14. Казанское шило

14. КАЗАНСКОЕ ШИЛО.  Вести об избиении в Казани русских купцов и о казни московского посла дошли до Василия III одновременно с известием о гибели Магмет-Гирея и о разорении Крыма ногаями. Помянув нехорошим словом крымского хана, дескать: «Поделом засранцу!», и перекрестив лоб перед иконами за своих, прося у Господа упокоения их душам, царь велел собирать войска. Когда в Москву прибыли послы Саадат-Гирея с мирными предложениями и попыткой хотя бы на словах заступиться за Казань, войско русское уже было готово к выступлению и уже грузилось на корабли.

Первыми к рубежам Казани ушли царевич Шах-Али и князь Василий Шуйский с судовой ратью. Дойдя до самого устья Суры, разорив по пути волжские берега и нахватав черемисского полону, воеводы в знак того, что они действительно завоевали пройденные места, 1 сентября 1523 года заложили на правом берегу Волги на месте древнемарийского городища Цепель крепость, названную в честь великого князя Васильев Новгород, а позже переименованную в Васильсурск. Русско-казанский рубеж тем самым был на несколько километров отодвинут в сторону Казани. Поскольку крепость возводилась в чужой пока ещё Марийской Земле, во владениях беспокойных черемисов, а в дальнейшем ей предстояло стать опорным пунктом в борьбе с воинственным восточным соседом, строили её честь по чести – с высокими валами, с пушками, с каменным острогом. Ответный набег казанских мурз на Галич 17 октября того же года свидетельствовал больше о полном бессилии казанцев изменить ход событий, чем о каком-то их желании навязать русским свою волю. Их и хватило то только на грабежи в галичских селах, да на сожжение городского посада.

Турецкий посол в Москве Искандер Мангупский пытался воспрепятствовать планам русского правительства и официально заявил, что Казанское Ханство, присягнув на верность султану, отныне является турецким владением, на что ему было заявлено, что Казань уже давно подвластна русскому государю, а хан Саип - мятежник и не имеет права дарить Казань султану или кому бы то ни было ещё. Самого Искандера раздраженный Василий отослал обратно в Стамбул. Позже Василий отправил султану письмо, где обвинял Искандера в том, что тот своими кознями препятствовал установлению прочного русско-турецкого союза, столь нужного Москве для нейтрализации Крымского ханства.

В 1524 году к Казани двинулись главные силы русского государя. Судовую рать вели: царевич Шах-Али, князь Иван Бельский, воевода Василий Васильевич Немой Шуйский, воеводы Семен Курбский, Захарьин и Иван Лятцкий. Князь Борис Горбатый Шуйский с пехотой шел берегом. Боярин Хабар Симский вел конную рать. Обстановка для похода сложилась крайне благоприятная: Крым раздирали усобицы, а весной туда направилась огромная польско-литовская армия во главе с Константином Острожским и Евстафием Дашкевичем, так что Крым не мог оказать Казани никакой помощи. Ногайские мурзы тоже учинили в своих степях междоусобную борьбу. Просьба казанского хана Саип-Гирея к Турции прислать артиллерию и янычар с пищалями осталась неудовлетворенной.

Прослышав о небывалом ополчении русских, Саип-Гирей, только и умевший что убивать безоружных да пакостить, но не умевший держать за свои пакости ответ, бежал в Крым, надеясь все же поднять против Москвы турок. Казань он оставил на попечение своего племянника Сафа-Гирея, которому в ту пору исполнилось всего 13 лет. Несмотря на малолетство царя, казанцы, тем не менее, решили биться за него до последнего.  Нет, они вовсе не пылали любовью к ненадежному и не очень сильному племени Гиреев, и даже вопрос о вековой вражде креста с полумесяцем был здесь не при чем. Просто местные толстосумы пошли по пути, проложенному некогда новгородскими «олигархами» и загорелись идеей посадить на казанский трон того, кто будет подконтролен им, а не всяким там великим князьям да ханам. Шах-Али, который нынче шел к их городу с огромной русской армией и жаждал вернуть себе потерянную власть, был ставленником Москвы, да к тому же ещё пылал жаждой мести. Пускать его в город было, мягко говоря, небезопасно. Сафа-Гирей же был ещё слишком молод и от Крыма, что находился незнамо где, зависел лишь «юридически», не говоря уж и о вовсе недосягаемом Стамбуле. Его можно было попытаться воспитать на свой лад. Впрочем, все это лишь догадки, а зачем на самом деле казанцам понадобилось сажать на свою шею Гиреев, теперь уже никто не сможет сказать. Ничего кроме разорения и в конечном итоге русского завоевания им эти «фокусы» с пересаживаниями ханов не принесли.

В начале июля московские рати начали подтягиваться к Казани. Ещё 20 дней русская пехота стояла в виду татарской столицы, поджидая свою конницу и не предпринимая никаких решительных действий. Казанцы со своей стороны отсиживаться за крепостными стенами не пожелали, и 28 июля, устав отбиваться от их беспрестанных наскоков, московские воеводы были вынуждены перенести свой лагерь за  реку. Вскоре у русских начали подходить к концу запасы продовольствия, огромную армию попросту стало нечем кормить. Флотилия под началом князя Ивана Палецкого, спешившая на помощь своим с припасами и артиллерией до конечной цели так и не добралась. Во время одной из ночных остановок её атаковали черемисы, которые блокировав россиян с суши и воды, расстреляли их из луков с высокого правого берега. Через запруду удалось прорваться лишь ладье Палецкого и ещё нескольким судам. Остальной флот частью пошел ко дну, частью был захвачен со всеми припасами, пушками, порохом. Несколько тысяч русских ратников погибли  или попали в плен. Эта решительная победа черемисских всадников над русской судовой ратью сыграла определяющую роль в исходе всего дела.

