О комсомоле в моей жизни

 Что написать о настоящем, тем более планировать будущее тому, кто оглядывается вокруг как задержавшийся по случаю и оказавшийся среди становящейся не очень понятной жизни. Вот и остаётся попытаться хотя бы в мыслях вернуться туда где было и настоящее и предполагаемое счастливое будущее; во времена, когда только вступал в юность, молодость - в жизнь.
   
А позвало вспомнить былое известие о судьбе человека, с которым начинали рабочие биографии на авиазаводе, а потом каждому из нас досталось своё. Мне - отслужив три года срочной в Армии, вернуться и на много лет задержаться на том же заводе, и, можно сказать, прожить там свою рабочую судьбу, где было всякого и разного, а, почему-то, помниться только хорошее. А Дима Коробков пошёл и пошёл по комсомольской линии, да так, что достиг в городе, а может, и области, самых высот.   

 У меня же с комсомолом как-то не складывалось. В школе, с друганом  детства Олегом, вместе со всеми нас не приняли, плохо отвечали на вопросы об орденах комсомола и прочее по уставу, но на собрания звали. И глядя на эту обязаловку на равнодушно отмалчивающихся комсомольцев, отсутствие каких-то целей, понятных задач, которые надо бы героически решать, ну как показывали в кино - желание вступать поубавилось. Но кто бы в то время допустил "наличие присутствия" несоюзных членов в школьном коллективе. Вступили.

 Так прошли  школьные  комсомольские годы.
В институт, по глупости, а, может, и по условиям моей жизни,
не собирался. С другом Олегом были уверены из самых правдивых фильмов и книг о том как интересно и хорошо быть рабочим, зарабатывать, наконец приодеться и пр. Но, как оказалось, никому и нигде не нужны были вчерашние школьники. И вот тут и вспомнили про комсомол, набрались наглости и на приём, к секретарю райкома.

"Нам что? Плакат на спину, как в Америке? Ищем работу?"
Ошарашенный такой наглостью секретарь тут же начал куда-то названивать, показав нам рукой, типа - "ждите в приёмной".
Выходит - "один на завод, второй на автобазу. Кто куда - сами
решайте". Спасибо тому секретарю, иначе... ну не знаю, что бы нам делать. Оба безотцовщина, жить-то как-то надо начинать, зарабатывать. И, выходит, комсомол дал нам старт в рабочую жизнь. Она, конечно, оказалась не такой радужной как в кино, особенно в начале, но где и какая работа легка и там только радость, тем более в самом начале. Ну если только в кино.

Но сейчас не про работу, начал-то о комсомольском периоде моей жизни. Так вот - на автобазе этой жизни, в смысле, "партейной", как-то не наблюдалось. Специфика, постоянные разъезды, командировки, да и водилы, костяк коллектива, были, в основном, не комсомольского возраста. Никто ко мне, названному автоэлектриком, насчёт учёта и пр. не подходил, и я от этого как-то не страдал. Шло время, потихоньку учился работать, поездил с колоннами в командировки, узнавал, как говориться, родной край, на всю жизнь проникся уважением к нелёгкому труду шоферов. Но однажды дядя моего друга Олега между делом сказал, что на авиаремонтный завод требуются работники.

Знал, что подходит время призыва в Армию, но очень уж с детства любил самолёты. И вот уже не автоэлектрик, а монтажник самолётного электроободование. Учусь заново, новому интересному делу. А  комсомол сразу напомнил о себе. Специально к новичку прибыл из города секретарь заводской ячейки. Так сложилось, что цеха завода, штаб, находились в городе, ну а сборочный, "самолётный", естественно на военном аэродроме на краю города. Завод-то тоже военный, и самолёты соответствующие. Секретарь затребовал билет и учётную карточку. А меня напрягало, что возникнут вопросы типа, почему пробелы во взносах, почему нигде не был на учёте. "Принесу завтра"... "Забыл", а тут вот она - повестка. Пожалел, конечно, что очень не вовремя, поучиться бы ещё делу...

Отправили меня, почему-то, в спешке. Через день был в вагоне и ещё через два - Москва, гарнизон недалеко от Измайловского парка. И всего-то навсего - на три года; знайте нынешние, "косящие" от годового срока, что в наше время не отлынивали; служили все нормальные парни. И вот тут скромное сообщение что "не комсомолец я" прямо громом поразило ротного секретаря. И тут же салага очутился в штабе, в кабинете замполита части. "Не комсомолец? Не может быть. Билет дома? Пиши, чтобы выслали. В столичном гарнизоне, и не комсомолец... Так не будет. Или служишь в Москве комсомольцем, или поедешь... словом далеко, и служба будет соответствующая".

