Генеральша. Глава 6. Порнограф

Последние дни июня 52-го года выдались жаркими и душными, словно Москва очутилась на месте Средней Азии. Как только на улице появлялась тележка с мороженым или газводой, её тут же атаковывала толпа жаждущих прохлады и опустошала запасы менее чем за пятнадцать минут. Предсказания «Бюро погоды» о предстоящих ливнях и похолодании только дразнили москвичей, от чего хотелось больше пить и мечтать, как плескаешься в Москве-реке у Крымского моста или на Воробьевых горах.
Иван Никитич снова был в командировке и Катя с лёгким сердцем бежала на встречу Ритой, не чувствуя за собой никакой необходимости искать повод встретится с подругой. Хоть Галеев после той безобразной выходки и вёл себя более учтиво, Катя всё равно чувствовала тяжесть отношений и некоторые угрызения совести. В то время как Иван Никитич был занят ответственной и важной работой, они с подругой проводили дни в праздном времяпрепровождении,  развлекали себя посещением ресторанов и кафе, либо просто прогулками по городу.
— Там дождь обещали! — предупредительно заметила Антонина Васильевна, заметив спускающуюся по ступенькам Катерину. — Духота–то какая…
— Третий день, как обещают.
— Екатерина Дмитриевна, как там мой оболтус, не докучает?
— Нет-нет. Послушный мальчик.
— Спасибо вам, что согласились позаниматься. А Иван Никитич опять в командировке?
Катя кивнула и поспешила к выходу, не оставляя вахтёрше ни единого шанса выведать  что-либо более, что она уже знала. Антонина Васильевна грустно вздохнула и продолжила обмахиваться веером, сложенным из «Советской культуры».

 Они встретились на Пушкинской площади у фонтана. Рита была одета в белое полупрозрачное батистовое платье, отделанное тонким изящным ришелье на груди и по воротничку. Перёд лифа был подставным, а низ платья был «усилен» непрозрачным подъюбником.
— Ты без комбинации и лифчика? — удивилась Катя, встретив подругу, озираясь по сторонам и пытаясь поймать заинтересованные взгляды прохожих.
— И без трусов, — кокетливо стрельнула глазками Рита.
Катя залилась румянцем. Рита заметила это, засмеялась.
— В такую жару? Я повешусь…
— У тебя грудь просвечивается, — тихо заметила Катерина.
—  Ну не у тебя же. Пусть любуются,  пока есть чем, — Рита дерзко посмотрела по сторонам. Катя тоже повертела головой, словно шпион, опасающийся слежки.
— Ты сумасшедшая! — произнесла Катя скорее с восхищением, чем с осуждением.
— Ещё нет. Давай пойдём куда-нибудь спасаться от этой жары? Я уже не могу…
Солнце перевалило за полдень. Людей на площади было немного. Сидело несколько влюблённых воркующих парочек, да и покорно прохаживались редкие молодые люди, которым, видимо, было назначено здесь свидание. Вдруг поднялся сильный ветер, зашумели и закачались деревья, небо потемнело, раздался раскатистый гром и на асфальт начали падать огромные дождевые капли, шлёпаясь и расплёскиваясь тёмными кляксами. Публика на площади засуетилась, бросилась врассыпную.
— Бежим! — крикнула Катя, подыскивая ближайшее укрытие. Она хотела схватить Риту за руку, но та отдернула её и осталась стоять на месте. — Бежим, промокнем!
— Беги…, — спокойно сказала Рита и посмотрела на небо. Катя непонимающе посмотрела на подругу и забежала под дерево.
Дождь усилился, превратился в ливень. Рита стояла, раскинув руки, подставляя лицо дождю. Платье сразу же намокло и из полупрозрачного превратилось в прозрачное. Катя завороженно смотрела на её фигуру, а потоки воды штрихами размывали изображение и она казалась словно нарисованной, как на полотнах импрессионистов — воздушной, невесомой. Затем Рита сняла босоножки и стала танцевать, вальсируя с невидимым партнёром. Кате нестерпимо захотелось быть рядом. Она выскочила из-под дерева и в тот же миг промокла, взвизгнула, подбежала к подруге и они стали танцевать вместе, смеясь и напевая «Голубой Дунай».
