Вневист Алексей Филимонов

Алексей Филимонов странная личность. Он живёт в каком-то параллельном мире символов, ощущений, в «творящем сознании запредельного бытия». Его взгляд постоянно  устремлён в какие-то неведомые для нас дали. Речь наполнена нелепыми для «непосвящённого» смыслами. «Утрата осязаемого пространства здесь приближает Космос», – говорит он. И в этом весь Филимонов. Он  смотрит на нас с вами  будто с какой-то доступной лишь одному ему вершины. Отсюда его идея о рождении нового течения «вневизм», которое он пестует и лелеет, пытаясь привить его к общему литературному древу.

Что мы знаем о вневизме? Ничего. В литературных кругах над ним посмеиваются, не принимают и отторгают. Хотя им была сделана заявка на обстоятельный доклад по вневизму не где-нибудь, а в ЮНЕСКО. Основатель вневизма настаивает, что «вне» – это единственная «несубстанциональная субстанция», проявленная в человеке неземном, воскрешённом в духе нового тысячелетия перед Вторым Пришествием. Филимонов считает, что приставка «вне» приложима к любому существительному, поэтому, с его слов «вневолюция свидетельствует об опоре на подлинную традицию, когда символ, согласно вневизму, знаменует некое зияние, сквозную вертикаль духа, уводящую в безбрежье ради подлинного возвращения и присутствия здесь и теперь в материи ради её преображения, достигая, при человеческом участии, по словам современного поэта, некоего «всевидения извне».

Не обошёл Филимонов и Малевича:
«… Мир дал трещину, и сквозь неё полезла паутина мистики, обволакивающая мутной ширящейся пеленой души и сознание. Удивительно, что сей эзотерический прорыв никоим образом не связан с формированием новой эстетики, более того, на ней вообще ставится крест, и здесь также тайно проступает Малевич в ипостаси маляра символики тоталитаризма!»

Маляр символики тоталитаризма! – вот определение Малевичу и его чёрному квадрату по Филимонову. Маляр! Но не художник. По моему мнению, называя свой квадрат иконой ХХ века, Казимир Малевич определил себя богоборцем, иконописцем безвременья, у которого с чёрного полотна проглядывают уши дьявола… 

Я не то чтобы увлёкся филимоновскими хитросплетениями-построениями, но какое-то время в переписке дискутировал с ним о смысле человеческого словотворчества, удивляясь новым идеологемам его языка, хаосом его мыслей, отражённым в словах в ложном их сочетании. Переписка попала в руки главного редактора журнала «Второй Петербург» Андрея Романова, и он её, ничтоже сумняшеся, опубликовал в очередном номере. Что в итоге сначала вызвало «немое» молчание в среде здешних литераторов, потом оторопь, и далее – реплики со стороны пишущей братии: «больно умные стали…», или «а попроще нельзя?» И последняя реплика, надо признаться, была вполне справедливой. Куртуазность и вычурность письма ещё не говорят о глубоком уме или интеллекте, а может свидетельствовать даже об обратном – манерности и раздутому эго.

Один серьёзный литератор сказал по этому поводу примерно следующее: «Здесь проявляется своего рода словоблудие, плетение  слов-сетей. А сети-то дырявые. Создатель и идейный вдохновитель нового течения просто родил очередного идола, молится на него и ищет себе адептов. Странно, что на его удочку клюют»...
Приведу для примера хотя бы несколько филимоновских строк из его поэтического опуса «Внецвели внезантемы»:
               
Внезантем лепестки манящи,
уронила звезда цветок
в глубину, в серафимость чащи,
притаившуюся меж строк.

О спросе на вневизм можно судить по следующему эпизоду:
Присутствуя на очередном ежегодном Книжном салоне в Петербурге, я уютно расположился в павильончике С-Петербургского отделения Союза писателей России рядом с прозаиком и моим единомышленником Анатолием Козловым. Все книги, в основном питерских литераторов, были плотно разложены на столе-прилавке и их авторы время от времени подходя к нашему павильону, интересовались востребованностью своих творений. Среди творений лежала и небольшая книжица стихотворений вневиста» Алексея Филимонова. Лежала она в первом ряду и была вполне доступна для собравшихся в манеже толп, жаждущих чтения. Но за три дня работы салона никто не удосужился не то, чтобы поинтересоваться содержимым книжицы, но даже прикоснуться к ней взглядом.

Чтобы хоть как-то выделить книжицу нашего вневиста, мы с Анатолием положили её в центр стола, окружив бутербродами с красной икрой, сосисками, огурцами и дольками мандарина. Чисто русский непредсказуемый набор. Была надежда, что оказавшись в центре натюрморта, она наконец-то привлечёт внимание читателя.
Борис Орлов, председатель СПб отделения Союза писателей и один из главных действующих лиц салона, проходя мимо и заметив «пиршество», сказал с ненавязчивым укором:
– Ребята, я всё понимаю, но так тоже нельзя…

Когда мы предложили ему выпить, он наотрез отказался:

– Сейчас не могу, на работе. У меня сегодня ещё три мероприятия.
– Так мы тоже вроде на работе, – согласился мой коллега – а есть-то хочется. Никто нас не подменяет. Вот и решили не отходя от кассы, так сказать.
– Ну, смотрите у меня! – дружески погрозил пальцем Орлов, видя нашу трезвость.

Когда мы приняли по третьей, и на импровизированном столе осталось только два бутерброда, долька мандарина и огурец, к нашему павильону подошёл сам Алексей Филимонов.

– Как идёт продажа? – поинтересовался вневист, выискивая среди разложенных книг свою.
– Очень хорошо, – сразу отозвался Анатолий, – у меня «Закваски Фарисейской» только две книги осталось. Думаю, если не сегодня, то завтра всё уйдёт.

Когда взгляд Алексея Филимонова остановился на бутербродах с красной икрой, красиво разложенных вокруг его детища – книге «Ночное слово», то поначалу вневист не знал, что и сказать, а только открывал рот, как вытащенная из воды рыба. Наконец, слегка заикаясь, произнёс:

– Это что ж такое делается? Почему на моей книге еда? И как всё это объяснить?
– Здесь всё очень просто, – начал объяснять Козлов, – чтобы хоть как-то обратить внимание на твою книгу, мы решили вытащить её на видное место и украсить сам видишь чем. Смотришь, книгу кто-нибудь и купит. А так она у тебя аж с 1999 года лежит где-то под спудом… А если и не купят, то хотя бы послужит она доброму делу – покрасуется, как главная деталь натюрморта. Не зря, получается, печатал. Давай выпьем за твою книгу и за твой мудрёный вневизм. У нас ещё есть…

И наш прозаик, автор «Закваски», потряс плоской флягой из нержавеющей стали и в ней забулькало.
У Алексея Филимонова лицо сделалось абсолютно симметричным, похожим на затвердевшую маску, носогубные складки разгладились, уши слегка ушли назад. Он вытащил из-под остатков разложенной закуски своё «Ночное слово» и среди бела дня опустил его в боковой карман пиджака. Не произнося больше ни звука, наш вневист удалился с надмирной печалью, окутавшей весь его облик.

– Не понимает Филимонов, – сделал заключение Анатолий Козлов, – нашего дружеского к нему расположения. Вневист он и есть вневист. Пора ему уже спуститься с небес на землю.