они занимаются? Кто такие Рита и Лова? Она ничего не знает о них, кроме того, что очень хочет быть похожей на Риту. А вдруг они очень порочны? Лова, по-видимому, замужем. Они упоминали какого-то Арутюнова. А Рита? Марго? Королева… Она действительно держалась, как королева. Кто она? Задать прямой вопрос и простодушно расспрашивать с провинциальной бесхитростностью? Выглядит смешно и нелепо.
Катя поймала на себе взгляд одного не очень молодого импозантного мужчины и, вдохнув смелости, ответила «взглядом Риты» — покровительственно-холодным, приподняв левую бровь, сообщая незнакомцу, что любование мной несколько затянулось и выглядит уже неприличным. Удержать взгляд удалось на несколько секунд, затем, предательски загорелись щёки и Катя отвернулась, пытаясь отвлечься и успокоить цвет лица. И тут она заметила знакомое лицо. Она даже вздрогнула, насколько оно было знакомо, и схватила за локоть Риту.
— Смотри! Это же Евгений Самойлов! — рванулась Катя к Марго сообщить открытие.
— Да, Евгений Самойлов, только не оторви мне руку, — спокойно отреагировала Рита. — Ну и что? Он женат и верный супруг. В интрижках с юными девушками замечен не был.
— Я не в этом смысле! — вспыхнула Катя.
— А в каком? Это твой кумир? Не староват?
Кате не понравился намёк, она потупила взгляд и нервно мешала соломинкой в фужере, как это делала Лова.
— А я… балдею от…, —  образовалась незначительная пауза, за время которой  она томно закатила глазки и сладострастно прикрыла их, — Рашида Бейбутова.
— Любонька, тебя чего-то так и тянет на Восток. То Бейбутов, то Арутюнов…
— Ну, что ты?! Всю мечту испортила! Ммм… Арутюнов для удобства, а Бейбутов… для удовольствий, — Лова похотливо хихикнула.
Катя почувствовала  на себе взгляд Риты. Она явно была намерена что-то спросить в том же духе. Разговор об интимных удовольствиях для неё был категорически неприемлем. Она избегала этого с мужем и не собиралась обсуждать его с малознакомыми подругами. 
— Я… пожалуй пойду, — пряча взгляд, произнесла Катя. — Сколько с меня? — спросила она Ниночку-бармена.
— Семьдесят два рубля, — бесстрастно ответила работник советского общепита.
Только сейчас Катя вспомнила, что выскочила из квартиры налегке, схватив только ключи и какую-то мелочь. Она вздрогнула, словно её окатили холодной водой. В глазах потемнело, руки  похолодели, а от головы отхлынула кровь. Она испуганно взглянула на Риту. Та, напротив, смотрела внимательно, даже, изучающе.
— Если тебе неприятен этот разговор, так и скажи. Не нужно придумывать повод. Ведь ты испугалась, что я тебя спрошу о твоих интимных мечтах? Хм…
— Я забыла деньги, — призналась  Катя упавшим голосом, — выскочила из-за этой… Акулины…
— Это опасно, но не смертельно. Посидим немного, что-то придумаем.
Голос Риты был ровный и уверенный и Катя быстро успокоилась.
— А у тебя есть кумир? — неожиданно спросила Катя. Рита взмахнула ресницами и слегка скривила губы.
— Нет, — чуть погодя ответила Рита, — поиск кумира — удел подростков, либо пустых и не самодостаточных людей, которые хотят наполнить свою пустоту чьей-то копией.
Катя задумалась. Она очень хотела быть похожей на Риту. Выходит, что она подросток, либо пуста? Она очень хотела играть, как Святослав Рихтер. Выходит, и ему подражать — заполнять свою пустоту? Нет. Она была не согласна, но зачем-то соврала, не захотела спорить, не стала противоречить.
— У меня тоже нет кумира, — ответила Катя, полагая, что это взросло и  независимо. Рита в ответ иронично улыбнулась, — Нет! — немного подумав, Катя решительно посмотрела на Риту, — У меня есть кумир и я хочу быть похожей на него. Не внешне…
— Да? И кто это?
— Святослав Рихтер…
— Неожиданно..., — уважительно покачала головой Рита, — ну это не совсем то, о чём я говорю. У меня тоже есть… скажем, маяки, на которых я ориентируюсь. Это профессиональное. Ты имеешь какое-то отношение к музыке?
Катя облегчённо вздохнула. Её поняли и было лестно, что Рита оценила, что она говорит не о пустых девичьих грёзах.
— Да, я закончила училище по классу фортепьяно.