Ливень продлился не дольше пяти минут и закончился так же внезапно, как и начался, оповестив о своем окончании громким раскатом грома. Ещё через мгновение выглянуло солнце и всё вокруг заискрилось миллиардами бриллиантов. Катя, застыла, держа Риту за руки, закрыла глаза и прислушивалась, как внутри заиграл Шопен и по телу пробежала лёгкая дрожь. Громкость нарастала и она приготовилась ощутить то неземное чувство, которое испытала тогда, первый раз с Ритой. Но миг блаженства оборвал грубый мужской голос:
— Гражданочки! Другого места не нашли, где танцевать? А Вы ещё в таком виде в центре Москвы?!
Катя вздрогнула и открыла глаза. Рядом с ними возникли два милиционера и тревожно пялились на Риту. Катя повернулась к ним и закрыла собой подругу.
— Мы не успели спрятаться от дождя, — глупо хлопая ресницами, оправдывалась Катерина.
— Товарищи милиционеры! — Рита вышла из-за подруги, нисколечко не смущаясь откровенного разглядывания её просвечивающихся сосков. Напротив, покраснели оба постовых и пытались отвести взгляд. — Объявляю вам благодарность за бдительность, но чем вас не устраивает наш внешний вид?
— Постыдились бы, гражданочка!
Сержант говорил в сторону, затем снял фуражку и протянул Рите.
— Прикройтесь, хотя бы. Пройдёмте в отделение!

Рита шла с гордо поднятой головой, держа перед грудью фуражку, и отпускала шутки. Милиционеры угрюмо молчали. Катя шла на расстоянии, не представляя, как помочь и что делать, только следом несла босоножки Риты. За процессией с любопытством наблюдали прохожие. Так они дошли до участка.
— Вот, товарищ капитан, нарушала общественный порядок, — доложил сержант участковому.
Капитан, немолодой, уставший от жары и службы лысеющий мужчина боролся  со  склоняющейся в сон головой.  Вздрогнул,  посмотрел на вошедших. Рита, не дожидаясь полного пробуждения капитана, прошла  за решётчатую загородку, отделяющую  стол  и небольшое возвышение, оставляя мокрые следы босых ног и села на скамейку у стены.
— Товарищ капитан! Я слышала, что в таких заведениях арестованных угощают папиросой. Угостите даму, пожалуйста!
Капитан, ничего не понимая, хлопал глазами.
— Что она сделала? — спросил капитан, проигнорировав просьбу Риты. Он начал приходить в сознание, размякнув от жары и плохо соображал, почему притащили эту даму. — Зачем она держит фуражку?
— Товарищ капитан…, — сержант наклонился и что-то прошептал капитану.
— Это чтобы не смущать ваших подчинённых, — Рита протянула фуражку сержанту и обнажила грудь.
Только сейчас, когда Рита проиллюстрировала рассказ сержанта, капитан окончательно пришёл в себя.
— Ну это вообще… Что же Вы себе позволяете?! В таком виде?! Ни стыда, ни совести! — гневно начал капитан, пытаясь смотреть Рите в глаза, но взгляд  коварно сползал ниже. Устав бороться, опустил голову и продолжил уже, будто разговаривая со столом, — Там же дети, иностранцы могли  быть. А Вы в таком неглиже! Срам! Вот врезать бы Вам пятнадцать суток!
— Не было там детей, товарищ капитан, и иностранцев не было, — спокойно  ответила Рита, — если бы были  дети, а тем более иностранцы… Разве бы я посмела.
Если Катя взволнованно и растерянно блуждала глазами, пытаясь придумать какую-нибудь  уважительную причину, то Рита сидела совершенно спокойно, даже, демонстративно спокойно. Она, словно, находилась на репетиции какой-то сценки из оперетты, где финал предсказуем и через некоторое время репетиция закончится и всех отпустят.
— Товарищ капитан! — вмешалась Катя, — Ей стало плохо и она могла получить солнечный удар, поэтому…
— А Вы ещё кто, гражданка?
—  Я подруга!
— Так идите и гуляйте,  дайте разобраться!