Вот так восстановился и продолжился мой комсомольский стаж. Про службу... разговор-то о комсомоле. Здесь на собрания собирать было не надо. Ротный сказал, и вот оно, собрание. И опять то же самое... Выступают по очереди сержанты, какой нибудь активист. О чём? Да о всём хорошем и против плохого. Посидели, облегчённо вздохнули по окончании и... вся комсомольская работа.

По распорядку дня перед ужином было время "громкой читки" газет. И как-то поучилось, что читать стал я, так требовали солдатики, потому что любил что-то вставить своё, выбирал что поинтереснее. С юности своей на городской окраине, когда моя гитара собирала на лавке у дома сверстников, был лёгок на язык, привык быть на виду, что потом и помогало и вредило по жизни, набивая немало "шишек". А тут ещё в ротной каптёрке нашёл битую-перебитую гитару, наладил, настроил и... вот они, прежние концерты на новом месте с такой же по возрасту, публикой.

И  случился "карьерный рост" - выбрал ротный народ комсомольским секретарём. Москва, грех не воспользоваться возможностью что-то посмотреть, где-то побывать. Ходил к замполиту и нам устраивали, как тогда называлось, культпоходы. Были на ВДНХ, в Третьяковке. (Туда не попал, был в наряде, о чём жалею всю жизнь), были ещё экскурсии по Кремлю, Лужникам, и запомнился "Необыкновенный концерт" в кукольном театре Образцова. 

То время помниться ещё и политическими загогулинами от Н.С. Хрущёва, провозгласившего т.н. оттепель. Смелели, что-то стало можно говорить, спорить. И это время, как его не назови, было временем надежд, увы, канувших, как оказалось, в никуда.Но как же хотелось верить в осуществление "громадья планов", во всеобщее счастье и в то, что "советский народ будет жить при коммунизме". И вместе с этим появлялась что-то в печати, какая-то правда, замалчиваемая раньше, побуждавшая разные размышления.

Тем временем закончилась моя служба. Дома!
Недолго погуляв - здравствуй, завод! И, как прежде, первый рабочий разряд, "мало знал и умел, много забыл". Дима Коробков, с которым начинали работать до Армии, уже опытный спец, с соответствующим разрядом и зарплатой. Ничего, надо учиться делу, раз его выбрал, учится по настоящему. Техническая библиотека завода помогала в теории, практика - не стеснялся с расспросами опытных спецов. Дело потихоньку пошло. Через год уже был с хорошим разрядом, нормальной зарплатой. А главное, всё понятнее становился его величество самолёт, всё осмысленнее и интереснее становилась работа.

 Но а как же комсомол? Да, оказалось, всё по прежнему, даже, в наших условиях - ещё хуже. Собрание? Когда? В рабочее время? Нет, на то оно и рабочее - нормы, планы надо выполнять. После работы? Но весь цеховой народ в 17 00 - в заводские автобусы и домой. Ангар сдаётся под охрану и на замки. Но начальники шли навстречу - собрания за 15 минут перед обедом и столько же от обеденного времени. И то же унылое сиденье, напрасные призывы секретаря выступать. И тут всегда выручал Дима Коробков. Говорил много, красиво, громко и...ни о чём. И у комсомольца уже со стажем, у меня, всё чаще крамольная мысль: А зачем? Кому всё это нужно? И не было ответа.

И вновь, наверное, "склонность к карьеризму" определила меня в цеховые секретари, так пожелало "обчество". Если есть дело, его надо делать, так привык. Но как быть с этим, комсомолльским делом... не мог взять в толк. Только собирать взносы, и...всё? Да ещё по команде парткома завода, собрания? А для чего? О чём говорить? С чем и за что бороться? Всё чаще мысли о ненужности, показущности, кому-то необходимой. Кому? А если собраться вместе вечерами или в выходные и... и что? Да у всех своё - и после работы, и в выходные? Такое только в "кине", и то про прошлое.