— Ух ты! Да мы почти коллеги!
— Правда?! — обрадовалась Катя.
— Ну… в некотором смысле. Я пою — ты играешь… Ха-ха-ха!
Катя напряглась и выжидающе смотрела на Риту, пытаясь угадать о каком «смысле» идёт речь.
— Маргоша у нас артистка, поёт в оперетте, — вклинилась Лова.
Катя уставилась на Риту, удивлённо тараща глаза.
— Да ладно, ладно… Это производит впечатление за сто первым километром. Здесь, вон, в кого ни ткни — какой-нибудь артист, музыкант, или министерская шишка. Я же не Нежданова. А кто такая Акулина, от которой ты сбежала?
Катя посерьёзнела, пытаясь самой себе ответить, кто такая Акулина и почему она так легко сдалась.
— Это… это…, — Катя мысленно подбирала слова и каждое было каким-то не таким, неподходящим, нарочитым, оскорбительным, прежде всего для неё самой. Кухарка? Домработница? «У тебя есть кухарка?»,  «Домработница?! У тебя?!» — уже предвосхищала неприятные вопросы новых подруг и их округлившиеся взгляды. В памяти ещё были свежи воспоминания из Саранска, как дурак-сосед дядя Витя называл маму «профессоршей». Не из почтения или уважения, а как оскорбление, глумливо и демонстративно, упиваясь своей безнаказанностью и преимуществом «пролетарского происхождения». А теперь она перенимает эту традицию и её будут называть «генеральшей»? «Кухарка генеральши Галеевой». «Генеральша Галеева»… Представлялась одутловатая баба с навсегда потухшим взглядом, с опущенными в вечную угрюмость уголками губ. Нет! Она молода и красива! Она ещё покажет!
— Так, одна глупая баба! — отмахнулась Катя.
— Добрый день! Вас давно не било видно, — раздалось сзади. Катя обернулась. За  спиной стоял тот импозантный мужчина, около сорока, с аккуратно причесанными темными волосами и идеальным пробором,  с которым она пыталась бороться взглядами.  Он обращался вроде бы к Рите, а взглядом  скользил по Катерине. Что насторожило больше всего — был акцент, как в «Цирке» — «Руайка, Руайка, чутэса…». Теперь Катя сделала лицо, как на плакате «Не болтай!» и гневно разглядывала знакомого Риты.
— А, Эндрю, — без энтузиазма ответила Рита, — здравствуйте. Да как-то так…
— Оу! Эндрю! — радостно, с щенячьим восторгом, отреагировала Лова, — А я Вас не заметила! Вы были здесь?! Как здорово!
Мужчина почтительно поклонился Лове, улыбнулся, но было заметно, что не настолько рад болтливой блондинке, как она ему. 
— Да, я сижу вон за тем столиком, — махнул он в зал, — может, составите компанию?
— С удовольствием! — соскочила Лова со стула и  ринулась к столику.
Мужчина растерянно проводил глазами, рванувшую  в зал, Лову.
— Это что, настоящий иностранец? — испуганно прошептала  Катя.
— Настоящий…
Эндрю в ожидающей позе смотрел на Риту и Катю.
— О, нам нужно ещё немного поболтать о своём, женском, — Рита обворожительно улыбнулась. Мужчина кивнул.
— Понимаю…  Эта милая девушка ваша подруга? — он улыбнулся Кате.
«Никакая я вам не милая!» — хотелось ей было ответить, но Катя только выпрямила спинку и приподняла бровь.
— Да…  Девушке немного не хватает рассчитаться за коктейль. Вы не выручите? — неожиданно сказала Рита.
Катя не сразу поняла, что речь идет о ней, растерянно посмотрела на Риту.
— С удовольствием, — Эндрю потянулся за бумажником с видом искушенного повесы, откровенно разглядывая Катерину, вытащил купюру и положил перед Ниночкой.
— Не надо…, — встрепенулась, было, Катя, но Рита решительно схватила её за руку.
— Спасибо, Эндрю, — томно поблагодарила Рита.
—  Я всегда рад помочь очаровательным  дьевушкам.
— Я обязательно отдам, — еле слышно пролепетала Катя, но Рита ещё сильнее стиснула её руку, продолжая улыбаться.
— Я буду ждать…, — иностранец расплылся в похотливой улыбке.
Он отошёл.
— Это твой друг? — спросила Катя.
— Ага… Таких друзей, за хрен, да в музей, — скабрезно отшутилась Рита.