— Да не было там детей, товарищ капитан! Просто стало дурно! Жарко же! А тут дождь…
Капитан стал отдуваться, словно ему напомнили о жаре,  потянул стойку кителя, запуская туда воздух,  метнув ещё раз взгляд на бюст Риты, задумался. Катя, заметив заминку, решила  продолжить наступление:
— А Вы знаете кто она?!
Капитан  сосредоточился.
— Кто?
— Артистка Панова! Не слыхали?!
Он помотал головой.
— У неё сегодня спектакль! Представляете, если бы у неё случился солнечный удар?! Спектакль пришлось бы отменить, сотни зрителей  не увидели  бы представления! Вы понимаете?!
Капитан задумался, видимо представлял, как расстраиваются зрители и мимика его показывала, что он ещё чуть-чуть пожурит и отпустит, но тут он  вдруг спросил у Кати?
— А Вы, тоже  артистка?
Катя приподняла подбородок и гордо заявила:
— Я жена генерала Галеева!
Капитан внезапно сморщился, словно долгожданное им блюдо издавало неприятный запах.
— Кто? Ты? Так, всё с вами понятно, граждане. Оформляем. На производство сообщим, в трудовой коллектив…
Рита начала хохотать.
— Ха-ха-ха!!! На производство! Ха-ха-ха! На производство песен и плясок! Ха-ха-ха! 
Она так заразительно смеялась, что несколько раз хмыкнула и разволновавшаяся  Катерина. Капитан не понял шутки и посмотрел на сержанта, затем на Риту.
— Смешно, значит? Хорошо…
Рита перестала смеяться и стала серьёзной.
— А девушка, ведь, правду говорит. Вы думаете все генеральши — старые грымзы? И про спектакль… Товарищ Булганин обещал посетить…
Капитан ещё раз взглянул на Катерину, мысленно сличил её образ  со своим представлением о генеральшах. Недоверчиво посмотрел на Риту «сползающим» взглядом.
— Да, да, товарищ капитан…, — Рита уловила  сомнения  капитана. — А  хотите я спою?!
Рита встала, развернула плечи, демонстративно выпятив грудь, вытянула одну руку вперёд, пристально и вожделенно глядя капитану в глаза и начала петь Выходную арию Сильвы Кальмана:
«Хэ-я, о хэ-я!
Там в горах, в алмазном блеске снегов
Хэ-я, о хэ-я,
Я росла цветком альпийских лугов.
Там небес голубой шатер,
Там венчает лёд вершины гор.
Хэ-я, о хэ-я!
Но огнём сверкает взор!»…
Затем,  подкрадываясь к капитану, задорно подмигнув ему, взяла подол платья в руку, несколько обнажив колени, и, пританцовывая, продолжила:

            «Там любовь для развлеченья девушкам чужда.
            Если в сердце нет волненья, мы не скажем: «Да».
            Как простор безбрежный моря, наше чувство широко,
            Счастье в нем найдешь и горе, мы верны ему, не скрою,
            Только с милым… в сердце нам легко…»
Рита заканчивала нарочито чувственно, театрально протянув к капитану руки. Капитан прижался к спинке стула и обливался потом. Катя, завороженно наблюдая за представлением, вдруг  спохватилась, вспомнив, что у неё в руках босоножки Риты, а она танцует босиком. Она забежала на подиум, за загородку и поставила босоножки на пол перед Ритой. «Сильва»  напряжённо ждала реакции капитана. Тот неопределённо сопел и водил взглядом  по столу, опасаясь смотреть выше.
— Ну так что, — твердо потребовала Рита немедленного решения, — так и будем  сопеть?!
Капитан был в замешательстве. Отпустить, вроде как, было нельзя. Но и удерживать  столь экзальтированную дамочку сил явно не хватало.
— Как же Вы в таком виде…, — робко протянул капитан руку в сторону Риты, пытаясь не смотреть на неё.
— А что? Я почти высохла.
Рита пощупала свою грудь.  Капитан дернул головой и неуверенно махнул рукой.
— И… Идите… Идите с глаз…
Девушки, смеясь, вышли из участка.
— Ну ты… Ты такая смелая! А если бы забрали? — восхищалась Катя.