Потеря припасов породила в войсках московитов уныние, чуть не переросшее в панику после того, как стало известно ещё и о разгроме теми же черемисами конницы Хабара Симского в 20 верстах восточнее Казани. Впрочем, к всеобщему облегчению последняя информация оказалась вражеской дезинформацией. Симский действительно был атакован черемисами уже на подступах к татарской столице, но не только разогнал нестройные толпы марийских и чувашских лучников, но ещё умудрился и пленных нахватать. В нескольких верстах от Казани он встретил русскую пехоту, медленно отступавшую от города, и благополучно с ней соединился. Там же, на правом берегу Свияги, 15 августа 1524 года на отступающих россиян навалилось всё казанское войско. В открытом бою степная конница, да к тому же ещё не имевшая над русскими численного перевеса, была московитам не страшна. Расстреляв атакующих всадников прицельным огнем артиллерии и положив на месте несколько тысяч человек, россияне довольно быстро разгромили казанское ополчение и загнали его обратно в город. После этого воеводы, вместо того, чтобы попытаться на плечах деморализованного противника ворваться в осажденную Казань, вновь закрепились в виду крепости, и встали в нерешительности, не зная, что им предпринять дальше.

Развеять сомнения русского командования взялись сами казанцы, предложившие Бельскому мирные переговоры и вроде бы даже подкрепившие свое предложение «богатыми дарами» лично ему и его воеводам, после чего князь счел свою миссию исполненной. Получив с казанских властей обещание отправить в Москву челобитчиков с тем, чтобы подписать мирный договор по воле великого князя, русское войско свернуло лагерь и ушло домой, потеряв от болезней и голода людей больше даже, чем от вражеских стрел и сабель.

Плодами очередного безрезультатного, но разорительного нашествия полчищ бородатых ратников из дремучих русских лесов на Казань не замедлили воспользоваться вездесущие ногаи, забывшие на миг о своих дрязгах и внезапно нахлынувшие с юга на Казанское Ханство сразу после того, как его территорию покинули великокняжеские полки. Из беззащитной ныне Казанской Земли ногаи вынесли всё, что до них не смогли или не успели утащить русские.

Бесславный и безрезультатный поход русских полков к Казани, закончившийся для Москвы огромными материальными и людскими потерями, привел Василия III в бешенство. Особенно неописуемым оно стало после того, как прибывшие в Москву в ноябре 1524 года казанские послы отказались от всех своих обещаний, которые они успели надавать русским воеводам, пока те топтались у стен их столицы. Послы "биша челом от всей земли Казаньской за свою вину и о цари Сафа Кирее".

Опасность новых войн с Москвой и ногайцами заставляли казанскую знать искать примирения. Василий III со своей стороны тоже уже осознал, что взятие Казани ему пока не по силам. Засуха и голод, накрывшие Московскую Русь в том же году, продолжению войны так же не способствовали никоим образом. На целых две недели все княжество было затянуто густым дымом, и «мгла бысть велика», как записал потом летописец, - видимо горели леса.  Вот почему русская сторона не стала настаивать на царстве Шах-Али и примирилась с утверждением в Казани Сафа-Гирея. «Шило» осталось торчать в том же месте где оно и торчало все это время. Ивана Бельского от обвинений в измене и тяжкого наказания спасло лишь заступничество митрополита.

События последних лет окончательно истощили государеву казну, и Василий, не имея возможности пойти по стопам отца и немедленно наслать на Казань другую армию с другими воеводами во главе, нанес соседям удар иного рода. В 1525 году в результате переговоров князя В.Д. Пенкова и дьяка А.Ф. Курицына с Сафа-Гиреем, который был готов на все, лишь бы усидеть на своем троне, от хана удалось добиться согласия на перенос главной ярмарки Поволжья из Казани в Нижний Новгород, своим купцам Василий также велел торговать в Нижнем. В результате Казань потеряла свое экономическое значение на великом волжском торговом пути. Обороты казанской торговли резко пошли вниз, восточные купцы, приезжавшие туда в основном за русскими мехами и солью, начали потихоньку перебираться к Нижнему Новгороду, и Арская Ярмарка уступила место знаменитой Макарьевской Ярмарке, ставшей позже одной из крупнейших в Европе.

В том же 1525 году произошло ещё одно событие, на Руси, возможно, мало кем замеченное. Был окончательно ликвидирован Тевтонский Орден, давно уже находившийся в вассальной зависимости от Польши. Его владения были превращены в светское герцогство Пруссию. Сигизмунд признал магистра Альбрехта наследственным владетелем бывших орденских городов с условием, чтобы они вечно зависели от Польши. После этого события и без того уже полудохлый Ливонский орден остался в гордом одиночестве. Ему судьба отмерила ещё 36 лет.