  Катю накрыло разрывающее чувство стыда и позора. Она была готова провалиться сквозь землю. Как могла позволить?! Даже мелькнула мысль схватить купюру, догнать его и кинуть ему её в это холёное лицо, но Ниночка оперативно «слизала» её рукой и засунула в кармашек передника. Жгла обида на Риту. Если бы не она, можно было бы как-то по-другому выйти из положения. Как, она не знала, но может быть решение бы пришло, а теперь — стыд, срам, позор! Ещё эти блудливые  ухмылки и намёки! Она выглядела, как продажная женщина! Её просто купили, и за эти деньги похабно  разглядывали! Как Женьку из «Ямы». И кто? Иностранец! Наверное, американец. Теперь он будет думать, что советские девушки так дешево доступны. Катя сползла со стула и, не глядя в глаза Рите, прошептала:
— До свидания…
— В смысле? — удивилась та. — Ты хочешь уйти?
— Зачем ты так?
Рита, не понимая вопроса, наклонила голову на бок.
— Что, «так»?
— Это… проституция…, — продолжала смотреть в пол Катя, опасаясь поднять взгляд и показать наполненные слезами глаза.
— Боже, как трогательно… Такое впечатление, тебя держали не в музыкальной школе, а в монастыре. Что ты знаешь о проституции, Катюша? Ты считаешь, когда  девушку угощают выпивкой, это проституция, а когда выходишь замуж за нелюбимого человека, только, чтобы  не сдохнуть с голоду — просто браком?
Кате показалось, это намёком на неё. Она ещё сильнее обиделась и уже хотелось убежать, но Рита взяла её за руку.
— Жизнь сложная штука, Катюша, а жизнь женщины ещё сложнее и нам приходится пользоваться своими преимуществами, чтобы выжить в ней. Даже глупо этим не воспользоваться, пока ты молода и красива. Так устроена природа.
Голос Риты звучал тихо, низко. Катя не столько слушала, сколько ощущала его приятную вибрацию. Слова были не важны. То ли от разлившегося по телу алкоголя, то ли от какой-то магии голоса Риты, Катя постепенно успокоилась. Инцидент показался ничтожным и, чем дольше Рита говорила, тем дальше и дальше он уносился  из памяти. 
Рита рассказала, кто такой Эндрю. Он был сотрудником какого-то торгового представительства и он действительно был американцем, предлагавший ей даже замужество, которое она отвергла, а он не терял надежды. Она говорила, что ей нравиться дурачить здешнюю публику, таких, как Эндрю, готовую сорить деньгами, а в самый горячий момент, выскользнуть из рук. В этом она видела свою определённую миссию и  забаву — водить мужчин за нос, сводить их с ума, заставлять совершать подвиги в её честь и оставлять их ни с чем. Она испытывала от этого наслаждение. Было ли это местью за что-то, Катя не знала. Она слушала Риту и перед ней возникал образ Настасьи Филипповны,  дерзостью и решительностью которой  Катя восхищалась  раньше, в юности. А теперь перед ней было её живое воплощение. 
Обида рассеялась, Катя с интересом и с восхищением слушала Риту и думала, как здорово, что она её встретила. Они посидели ещё немного. Рита окинула зал, заглянула в глаза Кате.
— Ну что? На первый раз хватит моих нравоучений?
— Ну, что ты! Так интересно!
— Пойдём?
Катя хотела  по-ребячески соскочить со стула, но заметив, как Рита грациозно сошла с него, повторила в точности все движения за ней. Они направились к выходу. Рита шла впереди, гордо держа подбородок  и грудь.  Катя тоже  прогнулась  и шла следом. Затем, оглянулась и посмотрела на искрящуюся от радости Лову за столиком американца. Эндрю провожал её внимательным взглядом и на прощание салютовал, приставив два пальца ко лбу. Катя вложила во взгляд  как можно больше презрения, иронично улыбнулась и отвернулась.
— Любо мне на вольной воле! — пропел щеголеватый мужчина около сорока, в ослепительно белом костюме в тонкую бирюзовую  полоску и бабочке, расставив руки, преграждая девушкам путь. 
— По утрам встречать зарю…, — продолжила  нараспев Рита, — Здравствуйте Никита Владимирович, — радушно подставила она щёку. Щёголь неторопливо с наслаждением чмокнул, затем взял её за кончики пальчиков, поцеловал руки и вожделенно и нагло стал разглядывать.
— Ах, Рита,  Рио-Рита, зачем я третий раз женился… Ты уже уходишь? Глядя на тебя я забываю обо всём.
Катя подозрительно взглянула на щёголя, затем на Риту. Ей показалось, что его любезности ей так же  неприятны, как и любезности Эндрю и она стремиться быстрей от них избавиться.