— Спасибо тебе, что не бросила.
— Как же я могла бросить?!
— Так…, — Рита посмотрела по сторонам, затем взглянула на часы, поднесла их к уху, — из-за этих блюстителей нравственности мы уже никуда не успеем, а мне ещё в Сокольники переться…
При слове «Сокольники» Катя вспомнила разговор, когда Рита рассказывала про каких-то идиотов, которые поджидают в парке юных девушек и которым нужно отсечь их достоинство, как предлагала Рита.
— В Сокольники? Зачем? — удивилась Катерина.
Рита посмотрела на подругу, закусила губу, показывая явную неохоту раскрывать свои планы. Это ещё больше заинтриговало Катю, которая вытаращилась на неё и ловила каждое движение.
— К Содомскому, — нехотя выдохнула Рита, — так что, наверное, до завтра? Где встретимся?
— К Содомскому? Фотографу? — потупила взгляд Катя. Ей жутко не хотелось расставаться. Она пожала плечами, словно соглашаясь с неизбежным расставанием, но продолжала искать повод удержать подругу и остаться с ней.
— А нельзя в другой день?
— Нет, — холодно и жестко ответила Рита.
Катя надула губы, как расстраиваются дети, не получившие обещанную игрушку. Даже сделала шаг назад. Перед глазами промелькнула та сцена с Содомским у Риты, её слова «А ты не хочешь?», звучавшие тогда скорее издёвкой, чтобы как-то оправдать свою порочность, разбавить резкий нравственный контраст между ними. Сейчас же эти слова звучали как искушение. «А ты не хочешь?», — многократно повторился вкрадчивый голос и Катя, борясь с соблазном, а больше со стыдом и желанием удержать подругу, глядя на её удаляющуюся фигуру, прошептала: «Хочу».   
— Рита!
Подруга оглянулась. Катя смотрела на землю с решительным и серьёзным видом.
— Что? Что случилась? Забыла что-то?
— Ты знаешь…, — продолжая бороться с сомнениями, подбежала Катерина.
— Ну что?!
— Я хочу… я хочу с тобой.
Она требовательно посмотрела Рите в глаза.
— В смысле?
Катя опустила голову и начала кивать в такт словам.
— Я тоже хочу к Содомскому. Хочу..., — проглотила она, — у него… сняться.
Последние слова дались ей с заметным трудом, щёки побагровели, она часто задышала. Рита с недоверием посмотрела на подругу.
— С ума, что ль, сошла?! Перегрелась?!
— Ты не понимаешь, я решила…
— Вот же дурочка малахольная! Тебе-то это зачем?!
— Ты же сама говорила, пока молода? — Катя пытливо ловила взгляд Риты и ждала ответа. — Я тоже хочу быть такой же смелой…
— Да не слушай ты дуру старую! Ляпнула я… Ну не так это делается. Трусы сняла и сразу — смелая? Нет! Ладно я, мне деньги  нужны, а ты чего? Ты  же сама презирала меня?
— Я? Нет… просто неожиданно…
— Ты сама будешь не рада, о чём меня просишь! Ты знаешь, какой это зануда? Он тебя так замордует… Стань так, сделай так, повернись, дыши — не дыши,  кошмар! Да нет, выбрось из головы,  в шутку тебе тогда сказала.
— Поехали, — решительно сказала Катя.
— О, Божечки! Ты точно малахольная…
Всю дорогу ехали почти молча. Катя старалась не смотреть на Риту, чтобы не видеть её снисходительного и недоуменного взгляда, не поддаться сомнениям, идти до конца.

Содомский открыл не сразу. Время нервно тянулось,  давая возможность передумать, убежать. Решимость начала осыпаться и каждая секунда ожидания грозила разрушить и без того хлипкую уверенность в правильности своего решения. Конечно, будет неудобно перед Ритой. Обзовёт её малахольной дурочкой. Ну и пусть. Это было бы всё равно легче, чем потом, когда переступишь порог. Но что-то удерживало. Что-то хотелось доказать Рите, проверить себя, сделать поступок. Ты восхищаешься её смелостью, а сама? Дрефишь?