Партийный секретарь цеха советовал до собраний договариваться кто будет выступать. "Пообещай чего. Скажи, поговорю с начальником, премию какую дадут, или отпуск летом. А ты думал? Работа наша она такая...". Не, такое не пойдёт.
А тут новый случай. Два наших товарища привлекаются по уголовной статье за драку в городском парке. Приказ свыше - обоих из комсомола исключить. Собрались. Парни уверяют, что не виновны, да ещё и разбираться не закончила милиция. Выступают ребята, типа "надо подождать". Видя наш настрой, представляющий вопрос партсекретарь - "комсомольцы под суд не идут,исключать". Несмотря на нажим, решаем - "отложить до выяснения". Наивные - в верха ушло "нужное" решение. А потом исключённые были оправданы, и мне предложили звать их вступать в комсомол. Не пошёл, а партсекретаря ребята вежливо "послали". "Зачем нам такая организация, если просто сдала?".

Что-то тяжеловата, не по мне эта шапка секретаря. Не подхожу ей, или она мне. И тут известие: В город приехал член ЦК ВЛКСМ, и сейчас на нашем заводе собирает актив, цеховых секретарей. Вот оно. Сейчас задам вопросы, попрошу разъяснить,
помочь как наладить работу. Но... в город уехать непросто, городские автобусы ходят плохо, словом, опоздал, уехал секретарь. Но меня обрадовали. Оказывается "товарисч" приезжал  не поднимать дух, не воодущевлять и разъяснять. Целый Секретарь ЦК ВЛКСМ приезжал проверять... платёжные ведомости взносов. И у меня, лентяя, не желавшего возиться с копейками, округлявшим суммы, обнаружена им, о ужас, недостача в... три руб. с копейками.

Вот так. Здесь же, внёс в кассу преступно нажитые рубли, которыми нанес финансовый ущерб комсомолу, и, вернувшись в цех, принёс ведомость, печать, протоколы собраний и отдал всё это партсекретарю цеха. "Выхожу по возрасту". Выражение моего лица, наверное, было такое, что секретарь ничего не сказав, убрал всё в свой стол. А назавтра... "По возрасту - не пройдёт. Демонстрация? Политическая? Знаешь, что за это бывает? Работаешь на военных самолётах. Захотел вылететь с завода? Тебе это устроят". Молчу. Доходят слухи, что собираются меня вести в политотдел. И вот развязка. Рассказали, что узнавший о моём "взбрыке" старина майор, начальник цеха, заявил, типа "отстаньте от парня, комсомольцев много, а как этот работает - мало".

"Ну ты, того, совсем-то не наглей, хоть взносы плати, а там..." На этой тираде цехового партсекретаря моё "комсомольство" закончилось. А потом позвали на заводскую лётно-испытательную станцию. А это отдельная часть завода, небольшой коллектив под началом лётчика-испытателя, правда - с рабочим местом в открытой степи со всеми прелестями летней жары и наших морозов порой под сорок. И там
прошли лучшие для меня годы жизни, с хорошими товарищами, с интересной работай, где случалось всякое, не только хорошее, но помнится только оно. Наработанный опыт и знания помогали в командировках в авиагарнизоны по рекламациям и для оказания технической помощи. Удалось хорошо полетать, поездить по стране, увидеть воочию как велика и красива она.

Мой пост в цеховом комсомоле принял, конечно, Дима Коробков. И развил бурную деятельность, от которой пользы делу было ноль, но комсомольская работа на виду; меня это не касалось, слышал от ребят. Через время он был замечен  райкомом, взят в штат, и... пошла карьера. Как-то, при случайной встрече, вроде невзначай сообщил, что в горкоме руководит отделом, работа кипит, и перспективы... "А ты?" "Да всё там же". "В степи, на морозе? Эх, прогадал ты с комсомолом. Сейчас, слышал, командируют спецов за границы. Мог бы и ты, да теперь..." Да, знал, что бывали наши крепкие спецы и в Гвинее, Ираке, Алжире, по возвращении все с машинами. "Что поделать, такой уж я".

 Один из ребят однажды рассказал о величии Дмитрия Коробкова.
Узнав, что товарищ женится, он тут же черканул записку. "С ней в такой-то магазин, но со двора. Там отвесят на свадьбу апельсин, три, нет - пять килограммов". "И знаешь, получилось! Я с авоськой пришёл, так меня обсмеяли, всё в пакет завернули, чтоб не видно. После свадьбы ни одной корки не нашёл, всё по детям своим растащили".