— Гражданин! Мы очень торопимся! — Катя решительно прервала визуальные наслаждения щёголя.
— Ох, какой цветочек! Риточка, кто это юная прелестница? — перевёл он внимание на Катю, отчего та насупилась и сердито хмыкнула.
— Генеральша Галеева! — неожиданно вырвалось у Катерины, вдруг  почувствовавшая кураж женской мстительности. Катя гордо вскинула голову, взяла под руку Риту и направилась к выходу. Щеголь, не ожидая такого ответа, впал в некоторое замешательство.
— Привет Вавочке! — бросила Рита.
Щёголь нашёлся, когда девушки уже отошли на три шага.
— Я… к тебе завтра загляну! — кинул он на прощание. Рита пожала плечами.
Выходили они под внимательные и завистливые взгляды не уменьшившейся толпы  у входа.
— Ха-ха-ха! — резко сменила холодный  и независимый вид Рита. Рассмеялась искренне и задорно, на что Катя тоже хихикнула, не понимая, что её так развеселило, — «генеральша Галеева!»… Ха-ха-ха-ха! Ты же ещё недавно была женой полковника? Уже повысили?! А как он остолбенел! Ха-ха-ха!
Девушки смеялись до слёз, сгибаясь и держась за животы, не обращая внимания на прохожих, недоумённо смотревших на них.
— Ну ладно…., — отдышалась Рита, широко раскрыв глаза и размахивая ладонями, пытаясь высушить выступившие слёзы, — сейчас ещё тушь потечет… Вот же выдумщица… генеральша…
— Почему? — надула по-детски припухлые губы Катя, — я правду говорю…
Рита не придала значения словам Кати, отдышалась.
— А знаешь, кто это был?
— Нет…
— Богословский…
Лицо вытянулось, Катя открыла рот и удивлённо уставилась на Риту.
— Богословский? — почтительным шепотом вымолвила она.
— Ты представляла его сидящим на облачке с нимбом? Нет, Катюша, он живой, обычный человек, так же похотлив, как и все эти жеребцы, которым от тебя только и нужно  откусить кусочек твоей красоты и молодости. Поэтому, я тебе и говорю — пользуйся. А откуда ты придумала про генеральшу? Зачем ты всё это выдумываешь? Ты хочешь показаться в моих глазах солидной? Меня это не возбуждает. Терпеть не могу зависти и стараюсь давить в себе этот порок.
— Я не знаю, чем тебе доказать… Хочешь, поедем ко мне, я тебе покажу, где я живу.
— Что доказать, Катюша? — не поняла  Рита.
— Мой муж — генерал, — наивно улыбалась Катя. Подруга снисходительно взглянула на девчонку с косичками и натуральным румянцем и криво улыбнулась.
— Уж сколько я за свою жизнь генеральш повидала… Ууууу…,  — Рита прочертила пальцем выше головы.
— Ну что же мне сделать?! — расстроилась Катя. — Что сделать, чтобы ты поверила?!
Рита внимательно посмотрела в глаза, немного отпрянула.
— Да брось, — не веря, покачала головой  Рита.
— Угу, — улыбнулась  Катя, убедившись, что всё-таки ей поверили. — Я недавно вышла замуж. Вот и Иван Никитич говорит, солиднее нужно, соответствовать…  А мне кажется, зачем мне старить себя раньше времени? Ты же видел, кого в жёны берёшь?
— Так вот оно что, — задумалась Рита, проматывая какие-то воспоминания, — и сколько ему?
— Сорок шесть, — Катя обречённо опустила голову, словно её поймали на чём-то непристойном.
— Повезло же…
— Мне? — наивно спросила Катя, помня слова Риты о зависти.
— Генералу…, — Рита улыбнулась, засмеялась, —  как его?
— Галеев…
— Повезло генералу Галееву… Ха-ха-ха! Нашёл цветочек аленькай! — по-сарански проговорила  Рита, затем задумалась, — фамилия… где-то слышала…
Они долго бродили по улицам. Катя рассказывала о своей скромной жизни в Саранске, как её впечатлила Москва, как тут всё красиво, празднично. Говорила восторженно,  искренне. Рита ни разу не показала ухмылку искушенной москвички, ни разу не укорила её в провинциальности, не посмеялась, не съязвила. С ней было легко, как ни с кем. Даже с матерью были определённые запретные темы. Рита же, была откровенна до беззащитности. Казавшаяся вначале, холодной и циничной красоткой, сейчас с Катей — это была душа нараспашку. И Катя отвечала взаимностью. Но только, когда  Рита затрагивала интимные темы, Катя тушевалась, старалась уйти от ответа. Рита не настаивала, не требовала непременных подробностей, напротив сама охотно рассказывала довольно похабные вещи, чем эпатировала молодую подругу. Но Катя не перебивала, слушала и мотала на свой коротенький ус всё, что она говорила.