Рита нервно постукивала пальцами, словно отбивала барабанную дробь перед кульминационным прыжком в цирке и поглядывала на Катю, оценивая степень твёрдости её намерений.
— Ты точно решила? — ещё раз спросила Рита. — Не пожалеешь?
Катя молчала, прислушиваясь к шорохам за дверью. Выговорить «да» она не решилась, будто язык приклеился к нёбу, только сглотнула и еле заметно кивнула. В этот момент приоткрылась щелка, для почты на двери и щёлкнул замок. Катя вздрогнула  и по телу пробежала дрожь. Содомский резко открыл дверь.
— Быстро! — прошипел он.
Он впустил девушек, захлопнул дверь, а сам стал заглядывать в почтовую щель.
— Содомский, — начала подшучивать Рита над его подозрительностью, —  «хвоста» нет! Пароль я забыла. Мы только что из милиции.
— Зачем ты издеваешься? — испуганно шикнул фотограф. — Ты беспечна, ты забыла, из-за какого пустяка сел Глеб?
Рита осеклась.
— Зачем ты привела её? Она что, всё знает?!
Илья Садовский, который с легкой руки Глеба стал Содомским, был мужчина — сорок с небольшим. Сухощавый, невротического типа, с параноидальной манией преследования и неминуемого задержания. Но жить, как простой советский человек у него не получалось или не хотелось. И можно было бы прекратить свои мучения с изматывающей подозрительностью — просто устроится на обычную работу, ну хотя бы в фотоателье, жениться и жить спокойно на простую советскую зарплату, с обычными советскими страстями. Но Содомский, вопреки естественному инстинкту самосохранения,  делал всё, чтобы довести своё существование либо до лагеря, либо до сумасшедшего дома. Он был тунеядцем, то есть, ни один отдел кадров, ни Москвы, ни СССР не держал в руках его трудовую книжку, хотя и был трудоголиком. У него была странная привязанность к мальчикам пубертатного возраста, за что светила ясная и однозначная,  как светлый путь к коммунизму, статья за мужеложство, с отягчающей  формулировкой — совращение малолетних. Если раньше он перебивался случайными заработками: увеличением фотографий,  близких сердцу  родственников, их ретушированию;  фотографированием  коллективных мероприятий, с коллективными же  фото; не отказывался от халтурки, которую подкидывали коллеги по ремеслу, то с некоторого времени он нашёл себе  новое увлечение, новую  затею, как и все его предыдущие,  имеющие свою неразрывную связь с Уголовным  Кодексом. Теперь Илья, ко всем прочим статьям, боялся схлопотать пять лет по 182-й — «изготовление,  распространение и хранение порнографических материалов». Чем больше он находил себе «занятий по душе» тем заметней росло количество статей УК, которые ему светили.
— Да не трясись ты! — попыталась зафиксировать его внимание Рита. — Она свой человек!
Кате стало лестно, что Рита её назвала «своим человеком». Кроме  природной стыдливости, которую пыталась преодолеть  Катерина, всю эту затею с фотографированием окутывала некая таинственность, словно они были членами тайного ордена, а нервозность Содомского эту таинственность делала еще более притягательной. Она не понимала и не представляла, что будет дальше с этими фотографиями, кто их будет разглядывать, чьи руки их будут держать. Ей представлялось, что они просто зафиксируют её молодое тело, где-то там, в мироздании, а поскольку Содомский  не испытывает влечения к женскому телу, то и его, из числа тех, кто это увидит она исключала. А что с этим будет дальше, она беспечно не хотела знать.
— Зачем вы пришли? Твои последние я ещё не продал. Тебе нужны деньги?
Взгляд  Ильи постоянно блуждал,  говорил он отрывисто и постоянно прислушивался.
— Я с деньгами подожду. Вот… Катя хочет, чтобы ты её снял.
При этих словах у Катерины появилась дрожь в ногах, но она уговаривала себя, что это глупости и предрассудки и пыталась себя успокоить.
— Что?! — взъерошился Содомский, — Кто? Она? Ты с ума сошла!
— Да ты посмотри, глаза твои оловянные, ты посмотри! — Рита  начала  нахваливать и вертеть Катю, демонстрируя её лучшие места, как продавец кобылы на рынке, — у тебя никогда не было такой натуры, Содомский!