Шли годы, лЕты, зимы. Новые самолёты пришли, опять учится, скучать некогда. А там и начали готовить, проверять и всё такое к годичной командировке а Афганистан. И не помешал мой казус с комсомолом. Но помещало другое, в мире всё резко поменялось. Ничего, не судьба, а на машину уже сам заработал. А потом начались такие загогулины в стране, что вспоминать страшно. Перед этим тихо и не заметно исчез партком и всё с ним связанное. Да только ли у нас. Партия, без сопротивления и борьбы тихо отошла в небытие. Армия стала тоже виноватой да и не нужной. "Друзья кругом". И кормилец-завод закрылся.
Как? Куда? Жить, на что? Кого спросить?

И тут нашлись смелые и прозревшие бывшие партейцы, начавшие со всех трибун и экранов критиковать прошлое. И... о чудо. Дима Коробков, с праведным гневом, в телике, обличает партократию, разоблачает привилегии и пр.. Он, оказывается, возглавляет ныне некую демократическую организацию, "за новую жизнь".
Ах, как подвело "коробковых" чутьё. Люди, реально делавшие дело, руководившие заводами и хозяйствами, остались на своих местах. И никому не мешало их партийное прошлое, потому что оно в их время было необходимо, чтобы состояться в профессии, в деле, а делать дело они умели, в отличии от "прозревших" ставшими внезапно демократами, и сильными только в звонкой фразе.

И то, что в то время хотя бы пекли хлеб, ходил транспорт, работали котельные, худо-бедно, но не остановилась жизнь - заслуга тех нормальных хозяйственников, руководителей, понимавших ответственность за страну. И всё потихоньку приходило в нормальное: затихали митинги с крикливыми большевиками и, якобы, святенькими демократами. Некоторые бывшие крупные комсомольские работники вышли в хозяева, даже банкиры, наверное вспоминавшие со смехом заседания бюро, лозунги.    
 А для "коробковых" настали трудные времена. У нашего Димы не нашлось спонсоров его общества - "не було золотого запасу." Организовал, было, некое рекламное агенство, помелькал, но всё реже, на экранах с товарами и услугами, но эту нишу быстро занимали профессионалы с возможностями и связями с теми, с кем неосмотрительно расплевался наш герой.

Потом, по слухам, пытался "пойти в народ", в деревню; заигрывал с фермерством; цель,конечно - возглавить движение. Но, чуждый по своей жизни теме, на которую замахивался, а звонкое слово уже потеряло силу и только смешило - результат ожидаем. Пытался прорваться в депутаты, вроде бы, от ЛДПР. Увы. Ему бы в тот момент вернуться на завод, где он был по настоящему хорошим спецом, но об этом можно было только мечтать, и не ему одному. Закрыт завод. Сколько бед и лишений перенёс народ страны в то время - рассказывать не мне, которому тоже досталось своё и вволю. Выручило, что с детства, безотцовщина, мог забить гвоздь, что-то делать руками. Авиатехник сумасшедшего разряда стал шабашником по ремонтам и стройкам. Но, тем не менее, набив шишек, не дал вогнать семью в унизительную нищету. Но здесь не об этом.
 
Всё уходит, но бывшие комсомольские деятели ежегодно празднуют дату образования ВЛКСМ. Им есть что вспомнить, и их воспоминания им, конечно, приятны. Не приходилось как-то слышать такие празднования среди рядовых членов, давно забывших про это. Может, не там жил, не там работал? Не спорю. Может и не повезло. Только среди празднующих Коробков замечен не был, потерял, выходит, себя в глазах тех, кто оказался похитрее. Рассказывали, что купил дом в пригородной деревне, попытался разводить то ли индеек, то ли кроликов, но неудачно. Потихоньку, вместе с новой женой, начали попивать, потом, как это водиться, "шибчее". Конец такого пути  известен

Услышав об этом, от души пожалел некогда товарища по работе, по молодым нашим годам. То ли желание как полегче, по интереснее, по его мнению , пожить, пожить сладко на вершинке того общества - привело к этому результату? Не знаю. Но точно уверен, что всё перечисленное могло иметь место, кроме искренней убеждённости таких в верности марксистско-ленинского учения. В чём автор уверился и касаемо бывших видных деятелей комсомола, которых встречал по жизни. И не надо путать великое чувство любви к Родине, своему народу, присущее молодым, якобы, воспитанными комсомолом, а не нажитое веками и передаваемые в поколения от  предков. Беззаветность, готовность и к труду и подвигу присущи нашей молодёжи
в её массе; примеров этому много. И никакие искусственные союзы не могут это усилить. Так думаю, может, и ошибаюсь.