Что Катю вначале немного напрягало и смущало — был мат. Материлась Рита виртуозно, мастерски. Не то чтобы Катя впервые его слышала, напротив, дядя Витя просветил её с младых ногтей, но крепкое словечко в сознании так и закрепилось за образом соседа-дурака,  или саранских работяг,  малокультурного  барачного отребья.  Вот так бывает, слова вроде одинаковые, а один скажет, как дерьмом плюнет, а другой… как песню поёт и без этих слов и песня не песня. Вот и Рита… холёная, шикарно одетая барышня, с изысканными манерами произвела его в ранг искусства и была в нём виртуозом, Паганини. После пяти -десяти минут возникало ощущение естественности и, даже, необходимости,  как рифма для стиха. И не было чувства вульгарности, отторжения.  Каждый раз, срываясь с красивых губ Риты слово «****ь», Катя ощущала какое-то  странное возбуждение,  смешанное со стыдом и влечением повторять за ней, как дети, уже осознав, что этого говорить нельзя, украдкой, с каким-то будоражащим  предвкушением шепчут на ухо сверстникам.
Она курила. Немного, но очень элегантно, как артистка в заграничном кино, через мундштук, так соблазнительно, что Кате тоже захотелось попробовать затянуться.
Рита пела в «Московской оперетте», самым большим достижением была  роль Ксении в «Девичьем переполохе», а затем скандалы, завистницы, театральный серпентарий отодвинул её на более скромные роли. Лова тоже работала раньше в театре костюмершей, но вышла замуж за какого-то торгового работника и уволилась. Рита смешно рассказывала забавные театральные истории и часто вставляла пошлые прибаутки, чем вводила Катю в краску.
Рите было под тридцать. Жила она на Солянке в коммунальной квартире. Про личную жизнь Катя спрашивать стеснялась, полагая, что придётся откровенничать в ответ, чего ей не хотелось. Она считала, что достаточно  и того, что она рассказала, да и смущалась она распространяться, как ей живётся с мужем, старшим, более чем вдвое. Единственное, что Катя рассказала, как познакомилась с Иваном Никитичем.
— Мы концерт давали у них в Управлении, на ноябрьские в прошлом году. Нас, лучших учеников, отправили. Он подошёл, серьёзный такой, поблагодарил за игру. Мы стояли с преподавателем. Я и думать про то забыла, прошло больше месяца. Прихожу домой, а он в комнате сидит с мамой, разговаривают, чай пьют. Я решила, что к ней. Вначале разозлилась, а потом подумала, молодая ведь она ещё, сорок с небольшим, а он мужчина серьёзный, даже как-то радостно стало за неё. А потом оказалось, он ко мне… свататься. Я, конечно, не хотела. Мы с мамой долго говорили. Это я от неё узнала, что искал он меня, справки наводил, что поклялся матери беречь, уговаривал. Я и согласилась.
— Так он не военный?
— Нет.
Рита задумалась, посерьёзнела.
— У тебя отец тоже намного старше матери?
— Да…
— Ну что же… Может мать и права. Что бы ты сейчас в Саранске делала?
Так долго Катя ни с кем не разговаривала. Был уже седьмой час. Рита взглянула на маленькие часики.
— О… Заболтались мы… 
Катя вдруг вспомнила про Акулину, переменилась в лице. Рита сразу заметила это.
— Что ты так изменилась-то?
Пришлось рассказать про всё, что произошло утром и почему у неё не оказалось денег, и что она не знает, что делать, что Акулина баба тёртая, да и побаивается она её.
— И откуда она только взялась?! — сетовала Катя.
— Ты не торопись. Поставить её на место нужно, но не напрямик. Знаю я таких — зубы поломаешь. Через генерала своего действуй. Он её привёл, он ей место и укажет. Ты, главное, не дрефь, генеральша. У нас ещё и маршалы на поводке ходить будут, что там генералы.
Девушки рассмеялись. Расставаться жутко не хотелось. Становилось тягостно.
— Ну… как найти меня — знаешь… Рано не приходи — не открою, да ещё и обматерю. Или в театре… И не кисни! Выше нос, генеральша, мы ещё им покажем!
— А где находится театр?
— На Маяковке, в центре. Спроси любого — покажут. Ну, пока, хм… генеральша…