Фотограф успокоился, задумчиво стал присматриваться, о чём-то размышляя.
— Нет… не подойдёт…, — замотал он головой.
— Содомский…
— Нет, нет… я…
— Я подойду! — неожиданно заявила Катя. Рита удивлённо посмотрела на подругу.
Илья наклонил голову,  присматриваясь.
— Ну ладно… Только  быстро…
Содомский затряс руками и пошёл в комнату. Жил он один. Квартира была запущенна и превращена в фотолабораторию. Пахло реактивами и фотоплёнкой. Окна были наглухо зашторены непроницаемой синей фланелью,  на столе стоял большой фотоувеличитель,  а вокруг беспорядочно валялись различные приспособления: ванночки, фильтры, обрезки бумаги, плёнки. Поперёк комнаты были протянуты верёвки, на которых сушились какие–то фотографии. У противоположной  от окна стены было оборудовано место для съёмки. По бокам стояли два  штатива, в которых торчали зонты. Катя подумала, что это  реквизит для съемки.
Катя осторожно прошла, изумлённо разглядывая жилище фотографа.
— Ну ладно, я пойду, а вы…, — Рита махнула рукой и направилась к выходу.
Катя вдруг спохватилась, кинулась к Рите.
— Не уходи! Не бросай меня! — хватая за руки, умоляла Катя.
— Да что ты… Вот же дурочка малахольная, ты же сама… Ну хорошо, хорошо, я на кухню пойду, покурю.
— Нет! Побудь здесь!
— Сумасшедшая…  Ну хорошо,  хорошо…, —  согласилась Рита.
Содомский  вытащил треногу поставил посредине комнаты, начал возиться с фотоаппаратом.
— Раздевайся, — безразличным голосом доктора кинул он, не глядя на Катерину.
Катя вздрогнула,  посмотрела на Риту, закусила верхнюю губу и начала теребить пуговку на платье.
— Раздевайся! — прикрикнул Илья, заметив, что Катя не торопится.
— Ну, Катюш…, —  развела руками Рита.
Катерина глубоко вздохнула и быстро сняла платье и комбинацию, оставшись в трусах и лифчике. Не смотря на жару и духоту, тело покрылось мурашками. Она прижала руки  к груди и продолжала стоять.
— Ну?! — нетерпеливо вскрикнул Содомский, — Я так не могу! Зачем ты только привела её?!
— Катя одевайся, пошли…, — спокойно и добродушно сказала Рита.
Стало отчего-то обидно, жалко себя, что точно — дурочка малахольная, хотела что-то доказать, а получилось ещё хуже. Накатили слёзы и захотелось разреветься, да ещё этот спокойный голос Риты, как окончательный приговор твоей беспомощности, непутёвости, трусости. Катя проглотила  слёзы.
— Я сейчас!
Она решительно сняла лифчик и трусы, немного зацепившись ногой и едва удержав  равновесие, встала у стены, закрыв глаза и скрестив руки на лобке, в ожидании дальнейших распоряжений. Когда включился свет, Катя вздрогнула и, щурясь,  обнаружила, что зонты закрывали два прожектора, ярко светившие в глаза. От них исходило приятное тепло и было ощущения, что она загорает на солнце, на том неласковом саранском солнце, когда выпадали редкие тёплые дни. Она немного успокоилась, напряжение ушло. Из-за яркого света она не видела ни Содомского, ни Риту. Там был мрак, темнота и было ощущение, будто она была одна, как тогда в спальне. Так она простояла  около минуты, не видя, что происходит по ту сторону света. Тем временем, Содомского  постепенно увлекала съемка. Он присматривался к натуре, отходил, подходил ближе,  приседал, складывал руки на груди, задумчиво смотрел в сторону.
— Нет! Это как-то надо убрать! — раздался голос из темноты.
— Что убрать? — не поняла Катя.
Неожиданно из темноты показался Содомский и показал на лобок. Катя испуганно закрылась руками.
— Целый куст! Пригладь его хотя бы… водой! — нервно потребовал фотограф.
— Я сейчас принесу, — раздался голос Риты.
— Встань боком! Так… Так… Живот втяни! Не сутулься! Расправь плечи! Прогнись! Так…
Вошла Рита и подала стакан с водой. Катя макнула пальцы и намочила лобок и пригладила волосы.
— Так… Хорошо…  Хорошо…  Рот!
— Что,  рот?...
— Рот приоткрой… Не так! — нервничал Содомский, — Чуть-чуть… Так…
Он приказал распустить волосы, становиться в самых разнообразных позах. Постепенно выкрики Содомского становились не такими истеричными. Катя почувствовала, что угадывает желания фотографа и от этого появлялась уверенность и какой-то азарт, словно это был танец с внезапными остановками. Появилось какое-то необычное возбуждение и заиграл Шопен, Катя порывисто задышала и замерла в предчувствии волны блаженства.
— Почему ты остановилась?! — истерично крикнул Собомский.
Катя вздрогнула. Шопен смолк.
— А можно мы будем вместе с Ритой, — тяжело дыша, произнесла Катерина. Илья посмотрел на Риту, та пожала плечами.
— А это идея.
— Вы сбрендили? — Рита удивлённо посмотрела на Содомского.
— Мне некогда с вами возится! Давайте что-то делать!
— Рита, — с мольбой позвала её Катя. Подруга ещё раз пожала плечами и быстро сняла платье. На ней действительно не было трусов и этот факт постоянно будоражил Катино воображение еще с Пушкинской. Рита подошла к подруге и прикоснулась к руке. Снова в голове заиграл Шопен, Катя прислонилась грудью к телу Риты, дотронулась до живота и рука начала скользить вниз. Она прильнула губами к Ритиным губам. Подруга казалась напряженной и это ещё больше заводило Катерину, словно они поменялись местами. Теперь она была доминантой в их дуэте. Всё громче и громче играл Шопен и хотелось слиться с Ритой воедино, раствориться в её теле. Снизу подступал прилив вожделенного ощущения.
Внезапно голос Содомского оборвал музыку.
— Всё! Хватит!
Катя вздрогнула  и не поняла, что дальше делать.
— Одевайся! — пренебрежительно и грубо выкрикнул Содомский, словно  насладившийся повеса дешёвой девке. Свет потух. Рита отошла в сторону. Катя медленно и нерешительно начала одеваться. Внезапно появилась горечь обиды и чувство, что ею только что попользовались и теперь выгоняют. Она схватила в охапку одежду и выбежала из комнаты. Рита кинулась за ней. Катя, всхлипывая, судорожно начала одеваться.
— Что ты, как ошпаренная? Что не так?
— Пошли отсюда!
Она кое-как натянула платье и рванулась к двери. Показался Содомский.
— Тише… тише… — прошипел  фотограф.
Он украдкой подошёл к двери, приоткрыл заслонку и заглянул в щелку. Затем открыл дверь и махнул рукой.
— Быстрее…
Девушки выскочили из квартиры.
На улице Катя почти бежала. Рита еле поспевала за ней.
— Куда ты летишь?! Я не могу так быстро, я на каблуках! Какая тебя муха укусила?! Что ты сорвалась?!
Катя резко остановилась.
— Какая я дура! Зачем я тебя не послушала! Меня будто отымели и вышвырнули! Какой стыд!
— Я тебя предупреждала, дурищу, пожалеешь! Не слушала?! Да не беги ты! Хотя, мне показалось, получилось хорошо, даже Содомский не так кричал, как обычно. Он вообще придурок, когда что не так. Только я ему могу укорот дать.
— Правда? — остановилась Катя и пытливо вглядывалась в глаза.
— Ну, я тебе говорю… Ты, конечно, придумала такое, — Рита помотала головой, всё еще находясь под впечатлением от Катиного предложения, — но вообще была молодцом и, думаю, фотографии выйдут, что надо. Если ты хотела пройти экзамен, то, я считаю, ты его сдала на «отлично». Да и не бери в голову, что сделано, то сделано, не жалей.
—  Правда? — улыбнулась Катя.
— Эх… дурочка ты…
Слово «малахольная»  она произносить не стала, обняла подругу за плечи и они медленно пошли дальше.